Однажды, дважды, трижды

      Конфликт назревает слишком быстро, и однажды утром, обнаруживая на рабочем столе приказ о переброске морпехов в Ирак, Ник думает, что к таким новостям невозможно подготовиться, как ни старайся, как ни впитывай всю эту благородно-патриотическую чепуху на брифингах. Голос матери по телефону то и дело прерывается влажными всхлипами, когда Ник сообщает ей, что их отряд мобилизуют уже следующим вечером.       В Ираке жарко (Ник не сравнивал от банальной невозможности, но по ощущениям максимально напоминает ад). Кажется, что сам воздух плавится под горячим солнцем, и Ник уже в первые полчаса начинает скучать по лагерю и освежающему легкому бризу, приходящему с побережья. В вертолёте над бескрайней пустошью он знакомится с ребятами, с которыми теперь предстоит нести службу: грубый здоровяк Мервин с первых секунд бесит настолько, что у всех окружающих зубы скрипят не хуже несмазанных дверных петель, а мексиканец Гомес кажется таким юным, будто зашёл в вертолёт сразу со школьного выпускного бала. Возможностью выбора даже не пахнет, но Нику очень хочется верить, что ребята толковые. Когда вертолёт приземляется, сержант крепко сжимает кулаки, чтобы никто не заметил его трясущихся от волнения пальцев.       Они становятся в шеренгу, выпрямляются по стойке, как послушные солдатики, готовые встречать нового командира. Которым ко всеобщему удивлению становится женщина; Ник подсознательно слышит, как крутятся шестерёнки в голове у Мервина, уже успевшего за время полёта провести ночь с матерью каждого бойца их отряда, и с тяжёлым вздохом закатывает глаза. Женщина, внешне строгая и собранная, представляется Рэйчел Кинг, старшим офицером из ЦРУ, а затем кивает в сторону, подзывая кого-то.       Ник готов поклясться, что уже слышал звук, с которым неназванный человек шаркает ногами по песку.       — Как представитель морской пехоты США, лейтенант Колчек будет курировать ваше подразделение на протяжении всей военной операции, — объявляет Кинг, но Ник перестаёт слушать ещё на «лейтенант», потому что вышедший вперёд мужчина совершенно точно не просто однофамилец, по несчастливой случайности закинутый в Ирак в разгар военных действий.       Ник узнаёт его лицо даже за тенью, падающей от козырька потрепанной кепки на светло-карие глаза. От фиолетовых кругов теперь ни следа на загорелой под иракским солнцем коже, вчерашний кадет держится с поистине армейской выправкой: прямая спина, широкий разворот плеч и напряжённый указательный палец на курке винтовки. Правы были офицеры: Куантико растит больших парней.       Ник Кей чертовски не любит ошибаться — а кто вообще любит? — но ошибка в виде неожиданно живого и здорового Джейсона Колчека его ничуть не огорчает. Даже наоборот.       — Получить возможность сделать мир лучше — большая честь, и именно нам, морпехам, эта честь сегодня выпала. Вы готовы надрать насиженную в тепле задницу Саддама? — как бы невзначай бросает Колчек и шарит глазами по приезжим солдатам, как будто каждому отдельно пытается в душу заглянуть. Жадно ищет в суженных от яркого солнца зрачках отклик, пока не натыкается взглядом на Ника. Кей дёргает уголками губ и чуть наклоняет голову. Джейсон повторяет жест.       — У-ра! — морпехи, готовые бороться ради общего дела и обещанного вознаграждения, подхватывают боевой клич, как один.       Распределение по бывшим дворцовым комнатам происходит на удивление медленно, Ник уже начинает переживать, что не успеет выловить Колчека до заката, как тот находит его сам. Подзывает к себе нехитрым жестом, отводит в сторону подальше от остальных и, только убедившись, что им никто не помешает, выдыхает с улыбкой: — Сержант Кей. Я уж боялся, не встретимся, наконец-то тебя из штаба выпустили.       — Твоими молитвами, Джейсон, — Ник обнимает его, хлопает раскрытой ладонью по спине, чувствуя чужое крепкое прикосновение в ответ. Скучал же, зараза, пусть и не признается так просто. — Ты как умудрился лейтенанта раньше меня получить, а? Схитрил где?       Колчек смеётся, щурит свои лисьи глаза и поднимает подбородок: гордится. Что ж, вполне заслуженно: — Ты ведь сам просил показать класс. Так вот, поздравляю, ты выиграл пари.       — Я на тебя не ставил.       — Серьёзно? Такой шанс просрал, приятель, мог бы сейчас стать миллионером! — в возмущенную интонацию можно было даже поверить, если бы не скачущие в глазах смешинки.       Радость от неожиданной встречи растягивается на всю ночь, пока они разговаривают о прошедших месяцах. Джейсон кроет Куантико отборным матом, что в общем понимании Ника складывается в емкое и чёткое «пиздец», а затем точно так же отзывается и о нескольких неделях пребывания в Ираке. Кей здесь всего несколько часов, но с Джейсоном согласен. Бывалое «сержант Кей» как-то незаметно становится почти ласковым «Никки».       Они расстаются на рассвете, когда ярко-рыжее солнце лениво выползает из-за горизонта. Джейсон отправляется проверить посты после ночного дежурства, а Ник — спать. Благодаря опустошающе сильным эмоциям вкупе с почти что сутками на ногах, уснуть у него получается быстро.       Дни в Ираке тянутся бесконечно долго — тягучие, словно патока, жаркие и изнурительные. Морпехов бросает из стороны в сторону: патрули ближайших поселений, разведка, ночные дежурства, пустые допросы и короткие разговоры с местными — и так по кругу. Скука одолевает с такой силой, что Ник начинает присматриваться к окружающим его теперь солдатам, узнавать больше об их странном чувстве юмора, о составе семей, о том, как кого-то дома ждёт беременная жена, а кого-то — одиночество и бессмысленность, от которых они старательно пытаются сбежать.       Как лейтенант, Джейсон оказывается очень даже ничего: за своих бойцов впрягается, как за мать родную, отстаивает перед Рэйчел за любой мелкий проёб, а после сам гоняет провинившихся по лагерю до тех пор, пока те насквозь мокрые едва смогут переставлять ноги в поисках бутылки с прохладной водой. На Мервина достаточно быстро находится хорошая управа, кто бы мог подумать...       Очередной день начинается с привычного дежурства на КП. Ник зевает, невыспавшийся невыносимо жаркой иракской ночью, и лениво шарит взглядом по толпе. Да, это тебе не Америка со своей свободой самовыражения: все одинаковые, в длинных легких одеждах, с тканью, туго повязанной на головах и лицах. Сам он спекается в одной-единственной майке под бронежилетом и все никак не может взять в толк, как они не парятся под всей этой кучей тряпья.       — Девушка на десять часов, — обращает внимание Джейсон, дернув подбородком, и наводит на женщину винтовку, напряжённо разглядывает в стеклышко прицела. Ник смотрит тоже: девушка с сумками, что даже на фоне идущих рядом мужчин показались бы огромными, лицо закрыто, подведенные чем-то чёрным глаза — в пол.       — Что-то не так. Всем приготовиться, — нахмурившись, передаёт Джейсон по рации. Ник слышит щелчки затворов. — Дай сюда эту хрень.       — [От лица вооружённых сил США приказываю остановиться], — на ломаном арабском говорит Джейсон в громкоговоритель. Все прохожие вокруг замирают, но та, к кому в первую очередь обращено тревожное послание, продолжает идти. И быстро. — [Остановитесь и поднимите руки, иначе будем стрелять], — не реагирует.       Ник растерянно смотрит на Джейсона, тот хмурит брови, повторяет заученную фразу ещё несколько раз, но ничего не происходит. До КП остаётся всего десяток метров, и все находящиеся по ту сторону понимают, на что это похоже: точка не единожды попадала под атаки террористов-смертников.       — Сержант Кей! — звучит над ухом требовательно. Ник, не дрогнув, натасканный на то, чтобы исполнять приказы, жмет на спусковой крючок. Выстрелы пронзают воздух, уши на мгновение закладывает от громких звуков, но уже через секунду пространство наполняется одиночными воскликами: люди разбегаются от КП, напуганные и беззащитные. Упрямая девушка в парандже валится на землю, как подкошенная — её горячая кровь на песке с такого расстояния напоминает отброшенную тень.       — В сторону! — командует кто-то и сильно пихает Ника в плечо. Здоровяк в костюме сапёра протискивается мимо него, ведёт на длинном поводке неугомонного служебного пса. Тот, не переставая вилять хвостом, принюхивается и ворошит вытянутой мордой содержимое тканевой сумки...       Кей чувствует себя задержанным в ожидании решения суда. Решительное «чисто» сквозь пелену беспокойных мыслей звучит, как приговор.       Румяные персики рассыпаются из набитой доверху сумки прямо под тяжёлые армейские ботинки. Из-под складок чёрного платка торчит тонкий проводок с наушником на конце, но шум в голове Ника способен заглушить любую музыку. Пятно крови быстро впитывается в песок, а уже через пару часов младших по званию отправят, чтобы счистить этот песок с дороги: нельзя пугать гражданских, американцы ведь освободители, а не палачи.       Кей оглядывается на Джейсона в растерянности, мысленно задавая вопрос не только себе, но и ему — как же так вышло, почему ошиблись? — но ответа не получает. Колчек прячет плотно сжатые губы за шемагом, а глаза, уже знакомо пустые — под козырьком. Нику в голову вдруг приходит печальная мысль, что кепка Джейсону только для этого и нужна.       После инцидента Ник мучается кошмарами: видит во сне стеклянный, направленный в чистое небо, взгляд девушки, чёрный уголь вокруг глаз которой смазан холодной слезой. А Джейсону дают «первого лейтенанта». За проявленное в принятии решения мужество.       Рэйчел с таким повышением не согласна. Убийство гражданского — серьёзный промах, особенно с учётом того, чем они здесь вообще занимаются. Голос, которым она отчитывает Колчека, гремит по всему лагерю. В тот вечер Ник впервые говорит с ней с глазу на глаз дольше, чем за всё время пребывания в Ираке, убеждает в неправоте, не боясь быть пониженным до рядового. Джейсон не виноват, так случилось, что пришлось быстро принимать решение; Ник заодно пытается убедить в этом и себя.       Последующие две недели проходят сравнительно спокойно: выстроенный Саддамом режим движется к своему закату. Тяжёлые мысли все ещё не отпускают Кея, нависают по ночам черной тенью над многострадальной головой, но ежедневные разговоры с Рэйчел по душам, робкие прикосновения и взаимные нежные взгляды всё успешнее справляются с тем, чтобы отвлечь его. Ник никогда не думал, что сможет влюбиться на войне, но вот она, его неловко предложенная искалеченная виной душа — в руках самой сильной и потрясающей женщины во всем мире.       Ник начинает верить, что всё налаживается, насколько это вообще возможно в зоне боевых действий, пока в кабинете Рэйчел не раздаётся трескучий звонок, сообщающий, что её муж вот-вот будет здесь. Ник никогда не встречал его, но примерно представляя, каким редкостным засранцем он был, позволяя себе выводить жену на крики по телефону, ненавидит заранее. Интуиция почти что не подводит, при первом знакомстве полковник Эрик Кинг напоминает напыщенного индюка, что приехал в Кэмп-Слэйер на экскурсию.       Но Колчек, что неожиданно, его поддерживает. Хотя, если подумать, в Джейсоне всегда это было: субординация, воинская этика, уважение к старшим по званию — как ни назови, но всё, что он говорит это «полковник ничё». Очень даже «чё», хочется съязвить Нику, но он молчит. Рэйчел, к сожалению, молчит тоже.       А ведь чуйка, родная, не подводит. Полковник реально оказывается «чё», приводит их в задницу, полную разъяренных иракцев и неизвестных современной науке тварей. Такую тёмную и глубокую, что яркий свет остоебеневшего за месяцы службы иракского солнца на поверхности после финальной стычки видится ничем иным, чем благословением, искуплением всех грехов.       Ник приваливается к стене, прикрывает глаза пыльной ладонью, чтобы лучи, проникающие через дыры в стенах пастушьей хижины, не сожгли его уставшее тело так же, как последних, не успевших скрыться под землёй, вампиров. Ну и чтобы не видеть устроившуюся по соседству парочку воссоединившихся супругов. Ник не то чтобы злится — сердцу ведь не прикажешь, — но внутри все равно что-то позорно ноет и скулит от обиды. Задетая гордость может, про разбитое сердце думать совсем не хочется.       Они сидят в тишине, каждый по своим углам, молча переваривая произошедшие с ними за последние сутки фантастические события — теория про групповые галлюцинации отметается сразу же, не успевая даже толком сформироваться, — пока Салим поднимается и бормочет с робкой улыбкой в ответ на вопросительные взгляды: — Мне нужно к сыну.       Тот самый человек с единственной стоящей причиной выбраться из ада: вернуться домой, где его наверняка уже с нетерпением ждут.       Ник машет Салиму рукой и улыбается, когда тот кивает ему, прежде чем выйти на улицу. Кей провожает теперь уже друга-иракца взглядом долгие несколько секунд, пока Джейсон, внезапно поднявшийся и пулей вылетевший следом, отвлекает его внимание. Ник не слышит, о чем они говорят, но отсутствие нецензурной лексики и повышенных тонов, свойственных Колчеку, дает надежду, что Салим сегодня домой всё же вернётся. Удивительно, как быстро, оказывается, Джейсон может сменить гнев на милость. Игнорируя приказ свыше, рискуя собственной шкурой, вернулся за Салимом в пучину ада, защищал от нападок морпехов, а теперь вот отпускает домой, хотя изначально был тем самым, кто первым наставил на иракца винтовку. Поистине удивительно.       Колчек возвращается обратно через несколько минут, с тяжёлым вздохом приземляется рядом с Ником, скрывая короткую улыбку за козырьком, и затихает до самого прилета вертолёта. Связь восстанавливается, как по расписанию, ровно через двадцать четыре часа.       Если в полуразрушенной хижине казалось, что кошмар, наконец, закончился, то в брезентовой палатке, пересказывая в неизвестно какой по счету раз одну и ту же историю, Ник понимает, что до финала ещё далеко. Это даже забавно, сколько времени исследователи готовы потратить на разговоры вместо того, чтобы пойти и выжечь остатки тех опасных тварей внизу. Тварей, которые теперь знают путь наружу.       Брезентовые стены быстро приедаются, дни сливаются в один бесконечно долгий и неизменно одинаковый, только собеседники меняются. Дознаватели как будто надеются, что парень в синем комбинезоне вызовет больше доверия, чем парень в жёлтом, и Ник, наконец, расколется, расскажет что-то новое, отступит от уже известной истории. Да вот только отступать-то некуда. Несостыковок в показаниях четверых выживших нет, как не ищи.       Джейсон, кроющий матом непосредственное начальство и яростно отстаивающий союз с врагом, страну которого он был готов сравнять с землёй буквально несколько дней назад — теперь единственное доступное развлекательное шоу.       Их освобождают из карантина через неделю, но постоянное наблюдение не снимают и новых поручений не дают. Колчек перемещается к Нику поближе, говорит что-то про военный трибунал за связь с врагом и смеётся горько над своими планами на будущее. Ник пожимает плечами и хлопает Джейсона по спине: их жизни уже никогда не будут прежними.       В свободное время, которого теперь предостаточно, они много говорят. Джейсон раскрывается, рассказывает, наконец, о своих сожалениях по поводу инцидента на КП, даже просит у Ника прощения за отданный приказ. Нику достаточно и того, что Джейсон ему доверился. Он успокаивает взвинченного лейтенанта доводами, что американцы для вовремя ушедшего Салима не опасны: мало ли в Ираке Салимов, они даже не знают его фамилии, а место жительства и подавно. Колчек слегка расслабляется, его плечи опускаются в облегчении, но в глазах моментами мелькает тоска. Нику эта тоска знакома, он видит её в зеркале каждый раз, когда вспоминает о Рэйчел. Теперь уже не его Рэйчел. Да никогда по сути ему и не принадлежавшей.       Их собирают однажды утром в полном составе, невыспавшихся и помятых — Рэйчел заметно уставшая, на полковнике лица нет — и сухо ставят перед фактом: Эрика отправляют в штаб, чтобы продолжил работу над спутником, Рэйчел назначена руководителем новой разведгруппы, Ник возвращается на базу КМП в Америку, а Джейсона временно освобождают от военного трибунала для дальнейшей службы под управлением Рэйчел. Назначение обжалованию не подлежит, приказано исполнять немедленно.       Вещей у Ника немного, на сборы рюкзака уходит от силы полчаса, и время до вертолёта он привычно просиживает в своей палатке.       — Ничего не забыл, солдат? — перед самым выходом заглядывает та, кого Ник, если честно, совсем не ожидал увидеть. Он опускает рюкзак на пол и выпрямляется к Рэйчел навстречу, скучал ужасно все те дни, что даже мельком её не видел, но успевает одернуть себя в последний момент, чтобы не заключить женщину в объятия.       Рэйчел останавливается чуть поодаль и протягивает руку, чтобы в следующее мгновение поместить Нику на ладонь его газовую зажигалку. Ту самую, что, как он думал, потерял в пещерах и уже успел заменить обычной пластиковой.       — Спасибо, Рэйч, — Ник улыбается, сглатывая подступивший к горлу комок, и прячет находку в карман камуфляжных брюк. По-хорошему, надо бы идти, но расставаться вот так, не сказал ни слова, не выход. — Не только за зажигалку, за всё. Ты меня вытащила, без тебя всё было бы по-другому.       Рэйчел жмёт плечом, отводит взгляд в сторону, плотно сжимая губы. Так на неё похоже. — Всё, что между нами было, было по-настоящему. Иди, тебя уже ждут.       «По-настоящему» — звучит слишком хорошо. Рэйчел хлопает его по плечу, улыбается ободряюще и позволяет поцеловать себя в щеку. Нику большего и не нужно.       Джейсон встречает его у вертолёта: — Я еще не придумал, на что ставить, а уже снова приходится прощаться. Дай мне передохнуть хоть немного, Никки.       — В изоляторе не наотдыхался? Шевели мозгами, раз-два, Джейсон.       Они смеются, а потом Джейсон смурнеет, спрашивает уже серьёзнее: — Писать мне будешь?       — В твоих мечтах, — будет, конечно, куда он денется.       Пилот гаркает в нетерпении что-то нечленораздельное, ненароком напоминая Нику Джейсона в гневе, поэтому приходится поторопиться.       — Осман, — шепчет он Джейсону на ухо совсем тихо, когда они обнимаются на прощание. Джейсон отстраняется слишком резко, сжимает в пальцах футболку на его плечах и смотрит широко раскрытыми глазами: поверить не может. А потом улыбается открыто так, благодарно, и обнимает ещё крепче. В конце концов, раз уж у Ника не получилось, пусть получится у кого-нибудь ещё.       Прожигающее насквозь иракское солнце тускнеет за покрытыми слоем пыли иллюминаторами вертолёта. Сержант Кей прикрывает уставшие глаза и, довольно выдохнув, откидывается спиной на сидение. Спустя долгие месяцы он, наконец, возвращается домой.