Сашенька

Акинфееву и Сосунцова сопровождал в Петербург тот самый дружелюбный послушник в подряснике – Алексей Степанов. Компания вампиров явно его слегка пугала, что не мешало задавать им массу наивных вопросов: «Крестят ли вампиры детей?», «Верно ли святая вода не причиняет им вреда?», «Могут ли вампиры быть Светлыми?», «Могут ли вампиры не пить кровь?». Время от времени он многословно извинялся и просил остановить его, если он перейдёт границы приличий, но вампиров, кажется, изрядно развлекала эта беседа. Илья даже отвечал время от времени, но второй вампир, Клим, так на него посматривал, что было неясно: то ли младший клыкастый шутит над Степановым, то ли, наоборот, раскрывает великие вампирские тайны. – А вы, простите, как относитесь к Таинству Причащения? – спрашивал Степанов. – Когда вино и хлеб пресуществляются в кровь и плоть Христову, это несёт для вас то же значение? Сосунцов молча закатывал глаза, Акинфеева меленько крестилась от таких разговоров. – Сугубо положительно отношусь! Что ж я, нехристь, что ли? Я и венчан, и детишки имеются, все крещённые. Вырастут – людьми станут. Как прошлые! Те прям хорошие получились, – Илья покосился на Клима. В ответ тот неодобрительно хмыкнул. – Господь благ! – Степанов обрадовался искренне и простодушно, как за родного. – А вот вы в Дозоре столичном давно? Много опасных дел, наверное? У нас-то тихо в основном… – он бросил взгляд на подконвойных, – было. – Переводитесь к нам! У нас весело. То из Европы кто понаедет, то ещё что. Всегда есть чем заняться… – Илья резко захлопнул рот, и принял вид собранный и решительный. Секунд через десять навстречу им вышла делегация встречающих из нескольких Тёмных и нескольких Светлых. Константин Григорьевич вежливо кивнул прибывшим. Взгляд чёрных глаз остановился сначала на Сосунцове, потом на Акинфеевой, и, наконец, обратился к Степанову. – А что же Соловьёв? Отправил вас нам на съедение, чтобы мы были сытыми, когда он осмелится явиться? – бархатный голос князя был полон презрения. Степанов вежливо поклонился Тёмному. – Александр Титович велел передать, что догонит нас немного позже, отдав все распоряжения на время своего отсутствия, – он говорил почтительно, но без страха. – Пока ответственность представлять наше ведомство лежит на мне, и я надеюсь, что смогу ответить на большу́ю часть вопросов, ваше сиятельство. – Было бы славно, если бы он и Варфоломея Андреевича с собой прихватил, – Князь сверкнул острой усмешкой. – Как же нам обращаться к вам? – Варфоломея Андреевича? – недоумённо переспросил казанский дозорный. – Я прошу прощения, ваше сиятельство, за невольную невежливость. Алексей Степанов, боевой маг пятого ранга, Ночной дозор Казани. – Константин Григорьевич Бельский, первый ранг, руководитель оперативного отдела Дневного дозора Санкт-Петербурга, – князь вежливо кивнул, и глаза его на миг потеплели, словно он улыбнулся Светлому коллеге. – Александр Иванович Максимов, второй ранг, руководитель оперативного отдела Ночного дозора Санкт-Петербурга, – представился в свою очередь стоявший рядом с ним коренастый седоватый мужчина со звёздами действительного статского советника в петлицах тёмно-синего сюртука. – Рад познакомиться, Степанов, – он протянул послушнику руку, которую тот неуверенно пожал, опешив от столь любезного обращения таких высоких чинов столичных Дозоров. – Что же, пока ваших подозреваемых повели в их апартаменты, расскажите нам с коллегами, что вы в принципе знаете о ситуации, – продолжил Константин Григорьевич. – Меня в первую очередь интересует то, что вы видели своими глазами. Степанов смутился. – Дело в том, Константин Григорьевич, что я своими глазами инцидент наш не с самого начала наблюдал… меня на рассвете подняли наши ребята, мол, вставай, Алёшка, беда у нас на всю Русь – Казанскую украли! – он аж зажестикулировал, увлекаясь рассказом. – Во храм летели, ног не чуя, а там ковчежец взломан, сторож Федька под фижé, и Александр Титович с Павлом Борисовичем оба как не спавшие, ни в одном глазу. Спаситель в драгоценных ризах рядом – на месте, а Богородицы нет! – он словно заново переживал горестное открытие. – Сняли ауры, следы? – подсказал Максимов. – Следов слишком много, не разобрать, поисковик наш уже зеленеет… пошли вручную округу прочёсывать… – он чуть прикрыл глаза, восстанавливая последовательность событий. – В соседнем саду мелочёвочку приметную нашли: жемчуга-гранатов немного. В монастыре сторожа в себя привели, его опросили, монашек подняли. Всех не выпускали, чтобы по городу не разнесли, ни-ни, упаси Господи! Монахинь опросили, послушниц, кто не спал или проснулся. Эта вот, Евдокия, описала икону до царапинки – а её без ризы и не видел никто лет пятьдесят… за то и зацепились. Алексей вздохнул, опечалившись. – Светлая ж душа, в Христовы невесты готовилась, а куда влезла? Зачем? Второй-то – Евгений Фёдорович, законоучитель, достойный человек. Его по наводке от нашего из мастеровых взяли – покупал третьего дня инструмент, самое то двери и запоры вскрывать. А Якова вашего Беккера сам Павел Борисыч из столицы приволок, говорит, был как раз у нас в ту ночь, а сам революционер и анархист, хотел уничтожить икону, защищающую Дом батюшки-царя… – А Павел Борисович – это кто у вас? – Князь слушал внимательно, и сопоставлял с рассказом Леньяни и отчетами Никитки и Милорадовой. Ему не нравилось то, что Тёмный эмпат или менталист оставался неопознанным, и, значит, недопрошенным, хотя судя по всему, он активно участвовал в событиях. – Павел Борисович Панфилов, заместитель Александра Титовича, полицмейстер казанский, – охотно отвечал Степанов. – Он и сам не гнушается сыском, и руководит им не первый десяток лет, городское полицейское управление всё под ним ходит. – А, Панфилов. Конечно. Сергей Иванович, – Константин бросил это куда-то себе за спину, даже не давая себе труд повернуться. Слева от него открылся Тёмный портал, и молодой мужчина, один из двоих адъютантов князя, проворно нырнул в него. Портал закрылся. – А я-то всё думал, кого я забыл пригласить к нам. Павла Борисовича вот. Старость – не радость, – поделился он со Степановым, добродушно усмехнувшись. – Что скажете, Александр Иванович? – Тёмный повернулся к Максимову. – Что Панфилов, возможно, отнесётся к вашему приглашению так же, как Соловьёв, – фыркнул оперглава Ночного дозора. – А скажите мне, Алексей, Дневной-то казанский в курсе уже? Степанов задумался. – Да вроде нет, – в голосе его уверенности не было. – Никто от них не приходил, с нами не рыскал… – А вообще кому-то Соловьёв новость посылал? Известить, посоветоваться, запросить сведений каких-то? – Вы не обессудьте, Александр Иванович, но о таких вещах начальство мне не докладывает. Меня не посылали, а так и не знаю. Максимов посмотрел на князя. – Итак, мой коллега, похоже, минуя все инстанции, выдернул моего боевого мага из его собственного дома, чтобы допросить в каземате… я не знаю, может быть, он под воздействием? Или просто с ума сошёл? В глазах у Константина заплясали весёлые искры, не обещавшие Соловьёву ничего хорошего. – Если бы я знал Соловьёва чуть хуже, я бы предположил, что он сам украл икону, а «подозреваемых» попытался «допросить» как можно быстрее и тише, с тем, чтобы предоставить нам уже готовое дело и, возможно, казнённых виновников, – князь пожал плечами. – А что? Хороший, дерзкий, малопредсказуемый план. Но Соловьёв, конечно, для такого слишком… осмотрителен, – в интонациях Тёмного отчётливо прозвучало «трусоват». – С другой стороны, – продолжил Бельский, – он мог обнаружить пропажу, отсутствие улик, и стал лихорадочно хватать всех подряд. Потому и не доложился хотя бы вам. – Меня крайне заинтриговал названный Анной состав похитителей… – задумчиво произнёс Максимов. – Впрочем, оставим это пока, – он указал глазами на Степанова. – Не допросить ли нам с вами имеющихся в нашем распоряжении подозреваемых? Полагаю, Беккер пока… отдыхает? – его усмешка выдавала, что он в целом в курсе, где и с кем Константин Григорьевич оставил Беккера. В ответ Темный слегка повёл плечом, мол, что же я, ирод, что ли? Когда ещё люди порадуются жизни и друг другу? Молодым – молодое… «Вы бы и сами не отказались оказаться на их месте». – Пройдёмте, – князь сделал приглашающий жест, и провёл делегацию внутрь здания, где располагалось одно из крыльев Дневного дозора, а именно – непосредственно ставка оперативного отдела, «гнездо гадов Бельского». Здесь больше, чем где-либо в Петербурге, было «низших» Тёмных. Более того – здесь вампиры и оборотни, две касты, презираемые многими, даже своими соратниками по Тёмной стороне, чувствовали себя спокойно и защищённо, а ещё знали, что они действительно нужны. Константин шёл по светлым, чистым коридорам уверенно и спокойно. Наконец, он остановился перед одной из дверей, прикоснулся к её деревянной поверхности. В Сумраке было видно, что дверь на нескольких слоях была оплетена серебристой паутиной. Под прикосновением князя паутина подалась в стороны, открывая возможность пройти. Бельский открыл дверь и первым шагнул внутрь, словно показывая на своём примере, что сейчас опасности нет никакой. Алексей Степанов непрерывно вертел головой, но явно не от страха, а от живого любопытства. А Максимов был здесь не впервые. В столице более чем где-либо Тёмным и Светлым приходилось сотрудничать слишком часто для того, чтобы изображать праведное негодование в оставшееся время. Иронично, что помимо столичных тем же отличались Дозоры в самой глухой глухомани, где Иных в целом не больше десятка на много вёрст окрест. Старый враг и союзник лучше нового, поэтому оба главы оперативных отделов до определённого предела доверяли друг другу… точнее, уважали в достаточной степени, чтобы не ожидать глупых покушений и каверз. Поэтому Александр Иванович спокойно вошёл вслед за князем и осмотрелся. Внутри стоял молчаливый вампир, тот, которого называли Клим, и на максимальном удалении от него – Светлая послушница. Максимов вскользь кивнул вампиру. Клим ответил уважительным кивком, в котором даже можно было заподозрить легкий поклон. Степанов замер у дверей, не стремясь лезть вперёд поперёк высших чинов, но взгляд его, устремлённый на Евдокию, был полон сострадания. – Что же… вы, должно быть, устали? Хотите еды, воды? – Чёрные глаза Бельского цепко пробежались по фигуре женщины, остановились на её лице. Евдокия посмотрела на него светлыми, полными ужаса глазами и перекрестилась. – Воды бы, батюшка… Клим мгновенно нырнул в Сумрак, и буквально через две секунды появился с чистой кружкой, графином воды и чем-то вроде табурета. Князь едва уловимо поднял брови: «Да она тебе нравится, брат?», вампир сделал вид, что не заметил этого насмешливого жеста. – Присаживайтесь, прошу, – Константин любезно показал на табурет, взял из рук Клима кружку с водой и поднёс её женщине. Сейчас её не связывали ни веревки, ни заклятья. Князь присел на корточки перед Евдокией, подождал, пока она допьёт воду, и задумчиво спросил: – Правду ли говорят, что вы убить себя хотели при задержании? – Испугалась очень… – её глаза наполнились слезами. – Не помню почти, но так мне сказали. – Расскажите подробнее, душа моя. Чего испугались? Или как не в себе были?.. – Князю не требовалось даже смотреть на Максимова, чтобы почувствовать, как тот слегка напрягся где-то внутри, хотя внешне наверняка остался всё таким же спокойным. Евдокия посмотрела на него жалобно и умоляюще: – Что же вы, батюшка, ласковый… лучше бы ногти рвали, мучили… – слёзы потекли по её щекам. – Испугалась я, потому что я икону вынесла! Я! – послушница вскочила на ноги, опрокинув табурет и выронив кружку. – Господи, избави геенны, грешна, Господи, смилуйся! – страшно закричала она и Сумрак потёк вверх по её телу, медленно растворяя его в своей вечности. Степанов вскрикнул, падая на колени. – Твою ж… Стоять! – князь рявкнул так, как будто вправду верил, что его приказ может помешать развоплощению Иного. В принципе, возможно, что если бы развоплощался кто-то из его личных Тёмных, рык начальства заставил бы его задержаться и подумать ещё раз. А так Константину приходилось только наблюдать, как Печать Молчания разрывает на части всё, что оставалось от бедной женщины. Когда наступила тишина, князь закрыл глаза, сделал глубокий вдох и медленный выдох. Одну руку он при этом положил ладонью себе на шею, как будто проверял, не режется ли шипастый хребет. После второго выдоха он открыл глаза – уже с белками – и задумчиво, спокойно произнёс: – Интересно. Максимов стоял бледный, плотно сжав узкие губы, и смотрел на то место, где исчезла Евдокия. – А ведь Анна предупреждала о том, что один из фигурантов – эмпат или менталист! – досадливо бросил он. – Я мог бы ожидать чего-то в этом духе. Подойдя к опрокинутой кружке, он присел, зачем-то потрогал пальцем лужицу воды и вздохнул. – Беккера сами будете допрашивать, – в тон ему ответил Бельский. Рисковать жизнью Ночного дозорного, тем более этого, ему хотелось меньше всего. Ну уж нет, увольте. – Но вот же хитрая бестия этот… кто бы он там ни был. Князь почувствовал прилив азарта. В конце концов, иметь изворотливого, неглупого соперника – редкая удача. Может получиться славная охота. Степанов всё ещё стоял на коленях, шепча молитву. По его лицу текли слёзы и руки едва заметно подрагивали. – Да уж спасибо за разрешение, допрошу, – буркнул Александр Иванович. Константин проигнорировал колкость Максимова. В конце концов, даже Светлые имеют право на мерзкое настроение. Тем более что перед ними только что умерла женщина, да ещё и Светлая, да ещё и послушница. Князь задумчиво прислушался к себе: нет ли в нём хотя бы отголоска сострадания?.. И с некоторым удовлетворением отметил, что нет, нету. К кому-то другому, более знакомому, возможно – к более живому характером, могло бы быть. К тому же Беккеру, например. Или вот к Леньяни. Александр Иванович подошёл к казанскому дозорному. – Алексей… мы найдём и изобличим виновного. Послушник поднял к нему удивлённое лицо: – Виновного? Но она же сама… прости её Господи… – Вы не поняли, да? – Максимов мягко улыбнулся. – На ней лежала Печать Молчания и непререкаемое внушение рассказать нам правду. Как ампула с цианидом в зубе шпиона, только вскрывающаяся помимо его воли. – То есть она… то есть это не самоубийство? – на лице его расцвела искренняя радость, моментально осушившая слёзы. Максимов вздохнул: – Это убийство, да. Причём убийство очень важного свидетеля.