Запретный плод сладок

Федя проснулся рано. Он чувствовал, что течка придет сегодня, но когда точно, не знал – слишком долго пил травы, посему отправился к царю уже в обед. В данный момент его ужасно раздражало то, что два крепких и высоких охранника не пускали его в покои государя. - Я вам говорю, советник я государя! Наказал он мне прийти к нему! – чуть ли ни кричал Федя на охрану. Благо, на голос его из покоев вышел Иван. - Что творится здесь? – гаркнул он, но, заметив Басманова, тут же смягчился. – Федюш, заходи. А вы, остолопы! Велено же вам было впустить советника моего! – прикрикнул мужчина на охрану. Те лишь виновато опустили головы. Федя осторожно зашел к царю в покои. В комнате было светло от дневных солнечных лучей, что бились в окно, у стены стояла большая кровать, размеры коей изумили бывшего опричника. Бывшего… Федя с грустью подумал, что пробыл опричником всего-то два дня, зато теперь он царский советник! Отец, когда новость эту услыхал, гордо похлопал сына по спине. Естественно, юноша умолчал о том, почему пост свой оставил – себе дороже. Первое, что сделал Федя – с разбегу плюхнулся на кровать, блаженно вздохнув. Она оказалась приятно мягкой и невероятно удобной, посему парень распластался на ней, прикрыв глаза. Иоанн наблюдал за этим откровенным ребячеством с нежной улыбкой. - Вижу, кровать тебе пришлась по нраву, Феденька, - усмехнулся он. - Как же иначе? Такая мягкая и удобная, – лениво ответил Федя, устроившись так, чтобы видеть царя. Мужчина же подсел к юноше и стал нежно гладить того по волосам, отчего Басманов чуть ли не мурлыкал. Он всю свою жизнь мечтал, чтобы альфа, которого он бы любил всем сердцем, вот так о нем заботился, ласкал его, и вот, желание его исполнилось. Федя даже в самых смелых мечтах своих не мог подумать, что его будет гладить по голове сам царь, мягко перебирая кудри. - Твой запах прекрасен. Он кружит мне голову сильнее любого вина. Никогда не встречал я омегу, что пах так прекрасно, так сладко, - мягко улыбнувшись, сказал царь. - Твой запах тоже мне приятен. Я с первого знакомства нашего хотел его вдохнуть. Он пахнет как дом, как защищенность, как спокойствие, - поделился своими мыслями Федя. Иван, неожиданно для него, рассмеялся. – Что смешного? – искренне не понял Басманов. - До тебя никто мне слов таких не говорил. Говорили лишь, что пахну я словно смерть, - усмехнувшись, ответил Грозный. - Ты пахнешь как воздух пред грозой. Это очень приятный запах, я ведь так люблю грозу. А смерть… То из-за нрава твоего, посему и говорят так, - усмехнулся юноша. Иоанн на это лишь оставил на макушке Басманова легкий поцелуй. – А что в том сундуке? – спросил внезапно Федя, указывая в угол комнаты. - Это сундук с украшениями Анастасии, жены моей. Никак не могу с ними расстаться, - спокойно ответил царь, а Федя внезапно почувствовал вину. Видимо, то было заметно по лицу его, потому что Грозный лишь тихо рассмеялся, огладив спину юноши. – Можешь посмотреть, забрать себе что, если приглянется. - Нет, это ведь напоминание о ней, - печально вздохнув, прошептал Басманов. – Ты, наверное, очень любил ее? - Любил. Как друга любил. Мы не были истинными, не были возлюбленными. Просто муж с женою. Но тоска одолевает мое сердце, когда думаю я о смерти ее, не буду лукавить, - глядя отстраненно, ответил царь, пока морщинки на его лице не разгладились, и он уже с улыбкой взирал на Федю. – Зато теперь у меня есть ты. Чувствую я, истинные мы. Никого я так не любил, как тебя, Феденька, - юноша зарделся, с минуту не зная, что и ответить. - Меня сложно не любить, - сказал он, наконец, что вызвало смешок у Грозного. – Но, Ваня, я то же самое чувствую! Мое сердце всегда замирает, когда я вижу тебя, моя душа трепещет, когда я слышу твой голос! Я не знаю, что со мной происходит, но с первого же дня нашего знакомства я это чувствовал, а я ведь даже не ощущал твоего запаха! Теперь же, когда я его чувствую, мои коленки подгибаются, руки дрожат, а сам я готов провалиться сквозь землю от нахлынувших чувств! Мне кажется… я точно не знаю, но, думается мне, мы и впрямь истинные, - на одном дыхании высказал Федя все то, что таил в глубине своей души. С замиранием сердца он ожидал ответа от Грозного, но тот молчал, и юноша уже подумал, что сболтнул лишнего, когда Иван вдруг заговорил. - Я тебя понимаю, соколик мой, - мягко сказал он. – Я чувствую то же самое, влюбился как юнец на старости лет, - рассмеялся он. - И вовсе ты не старый, - буркнул Федя, хоть внутри него все замерло. Он любим. Он с альфой, который любит его. По-настоящему любит. С которым не страшно быть самим собой, которому не боязно открыться. Федя был на седьмом небе от счастья. Они так и говорили до самого вечера. Говорили о многом – о жизни, о том, каково омегам живется в этом мире, о том, как сильно любят друг друга, о том, как чувства эти появились совсем внезапно, но уже столь сильны, что они признались друг другу, что не видят жизни друг без друга. Федя был окрылен всей этой любовью и заботой, коей он не чувствовал еще ни от кого. Он был счастлив, по-настоящему счастлив, как никогда. Ему хотелось верить, что их счастливая жизнь продлится вечность. Конечно, то было рискованно – узнай кто, что он омега, его тут же придадут огню, и он этого боялся, о чем и поделился с Иваном, но тот лишь отмахнулся, сказав, что рядом с ним Басманову нечего бояться. Единственное – он наказал Феде не покидать пределы дворца, так, на всякий случай, и юноша с этим согласился – он больше не пьет трав и отказывается пить их в будущем, посему не стоит ему люду показываться. Во дворце, конечно, тоже было опасно – вокруг полно альф, но, ежели Федя с ними столкнется, то что-нибудь придумает, ведь не зря говорят, что остр он на язык. За разговором Басманов и сам не заметил, как начал клевать носом, посему Иван, бережно раздев юношу до рубахи, уложил того на перины, а сам, раздевшись, лег подле него. Так они и уснули – Федя на крепком плече царя, и Иван, что обнимал мальчишку. Пробуждение было резким и внезапным – Басманов буквально подскочил на кровати, тяжело дыша. Судя по тьме за окном, была глубокая ночь. Юноша шумно выдохнул, едва сдерживая стон – ну почему течка настигла его именно среди ночи? Федя чувствовал сильный жар, чувствовал, как ягодицы его намокают от смазки, чувствовал, как задыхается, чувствовал ноющую боль в своем члене, чувствовал, что если поднимется с кровати, то точно не устоит на ногах, да упадет плашмя, а еще чувствовал, что ему нужен Ваня, вот прямо сей же час. Юноша попытался позвать мужчину, но голос его был столь слаб и жалок, что ничего, естественно, не получилось, посему, с трудом, но справившись с дрожью в руках, Федя начал трясти Ивана за плечо. Тот сначала нахмурился во сне, но вскоре проснулся, хмуря брови и глядя строго из-под коротких ресниц, однако вмиг лицо его расслабилось, стоило ему вдохнуть воздух. Мужчина тут же проснулся, присев на кровати и глядя на лежавшего, раскрасневшегося и тяжело дышавшего Федю. - Уже началось, соколик мой? – спросил Иван хриплым ото сна голосом. - Да, Ванечка, мне так плохо, любимый, - жалобно простонал Федя. – Прошу, открой ставни, мне жарко, - поерзав на кровати, но так и не найдя удобной позы, взмолил юноша. Мужчина без лишних слов поднялся с кровати и распахнул окна. Хоть и самую малость, но Феде стало легче от прохлады ночного воздуха. - Я пойду прогоню охрану, не стоит их ушам слышать того, что будет, - заявил Грозный. - А ежели нападет кто? – просипел Басманов. - А ежели нападет кто, то грудью на твою защиту встану, - фыркнул царь, да удалился. Феде хотелось добавить, что не на него же нападут, а на государя, но не успел. Как бывший опричник, это он должен защищать Иоанна был, но в таком состоянии Басманов только и мог, что ерзать на перинах, да стенать. Ему срочно нужен был чертов член внутри себя; он должен был его почувствовать, иначе он просто сойдет с ума. Отчего-то вспомнилась его первая течка, только тогда было не так тяжко, лихорадило лишь. Отец тогда думал, ребенок его слег с болезнью, а мать побежала к повитухе, травами горькими напоила, и на следующий день мальчик был здоров, как никогда. Отец тогда сказал, что это все его кровь – Басмановы сильны от природы, говорил он. Ах, если бы он только знал, что не хворь то была… Но что вспоминать давно прошедшее, когда прямо сейчас несчастный мальчишка ощущал себя словно в огне. Особенно горела и пульсировала влажная дырочка, прося, чтобы ее наконец заполнили. Феде на мгновение даже показалось, что он сейчас Богу душу отдаст – настолько плохо ему было, но, к счастью, вернулся Иван, от запаха которого у юноши кружилась голова, а пред глазами все плыло. - Ванечка, прошу, молю, пожалуйста… - прошептал Федя, не узнав свой собственный голос. - Конечно, птичка моя, сейчас тебе будет хорошо, обещаю, - мягко сказал царь, подходя к кровати, нежно оглаживая юношу по щеке, да резко снимая с него рубаху. Федя почувствовал себя неловко – срамно ему было вот так, нагим, пред самим царем лежать. Басманов попытался скрыть руками вставший член, однако Иван обхватил его тонкие запястья своими большими руками и развел их в стороны, к изголовью кровати, а затем наставил юноше держаться за нее, что парень, нехотя и все еще смущаясь, но сделал. Мужчина скинул с себя свою рубаху и юноше только и оставалось, что подивиться тому, сколь крепко сложен царь, какие у него сильные руки, какой рельефный живот, какие широкие плечи, и какой, черт возьми, огромный член. Мальчишка взглотнул, представляя, как Иоанн войдет им в его податливое тело. Ну, и боялся немного – наверное, больно будет, но это сейчас не столь важно. Что действительно было важно, так это то, что царь принялся ласкать изнывающее от истомы тело: прикусывать и оттягивать соски, вызывая первые тихие стоны, что исходили от Феди, прикусывать место метки на шее, отчего по телу словно искры разлетались, оставлять на бледной коже кроваво-красные засосы и глубокие укусы; особенно не щадил государь Федины шею и ключицы, оставляя на них особо яркие метки. Басманов уже извелся на кровати, тяжко вдыхая аромат приближающейся грозы, что помутнял рассудок. Иван же неспешно спустился к бедрам юноши, цепляясь за них крепкой хваткой и раздвигая их в стороны. Мужчина начал прикусывать, а затем буквально зализывать укусы на нежной коже. Федя не удержался и вновь застонал – столь чувствительна была его кожа. Иван же закинул ноги Басманова себе на плечи, слегка приподнимая его таз, да стал оставлять россыпь поцелуев вдоль его бедра, приближаясь к промежности юноши. Федя громко охнул, когда почувствовал горячий язык, что облизывает колечко мышц, а затем и вовсе проникает в него. Срамно то было для Феди, но ничего он с чувствами своими поделать не мог, лишь блаженно вздыхать. Вскоре Иван отстранился, аккуратно убрал с плеч своих чужие ноги и склонился над Федей, целуя того страстно и жадно. Поцелуй получился сладким от смазки, а еще тягучим и, одновременно с этим, яростным – мужчина буквально терзал губы юноши, то прикусывая их, то оттягивая нижнюю зубами, покуда ни прокусил до крови, тут же ее слизав. Отвлекшись на поцелуй, Федя не сразу заметил, что меж его все еще раздвинутых ног легла рука, сначала оглаживая член, а затем смещаясь дальше, к промежности. Тут Федя выдохнул, когда почувствовал, как сразу два пальца проникают в него. Иван двигался аккуратно, разводил пальцы в стороны аки ножницы, проникал все глубже и глубже. От ощущений наполненности Федя готов был выть, пока Грозный не добавил третий палец. Тогда стало больно. Несильно, но больно. Басманов тихо взвыл, за что получил легкий утешительный поцелуй в уголок рта. Вскоре мужчина проник столь глубоко, что достал до нужной точки, и тогда юноша не сдержался и громко простонал, изогнувшись в спине. Иван лишь усмехнулся и продолжил двигать пальцами в юнце, раз за разом задевая чувствительную простату, отчего мальчишка буквально кричал и, не выдержав, излился себе на живот. Он почувствовал, как вмиг ослаб, однако понял, что хочет еще, хочет большего, о чем и попросил царя. - Ваня, прошу, возьми меня, умоляю тебя, Ванечка, - еле сдерживая слезы просипел юноша. - Как прикажешь, соколик мой, - прошептал на ухо мужчина, обдавая чувствительную кожу влажным, жарким дыханием, а после и вовсе прикусил за мочку. Федя выругался. Мужчина вынул пальцы, отчего из груди юноши вырвался разочарованный вздох. Царь, меж тем, подставил головку своего сочащегося смазкой члена ко входу мальчишки и плавно вошел наполовину. Такого размера Басманов не смог выдержать и дал волю слезам. Забавно, подумалось ему, отец всегда учил его не плакать от боли, но отца тут нет, никто не даст ему оплеуху за слезы, а, значит, можно и всплакнуть, тем более от таких ощущений. А ощущений были смешанные – он наконец почувствовал, что его тело расслабляется от наполненности внутри себя, что оно получило то, чего хотело, однако боль не давала наслаждаться этим чувством, как бы юноше того хотелось. Иван же, судя по всему, понял, что Федя пока что еще не готов, посему на несколько долгих секунд остановился, давая парню время на то, чтобы привыкнуть к своим размерам. Когда Басманов кивнул, мужчина стал продвигаться дальше, покуда не зашел на всю длину. Федя не выдержал, да убрал руку с изголовья, прикусив ее, дабы не взвыть от боли в голос. Мужчина лишь сцеловал слезинки, что собрались в уголках глаз юноши, и продолжил. Он все еще двигался плавно, с силой сжимая бедра юноши так, что на них явно после останутся синяки. Вскоре Грозный слегка сменил угол и попал точно по простате, и тут Федя не выдержал – прильнул к груди мужчины, цепляясь руками за его спину и плечи, оставляя на них следы от ногтей, коими он с силой впился в чужую кожу, да издал вопль, полный наслаждения. Иван усмехнулся, двигаясь в мальчишке аккуратно, но быстро, вновь и вновь задевая чувствительную простату. Федя не мог выдержать такого наплыва чувств – он плакал от наслаждения, хрипел, всхлипывал, тяжело дышал и царапал спину любовника. Чувство наполненности буквально убивало его, он стал несдержан и молил о большем. - Ванечка, прошу тебя, быстрее, Ваня… - исступленно шептал мальчишка, глядя потемневшими от возбуждения очами. Иван выполнил его просьбу и стал двигаться быстро, яростно, резко, чего Федя просто не мог выдержать и кончил во второй раз, так и не прикоснувшись к себе. Мужчина же тем временем решил, видимо, устроить для и без того обессилевшего Басманова пытку: он то выходил полностью, то резко заходил на всю длину назад, повторяя это из раза в раз. Обмякший и усталый Федя мог лишь тихо всхлипывать, слабо царапая спину царя, пока тот, наконец, не наигрался. Государь полностью вышел из юноши, отцепил его ослабшие руки от себя, да развернул к себе спиною, вновь резко войдя. Федя уткнулся в подушку, сжимая ее, что есть силы, и плакал от наслаждения, подаваясь бедрами навстречу толчкам. Иоанн же стал с силой хлестать сильной рукою юношу по ягодицам, что невероятно заводило. Спустя еще несколько ударов и толчков, Федя закатил влажные, красные глаза, и излился на простыни. Сил у парня больше не было, однако Иван до сих пор не закончил, двигаясь в обмякшем теле до тех пор, пока с рыком не кончил прямо внутрь юноши, который почувствовал, как набухает чужой узел внутри него, и от этого ощущения наполненности он не выдержал, и вновь кончил, громко и протяжно простонав во весь голос, изогнувшись в спине. Сцепка. Это его первый раз, и у него уже сцепка. Шанс, что он забеременеет после первого раза, конечно, невелик, особенно после всех тех трав, что он пил годами, но он есть. Это одновременно и пугало – оттого, что его, беременного, сразу вычислят – и радовало – оттого, что он может забеременеть от любимого мужчины. Хотя, наверное, все же больше пугало, но ведь Ваня защитит, если что? Верно? Не стал же бы он просто так кончать внутрь, так еще и с узлом, ежели не был бы уверен в том, что с Федей все будет хорошо, так ведь? Он ведь его любит, правда? Любит ведь? Семена сомнения разрастались в огромный куст. А вдруг государь всего лишь решил воспользоваться невинным мальчишкой? Вдруг он, Федя, – обычная игрушка для потех, а когда государь наиграется, то и выбросит. Нет, Федя не хотел об этом думать, бредни все это, не может такого быть! Пока юноша размышлял, сам и не заметил, как сверху на него навалился Иван, аккуратно обхватывая Басманова за талию и переворачивая из обоих набок. Да, так определенно было гораздо удобнее. Грозный, меж тем, поцеловал Федю в загривок, а сам мальчишка прильнул к влажной от пота груди своей не менее взмокшей спиной. Ему было хорошо лежать вот так, рядом с царем, чувствовать его узел внутри себя, ощущать, как мужчина гладит его по гладкому животу и груди, задевая все еще чувствительные и твердые соски, на что Федя лишь тихо вздыхал. - Так жаль, что очи я твои голубые видеть сейчас не могу, - усмехнулся Грозный в чернявую макушку. - А я твои, черные, аки ночь эта, - улыбнулся в ответ Федя. – Ваня… - Да, соколик мой? – спросил Иван. - А я ведь правда люб тебе? Ты ведь не решил просто меня… взять? – осторожно спросил юноша. Рука на его груди напряглась. - С чего мысли такие думу твою тревожат, Федя? – сурово спросил Иоанн. - Просто я ведь… Я ведь молодой, неопытный, а матушка всегда говорила, что какой-нибудь альфа обязательно может этим воспользоваться, - на выдохе прошептал Басманов. Он искренне боялся ответа. - Конечно может. Не все же на костер ведут. По крайней мере не сразу. Становятся одурманены вашим запахом, да насильничают. Но, Федя, с чего ты решил, что я такой? Я не обманывал, когда говорил, что люблю тебя. Дурачок ты мой. Кажешься таким самоуверенным, а сам – всего лишь испуганный и одинокий мальчишка, - мужчина подвинул юношу к себе вплотную, целуя того за ухом. – Поверь мне, я не такой. Я же говорил тебе тогда, еще при нашей первой встрече, что омега, что люба мне, должна для начала подумать и разобраться в своих чувствах. Ты подумал и разобрался, а, значит, теперь мы вместе. Навсегда вместе, Феденька, потому что люблю я тебя, мочи нет. Никогда я никого так не любил, как тебя, один ты в моем сердце, и никому я тебя не отдам, хочется мне вместе с тобою до конца жизни моей прожить, вот сколь глубоки мои к тебе чувства, месяц мой ясный, - тихо рассмеялся Грозный, а Федя понял, что тот не врет – когда о чувствах говорил, чувствовал спиною Басманов, как учащается сердцебиение мужчины. Значит, с ним можно быть спокойным. Значит, любит. Не бросит. А, ежели надо будет, и спасет. Федя и сам не заметил, как начал плакать от сих искренних слов любви; зато заметил Грозный, аккуратно вытирая слезинки с нежной кожи лица юноши большим пальцем. – Ну чего же ты плачешь, аки девица, Федюш? – нежно спросил мужчина. - Никто никогда не говорил мне слов таких нежных, - тихо всхлипнул Федя. – Да и не мечтал я даже, что скажут. Что омегой могу при ком-то быть, что течку с любимым человеком проведу. Я думал, всю жизнь нелюбимым буду, что останусь либо один, либо с невестой какой ненавистной, с которой у нас даже детей быть не сможет. А тут ты, сам Царь всея Руси, обратил на меня, простого мальчишку, взор свой. Я и мечтать о таком не мог. Как же тут не засомневаться? Разве бывает так в жизни, чтобы все хорошо так было? – всхлипнул юноша, шмыгая носом. - Поверь мне, Федя, за каждой неудачей всегда следует удача. Ты всю жизнь скрывал свою сущность, страдал от того, что делал не то, что тебе предназначено, а теперь ты тут, со мной, такой, каким и должен быть. Любимым. Я люблю тебя, Федя, искренне люблю, дорогой мой, - улыбнулся Иван и, выйдя из юноши, который даже не заметил, как узел спал, повернул того к себе и нежно поцеловал в губы, стирая с щек капли слез. Эту ночь они провели вместе, в объятиях друг друга, они были счастливы, как никогда прежде, пока, наконец, не предались сну. Иван прав, думалось Феде меж сном и реальностью, за каждой неудачей обязательно следует удача. Но не значит ли это, что теперь впереди его ждет неудача? Нет, лучше об этом не думать, лучше уткнуться в крепкую грудь возлюбленного и отдаться объятиям сна.