Сашенька

https://music.yandex.ru/album/5394260/track/41253627

(Ключевое слово – Когда вы смотрите на меня)

Анна говорила ему: «Яша, ты влюбился», а он смеялся – придумала тоже, просто маленький чертёнок Сашенька очаровательна и умна... «Да ты себя послушай! Сделай уже что-нибудь, пока не увели». Анна Леньяни, напарница Беккера по службе в Ночном, была опытной женщиной и хорошим другом. Яков и сам уже понимал, что увлёкся слишком сильно. До «влюбился» не хватало одного взгляда, одного жеста, одного мгновения, которое вот-вот истечёт. Сашенька, Саша, котёнок дикий... Политическая работа занимала почти всё его время, оба Дозора существовали в шатком равновесии. Беккер познакомился с Ульяновым в Лейпциге, его коллега и просто старший друг Адлер вращался в монархических кругах. Надежда на мирные реформы ещё теплилась. Посреди всего этого Яков неизменно находил время для прогулок с Александрой по Летнему саду и для словно случайного совместного визита в фотоателье на Невском. Адлер цокал языком: «Она Тёмная, Яков, не жди от неё ничего серьёзного... а лучше и ничего хорошего тоже не жди». Через примерно сорок лет он сам женится на Тёмной, но Беккер не станет ему припоминать те разговоры, хотя мог бы. «Александра Николаевна» называл он её, пытаясь удержать дистанцию. Александра Николаевна смеялась, носила подаренные им серёжки, словно невзначай прижималась в вальсе, вся искрилась жизнью, иногда задавала слишком серьёзные вопросы. Яков волновался, как бы она не влипла в неприятности. Среди провокаторов царской охранки были и довольно сильные Иные. В какой-то момент Беккеру прозрачно намекнули, что у неё не зря такое отчество. Теоретически, по её крови не получилось бы добраться до наследника, а вот до правящей особы – вполне. Раздобыть каплю её крови для Якова не составило бы труда, но, увы, это никак не защитило бы Сашу от тех, кто захотел бы забрать всё. Как много раз до того, да и после, он решил играть с ней в открытую, и серьёзно поговорить… но вместо этого поцеловал её на катке в Юсуповском саду, набросив на них Сферу Невнимания. Её не смущало в нём ничего: ни то, что он старше в несколько раз («о, в моем возрасте все интересные люди старше меня!»), ни то, что он Светлый («у нас есть Баланс и Договор, а войны нет»). Её смущало, когда он замечал, что он ей нравится. То, как менялся его взгляд, как на долю секунды сбивалось его дыхание, и ещё через мгновение запах тела становился более острым, пьянящим. Его пальцы горячели даже сквозь тонкие перчатки. Похожим образом на неё реагировали очень многие мужчины, но только в его глазах мелькал вопрос, не показалось ли ему. Остальным в основном было плевать на её мнение, они хотели её по умолчанию, безусловно, как вещь. Им казалось, что то, чего они хотят, не может иметь своего мнения и обязано хотеть их в ответ. Даже если желаемое яростно это отрицало – им казалось, что оно просто набивает себе цену. Но не Беккер. Этот, наоборот, упрямо не замечал знаки её симпатии и старательно убеждал себя, что их маленькая игра – не то, чем ему кажется. Её это забавляло. Возможно, с кем-то другим ей бы уже надоело, но он… Яков был благороден, и безукоризненно галантен, и так отчаянно балансировал на этой грани… и она балансировала с ним, замирая от восторга и предвкушения. И когда он наконец поцеловал её – она почувствовала триумф и счастье, как никогда раньше. И, едва он отстранился, Саша посмотрела на него лукаво: – Я всё-таки нравлюсь вам? – У вас была хотя бы тень сомнения? – он поцеловал её снова, её губы были нежнее, чем он мог себе представлять. Каток был подсвечен электрическими фонарями. Беккер видел своё крохотное отражение в её глазах. – Саша... – выдохнул он прямо в её губы. Ему стало жарко, казалось, что жар его рук сейчас прожжёт её шубку и платье. – Яков, – Сашенька чуть отстранилась, и её глаза, серые с желтыми кошачьими искрами, почти светились от чувств. – У меня руки замёрзли. И я хочу горячего вина. Ещё у неё полыхали щёки. От холода или от смущения? Беккер сжал её пальцы в своих ладонях, чтобы согреть, и долго не мог отпустить её руки. Они поехали к Кюбá, в «единственный ресторан такого хорошего тона, что туда можно зайти приличной даме без сопровождения кавалера». Пока несли заказ, Яков взглянул на Тёмную сквозь Сумрак, и её Печать показалась ему нестерпимо яркой на фоне огненных сполохов ауры. Саша наклонила голову, её зрачки на секунду стали вертикальными. Беккер не знал, что она видит – свой Сумеречный облик не увидишь в зеркале. Видит ли она своё отражение в его глазах – и если да, то которое из отражений?.. – Хотите поехать ко мне, Сашенька? – уже задав вопрос, он смутился, потому что не имел в виду ничего иного, кроме предложения продлить их встречу. Милорадова посмотрела на него своими огромными серыми глазами и серьёзно кивнула. – Oui (4), Яков. Она не успела заметить, когда они поменялись местами: как он из друга Яшеньки, чьи эмоции забавляли её, стал Яковом – мужчиной, которому она доверяла, потому что он скорее даст отгрызть себе руку, чем замыслит зло против неё; как она сама из отдаленно-вежливой «Александры Николаевны» превратилась для него в «Сашеньку». И в этот же момент она с кристальной ясностью поняла, что влюблена – в принципиальность, благородство, ум Беккера. В Свет, который в нём горел не раздражающим огнём самомнения, но тёплым и ровным сиянием маяка. Ей хотелось верить ему во всём и быть рядом бесконечно, просто чтобы смотреть, как он улыбается, занимается своими делами, хмуро пишет письма и даже зло говорит с кем-то. Просто разделить с ним это. Только с ним, ни с кем другим. В пролётке они молчали и отводили взгляд друг от друга, едва соприкасаясь кончиками пальцев. Тёплая зима превращала снег в слякоть и грязные брызги на прохожих, но фонари и окна сияли, как рождественские свечи. Квартира Беккера на Фонтанке была хорошо натоплена и освещена, но прислуги не было видно. Он снял с Александры шубку, чуть промедлив, прежде чем отстраниться, но она сама подалась навстречу, чтобы поцеловать его. Бросила на пол перчатки, скользнула прохладными ладонями по его лицу и скулам, по шее, зарылась пальцами в густые светлые волосы. Саше хотелось быть ближе, чувствовать его всем телом. Она бы, наверное, даже попробовала сорвать часть его одежды когтями, но побоялась ранить его, не сдержаться. Она не хотела знать, какой вкус у его крови. Впервые Яков чувствовал её в своих руках так – не в танце, не придерживая вежливо на прогулке, когда они лезут куда-то по прибрежным камням, чтобы именно оттуда посмотреть вдаль, – а всем телом, прижимая к себе, ощущая её жар, такой же, как его собственный. Он бездумно уронил куда-то пальто и пиджак вместе с ним, подхватил её на руки, внёс в комнату – это оказалась гостиная, рядом с камином кресла и кушетка, на столике поднос с посудой для чая, за огромным окном мерцала река. Саша мельком подумала о том, насколько удобнее быть мужчиной: и в смысле быта, и в смысле репутации. Второе, впрочем, заботило её заметно меньше, чем мысль, как бы так пограциознее снять несколько юбок и корсет – он, конечно, модной новой модели, «для спорта», с застежкой спереди на ремень, но выбраться из всего этого зимнего обмундирования и остаться привлекательной всё равно казалось ей сложновато. «Может, послать его за чаем пока?..» Яков смотрел на неё сияющими глазами. Казалось, даже перекинься она прямо сейчас, его взгляд не изменился бы ни на миг. Дверь в спальню была прикрыта. Он на секунду прикусил губу в сомнении – верно ли он всё понял... и толкнул дверь ногой, прижимая Сашу к себе. Лёгкая, гибкая, сильная, кожа на ощупь как бархатистые лепестки чайных роз, он целовал её снова и снова, опуская на широкую постель, и отпустил, испытующе вглядываясь в лицо. Яков знал, что она чувствует, для этого ему даже не нужен был Сумрак, но хочет ли она этого? Сашенька насмешливо прищурилась: – Что? Хочешь рассказать мне про печаль поруганной невинности? – Нет, хочу помочь тебе раздеться, – улыбнулся он. Человека, освобождавшего женщин ещё от robes à la russe (5) и всех последовавших за этим веяний моды, не смущали юбки и корсеты. Он хотел обнажать её тело пядь за пядью, целуя и лаская его. В ответ Саша засмеялась – легко, озорно, с нотами облегчения. ...В принципе, она не испытывала иллюзий относительно своей жизни, настоящей и грядущей. Она оборотень, более того – хищник, и это значило, что ей нужны Лицензии на Охоту. Разрешения на убийства. И она сильный оборотень и маг, а из этого следовало, что ей нужно тренироваться. Охотиться часто. Нужно было много лицензий. Чтобы получать больше лицензий, нужно работать на Дозор. А работа на Дозор... бывает разная. Молодой оборотень – это, грубо говоря, пушечное мясо. А вот красивая, умная женщина, которая к тому же обладает прекрасными слухом, зрением, а также силой и чувством равновесия – это совсем другое дело. Её наставник, человек циничный, но не злой, спокойно сказал ей как-то (в то же время проводя ампутацию руки человеку без сознания), что лучше ей не быть слишком уж щепетильной в вопросах невинности. «И я бы советовал набраться опыта с кем-то, кто вам действительно нравится, Александра Николаевна. Я, знаете, слышал, о вас и... мне кажется, это очень хороший вариант». Он помолчал, перепиливая кость, потом вернулся к своей мысли: «Просто оборотней много. А таких, как вы, всегда не хватает. Я бы рекомендовал вам стажироваться в дипломатии, а не только оттачивать навыки бойца».

***

Около месяца они жили в сказке. Виделись так часто, как могли, и не расставались столько, сколько возможно. Потом Саша исчезла – просто прислала в ресторан, где Беккер её ждал, вместо себя посыльного с запиской. «Яшенька, прости, я не смогу сегодня». И всё. Ни объяснений, ни подробностей. Хозяин комнат, которые снимала Александра Николаевна, только пожал плечами: – Уехали-с. И барышня, и горничная ея. Яков не находил себе места. Адлер смотрел на него с лёгкой жалостью, но воздерживался от «а я тебя предупреждал». Более того, ради друга он навёл справки среди Тёмных… но Милорадова как сквозь землю провалилась. Вместо ревности Беккера изводило беспокойство – неужели она не сказала бы, что не хочет больше видеть его, неужели она бы подумала, что он попытается её удержать против воли? Значит, не смогла предупредить. Не успела или не имела возможности? Фотокарточка на твёрдом картоне с названием фотоателье в прихотливой виньетке поселилась у Якова на бюро. На камине в гостиной пылился футляр, доставленный от ювелира. Она появилась через несколько месяцев – Беккер просто обнаружил её у себя в квартире поздно вечером, вернувшись со встречи. В гостиной теплился камин, почти не давая света, а на кушетке дремала Саша – в его, Якова, домашнем халате. На полу у изголовья стоял бокал вина. Он сел в кресло напротив и медленно раскурил трубку, стараясь не шуметь. Он рассматривал Сашу, как впервые: тень на щеке от густых ресниц, длинные рукава прячут изящные кисти рук. Она выглядела удивительно уместно в его квартире, словно было это именно то место, где он хотел бы видеть её как можно чаще. Яков избегал слова «всегда», особенно сейчас. Русские войска воевали в Маньчжурии, столица напоминала закипающий котёл и ряд высокопоставленных лягушек ещё не понимали, что уже сварились, Иные чувствовали предгрозовую духоту, и грядущая буря грозила потрясти весь мир. Время текло медленно и неспешно, тягучее и янтарно-золотое, как мёд. Саша проснулась, потянулась с глубоким вздохом, втянула носом воздух с запахом табака. С сонной улыбкой прищурилась на Якова, быстро просматривая его ауру: не злится ли?.. Но он был удивительно спокоен, миролюбив и расслаблен. – Bonsoir. – Heureux de te revoir, – отозвался Яков и, оставив трубку тлеть в пепельнице, пересел на кушетку рядом с Александрой. – Как ты? Он провёл кончиками пальцев по её щеке. – Очень счастлива. Она сначала по-кошачьи зажмурилась от удовольствия, потом перехватила его руку и поцеловала открытую ладонь. – Ты не поверишь, если я расскажу тебе. Впрочем, кажется, я подписала бумагу о неразглашении... Но это было захватывающе. – Лучше, если именно бумагу, а не магический договор – проницательно заметил Яков. – Ты исчезла так внезапно, что я волновался. Наклонившись над ней, он коснулся её губ невесомым поцелуем. – Волновался? Это очень приятно, – Саша смотрела на него бесстыдно смеющимися глазами. – Так хорошо, когда о тебе волнуется такой потрясающий мужчина. Твой Адлер наверняка сказал, что я вертихвостка, которая просто развлекается тем, что мучает тебя? – Он ни разу не сказал «я же говорил», поэтому я всё ещё считаю его лучшим другом из всех возможных, – в уголках его глаз собрались улыбчивые морщинки. – Но тебе не удастся отвлечь меня от того, что ты назвала меня потрясающим. Сейчас он выглядел лет на сорок – старше, чем до её исчезновения. – Про других твоих женщин он тоже ничего не говорил? – было видно, что вопрос она задала из интереса, а не из ревности. Саша с тревогой отметила тень усталости на его лице, провела по нему кончиками пальцев, словно пытаясь стереть её. Выходит, он настолько переживал? Или дело в другом – в том, что готовится? – Когда как, – он усмехнулся так, как будто вспомнил что-то забавное и милое.Но тут же стал серьёзен. – Я рад видеть тебя здесь, но в Петербурге неспокойно, ты знаешь? Его руки меж тем пробирались под стёганую ткань халата – горячие пальцы словно вобрали в себя все эти дни без неё и всё его нетерпение, не слышимое в голосе. – Да? Я ещё не успела заметить. Расскажи, – она подалась навстречу горячим ладоням, не забыв отметить, что он не торопится делиться подробностями своей предыдущей личной жизни. Ну, допустим, про Анну не слышал только ленивый. Она не только талантливая балерина, но и сильная Светлая. И все сходились на том, что Беккер либо расстался с ней друзьями, либо их отношения стали спокойнее и менее заметными для окружающих. Но, кажется, всё же первое: Александре Яков казался больше однолюбом, чем Казановой. – Рабочие и студенты бунтуют, казаки забирают их прямо с улиц в солдаты в Маньчжурию... Это пороховая бочка, и она рванёт рано или поздно, – он коснулся губами её лба, словно извиняясь за то, что говорит о политике, держа её в руках. – Насколько я знаю, Дневной дозор тоже обеспокоен. – А ты? Ты останешься здесь? – Тёмная поймала его взгляд. – Да, Сашенька... я должен быть здесь. Здесь творится история, и мы не можем остаться в стороне. Но ты… ты не обязана, – он приник к её губам и оторвался от них снова. – Ты вернулась в не самое лучшее время. – Ты хочешь, чтобы я уехала? Оставила самое интересное тебе одному? Её пальцы расстегивали его рубашку, пока она пытливо вглядывалась в лицо Якова. В её глазах плясали озорные. бесстрашные искры. – Моя авантюрная девочка, – он распахнул на ней халат и принялся целовать её шею и ключицы. – Обещай мне, что позовёшь меня, если тебе понадобится помощь. – Я не хочу быть обузой, не хочу мешать тебе. Твоему долгу. Твоей жизни. Беккер молчал дольше, чем ощущалось бы естественно. – Я не хочу, чтобы ты погибла, – наконец ответил он, но было понятно, что сначала он хотел сказать что-то другое. Саша посмотрела на него внимательно, словно собираясь спорить и что-то доказывать, её тело под пальцами Якова напряглось, будто она хотела отстраниться, сесть, но потом она посветлела взглядом, с тихим выдохом расслабилась, пробежала пальцами по шее Беккера. – Хорошо. Я обещаю, я позову тебя, если мне понадобится помощь. Даю слово. И чуть позже, прижимаясь к его горячему телу, проводя ногтями по спине, шепча на выдохе, со стоном, его имя, она добавила «je t’aime». И он выдохнул в ответ, точно тихое эхо «я люблю тебя».