Сашенька

…Личная приёмная, она же – Большой Кабинет князя Константина, выглядела как обычно: невероятно уютной и гостеприимной. Освещённая новомодными лампами и горящим в камине огне, она была выполнена в оттенках красного: красное дерево, бордовый бархат штор и обивки мебели, алые узоры на коврах с пушистым ворсом. Всё было очень фактурным, расслабляющим, комфортным. В одной стороне кабинета виднелось внушительных размеров бюро, в другой – бильярдный стол, а ближе к середине располагался шикарный камин и зона отдыха. На столике рядом с одним из кресел действительно стояла высокая чашка, от которой исходил запах шоколада и рома, а рядом с ней лежала корешком вверх раскрытая книга «Les Misérables» (15). – Что же… располагайтесь, прошу, – князь широким жестом хозяина указал на кресла и диваны. Илья, впрочем, бесшумно скользнул к входной двери и встал рядом с ней. Второй вампир усадил Якова к кресло, а сам встал за его спинкой, ненавязчиво положив руки рядом с плечами мужчины. Никита вопросительно посмотрел на начальника, и тот в ответ досадливо мотнул головой куда-то в сторону секретера. Никита кивнул и исчез вместе с Сашей за неприметной дверью, а вернулся уже без неё, и, явно помаявшись, неловко сел на краешек дивана. – Илья, – вампир снова не шевельнулся, но что-то в нём отреагировало. Так верный пёс вострит уши, когда слышит голос хозяина. – Попроси Елизавету Марковну подать нам бокалы… она знает, какие. И перекусить что-нибудь. Вампир молча скользнул за дверь. Константин прошёлся по кабинету, и не нужно было быть эмпатом или проверять его ауру, чтобы понять: он безупречно держит себя в руках, но внутри него бушует буря эмоций. Беккер смотрел в сторону расфокусированным взглядом. Воздействие эмпата сползало с него постепенно, клоками, как кожа со змеи в плохую линьку. Он медленно восстанавливал последовательность событий, осознавая, что он наделал. – Мадемуазель Леньяни, – князь остановился, словно вспомнил что-то важное. – Если вам нужно освежиться после всего, то туалетная комната находится там, – он указал глазами на ту часть кабинета, где был бильярдный стол. – Дверь по левую руку. Анна благодарно кивнула и удалилась, на ходу вынимая шляпные булавки. Вскоре в комнату скользнул Илья с большим подносом, а за ним прошествовала девушка со светлыми, как у ангела, волосами, собранными в две толстые косы. На первый взгляд она казалась очень юной, моложе даже Саши, но через Сумрак становилось ясно, что она как минимум ровесница Якову. Елизавета Марковна слыла превосходным аналитиком, даже чуть ли не провидицей, и состояла лично при Константине уже лет семьдесят. Перед собой она везла тележку, уставленную закусками и посудой. На общий стол, находящийся между креслами и диванами, были переставлены блюда с уже нарезанным мясом, ветчиной и сырами, курицей, вареными яйцами, разносолами и (чуть ближе к Анне) фруктами. Пока Илья занимался снедью, Елизавета прошла вокруг стола, расставляя бокалы и напитки на крохотных личных столиках: Леньяни достались винный бокал и рубиново-красное вино с легким запахом ягод и нотками перца, Якову – бокал для коньяка и бутыль с янтарно-золотистым напитком, Никите – стопка чуть крупнее обычной и запотевший графин с водкой. Своему начальнику она определила темный ароматный ром. Секунду поколебавшись и бросив задумчивый взгляд на князя, она поставила ещё два бокала: один для рома, второй для белого вина. Рядом же расположилась бутылка с изображением медузы. Дождавшись благодарного кивка, Елизавета вышла из кабинета. Анна вернулась действительно посвежевшей (и никакой «паранджи»(16)!) и с поправленной причёской. Сюртук и шляпку она, не глядя, положила на спинку свободного кресла. Константин тем временем уже налил вино в бокал для неё, и теперь остановился перед Яковом, внимательно его оглядел, явно оценивая, насколько он пришёл в себя. Наклонился, налил ему коньяка, вложил бокал в руку. – Выпейте. Он не отравлен, даю слово. Беккер вцепился в бокал, как в спасательный круг. Взгляд его сфокусировался на князе, но он ничего не сказал, просто влил в себя коньяк, не чувствуя ни вкуса, ни крепости напитка. Не спрашивая, Константин налил Светлому ещё порцию. – Алкоголь удивительным, почти магическим образом действует на нас. Он может помочь сосредоточиться или расслабиться, унять душевную и физическую боль – или же обострить их. Нам, лишённым благородного дара исцелять, остаётся только учиться эффективно пить, – Тёмный говорил мягким, спокойным голосом. С одной стороны, он знал, что человеку обычно проще вынырнуть из состояния шока, если дать ему внешний якорь, например, голос, который приходится слушать, речь, которую нужно воспринимать. С другой стороны, он отслеживал реакцию Беккера в целом: зрачки, дыхание, мимику. Оставшись удовлетворённым тем, что он видел (Светлый явно возвращался в себя), Константин отошёл от мужчины: – Если хотите, вы можете пересесть. Клим, – вампир, стоящий за спинкой кресла, сделал шаг назад, а ещё через секунду погрузился в Сумрак. Место рядом с Леньяни было свободно. Беккер отрицательно качнул головой. Ему понадобилось прочистить горло, чтобы выдавить из себя тихое, но разборчивое «благодарю». Князь перевёл взгляд на Светлую: – Мадемуазель, вы не будете любезны пояснить, что с вами всеми приключилось? У меня, конечно, есть некоторая информация, но я не очень понимаю, как господин Беккер оказался замешан во всём этом. Насчёт вас, Милорадовой и Никитки у меня почти нет вопросов, к сожалению. Но мне бы не помешали подробности. Анна задумчиво посмотрела в свой бокал и сделала маленький глоток вина. – Боюсь, Константин Григорьевич, я тут мало что могу прояснить… Мы обнаружили, что Яков Алексеевич внезапно и стремительно покинул свой дом в сопровождении казанского дозорного Павла Панфилова, личного секретаря митрополита Владимира – Филарета и известного вам господина Спиридовича. Никита, – она вежливо кивнула сидящему бочком на диване Никитке, – предположил, что такой странный состав мог бы заинтересоваться иконой Богородицы Казанской… поэтому мы отправились в Казань. – И там наткнулись на Соловьёва, – Константин сделал небольшой глоток рома, покатал его на языке, – И, видимо, решили подыграть ему? – Можно и так сказать, – вздохнула Анна. – Мы не сразу разобрались, что Яков здесь на положении подозреваемого пленника. Константин кивнул: – Что же. Возможно, Яков Алексеевич чуть позже… о. В дальней части кабинета, у бюро, бесшумно открылась дверь, и в комнату скользнула Александра. Она шла довольно уверенно, но была почему-то босиком. От платья (вернее, его остатков) она также избавилась, и сейчас была одета только в длинный мужской халат, судя по всему, прямо на голое тело. Каким образом Тёмный почуял появление девушки за своей спиной, было не очень понятно. – Прошу простить, – Константин галантно кивнул Светлым, как гостям, и стремительно двинулся навстречу Саше. Застыв перед ней, мужчина несколько секунд сверлил подчиненную взглядом, и все присутствующие явственно ощутили, как нечто Очень Тёмное концентрируется вокруг двух фигур. Никита зябко передернул плечами и решительно налил себе водки. – Девяносто восемь. Девяносто восемь процентов, Александра Николаевна! – за одну фразу бархатный баритон князя превратился в низкий, яростный рык. – Вы вообще в своём уме?! Вы хоть понимаете, что если бы он использовал другое заклинание, вы были бы уже мертвы? Он мог просто. Сдёрнуть. Печать. И всё! Вы это понимаете?.. Где бы я потом искал ваш труп? Где бы я искал… Яков вскочил на ноги, выронив бокал, мягко, без звона, упавший на ковёр. Лужица виски быстро впиталась в длинный ворс. Сжатые до побелевших костяшек кулаки выдавали его желание броситься между князем и его… жертвой? подчинённой? …подопечной? Осознание, что он действительно мог убить Сашеньку одним движением руки, прошило его сердце иглой боли. Саша стояла молча, очень бледная, одной рукой невольно вцепившись в воротник своего халата у самой шеи, и боролась с желанием малодушно опустить глаза. Константин продолжал бушевать, и очертания его фигуры словно подернулись дымкой: сквозь реальность просвечивал сумеречный облик Тёмного. По его позвоночнику встал гребень из острых шипов, от лопаток росли крупные кожистые крылья. – Что, Тьмы ради, в моих словах навело вас на мысль, что я шучу? Что вы имеете возможность ослушаться моего прямого – прямого, Милорадова! – приказа?! Что вы попытаетесь обмануть меня, и не понесёте за это никакого наказания? Девчонка! Поднимите глаза, когда я к вам обращаюсь! Саша поняла, что таки отвела взгляд, и ей пришлось приложить некоторое усилие, чтобы посмотреть в пылающую тьму глаз начальника – в буквальном смысле. В его глазах не осталось белков, они были целиком черны. Тёмная мимолётно подумала, что он, должно быть, действительно в лютейшей ярости. Ещё никогда на её памяти он не был настолько проявлен в своей демонической форме – настолько, чтобы не просто быть окутанным Тьмой, но являть себя: с клыками, острыми скулами, шипастой чёрной короной, растущей прямо из головы. Этот облик ещё не материализовался в реальности, но проступал сквозь неё, как сквозь тонкую ткань. – Я виновата, – она уже не осмеливалась отвести глаза, поняв, что это бесит его ещё сильнее. Это был в некотором роде поединок, и князь ненавидел, когда его пытались разжалобить или подыграть ему, чтобы манипулировать. Любые манипуляции он чуял за версту, так как сам был в них мастером. – Готова понести наказание. Саша говорила короткими фразами, боясь, что голос её подведёт. – Готова? – Константин хищно прищурился. В ответ Саша кивнула. – Что же... – Он отступил на шаг назад и побарабанил пальцами по бюро. Для него это была тонкая, важная игра. Князь гордился тем, что имел невероятно, особенно по меркам Темных, верных людей. Поэтому наказания он всегда подбирал индивидуально и очень тщательно, ведь стоило недожать – и его будут считать слабаком, а стоило перегнуть палку – и всё, в подчинённых останется только страх, а страх никогда не был прочной основой для долгого взаимовыгодного сотрудничества. – Хорошо, – его демоническая форма становилась всё более и более прозрачной, пока не исчезла совсем. – Во-первых, с этого момента я беру себе право называть вас Сашенька. Он насладился непередаваемым выражением её лица и начавших набирать цвет щёк. – Во-вторых, вы должны мне вальс – разумеется, после того, как вы вернётесь с вашего задания. Куда, кстати, вы отбудете завтра утром, – он выразительно посмотрел на Милорадову. Она кивнула, принимая это условие. – Очень хорошо. И в-третьих, – он отступил на три шага назад. – Я запрещаю вам исцелять либо маскировать любым магическим способом те шрамы, которые вы получили сегодня. Включая этот. В руке Константина с шипением развернулся огненный кнут, и Тёмная интуитивно подалась назад, но замерла, поняв, что она сейчас показывает свой животный страх, и от этого будет хуже всем: ей, Якову, даже Никитке. Нет, она должна быть сильной и бесстрашной, чтобы все видели: это не избиение девчонки, это игра в провокацию между двумя сильными Тёмными. Сделав медленный выдох, она выпрямилась, неотрывно глядя на князя: – Я готова, Константин Григорьевич. В ответ он улыбнулся, тонко и остро, но определённо с теплотой: – Прекрасно, Сашенька. Секунду ничего не происходило. Саша замерла на вдохе, сосредоточившись на том, чтобы держать себя в руках и не показать слабину. Потом воздух взвизгнул, и гибкая огненная змея хлестнула девушку по лицу. За спиной князя вскрикнула Анна. Удар пришёлся мягко, по касательной, но его силы всё равно хватило на то, чтобы Сашу смело с места. Ей пришлось сделать шаг назад, чтобы удержаться на ногах. Левая сторона лица полыхала вся, от брови до подбородка, и Саше было страшно даже поднять руку, чтобы хотя бы прикосновением оценить весь кошмар произошедшего. Вместо этого она сморгнула слёзы и снова посмотрела Тёмному в глаза: – Это всё, князь? Он улыбнулся по-настоящему тепло и ласково: – Разумеется. Я никогда не ставлю больше трёх условий. Но как друг... прошу, выпейте, – он лично налил ей свой ром и подал бокал. – И отдохните как следует до завтра. Беккер не отводил от её лица потемневшего взгляда. Кончики его пальцев светились белым, в синеву, пламенем. Он сделал медленный шаг к ней. Ещё один. – Саша. Она повернулась моментально, как будто кроме его голоса не существовало вообще ничего в мире. Пошла ему навстречу, словно невзначай вставая между ним и своим начальником. – Всё хорошо. Послушай меня, – она осторожно протянула к нему руку, так, словно не замечала готового сорваться с его пальцев заклинания. – Всё хорошо. – Саша, – её имя горчило во рту и было единственным, что он мог сказать, во всём остальном было слишком много слов. О любви, о боли, о вине, об отчаянии и снова о любви. Яков коснулся её руки – голубые искры пробежали вверх и исчезли под закатанными рукавами его рубашки. Он сжал её тонкие пальцы, поднял вторую руку к её лицу, к изуродованной щеке. Не коснулся, но от его руки полилось мягкое, снимающее боль тепло. Она прикрыла глаза, наслаждаясь этим ощущением. Её дыхание стало более размеренным, глубоким, спокойным. – Пойдём сейчас со мной, хорошо? – Александра заглянула ему в глаза, и, взяв за руку, повела в ту комнату, откуда вышла недавно. Константин проводил их взглядом, но ничего не сказал. Анна поставила на столик бокал, который, как оказалось, сжимала в руке так, что удивительно, что не раздавила. – Князь, вы жестоки, – сказала она дрогнувшим голосом. Никитка обнаружил, что водку он как-то незаметно уже влил в себя, и потому налил ещё. И постарался не слишком навязчиво глазеть на реакцию начальства. Темнейший князь сел в кресло, где до того сидел Яков, и устало вздохнул: – Я справедлив. И педагогичен. Она очень умная девочка, и отлично всё поняла… возможно, даже больше, чем мне бы хотелось сейчас. И… вы не представляете, сколько я поставил на кон, чтобы вытащить вас. Всех, – он посмотрел прямо на собеседницу. – Я благодарна вам, – она не отвела взгляд. – И отдельно – за Беккера. Вы могли убить его или просто оставить там, и ни у кого не возникло бы и тени сомнения в вашей правоте. Она разгладила невидимую складку на юбке. – Но мне, признаться, крайне интересно, намерен ли был эмпат навредить Соловьёву или работал по его указке… – Мне тоже. Вы видели его? Может, запомнили ауру, след?.. – Константин налил себе ещё рома. Анна взяла вилку и задумчиво выбрала кусочек сыра с одного из блюд. Как и остальные, она ничего не ела с самого утра, когда нашла записку Милорадовой на столе Адлера. – Скорее всего, Тёмный, но определить его ранг я не могу даже приблизительно. Мы утратили бдительность, и здесь я не могу снять вины с себя. Никита, вы не заметили чего-либо, что позволит нам опознать этого… негодяя? Экспрессивная итальянка явно в последний момент заменила какое-то более грубое слово. – Соловьёв с ним хорошо знаком, судя по всему. Я бы искал через него и его людей. Варфоломей, вродь, зовут его. Вряд ли в Казани много таких, – Никита пожал плечами, как бы говоря «из-под земли достанем, если потребуется». Он посмотрел на начальника. Тот, вроде, больше не гневался. Скорее, был задумчив. – Вот что, душа моя, – Константин улыбнулся Леньяни, – Давайте-ка мы с вами навестим кого-нибудь из главных у вас в Ночном? Уверен, им будет интересна вся эта история. Беккера, как понимаете, я пока подержу у себя, до тех пор, пока его невиновность в исчезновении иконы не будет доказана. Но вы свободны, как птица. Составите мне компанию или же у вас есть более приятные дела? – Я уверена, что ваш плен устраивает Якова намного больше предыдущего, – усмехнулась Анна и откусила кусочек от ломтика персика. – Согласна с вами, нам стоит навестить если не Василия Яковлевича, то по крайней мере Александра Ивановича. Александр Иванович Максимов был бессменным начальником оперативного отдела столичного Ночного дозора с 1881 года. – И вы же не ожидаете, что я упущу шанс узнать все подробности этой запутанной истории? Константин усмехнулся: – Честно говоря, я надеялся на ваше любопытство!

***

Комната оказалась небольшой, и основную её часть занимали внушительная кровать, несколько серьёзных шкафов и туалетный столик. Дальше виднелась ещё одна дверь, в ванную. В углу по дороге в ванную лежали скомканные тряпки, бывшие когда-то серым городским платьем. – Это спальня для гостей. Он сам никогда не ночует здесь, но разрешает остаться, если нужно. Тут всегда чисто, и есть разные вещи… для разных гостей. Одежда, в основном… – Саша сбилась, смущенно улыбнулась. Она шла слева от Якова, пряча от него левую сторону лица. – Прости, я о ерунде какой-то болтаю. Это так нелепо. Я просто подумала, что хочу побыть немного с тобой, и чтобы никто не смотрел. Он держал её руку уверенно и тепло, с надёжностью, которой не ощущал в себе сам. Она села на кровать, глубоко вздохнула и вытерла глаза рукавом халата: – Я, знаешь, чуть не уехала. Приходила к тебе, чтобы сказать, что я еду, а тебя не было. И я… не смогла. Испугалась, что случилось что-то плохое, и я больше не увижу тебя… – Саша всхлипнула и вытерла ещё одну слезу. Потом ещё одну. Слёзы, попавшие на ожог, жгли вдвойне. Яков опустился перед ней на колени, заглядывая в лицо. Она погладила его по волосам, виновато улыбнулась: – Я очень глупо поступила, я знаю. Ты бы справился и сам, и Анна не бросила бы тебя, конечно… знаешь, я обычно лучше. Я очень ловкая, правда. Просто не ожидала. Увидела, что ты лежишь, и этот тип ещё… мне на секунду показалось, что ты не дышишь. Господи… – она поняла, что не может перестать реветь, и закрылась рукавом. Беккер поднялся, сел рядом с ней и прижал её к себе обеими руками – растрёпанную, плачущую, в сползающем немного с плеча слишком большом для неё халате. Он старался не задевать сильно повреждённую часть лица, но это было почти невозможно, когда она так прятала глаза. – Саша, любимая… я знаю, что от кого угодно другого ты не пропустила бы заклинание, знаю. Ты спасала меня, ты спасла меня, девочка моя, котёнок дикий… – он не называл её Сашенькой, как будто Константин забрал это имя себе, однако у него было ещё множество ласковых имён для неё. – Не знаю никого смелее тебя, любовь моя, плачь, плачь, теперь можно… Она обняла его, вцепилась пальцами так, словно боялась, что он исчезнет. Боль от ожогов на спине и руках уходила довольно быстро: регенерация оборотня, которую она позже усилит парой средств из особого шкафчика, уже делала свое дело. Да, шрамы останутся – но уже сейчас ожоги выглядели просто ожогами на коже, а не глубокими прожжёнными полосами в плоти, сквозь которые до того кое-где виднелся светлый проблеск костей. – Они успели что-то с тобой сделать? – Саша не знала, как лучше сформулировать вопрос. Она чувствовала, что у Беккера душа не на месте. – Я успел сделать это с тобой, и это тревожит меня сейчас сильнее всего, – честно признался он. – Вся эта соловьёвская интрига подождёт, – он погладил её по голове. – Со мной всё в порядке. Смотри, – Саша распахнула халат шире, повернулась спиной. Рубцы на шее и плече были заметными, яркими, но у обычного человека на восстановление даже до такого состояния потребовалась бы как минимум пара недель, если не месяц. – Если бы князь не запретил, завтра вечером не осталось бы даже шрамов. Есть свои плюсы в том, чтобы быть оборотнем. Милорадова лукаво улыбнулась, выпутываясь из халата и вытягивая вперёд обнаженную руку: – Если смотреть какое-то время, становится заметно, как они заживают. Я люблю это делать. В этом так много… магии. Жизни. Яков скользнул ладонями ниже, на её талию, и поцеловал в шею. Следующий поцелуй пришёлся ниже, а третий – невесомый – поверх взрывшего кожу рубца. – Прости меня… и спасибо. Я не знаю, чем заслужил тебя. Он прижал её к себе крепче. – И я чуть не потерял тебя. …Когда через некоторое время Саша и Яков вышли в гостиную, там уже никого не было. Камин ещё горел, и напитки оставались прохладными, но мясо остыло, и запахи присутствовавших успели стать полупрозрачными. – Кажется, они ушли чуть больше часа назад, – Темная села на диван, потянулась к бокалу и выразительно посмотрела на бутылку белого вина, которое Лиза принесла явно для неё. – Я думаю, ты всё ещё арестован, – она иронично фыркнула. – Никогда ещё не был настолько рад аресту, – серьёзно сказал Яков. – Завтра я уеду. Надолго. Меня направляют в госпиталь, на фронт. Тебе здесь придётся поскучать без меня. – Есть подозрения, что именно скучать-то мне и не придётся, – он налил ей вина и сел рядом, близко-близко, словно хотел прикасаться к ней, пока ещё можно. – Береги себя, любовь моя.