Remedia Amoris

      Холодно.       Суровый ветер срывает с уставшего Джисона капюшон, тормоша прилипшие ко лбу пряди. В глаза ударяет поток дерзких снежинок, больно разбивающихся о лицо; доктор Хан чертыхается, посильнее закутывается в пуховик и толкает стеклянную дверь внутрь здания. Его раскрасневшиеся от мороза щёки встречают обжигающее тепло столовой, носовые пазухи окутывает аромат свежих булочек, а пальцы ног берёт неприятное покалывание. Джисон стягивает с себя пуховик, оставляя изумрудную вещицу барахтаться в море из верхней одежды, и усаживается за столик у батареи.       — Собираешься умереть от пневмонии? — недовольно фырчит собеседник, чьи заломленные брови красноречиво оповещают о неодобрении.       — Намного приятнее, чем от всеобщей ненависти, — равнодушно бросает Джисон, прижимая полы халата к задней части бедер, и плюхается на сидение, — хочешь доесть рыбу? Просто у меня нет аппетита…       — Ешь, давай. Иначе насильно заставлю.       — Злюка-Сынмин.       Джисон рискует поднять взгляд на обеспокоенного альфу, чьи опаловые очи рассматривают его предельно серьёзно, но тут же жалеет об этом. Доктору Хану приходится насильно взяться за палочки и подцепить сытный кусок в кляре; тот застревает в горле из-за откровенно плохого самочувствия и запаха карамели, наповал умертвляющего остатки аппетита.       — Он… сзади? — обескураженно изрекает Джисон, проталкивая еду внутрь горла и наблюдая за тем, как мускулы под халатом Сынмина перекатываются. — Я имею в виду Хёнджина.       — Да, — лаконично отрезает доктор Ким. Морщится. — Но ушёл к главврачу, так что не переживай.       «Какое облегчение», — Джисон откладывает палочки в сторону, пряча лицо за ладонями, и издаёт изнеможённый вздох. Эта бесконечная неделя, кажется, выуживает из омеги все соки. Последние два месяца вообще проходят пугающе похоже; для доктора Хана они протекают беспросветно, мучительно и отягощающе.       — Слышал, он подумывает перевестись в «Либерти». Позвали заведующим в отделение травматологии, — осторожно продолжает Сынмин, прощупывая почву диалога. Пытается осознать, стоит ли ему вилять в направлении данной темы. — Феликс говорит, этот упырь собирается принять предложение, так что терпеть осталось недолго.       — В жизни не поверю, чтобы Феликс назвал Хёнджина «упырём», — горько хмыкает Джисон, перекатывая по пиале крошечные кукурузные початки, — у него кругозор, как у зубочистки, и неизбежная наивность. Если ему нравится встречаться с насильником, то — пожалуйста. Мне плевать.       Но Сынмин однозначно понимает, что Джисону не плевать. Протягивает руку через весь стол, поддерживающе сжимает плечо; доктор Ким вообще единственный, кто прислушивается к омеге после произошедшего, кто встаёт на правильную сторону. Джисон благодарно кивает, взъерошивая волосы, и борется с юродивыми мыслями.       — Может, нахер их всех? А что? Из нас вышла бы прекрасная пара.       — Не порти платоническую любовь сексом, — шутливо добавляет Сынмин, возвращаясь к своей порции, и виртуозно подхватывает белесые лоскуты имбиря. — И потом, я всё ещё несвободный альфа.       — Я думал, ваши отношения с Лией себя изжили.       — Это… Всё немного сложнее, чем кажется.       — А по-моему достаточно просто. Она такая же недалёкая и ведомая как Феликс, — Джисон стискивает зубы. Натыкается на бесспорно осуждающий взгляд Сынмина, защищающего свою пару. — Как и… Минхо.       От того, насколько знакомо и истинно звучит произнесённое имя, у доктора Хана нутро сворачивается в болезненный жгут. Любовь, высеченная на сердце, убитая предательством, отравляющими остатками расходится по венам, продуцирует слёзы. Джисон устремляет взор к потолку, оттягивает кожу на руке, заменяя ментальную боль на физическую.       — В общем, ты подумай над моим предложением. Будем power couple и всё-такое, — хмыкает доктор Хан, приподнимая уголки губ в защитном рефлексе. Сынмин утвердительно кивает, отвлекаясь на громкоголосый пейджер, и слизывает остатки соуса.       — Видимо, обед у меня только что закончился. — Доктор Ким делает широкий глоток сока с экстрактом алоэ, а затем переставляет нетронутую тарелку с шоколадным муссом на поднос друга. — Держи, съешь за меня. Потом похвастаешься, как вкусно было.       — Я хотел, чтобы ты был моим папочкой, а не отцом.       Сынмин оставляет шутку без ответного комментария, подцепляя поднос, и резво направляется к окошку для сдачи грязной посуды. Джисон провожает друга взором, обращая внимание на засохшее пятно в районе лодыжки. Интересно, каким образом кровь пациента оказывается на ноге кардиохирурга? Скальпель падает на пол? Или доктор Ким случайно наступает в окрашенные алым медицинские изделия?       Доктор Хан рассуждает на интригующую тему дольше положенного, — воображает, как Сынмин, сидя сверху на пострадавшем, делает массаж сердца — когда в дверном проеме появляется знакомая розовая шапочка. Джисон локтём соскальзывает со стола, чудом не приземляясь щекой в пюре. Кажется, объект его нервозности не замечает изменений в зале, в то время как доктор Хан обдумывает план побега; Минхо невозмутимо козыряет удостоверением врача перед очередью и вне системы пробирается на кассу.       — Комплексный обед, пожалуйста, — доносится весьма отчётливо. Между ними три шумных столика, однако Джисону удаётся различить каждую нотку в поставленном голосе.       Смотреть на Минхо сродни тому, как наблюдать за пожаром в пустыне — также беспомощно. Всё беспросветно продолжает полыхать, делая только хуже, хуже и хуже.       Доктор Хан столбенеет, когда понимает, что его разглядывают в ответ. Кровь вскипает, нижняя губа попадает в плотные тиски белоснежного ряда зубов. Он должен был за него вступиться. Он должен был спасти его, а не засыпать яму камнями вместе со всеми. Джисон разъярённо впивается пальцами в поднос, понимая, что ни о какой рыбе, салате или аппетитном шоколадном муссе речи быть не может.       — Ненавижу тебя, — одними губами шевелит доктор Хан, когда Минхо отворачивается обратно, словно ничего разрушающего не происходит. Словно в толпе незнакомых людей и сотрудников госпиталя не находится родного лица, истерзавшего альфью душу на мелкие клочья.       Доктор Ли добродушно расплачивается с кассиршей за обед, а затем даёт себе три секунды на переживания. Его Джисона больше не существует. Его Джисон остаётся в кладовке, в сильных объятиях Хёнджина, сладостно принимающий член Хвана и стонущий издевательски подбадривающе; Минхо надевает маску безразличия, готовясь столкнуться с бывшим молодым человеком. С тем, кто уже как два месяца для него мёртв.       «Ненавижу тебя», — эхом отдаётся в мыслях доктора Ли, стоит ему шагнуть в зал и оглядеться в поисках свободного столика. Джисон безукоризненно поднимается с места, притянув поднос, точно щит к груди, и устремляется на выход. Минхо хмурится, играет плечами и присаживается к хихикающим медсёстрам.       Свободный столик, предназначенный помирить влюблённых, так и остаётся пустовать.

***

      Смена выдаётся просто чудовищной, в особенности после встречи с Минхо. Джисону хочется уснуть прямиком на остановке, к которой он подходит медленным шагом. На улице продолжается снегопад, укутывая серый Сеул в зимнюю сказку. Доктор Хан потирает глаза и скованно зевает, заруливая под козырёк. Он думает, что его нервы сегодня проверяются на прочность, иначе по какой причине Джисон оказывается на остановке с этими двумя?       — У меня будет окно завтра между половиной двенадцатого и часом. Могу тебя принять, — проговаривает русый парнишка, кожаной перчаткой потирая веснушчатую щёку. Стоит ему заметить подкравшегося Джисона, как с губ слетает несдержанное цыканье. Рука грубовато впивается в металлический поручень.       — Не начинай, Ён, — ласково упрашивает девушка, по одному взгляду расшифровывая намерения озлобленного омеги. — Он того не стоит.       — Конечно, лучше продолжайте обсуждать твоё ЗППП, — нарочно хамит Джисон, выплескивая гнев в сторону некогда хорошей подруги — если она позволяет козырять пренебрежением, то он и подавно не будет считаться с её чувствами. — Что-то ты зачастила в гинекологию ходить. Надо бы предупредить Сынмина, что его бывшая что-то подцепила. Или это произошло, когда ты трахалась с другим альфой на стороне?       — Спать с другими — это твоя прерогатива, — дерзко вступается Феликс, прикусывая щёку. — Не лезь в разговор, если не знаешь общей картины.       — И это говоришь мне ты? Омега, поверивший, что я принудил бедняжку Хёнджина заняться со мной сексом? — Джисон отрицательно качает головой. Дёргает за веревки капюшона, сильнее стягивая материю вокруг лица, и многозначительно выдыхает. Мутные витки пара выходят изо рта, сигнализируя о безмерном холоде. — Хотя чему я удивляюсь? В нашем обществе всегда виноват не насильник, а жертва.       — Жертва пытается сопротивляться, а не наслаждается процессом.       Лиа делает опасливый шаг вперёд, грозясь перейти в наступление. Её обыденно бронзовое лицо, теперь непривычно бледное, с синяками под глазами, хранящими последствия очередной тяжелой смены. Шапка съезжает набекрень, а помпон забавно колышется на ветру. Сама доктор Чхве сжимает руки в маленькие кулачки, впрочем, без особого энтузиазма; Феликс бережно обхватывает плечи девушки, успокаивая.       — Я не наслаждался процессом. Мой мозг просто-напросто отключился из-за потрясения, а сущность вырвалась наружу. Если ты не знаешь, что подобное происходит, когда тебя насилует истинный, то тебе стоит пересмотреть лицензию доктора!       — Не повышай на неё голос, — стальным тоном оглашает Феликс, умудряясь обойти Лию и встать к Джисону вплотную. В их взорах теплится взаимная неприязнь, ненависть и боль от разрушенной многолетней дружбы. — И хватит пороть ахинею. Хёнджин сопротивлялся, это ты набросился на него из-за течки. А чтобы выйти сухим из воды, придумал сладкую сказочку про изнасилование. Даже на записи видно, что это ты тянешь его за собой в кладовку… Сколько можно врать? Тебе ни капельки не совестно за всё происходящее, Джисон?       Доктор Хан практически задыхается от ярости, растекающейся по венам. Это ему должно быть совестно? Ему, у которого разыгрываются проблемы с доверием, у которого вся жизнь идёт под откос? Ему, кто теряет своих друзей и любовь из-за грязи, в которую его втаптывает истинный, пользуясь случаем и боясь признаться в очевидном?       — Мне нужно было поговорить с Хваном. Я и не думал, что блокаторы на него… Хотя какая разница. Я повторял эту историю уже тысячу раз, но хоть один из вас мне поверил?!       У Джисона напрочь слетают тормоза, ему отчаянно хочется постоять за себя, хочется ткнуть слепых котят в правду. Открыть глаза на пиздец, от которого они столь виртуозно открещиваются.       Доктор Хан устает от вечного осуждения, от немого проглатывания нападок; у него руки чешутся начать драку. Джисон думает, что он на грани — к горлу подкатывает тошнота, настроение скачет как ненормальное. В голове теплится желание стальной хваткой впиться в шею Феликса и в то же время разрыдаться как младенец. Волны негодования сменяются одна за другой, с каждым разом наращивая амплитуду. Доктор Хан сходит с ума от перекрывающих эмоций, не понимая, почему очередная попытка их выплеснуть увенчивается контр-реакцией?       — А разве тебе стоит верить? Хёнджин никогда ничего не скрывал от меня, в том числе и того, что вы — истинные. А что насчёт тебя, Джисон? Почему Минхо не знал, что ты работаешь с истинным под одной крышей и видишься с ним каждый день? Признайся, ты не смог смириться с тем, что Хёнджин выбрал меня!       Указательный палец Ёнбока вонзается в пуховик Джисона, ударом отдаваясь в самое сердце. Доктор Хан заходится в истеричном смехе, размышляя, до чего же абсурден прозвучавший укор. Джисону никогда не хотелось быть с Хёнджином, поскольку тот — абсолютная противоположность всему, чего омега ищет в партнёре. Да даже слащавую карамель, будоражащую носовые пазухи, и ту доктор Хан на дух не переносит.       — Феликс, не трать на него энергию. Наш автобус почти приехал, пойдём к месту посадки, — упрашивает Лиа, захватывая разгоряченного омегу под локоть. Она слегка ступает влево, освобождая место для приближающегося любителя зимнего велокатания.       Доктор Чхве на каком-то ментальном уровне осознаёт, что ничем хорошим их перепалка не закончится. Поэтому спешит развести разбушевавшихся коллег по разным углам.       — Даже сказать на моё обвинение нечего? — выпаливает Феликс, вкладывая в каждое слово крупицу яда.       Заведующего гинекологическим отделением Ли невероятно колотит, указательный палец дважды приходится по грудной клетке доктора Хана, на этот раз гораздо усерднее.       — Ты был моим лучшим другом, чёрт подери! Если бы ты просто признался, что не мог себя контролировать, то всё было бы иначе. Но нет, ты выбрал ложь, ты выбрал сжечь все мосты и сыграть в «жертву», вместо того, чтобы вымаливать прощение и попытаться всё наладить!       — Я пытался всё наладить, говоря правду, которую никто кроме Сынмина не захотел услышать. Вы все предпочли сделать меня козлом отпущения, нежели смириться с тем, что блистательный Хван Хёнджин — проклятый кобель! — глубоко, буквально из недр испепелённых взаимоотношений, вырывается садкий клич. Джисон разъярён окончательно, у него перед глазами дымка из свирепости и расплывающийся образ впритык подошедшего Феликса.       Доктор Хан со всем лопнувшим терпением отталкивает бывшего друга от себя, ладонями ударяя по острым плечам, спрятанным в дублёнке. Джисон находится в состоянии аффекта; его сонный, слегка затуманенный жаждой отмщения рассудок не просчитывает последствия…       Женский взвизг. Лязг корпуса велосипеда от удара по тротуару. Опоздавший скрежет тормозных колодок автобуса и гудок, вторгшийся в стужу округи подобно роковому звону колокола. Руки доктора Хана так и замирают в глупом положении, освобождённые от покатых плеч Феликса, пока перед глазами разворачивается леденящая вереница событий. Сердце в груди поначалу бешено колотится, а затем замирает от понимания.       Господи, нет, нет, нет…       — Кто-нибудь, звоните в скорую! — срывается с уст женщины, покинувшей водительское сидение и в безысходности оттянувшей седые прядки у корней.       Джисону хватает пяти секунд, дабы отмереть. Собраться и сделать отважный шаг с обнадёживающе сорвавшимся: «я врач». Он не позволяет испугу захватить рассудок, торопливо направляясь к пострадавшим. Его собственные переживания моментально отключаются, предоставляя профессионализму заправлять балом. Доктору Хану остаётся только надеяться, что этого хватит для оказания первой помощи.

***

      У Минхо всё внутри холодеет, когда он влетает в отделение травматологии. Его смена заканчивается буквально двадцать минут назад; тогда доктор Ли выходит уставший, но бесконечно довольный прошедшей операцией и возможностью наконец-то нормально отужинать. До тех пор пока обрывки диалога медсестёр не повергают в ужас, обматывая нутро колючей проволокой.       — Сынмин! — окликает рослого кардиохирурга Минхо, тяжело дыша после поистине спартанского забега. Времени ждать лифт не находится, так что альфа своим ходом преодолевает два этажа и коридор. Он отчаянно надеется, что пугающие слухи так и останутся слухами.       Доктор Ким поворачивает голову на звук собственного имени.       Немного отшагивает, предоставляя обзор на расклеенного Джисона, сцепившего руки на затылке, слегка пошатывающегося, и Лию, с обработанным порезом над бровью. По нутру медленно растекается облегчение, паника отступает в закрома. У Минхо по-прежнему пальцы от тревоги сводит, но теперь он хотя бы может спокойно вздохнуть. Без отягчающего чувства неизбежного; неважно, насколько сильно Ли Ноу убеждает себя ненавидеть Джисона, в реальности он ни на секунду не перестаёт его любить.       Даже если доктор Хан умирает для него… Чёрт возьми, Минхо ни одной частичкой кровоточащей души не желает, чтобы это случилось не фигурально.       — Что стряслось? У нас вся больница на ушах стоит.       — Не смотри на меня, я здесь оказался минуту назад, — столь же обеспокоенно объясняется Сынмин, умещая ладонь на понурых плечах Джисона. Однако его взгляд ни на секунду не покидает дрожащей фигуры Лии. — Но присоединяюсь к вопросу. Какого чёрта все судачат, что вы попали под автобус?       Джисон прикрывает глаза из-за невозможно раскалывающейся головы. Его вырывает чуть менее получаса назад, а виноградной лозой оплетающее чувство вины сводит с ума; доктор Хан жалеет, что это не он оказывается под колёсами злополучного транспорта. Впрочем, состояние схожее — желудок крутит, давление скачет, хочется сдохнуть.       Джисон ощущает, как глаза раздражаются из-за слёз, как лёгкие забиваются родным американо. Ему до одури охота скрыться от всей кутерьмы в защищающих объятиях Минхо, носом зарыться в узкую впадинку между шеей и плечом. Смять ткань пальто в районе лопатки.       — Я… Я… Я не специально, — перебивками пытается донести доктор Хан, постепенно переходя на неразличимый шёпот. Он мямлит, борясь с накрывающим стыдом и испугом, — я-я, правда, не хотел, чтобы кто-то пострадал.       — Это ужасное недоразумение, — неожиданно подхватывает Лиа, обнимая себя за плечи. Её голос срывается на окончаниях, губы едва ли не синеют от волнения. — Мы просто переругались, в ход пошли руки и… Я случайно налетела на велосипедиста и мы с ним покатились по асфальту. — Доктор Чхве не сдерживается, даёт волю эмоциям. Она громко всхлипывает, пальцами правой руки принимается растирать остатки туши, прижимая левую к животу. — А потом я увидела Феликса и… Он принял весь удар на себя, потому что знал, что я… Что я… яждуребёнка.       — Тише-тише, сейчас ты в безопасности. — Минхо присаживается подле девушки, облокачивая её на себя. Позволяет страху вырваться из женской груди и трансформироваться в рыдания. Лиа по-семейному прячется в широких объятиях альфы, совершенно не сдерживаясь. — Значит, в операционной Ёнбок?       Доктор Ли впервые за долгое время обращается непосредственно к бывшему, борясь с подвывающей натурой. Минхо настолько жаждет прижать Джисона к груди, окружить его поддержкой, что ему приходится посильнее стянуть челюсти, дабы не выдать рык тоскующего альфы.       Ли Ноу различает скопившуюся влагу в уголках глаз омеги, так что заботливо протягивает носовой платок. Пускай они расстаются, пускай Джисон наносит ему рваную рану, но Минхо никак не может бездействовать, когда его омега так сокрушается.       — Слишком… Много информации за тридцать секунд, — ошарашенно констатирует Сынмин, опускаясь на сидение подле горюющего Джисона. На автомате принимается растирать напряженные лопатки друга.       В голове вопросов меньше не становится. Напротив, их количество с рекордной скоростью увеличивается; между «оперирует Хван Хёнджин?» и «что стало с велосипедистом?», вклинивается пугающее и, тем не менее, приятно будоражащее «охренеть, кажется, я буду отцом». Доктор Ким поддерживающе накрывает замок из пальцев Джисона.       Сынмин знает, что данный жест не останется незамеченным Минхо, но иного выбора у него нет. Омегам сейчас нужна поддержка, пускай и в неправильной рокировке.       Тишина застаёт всех четверых врасплох — каждый, погружённый в личные думы и волнения, совершенно не замечает растягивающейся неловкости. Гул из перебивчивых мыслей переходит в щемящие переживания, вынуждая Джисона в полной мере «насладиться» тяготой затяжного молчания. Хаотичные шаги за дверьми, снующие медсестры с карточками пациентов, размеренное дыхание Сынмина, шмыганье Лии; всё это психологически давит на доктора Хана. Он судорожно сминает протянутый платок и пропускает глубже аромат альфы, успокаивающий и нутро, и желудок.       А потом — замирает на месте, точно пристыженный. Понимает, что впервые за два месяца коммуницирует с бывшим.       Из двери операционной неожиданно показываются уставшие медсёстры, а следом и оперирующий хирург. Джисон мигом напрягается, плечом вжимаясь в плечо Сынмина, и тяжело дышит. Тягучая карамель над ним сгущается подобно грозовым облакам над бескрайней степью; альфа доктора Кима бунтуется, вставая на дыбы и проявляя особую враждебность.       — Операция на бедре прошла успешно. Через шесть недель сможет бегать, — утешительно заявляет Хёнджин, но глаза выдают страх. Доктор Хван неловко прокашливается. — На левую руку наложили гипс, но без хирургического вмешательства. Ёнбоку крупно повезло, что его кости по природе не хрупкие. Сейчас к нему нельзя, он отходит от наркоза, но утром можно будет проведать.       — Ты его оперировал? — не веря своим ушам, уточняет Минхо, хотя прекрасно различает на лице ненавистного альфы припухшие веки.        — Во-первых, это была моя смена. Во-вторых, я бы ни за что не доверил Ёнбока кому-то другому.       Внутри Джисона ломается рубильник спокойствия, а фальшивый героизм Хёнджина добивает окончательно. Доктор Хан не замечает, как начинает истерично посмеиваться: поначалу тонкой трелью, а затем, как языки пламени по дереву, разгорается диким хохотом, сильнее и громче. Это цирк. Это сюр. Это абсурд. Омега вскакивает на ноги с чистым безумием во взгляде и практически вплотную настигает героического травматолога — Господи, неужели, Хёнджин не понимает?!       Доктор Хан уже потерял любовь всей жизни, едва ли не прикончил лучшего друга, и всё это из-за н-е-г-о.       — В-третьих, это был отличный повод исправить свою ошибку! «Малыш, я наврал тебе, но зато спас твою жизнь».       — Джисон.       — Нет, Сынмин. Всё зашло слишком далеко, — омега вырывается из захвата настигнувшего альфы, и резво ведёт плечом. — Он оправдывал тебя, понимаешь, Хёнджин? Лаял на меня, как пёс на шавку, обидевшую хозяина. Если не ради чистой совести, не ради грёбаной истинности, то ради Феликса, наконец, расскажи уже, что случилось в той гребаной кладовой! Потому что это уничтожает нас всех!       Чьи-то заботливые руки ложатся на гиперэмоционального доктора Хана. Джисон грозно разворачивается, на сто восемьдесят градусов, задирает подбородок и уже подготавливает речь для играющего в няньку Сынмина, как вдруг разоружает весь арсенал злости. Из-за одного взора. Запаха кофе. Ноги не держат, подкашиваются, а слёзы обжигают щёки. Минхо стойко прижимает к груди омегу, чьи тормоза отказывают, а сердце продолжает лететь в Тартар — доктор Хан пальцами скользит вдоль укутанной в зимнее пальто спины, бормоча еле разборчивое: «я устал, Боже, Хо, я так устал»…       Хёнджин опирается о стену, заводит плечи назад, норовя сбросить с них груз ответственности, однако тот давит сильнее чем мир на Атланта. Сегодня доктору Хвану доводится видеть Феликса, прикреплённого к монитору, под наркозом, на собственном столе. Родное молочное тело, каждый миллиметр которого изучен и зацелован; приходится унимать дрожь в руках, подступающий ком паники к горлу. Оставаться рационалистом и профессионалом, поскольку будущее его возлюбленного зависит исключительно от предпринятых им действий. По сложности, операция была весьма простой. Но вот по эмоциональной составляющей… Хёнджин еле вывез.       — Мне жаль.       — Что ты сказал? — агрессирует Сынмин, наблюдая за тем как опаловые радужки Минхо сливаются со зрачками, становясь неразборчиво антрацитовыми. — Тебе жаль?       — Не сейчас, — с пугающей сталью прерывает доктор Ли, закольцовывая запястье альфы, рвущегося навстречу к Хёнджину.       Другой ладонью Минхо по-прежнему прижимает к себе Джисона, чей обыденный запах сакуры теперь загрязнён горьким и отталкивающим оттенком. Наверняка весь смрад переживаний просачивается в исходящий феромон — аромат омег напрямую зависит от их эмоционального фона и гормонов.        — Дьявол, он же изнасиловал Джисона и два месяца водил вас за нос!       — Течка Джисона спровоцировала мой гон, ясно? Как только я её почувствовал, мой альфа взял верх и… Я не помню даже половины, потому что мной главенствовали чистые инстинкты. — Хёнджин стаскивает рабочую шапку, пятерней взъерошивая смоляные пряди, и слегка оттягивает их от корней. — Я знаю, что поступил подло, но я не мог потерять Феликса. Не мог позволить этой нелепости развести нас.       И вновь предательская тишина закрадывается в диалог, позволяя то ли принять неизбежное, то ли потонуть в болоте стыда и невежества. Лиа украдкой посматривает на Минхо, чьё выражение лица неизменно и отрешённо; однако омега слишком хорошо знает друга, дабы понять, что оно означает глубокую озадаченность.       Джисон, в руках Ли Ноу, болтается как тряпичная кукла. Доктор Хан не получает искомого успокоения, а совсем наоборот, расстраивается пуще прежнего. Если до этого в нём пылали искренняя ненависть и негодование, то сейчас в выжженном сердце остаётся лишь пугающая пустота.       — Хорошо придумал, — Сынмин бестактно вбивает очередной гвоздь в гроб репутации Хёнджина. Грудная клетка доктора Хвана непреодолимо сдавливается от тяжести диалога, повисшего в воздухе, — так боялся потерять Феликса, что в итоге чуть не прикончил своей ложью.

***

      В двух кварталах от больницы числится заведение с весьма неприметным названием «Reverse». Днём оно работает как обыкновенное кафе с недиверсифицированным меню, но вот вечером становится притоном похоти и царством крепких напитков. Баром. Здесь зачастую можно встретить уставших интернов, ординаторов, докторов, медсестёр и даже родных пациентов, метящих в ближайшее место, где продают спасительное забытие. Последнее, кстати, чертовски недейственное; сколько бы Джисон не пытался заглушить боль от расставания, ничего не выходило.       — Вам, девушка, маргариту? Или космополитен? — игриво уточняет молодой парнишка, обращаясь к листающей меню Лии.       Она, правда, пытается сосредоточиться на блюдах, однако вместо размышлений о составе и названиях — перекати поле; желудок изнывает от нехватки еды, а в прайс-листе слишком много неясности. Ещё чуть-чуть, и доктор Чхве впадёт в панику, вызванную голодом и уязвимостью.       — Лучше что-нибудь менее вредное для ребёнка. Например, литровый чайник фруктового чая. И ещё, у вас есть горячее? Что-то посущественнее гренок и крылышек? — на выручку приходит властный Сынмин, чья рука по-хозяйски закидывается на спинку мини-диванчика. Лиа ластится ближе, в поисках защиты, и благодарно сжимает мужское колено под столом. — Супы? Паста? Салаты?       — Только сыр и горячие сэндвичи с курицей. Сегодня траблы с кухней.       — Тогда давайте три сэндвича. — Доктор Ким взглядом шарит по столу, в поисках отощавшего Джисона, губами впившегося в трубочку лонг-дринка противно-голубого цвета. — Нет, давайте все четыре.       — Принесите пять и вот этот сет из жареного сыра, — дополняет Минхо, неуютно ёжась на диванчике рядом с бывшим. Ли Ноу подмечает, как доктор Хан усердно налегает на коктейль — должно быть, от нервов — и тихо прокашливается. — И… Можно повторить нам напитки?       Пинта пива доктора Ли, вообще-то, тоже оказывается наполовину пустой. Обычно, Минхо легко развозит после одного стакана тёмного нефильтрованного, однако сейчас он не чувствует градуса. В его душе творится такое нечто, что органолептика отказывает, а раздразнённые рецепторы концентрируются исключительно на расположившемся рядом Джисоне. Примесь запахов не исчезает, зато теперь Минхо слышит довольно отчётливо — пахнет не приближающейся течкой, которая совсем скоро должна настигнуть омегу, и даже не эмоциями. Есть что-то настораживающее и отталкивающее в новом аромате.       — Ладушки, — бодро пищит официант с дредами, захлопывая блокнот, — еду принесу в течение двадцати минут. Напитки сразу?       — Да, так будет удобнее всего.       Сынмин дальновидно меняет положение, позволяя зевающей Лии уместить голову на плече. Он поправляет на ней плед, рискуя приобнять; близость с омегой вселяет в доктора Кима особое наслаждение, в то время как его альфа всячески норовит положить руку поверх узенькой ладошки.       — Тебя не тошнит? Голова не кружится?       — Я в относительной норме. Просто вымоталась, — мягко признается Лиа, сознавая, что главный диалог их ожидает впереди. — У нас с крохой был тяжёлый день.       Лиа осекается, поджимает губы. Они прежде никогда не вели серьёзных разговоров о детях, поэтому доктор Чхве до обморока взволнована тем, как альфа отреагирует на внезапно открывшуюся беременность. Конечно, вряд ли доктор Ким позволит себе закатить сцену на людях, однако… Сынмин всегда может дать понять, что он против.       Этого ребёнка. И — в особенности после всего случившегося — её.       — Какой срок? — интересуется Джисон.       У доктора Хана извинения застревают комом в горле. Хоть доктор Чхве и играет два месяца в закоренелую суку, это ещё не значит, что она заслуживает попасть под колёса автобуса.       — Семь недель.       — Значит в твою предыдущую течку, — как бы между прочим, заключает Сынмин, вгоняя в краску Лию, ожидающую отрицательной реакции. Альфа подмечает, как омега с каждой секундой увядает сильнее, как боязливо скрывает живот за ладонями, большими пальцами впиваясь в запястья. — Эй, я не имел в виду ничего плохого, я просто… Перевариваю информацию.       Доктор Ким унимает стремление к расспросам, оставляя всё на потом. Он осторожно нагибается к кромке лба и губами ведёт по женской коже. Сынмин скучает, безумно скучает по Лии, дарящей его сердцу особый трепет и заполняющей тусклые дни светом. Последняя ссора изрядно выматывает обоих. Хотя теперь доктор Ким понимает, что за девушку говорит не столько обида за лучшего друга, сколько страх нового положения и резкий скачок гормонов.       — Прости, — шепчет Лиа, размякая в объятиях, — я знаю, что должна была сказать раньше…       — Поговорим дома, ладно? С тебя достаточно потрясений на сегодня.       Джисон с противным гульпом вклинивается в диалог, трубочкой скользя по дну опустевшего бокала. Омега не нарочно прерывает момент между парой, просто засматривается на них со жгучей завистью. Мечтает, чтобы его конфликт с Минхо решился столь же скоро и легко — но Джисон слишком обижен, слишком раздавлен случившимся, чтобы простить Ли Ноу за паршивое «извини».       Наверное, он мазохист, раз ему хочется вернуться к рельефным рукам, игривым поцелуям за ушком, накачанным бёдрам, на которые чертовски удобно опираться. Вернуться к человеку, запросто выкинувшему омегу из своей жизни, как какую-то ненужную игрушку. Решившему встать на сторону врага. Джисон ненавидит Минхо так же сильно и отчаянно, как любит. Это ядовитое чувство не исчезает со временем, а наоборот, взрастает рядом с болью; доктор Хан столь злостно терзает зубами соломинку, что, по итогу, откусывает верхнюю часть.       — Пожалуйста, напитки. — Официант выставляет на стол чайную пару, пинту и бокал, попутно забирая грязную посуду на поднос. Джисон бескультурно сплёвывает кусочек пластмассы в опустевший сосуд и смело принимается за новый. — Ого, у кого-то был тяжелый день.       — Скорее квартал, — сипит доктор Хан, не удостаивая паренька должным вниманием.       Минхо слышит досаду, захватившую голос Джисона, и думает, какой же он по-дурацки беспомощный. Хмель не развозит, не притупляет, даже на йоту не облегчает состояния. Доктор Ли жаждет сквозь землю провалиться, виня себя двухмесячной давности за излишнюю иррациональность и поспешность выводов. Глаза его не обманывают, Джисон действительно трахается с другим альфой в кладовой. Но вот почему Минхо так легко верит в то, что его мальчик в здравом уме и рассудке решает разрушить их отношения?       — Расскажешь историю сначала? — робко обращается к бывшему доктор Ли, когда худенькая фигура официанта скрывается в толпе. — Думаю, пора бы нам разобраться в случившемся раз и навсегда, пока кто-нибудь ещё не пострадал.       Джисон до одури пестрит желанием съязвить, однако сдерживается. Отношения Лии и Сынмина, Феликс, разрушенная дружба, разбитое сердце — последствий одной ошибки слишком много для того, чтобы паясничать и кичиться правотой. Доктор Хан жаждет закончить эту бесконечную недомолвку поскорее; и желательно до того момента, как алкоголь натощак окончательно захватит разум омеги, а пустой желудок неприятно спазмирует.

***

      Вообще-то течка редко когда приходит вне расписания… Но на этот раз Джисону крупно везёт, поскольку гормональный сбой на фоне похудения приводит к феерическим результатам. У доктора Хана гиперактив наступает прямиком во время операции, причём довольно неожиданно; тело в момент распаляет от невыносимого жара, а в горле пересыхает. Щёки заливаются стыдливым пунцом, больничная униформа стремительно намокает от стекающей по бёдрам смазки. Благо, опытный медбрат сразу же разбирается в ситуации и направляется в тамбур, где в металлическом контейнере хранятся блокаторы.       Дальнейшие полчаса становятся сплошной проверкой на прочность. Двадцатисемилетний альфа-анестезиолог дышит рвано, через рот, не позволяя феромонам течной омеги затуманить рассудок. Доктор Хан всячески игнорирует позывы к совокуплению, назойливо отгоняя калейдоскоп воспоминаний с обнажённым Минхо… Виски увлажняются, губы горят от нестерпимой тяги к поцелуям, пока перед глазами вспыхивают картины с альфой, старательно натягивающим омегу на аккуратный, но толстый член.       «Как закончу, нужно будет поставить Хо в известность», — рассуждает Джисон, держа в дрожащей руке тонкий пинцет с зажатым марлевым тампоном.       Но — спойлер — он не успеет.       После операции Джисон ощущает себя гораздо лучше, естественно благодаря вовремя подействовавшим блокаторам. Смена Минхо заканчивается только через час, а в крови омеги циркулирует тяжелый медикамент, маскирующий запах и останавливающий инстинкт неутолимо сношаться. Поэтому с новостями о течке доктор Хан рискует подождать. Джисон выходит в коридор к кулеру, в надежде восполнить дисбаланс воды в организме, когда судьбоносно натыкается на Хёнджина.       И приторная карамель доктора Хвана впервые не кажется ему столь безобразной.       — Почему ты ещё не дома? — в лоб интересуется альфа, разглядывая истинного, переодевшегося в спортивные штаны. Вещица весьма комично выглядывает из-под халата, так и напрашиваясь на колкость. — Решил стать законодателем моды?       — Завидуй молча. — Джисон жадно делает глоток воды, один за другим, позволяя жидкости неопрятно стекать по подбородку.       Доктор Хван — неспособный отвести взгляда от того, как подпрыгивает омежий кадык каждый раз, когда Джисон глотает — ощущает прилив возбуждения. Капли пота скользят вдоль тонкой шеи, точно в замедленной съёмке оседая на одежде и острых ключицах. Слабые нотки сакуры просачиваются в воздух, заманивая в плен. И хоть Хёнджин не подаёт вида, — ведь переживать, в сущности, не о чем, Джисон на сильнейшем лекарстве — нарастающее напряжение в штанах порядком настораживает…       — Кстати, насчёт Феликса, — проговаривает доктор Хан, не обращая внимания на попытки альфы расправиться с пуговицами робы, — ты уже забрал кольцо из ювелирного?       — Д-да. — И Хёнджин запинается.       Растерянно бьёт себя по карманам, ища телефон, в фотогалерее которого размещается десяток изображений помолвочного украшения. На заказ сотворённое кольцо с двухкаратным бриллиантом, обрамлённым опалами, вызывает белую зависть. Джисону хочется верещать от восторга, от того, как радость за лучшего друга захватывает душу. Наверняка Ёнбок думает, что на приближающийся день рождения ему подарят годовой абонемент в СПА-салон или романтическую поездку в Сидней. Чего Феликс точно не ожидает, так это горячо любимого альфу, вставшего на одно колено с бархатной коробочкой в руках.       — Так, насчёт ресторана. Я сегодня звонил им и… — доктор Хан осекается, поскольку из-за угла опасливо выворачивает заведующий гинекологическим отделением Ли.       Джисон без раздумий окольцовывает запястье дезориентированного Хёнджина, ныряя вместе с альфой в тесную кладовую. Лишние уши им сейчас ни к чему, в особенности уши Ёнбока, ради которого весь сюрприз и затевается.       Доктор Хан, сам того не подозревая, подталкивает ситуацию к краю пропасти. Чуткий нос альфы тут же различает запах течного истинного, запечатавшийся на воротнике и манжетах. Сущность Хёнджина принимает это за провокацию; она оживает, борется с устоявшимся раскладом, игнорируя тот факт, что дома, в прикроватной тумбочке, лежит кольцо, предназначенное другому.       — Фух, чуть не попались, — шёпотом оглашает Джисон, тихо посмеиваясь и воображая, будто он тайный агент. Доктор Хан улавливает всплеск агрессивных ноток в феромоне, наивно полагая, что Хёнджин злится из-за грубого захвата. — Прости, вынужденная мера. Так вот, я звонил в ресторан и-       Бам-с.       Стоит оставшемуся между дверью и косяком проёму исчезнуть, как тело доктора Хана без предупреждения вжимают в ровную поверхность. Широкой ладонью прикрывают рот, пахом вминаются в аппетитные ягодицы; Джисон столбенеет, не в силах пошевелиться или даже пискнуть. Он охеревает по-крупному, до последнего отказываясь верить, что Хёнджин — без пяти дней жених лучшего друга! — присовывает ему через штаны. Достоинство альфы с каждой псевдо-фрикцией увеличивается, аромат густеет, отравляя лёгкие тошнотворной приторностью.       — Тм свсем с дба рухнл, чтли? Отпсти мня! — мычит доктор Хан искренне надеясь, что всё происходящее — дурацкий пранк. Омега зубами вонзается в мягковину ладони Хёнджина, но тому до луны. Доктор Хван попадает задвижкой в дверные петли, рывком поворачивая истинного к себе.       Радужки альфы пылают алым, отрезвляя Джисона и побуждая активно брыкаться. Всё бестолку, хватка у Хёнджина цепкая, а запах одурманивающий. У доктора Хана голова идёт кругом, тело ослабевает, поддаваясь животным инстинктам. Омега кулачками упирается в накаченную грудь, в надежде оттащить альфу от себя, пока чужие, пухлые губы находят путь к его собственным. Развязный поцелуй лишь разжигает вожделение, навязчивый язык протискивается сквозь назло сомкнутых уст. Джисон сопротивляется. Он единственный в данной кладовой, кто осознаёт, насколько неправильно происходящее. Доктор Хан угрожающе заносит колено вверх, дабы зарядить доктору Хвану по паху, однако его намерения и здесь с крахом проваливаются.       — Мой, мой омега, — ядовито растягивает альфа, взглядом настигая порядком испуганные глаза Джисона. Нагло притягивает доктора Хана ближе, заводит поднятую омежью ногу за свой крестец, пальцами впиваясь в ягодицы. Он довольно рычит. Наслаждается тем, как в весенней сакуре распускаются вожделенные нотки возбуждения.       Сознание Джисона притупляется, внизу живота завязывается знакомый узел, а ноги подкашиваются. Шов с задней стороны спортивных штанов предательски намокает; доктор Хан елозит по дверному полотну, в попытке унять желание, но в итоге неловко оседает на ручку. С губ Джисона срывается томный стон, принадлежащий далеко не владельцу тела. А его похотливой сущности, жаждущей слиться в одно целое с партнёром. Член Хёнджина наготове дёргается, просясь внутрь мягкого розового кольца.       — Хван, не смей! — напористо голосит Джисон, заглушаемый очередным слюнявым поцелуем. Слёзы застилают глаза, руки в бессилии стремятся достичь тела альфы и оттолкнуть. Нет, он по-прежнему остаётся придавленным тяжелой грудой мускулов и, кажется, его вот-вот возьмут против воли…

***

      — А вот и сэндвичи. Простите, сыра у нас тоже не оказалось, — энергично оповещает официант, совершенно не замечая, что вклинивается в душераздирающий рассказ. Лишь когда все тарелки с едой сходят с подноса, взгляд цепляется за понурые лица гостей. — Нет, если вы так сильно хотите жареный сыр, я могу по-бырому метнуться в магаз. Желание клиента, как там… Закон?       — Спасибо, нас всё устраивает. Только повторите, пожалуйста, коктейль, — просит Джисон, отталкивая к краю стола бокал, опустошённый в ходе излияния души. — Но на этот раз без килограмма льда и на треть больше водки.       — Нет, ему хватит.       — Тебя, доктор Ли, не спрашивают, — опьянённо цедит доктор Хан, прикусывая внутреннюю сторону щеки и пальцами постукивая по стеклянной поверхности. Доминантное настроение альфы никак не укладывается в голове. Какого чёрта Минхо лезет в его жизнь со своими нравоучениями? Они, как два месяца, друг другу никто.       Симфония из глухого стука и звука собственного голоса вынуждает поморщиться. Звонкая, прерывистая, ритмичная, она безобразно проезжается по ушам; Джисон уже вторую неделю мучается из-за приступов мигрени, рвоты и изредка объявляющейся ненависти ко всем запахам. А в последнее время к веренице плохого самочувствия добавляется и тянущая боль внизу живота. Доктор Хан смело списывает симптомы на приближающуюся течку, поскольку ничего иного ему не нужно.       Джисон не дурак, он знает про «варианты». Вот только на полном серьёзе предпочитает их игнорировать, до последнего обманываясь, что та грёбаная ошибка не влечёт за собой нечто большее.       — Я тогда попозже подойду, — заверяет официант, не желая становиться свидетелем эмоциональной перепалки. Парнишка по мировоззрению пацифист, чья философия предполагает всячески избегать энергетику враждебности.       Минхо сдерживает поток едких слов, всплывающих в мыслях, и молча подталкивает аппетитный сэндвич ближе к Джисону. Красноречиво намекает поесть. У доктора Ли сердце кровью обливается от подробного рассказа омеги, который альфа, в своё время, пропускает мимо ушей. Подчинённый боли и страданиям, он напрочь отказывается рассматривать другие версии; быть непредвзятым в вопросах измены непросто. В особенности, если изменяют тебе.       — Значит, в тот день вы обсуждали предложение Ёнбоку, — подытоживает Лиа, смело надкусывая хлеб. Доктор Чхве хмурится, поскольку ей попадаются кислящие маслины. — Почему ни один из вас никогда об этом не упоминал?       — Не думаю, что после случившегося это было важно. К тому же, Ёнбок уже чувствовал себя подавленным. И несмотря на всеобщую ненависть, мне не хотелось усугублять ситуацию… — заключает Джисон, тяжело выдыхая, и на манер юлы раскручивает тарелку с едой. — И толкать кого-то под автобус тоже.       Признание доктора Хана, его история разрывают внутри задумчивого Минхо шрапнель. Альфа незаметно сминает салфетку, подушечками пальцев прорезая бумажную ткань. В груди расцветает небывалая ярость, но не на Хёнджина или Джисона, а на себя. На то, что он не состоялся как альфа, не вступился за возлюбленного, когда следовало. Вместо этого предпочёл обозлиться на всех и вся, заняв позицию жертвы.       Теперь Ли Ноу пожинает плоды глупого решения, принятого в состоянии эмоциональной эскалации. Осунувшийся, исхудавший доктор Хан с тягой к алкоголю и проблемами доверия — это всё последствия провала Минхо, как того, кто должен был быть с омегой несмотря ни на что. Если потребуется, должен был всю душу вытрясти из Хёнджина, докапываясь до истины, а не сдаваться после первого же доказательства.       Любил ли альфа слишком сильно, раз случившееся выжгло в нём всякую жажду к отношениям? Или наоборот, слишком слабо, раз так легко позволил себя одурачить?       — Защёлка, — наперекор напрашивающимся извинениям, лепит Минхо. Он поднимает уставший взгляд на безразличного Джисона, чьи карие глаза блекнут вместе с волей к жизни. — Когда я примчался на шум, дверь легко мне поддалась. Значит, она была открыта.       Доктор Хан фыркает, складывает руки на груди, жаждя унять кровоточащее сердце. Ему осточертело доказывать невиновность тому, кто, очевидно, не готов в неё поверить.       — Хочешь подловить меня на лжи?       И дрожь в голосе омеги обезоруживает. Доктор Хан действительно не понимает, для чего они собираются в этом убогом заведении со среднесортной выпивкой. Зачем терпят компанию друг друга, если, по итогу, ничего из вышесказанного не изменит ситуацию? Зачем Минхо играет в бдящего бывшего, если альфе на самом деле плевать?       — Я… Я не это имел в виду, — Ли Ноу запинается, выпуская из тисков порванную салфетку, и сводит пальцы. Он прикрывает глаза, позволяя ненависти и разочарованию осесть на плечи. Перманентно поселиться на месте исчезнувшего самобичевания. — Я хочу восстановить полную картину происходящего. Только и всего.

***

      Остатки сознания держатся на иридиевой выдержке Джисона и его глубоких, искренних чувствах к Минхо. Комната плывёт от похабного желания, от концентрации карамели в воздухе омежье тело практически не сопротивляется. Хилые попытки доктора Хана противостоять не увенчиваются успехом, только поддразнивают не на шутку заведенного Хёнджина. Альфа одной рукой зажимает рот омеге, чтобы тот не смог закричать, а другой умело расправляется со штанами. Джисон же пальцами тянется к задвижке, как Адам на полотне Микеланджело, думая: «только бы успеть». Переместить засов, вытолкнуть тяжелую дверь в коридор, наплевав, в каком положении предстанет перед больницей. Обстоятельства сейчас не те, чтобы медлить или заботиться о прикрытии обнажённого паха с ягодицами.       Щ-щёлк.       «Есть!», — обрадованный клич раздаётся в голове доктора Хана. Он спешно хватается за округлую ручку, предвкушая скорое освобождение. Хоть потная ладонь и соскальзывает с металла, а вялость в мускулах не даёт прокрутить вещицу до конца, Джисон не сдаётся.       До тех пор, пока член Хёнджина без подготовки не проникает в источающее смазку колечко, врываясь в незнакомую узость победителем. С искусанных уст слетает болезненный стон, а общее состояние оторопело стремится к истерии. Доктору Хану нисколько не приятно. Горестно до одури, ведь внутри не только душа оказывается разодранной в клочья. Пальцы обессиленно покидают ручку. Вцепляются в уборочную тележку, над которой его нагибают, точно портовую шлюшку. Лобком ударяется о грязный контейнер всякий раз, когда доктор Хван с усердием натягивает омегу на себя.       Джисон уже не чувствует слёз, не чувствует контроля над собственными конечностями; его грудь горит от испепеляющей безысходности, тонущей в нестерпимом возбуждении и увеличивающемся достоинстве. Последней точкой кипения становится обхват шеи доктора Хана — легкое отсутствие кислорода вместе с жаждой к разрядке окончательно отбрасывает сознание омеги, впуская вместо него похотливую сущность, давно ждущую своего часа…

***

      — Боже…       Лиа стремительно поднимается на ноги, выбираясь наружу, и едва ли не сталкивает ошарашенного Сынмина на пол. Она предусмотрительно прикрывает рот ладонью, семеня в наискось расположенную уборную, и с громким хлопком отгораживается от мира.       — Не волнуйся, с ней такое часто случается, — Минхо успокаивает побледневшего доктора Кима, взором приковавшегося к туалетной вывеске, — спонтанное проявление токсикоза.       — Или Лиа просто не вынесла моей истории, — хмыкает Джисон, скрывая за маской равнодушия недюжинную обеспокоенность. — Тут не разберёшь.       — Я всё же схожу проверить.       Сынмин торопливо поднимается с места, отправляясь к палисандровой двери, запертой изнутри. Погружённый в переживания за омегу и кроху, развивающуюся под её сердцем, доктор Ким не сразу осознаёт, какую фундаментальную ошибку совершает — оставляет Минхо и Джисона наедине. После раскрывшихся карт, после трудных признаний, их тет-а-тет явно не сулит ничего хорошего.       Ли Ноу понятия не имеет, с чего ему начать. Стоит ли принести запоздалые извинения или, в нынешней ситуации, они будут выглядеть нелепо? Комично. Может, стоит сообщить об испытанных чувствах? О точке зрения? Или позорно объясниться, поделившись скопившимися размышлениями?       — Скажи мне одну вещь, — первым в игру вступает Джисон. Омега потягивается за нетронутой пинтой пива; ему следует промочить горло, иначе к оставшейся части разговора он рискует протрезветь. Впрочем, ответа доктор Хан не дожидается, поскольку следом выпаливает вопрос, теплящийся на кончике языка, — почему ты так легко поверил в мою измену? Почему посчитал, что в течку с истинным у меня были шансы воспротивиться?       Минхо хитро отодвигает пиво к перегородке, туда, где находчивый доктор Хан до него не дотянется. Впрочем, Джисон столь легко не сдаётся, он изворачивается, максимально подаваясь вперёд и, как следствие, оказываясь чересчур близко к Ли Ноу. Пара едва не соприкасается кончиками носа: подбородок доктора Ли опаляет чужое дыхание, а взгляд смягчается, стоит блестящему янтарю столкнуться с манящими опалами. Минхо жаждет примкнуть к родным губам, ладонью очертить путь от впалых щёк к затылку, внаглую взбаламутив причёску.       Джисон соврёт, если скажет, что не думает о том же.       Что не слизывает с губ остатки алкоголя, вспоминая, как нежно Ли Ноу завладевает устами омеги. Как смакует момент, прерывистыми поворотами головы меняет углы и, тем самым, придаёт поцелую динамичности. Как неторопливо возбуждает, руками лаская тело, оглаживает мягкие формы и большими пальцами надавливает на чувствительные соски. Как не обделяет вниманием эрогенные зоны, кровь разгоняя по венам, и вызывает табун мурашек. Джисон не представляет, что в его жизни может появиться кто-то ещё, знающий омегу столь же хорошо. Как облупленного. Сама идея быть с другим альфой выглядит отравляюще неправильной, хоть исходящая из неё формулировка и звучит ничуть не лучше.       Если не с ним, то ни с кем.       Говорят, истинный — это тот, кто дарит тебе несравнимое счастье. Иронично, но истинный Джисона, наоборот, забирает его себе.       — Потому что у меня получалось сопротивляться, — набравшись духа, оглашает Минхо. Он слегка отклоняется назад, подальше от соблазна. Доктор Хан и сам выпрямляется в спине, туго переваривая услышанное. — На протяжении семи лет, каждые три месяца.       — Что ты имеешь в виду? — Джисон глупо хлопает ресницами. Правда не умещается в затуманенном рассудке, поскольку она идёт вразрез с прошлым. Альфа все эти годы говорил, что не в курсе, кто его истинный. Не в курсе, какой у него запах, и в Южной Корее ли тот вообще. Получается, Ли Ноу бессовестно врал омеге? Прямо в лицо?       Вернувшаяся монета со всего размаха приходится доктору Хану под дых.       — Лиа. Она моя истинная, — лаконично оповещает Минхо, решая, что сегодня становится подходящим временем для откровения. — Мы узнали об этом в первый день работы, но наше влечение к друг другу сугубо платоническое. В моменты моего гона и её течки, мы с Лией даже можем оперировать бесконфликтно-       — Твоя истинная, чёрт возьми, твоя лучшая подруга?! — вскипает омега, бестактно не дослушивая. Рывком вскакивает на ноги, нисколько не смущаясь возросшей громкости голоса. Он злобно облокачивается о стол, дважды ударяя по поверхности для привлечения внимания. — Ты обвинял меня в том, что я не рассказал тебе про Хёнджина, пока семь лет бок-о-бок работал со своей истинной?       Джисон думает, что весь его мир рушится заново. Только он умудряется разгрести обломки, как перед взором возникают новые груды хлама, а нога соскальзывает с выступа, утягивая обратно на холодную, рыхлую землю. Доктор Хан злостно обращается к не менее ошарашенному Сынмину, на которого приходится слишком много информации. Альфа замирает, глубоко потрясённый, готовый то ли врезать Минхо, то ли подхватить Джисона за локоть и увести подальше от царящей в атмосфере трагикомедии. Одно доктор Хан понимает наверняка. Его друг ни слухом ни духом о псевдо-интрижке между работниками отделения розовых шапочек.       Кульминация пьесы не заставляет долго ждать. Дверь в уборную тихо открывается, представляя рассорившейся троице плохо стоящую на ногах Лию, с нездоровым оттенком лица, сильно побледневшую. Она делает неосмотрительный шаг вперёд, когда опьянённый от алкоголя и повсеместного разочарования Джисон наступает. Грозясь то ли впечатать её в стену, то ли задушить. Адекватность доктора Хана утопает в Лете; теперь омега походит на разошедшегося безумца, со сверкающей жаждой к убийству во взгляде.       Ему не хочется делать больно другим. Ему хочется, чтобы его боль утихла.       — Джи, нет! — раздаётся испуганный возглас Минхо, опрометью покинувшего нагретое место и ледяной хваткой впечатавшегося в запястье бывшего. Но он не единственный, кто останавливает разбушевавшегося Джисона. Сынмин тоже, без заминки, преграждает путь, не позволяя добраться до пары.       — Ч-что происходит?       — Возмездие, — высокопарно фыркает доктор Хан, грудью сталкиваясь с неподвижной фигурой доктора Кима. Альфа внушающе взирает на него сверху вниз и слегка распускает руки. — Мин, я обещаю, что не трону её. Просто хочу посмотреть этой суке в глаза. Лиа, тебе корона двойных стандартов не жмёт, а?!       — Джисон, прекрати. Она в положении.       — Да, но откуда ты знаешь, что отец ты, а не… — Джисон только сейчас замечает, что его левое запястье находится под полным контролем Минхо. Омега нервно дёргается, выказывая намерения высвободиться, впрочем, доктор Ли непреклонен. — Отцепись, Хо. Дерьмо, как же вы мне все осточертели!       Никто не предполагает подобной развязки, но доктор Хан рычит. Чаша отчаяния в нём переполняется настолько, что животная сущность вновь вырывается наружу; ореховые радужки растворяются в индиговых пятнах, бесконечно пугая и озадачивая. Ли Ноу, от неожиданности, выпускает руку Джисона. В памяти альфы вспыхивают моменты злополучного дня, будто кадры из кинохроники, где омега смотрит на Минхо точно такими же синими глазами. И почему доктор Ли раньше не решается заострить на этом внимание? Всё сложилось бы совершенно иначе, если бы вместо ярких картин сношения, Минхо сосредоточился на чужом взгляде.       — Джи, тебе нужно успокоиться. Сделать глубокий вдох, — миролюбиво, ласковым голосом упрашивает яростно дышащего омегу Ли Ноу. Доктор Хан рискует осмотреться, проверяя уровень враждебности в окружающей обстановке. Кажется, будто все взоры в баре устремляются к нему — подаются в нескрываемые перешёптывания и настороженно оценивают.       — Джисон, всё хорошо, ты в безопасности, — сторожко присоединяется Лиа, выглядывая из-за спины Сынмина и переплетая с ним пальцы. Столь непримечательный жест вынуждает загнанного зверя с удивлением обратиться к собственной ладони. Дрожащей, с небольшим шрамом у основания. Обидно пустующей.       — Джисон? — повторяет доктор Ким, скалой возвышаясь между двумя омегами. Он чуть крепче сжимает протянутую ручонку, позволяя доктору Чхве носом уткнуться в предплечье и вобрать таёжный аромат, усмиряющий чувствительный желудок. — Джисон, тебе больше ничего не угрожает, ты можешь вернуться к нам.       Но Джисон продолжает с интересом разглядывать конечность, периодически сжимая и разжимая пальцы. Он прекращает бесполезное занятие лишь тогда, когда бледная кожа скрывается за знакомой смуглой ладонью; Минхо бесстрашно переплетает их руки. Бережно прикасается к подбородку, вынуждая заглянуть в глаза. Альфьи действия исключительно плавные, а феромон успокаивающий. Доктор Ли двигается размеренно, медленно, позволяя взбунтовавшейся омеге привыкнуть к чужому присутствию.       — Вот так, котёнок. Здесь тебя никто не обидит.       Радужки Джисона понемногу темнеют, возвращаясь к обыденному цвету. Сущность доктора Хана усмиряется, тая от нежных поглаживаний по макушке, и принимается тихо мурлыкать. Омега ластится к груди Минхо, чувствуя максимальную защищённость в родном кольце из рук; щекой трётся о пахучую железу на шее, отпечатывая на коже терпкий аромат кофе.       — Охереть, это же дикий омега! — какой-то пьяный уникум, едва перекатывающийся с одной ноги на ногу, рискует подобраться к паре вплотную. Противным смехом оглушает пространство бара и запечатляет всё происходящее на камеру смартфона. — Вы посмотрите, он же настоящее жи-вот-ное.       Сущность Джисона в секунду раздражается, с усилием отталкивая от себя Минхо, и с кулаками накидывается на горе документалиста. В очах вспыхивает голубое пламя, омега с кипящей яростью разбивает телефон об стену (и нос его владельцу, заодно), а затем рысью бросается к выходу из шумного заведения. Сынмин устремляется следом, юрко перепрыгивая через катающегося по полу пьянчужку, в надежде догнать и приручить свирепого зверя. В надежде вернуть запутавшегося в клубке из противоречивых эмоций доктора Хана домой.              — Минхо, ты цел? — обеспокоенно осведомляется Лиа, оказываясь подле распластавшегося на столе альфы. У Ли Ноу голова от удара вибрирует и почему-то жутко болит правое плечо. Он рискует пошевелиться, поскуливая, когда в кожу впиваются крохотные осколки разбившейся пинты. Копчику и лопаткам везёт гораздо больше, ими доктор Ли приземляется на сэндвичи. — Господи, у тебя кровь!       — Мне… Мне нужно догнать Джисона.       — Нет, тебе нужно оказать первую помощь.       Минхо, благодаря подскочившему адреналину, кое-как принимает положение сидя, всячески игнорируя рваную рану в районе спины. Лиа испуганно охает, не позволяя сдвинуться с места, и с усердием растягивает куски ткани, организуя наилучший обзор на повреждённую кожу. Она помнит, что на очереди осмотр незнакомца, забрызгавшего кровью пол, так что сглатывает подступающий ком тошноты и засучивает рукава.              — Я так облажался, — тяжело дыша, проговаривает доктор Ли. Он смыкает веки, не позволяя упадническим слезам вырваться наружу. На ощупь перехватывает тонкую женскую руку и прислоняет к левой груди; от взбудораженности момента и пережитого шока, алкоголь наконец-то ударяет в голову. — И из-за этого вот тут чертовски болит…       Лиа заботливо, так по-матерински, большим пальцем проводит вдоль колющейся щеки с прилипшим листиком салата. Кажется, омега должна злиться на истинного, — альфа ведь без разрешения выдаёт их секрет — однако она продолжает выказывать дружелюбие и незыблемую поддержку. Минхо и без её нравоучений неописуемо херово.       — Даже после самого сильного шторма наступает ясный день, — философски заверяет доктор Чхве, возвращаясь к оказанию первой помощи и оставляя Ли Ноу в глупом положении. Держащимся за сердце.       Что ж, сильнейший шторм они определённого сегодня переживают.

***

             Ночь Минхо проводит в чистом безумии, просыпаясь чуть ли не каждый час и судорожно проверяя телефон.       Сынмин теряет Джисона через пару кварталов, поскольку тот прекрасно ориентируется на местности, петлями заметая следы получше любого шпиона. Доктор Ли переживает, что бывший выскакивает на улицу без пуховика, в одном тонком свитере, наверняка прозябая в зимней стуже — от безнадёжности, они втроём даже собираются звонить в полицию, пока Лиа не вспоминает о превосходной функции «найди друга». Благо, интернет на сотовом доктора Хана находится в стабильном режиме «on», поэтому местоположение омеги без проблем вычисляется.       Джисон отправляется домой. Причём сразу же после того, как отрывается. Его небезопасная привычка носить вещи в задних карманах выручает как никогда. Минхо судорожно заходит в навигатор, дабы уточнить, двинулся ли омега куда-нибудь ещё, — поскольку лично узнать не удаётся, все звонки умело переадресуются на автоответчик — но каждый раз натыкается на одну и ту же точку.       Ли Ноу твёрдо решает проведать доктора Хана после смены, раз уж у омеги сегодня выходной. Заодно попытается обсудить всё случившееся в комфортной для бывшего обстановке; честно говоря, моральное состояние Джисона заботит Минхо ничуть не меньше, чем физическое. Вчерашнее проявление сущности говорит о массивном внутреннем разладе, о том, что переживания затрагивают нечто фундаментальное. Разум доктора Хана не справляется, поэтому за дело берутся инстинкты.       — Доктор Ли, как хорошо, что вы уже здесь! — взволнованная медсестра выдёргивает задумчивого альфу из размышлений, отбирая акриловый красный шарф — связанный и подаренный Джисоном на тридцатилетие — и нагло всучая вместо него больничную карту. — К нам поступил пациент вне расписания, оперировать нужно срочно. Обильное кровотечение, сильные боли в нижней области живота. Сейчас проводится УЗИ, но, по подозрениям, выкидыш или внематочная беременность…       Ли Ноу открещивается от собственных переживаний, спешно просматривая предусмотрительно подготовленные материалы. Омега. Двадцать девять лет. Третья группа крови, отрицательный резус-фактор. Минхо поднимает взгляд выше, осознавая, что до сих пор не ознакомлен с именем больного; он на секунду подвисает, нелепо мотая головой, и жаждет отогнать буквы перед глазами, сложившиеся в издевательское «Хан Джисон». Наверное, у доктора Ли тоже сознание мутится, иначе как объяснить столь вопиющее совпадение?       — Тёзка доктора Хана, — только и срывается с уст Минхо, утешающегося мыслью, что его Джисон находится в мягкой домашней постели. Нежится в пуховом одеяле и, вероятно, страдает от слабого похмелья.       Медсестра пальцами впивается в края измятой формы, гадая, как же донести тернистую новость.       — Это не просто тёзка доктора Хана, — на выдохе оповещает омега, поднимая виноватый взор на медицинского работника. Сглатывает ком из склизкого ощущения дискомфорта, — это он сам.