Тройной аксель

Они до безумия схожи, я в этом убеждаюсь, когда наблюдаю за ними на совместных тренировках. Вместе шутят, дают бесценные советы младшей группе, соревнуются наперегонки, пока Этери Георгиевна не видит. В прыжках пытаются доказать друг другу, кто на что способен. Трусова – безжалостная железная леди, Круэлла во плоти, сомневаюсь, что ты вообще умеешь грустить. Как будто эту функцию забыли вставить в тело русской ракеты. Вместо этого ты упорно делаешь свои квады, от этого зависят результаты, и ты прекрасно это понимаешь. Я тебе даже отчасти завидую, особенно когда ты подъезжаешь чересчур близко к Ане и что-то долго шепчешь ей на ухо, приобнимая за талию. Взгляд при этом на меня до противного пронизающий насквозь, как будто знаешь, что я сделала месяц назад. Щербакова. Мой ангел и мой искуситель, пай-девочка, но глаза выдают ту страсть, которая тлеет у нее глубоко внутри. Ее смех всегда заразительно действует на окружающих, помочь – это тоже всегда к Анечке. С ней сложно, практически невозможно поругаться. Она до сих пор жалуется мне на свои программы и требования тренерского штаба. – Камила, я сдохну, - тянешь ты, падая из очередной планки. Я с недоверием хмыкаю. – Например, если ты подкатишь к Тутберидзе, то тебя грохнет Медведева, - саркастически замечаю я. – Второго варианта даже не предвижу. – Я не самоубийца, Кам, - твои губы растягиваются в улыбке, и господи, как же мне хочется их поцеловать. Я не спрашиваю, что произошло между нами тогда на базе - мне хватило того, что я чуть не сгорела со стыда в медпункте, когда вы с Сашей меня туда приволокли. Ты ещё умудрялась шутить и говорила, что у меня передоз плохой погоды. Трусова тебе, кстати, тогда так и не поверила, я видела это по ее рту, сжатому в ниточку. Не жизнь, а сплошная комедия. Только твой юмор и спасал от желания взять и выйти в окно. На днях произошло странное. Ты подлетела ко мне, пока я зашнуровывала коньки, и буквально рухнула на мои колени. Черт подери, ты же так меня до инфаркта доведешь. – Угадай, кто чемпион по жизни! - обнимаешь меня, и я чуть не теряю голову от запаха твоего геля для душа. Что это, розы прямиком из божественного сада? – Аня Щербакова, - честно отвечаю я, и смотрю тебе прямо в глаза. – Чемпионка мира, трехкратная чемпионка России. Ты переливисто смеешься, и проводишь рукой по моей щеке, но при этом ничего не говоришь. Молчание пожирало, сводило с ума, чувствую себя Русалочкой, у которой забрали голос. – Я тебе правда нравлюсь? – тихо спрашиваешь ты, перебирая мои волосы. Заказывайте гроб, Валиева умерла, не дождавшись Олимпийских игр. По-моему, весь русский язык забылся в моей голове, пока я подбирала нужные слова, чтобы ты не испугалась, не убежала, а осталась на моих коленях навсегда. – Ты знаешь, - собираюсь я с духом. Конечно же, в Хрустальном нельзя быть долго одному. В раздевалку заходит компания из Трусовой, Хромых и Косторной, когда молча идет за ними следом, опустив голову. Саша впивается в меня долгим болезненным взглядом, когда замечает Щербакову, сидящую прямиком на мне, Алена удивленно поднимает брови, запинаясь по пути, а Майя тактично уходит к своей скамейке. Ты медлишь, но, в конце концов, слезаешь с меня, направляясь к вешалке с одеждой и оставляя меня с пересохшим горлом и сердечным ритмом под все 200. В голове яркими неоновыми буквами вспыхивает «моя любовь – Аня Щербакова», которую, кажется, замечает даже Косторная, грустно улыбающаяся мне. Трусова что-то выговаривает тебе, а ты не отвечаешь. Замечательно Сашке живется – сначала Алена, затем ты, которая ей совершенно ни к чему. И я была не в состоянии понять ее странной заинтересованности. Выхожу на улицу, где падает первый ноябрьский снег. Рефлекс открыть рот и поймать языком хоть одну снежинку, которая тает, не успевая передать свой вкус. Разговор с тобой получился странным, от него на душе осталась одна лишь пустота. – Как в детстве, - раздается знакомый голос рядом. Киваю. Сердце по-дурацки начинает болеть. Похоже, стоит завязывать с дополнительными тренировками после льда. – Может, прогуляемся? – спрашиваешь ты, приближаясь ко мне. Опять твой аромат, просверливающий до мозга. – С Сашей гуляй, - на одном дыхании выпаливаю я. Черт, черт, черт. Ты точно уйдешь сейчас, и будешь абсолютно права, я рушу всё, к чему прикасаюсь. Прямо какой-то царь Мидас наоборот. ***

неделю тому назад

Марк сочувственно обнимает меня в парке, пока я реву ему в куртку. Это выглядело очень странно – я и Кондратюк, однако мне просто больше некому было высказаться. А он славный парень. По крайней мере, выслушивает все мои рассказы о тебе, задает уточняющие вопросы, треплет по затылку. – Соберись, Валиева, не все потеряно. Ты же любишь её? – Нет, ненавижу, - вытираю слезы и понимаю, насколько жалко я выгляжу. – И общение их с Трусовой тоже ненавижу. Сначала целует меня, а потом... - снова зарываюсь ему в плечо. – Я поговорю с ней, хорошо? - успокаивает меня Марк. – На крайняк, пошлю тяжелую артиллерию в виде Медведевой и Загитовой. Узнаем, что почем там у твоей Аннушки на уме. Благодарно шмыгаю носом и пытаясь растереть остатки слёз по лицу. – Обещаешь? – Зуб даю. Не свой, конечно, - хитро улыбается он. *** Слышу тяжелый вздох рядом. Твоя хрупкая ладонь прикасается к моей руке. С души будто содрали живой слой, а на образовавшуюся рану забыли наложить бинт. – Поговорим, Кам?..