Constellations of Love

Вильгельм Когда он наконец видит Симона в столовой, тот выглядит недовольным, его лицо нахмурено, а узкие плечи опущены. Он выглядит измотанным. — Привет, — он говорит. — Привет, — выдыхает Симон, едва удостоив его взглядом. — Мэдди сказала мне, что миссис Диас вчера разорвала тебя в клочья, — он говорит, забавляясь. — Состояние моей задницы после вчерашнего не должно тебя волновать, — сухо говорит Симон, сжав кулаки. Он протягивает руку Симону, и тот с неохотой её берёт. — Мне нужно повторить тебе план? — Я помню, — Симон закатывает глаза, — я кладу тебе ноги на колени, мы беседуем между собой и смеёмся, потом- — Игра с пальцами, — он не может не вставить, — не забывай об игре с пальцами. За это он получает удар в плечо. Это того стоило. Он уже прошёл очередь за обедом, пока ждал Симона, и когда они направляются к столу, за которым сидят все их друзья, он понимает, что Симон ничего не упомянул о своём желании поесть. Он чувствует, как рука мальчика сжимается в его, но он не уверен, то ли Симон нервничает из-за всего этого спектакля, то ли нуждается в поддержке, то ли что-то ещё. — Ты опять ждёшь до работы, чтобы там съесть палочки моцареллы? — он не может не спросить. — Осталось ждать не так уж и долго, — тихо говорит Симон, ещё сильнее нахмурившись. Он пытается сдержать вздох, потому что это, вероятно, принесёт ему ещё один удар в плечо, а они сейчас слишком близко к столу своих друзей, чтобы рисковать чем-то подобным. Не то чтобы он самый большой поклонник Симона, но он всё равно начинает переживать, думая о том, как редко ест Симон. Возможно, он перекусывает в течение дня, или плотно завтракает, или что-то в этом роде. Он не знает режима питания Симона, поэтому ему не стоит так беспокоиться. — О-о-о, вы держитесь за руки! Ребята, вы такие милые, — говорит Фредерика, когда они садятся. Они милые? Он так не думает. — Ну что? Что случилось после того, как мы ушли вчера вечером? — спрашивает Андре. — Ничего особенного, — Симон отвечает, — мы просто тусовались и разговаривали. — Просто разговаривали? — говорит Фелис с недоумением на лице, что заставляет его нервничать. — Ага. — Мне просто тяжело уследить за всем происходящим. Я имею в виду, просто вы это поняли и начали встречаться в ту же ночь, когда ты пытался выгнать его из твоего дома? — она спрашивает, смотря на Вилле. Он чувствует, как его щёки начинают краснеть. Он должен объяснить всё это идеально, иначе весь этот план рухнет, и это будет самый неловкий момент в его жизни. Что сказать… что сказать? Почему его мозг работает слишком быстро для того, чтобы уловить хоть что-нибудь? — Это всё произошло не за одну ночь, — начинает говорить Симон, и, о Боже, пожалуйста, пусть он не испортит всё, — по крайней мере, не для меня. У меня уже давно были к нему чувства, но я ничего не говорил. А потом я был пьян, оказался в его комнате и просто выпалил это. Оказалось, он чувствовал то же самое, но слишком боялся признаться, как и я. Иногда легче просто продолжать притворяться, — говорит Симон, хотя последнее предложение звучит так, будто он говорит не только об их фиктивных отношениях. — Да, я понимаю, — говорит Фелис, и Вилле чувствует, будто у него гора с плеч свалилась. Блин. Он почти говорит Симону, что впечатлён тем, как он спас их, пока он сам молчал из-за навалившегося давления, но он не может тешить его и без того безграничное самолюбие, поэтому он просто запихивает в рот ещё еды, с дискомфортом осознавая, что Симон ничего не ест. Симон действует по плану, перекидывая ноги на колени Вилле, когда разговор переходит на другие темы. Он протягивает руку, чтобы поддержать спину Симона в этом положении, но Симон вздрагивает, как только его рука касается поясницы, поэтому он немедленно отпускает его. Почему? Он знает, что Симону он не нравится, но они согласились, что такие прикосновения — это нормально. Симон ничего не говорит, поэтому он просто продолжает есть, изо всех сил стараясь участвовать в разговоре. И только когда Симон наклоняется влево, чтобы вытащить из рюкзака бутылку с водой, его рубашка задирается, и он видит это: фиолетовый синяк, выглядящий болезненно, прямо над поясом его джинсов, там, где он пытался дотронуться до него. Он считает, что пришло время для их разговора отдельно ото всех, сейчас, когда все заняты обсуждением учителя, он тихо говорит: — Прости, что пытался дотронуться до твоей спины, я не знал, что у тебя там синяк. Он видит, как в глазах Симона мелькает что-то, что он не знает, как назвать, но это исчезает так же быстро, как и появляется, поэтому, возможно, ему это показалось. — Да, я упал со скейтборда. Он мычит в знак понимания. — Значит, ты смог всё уладить вчера вечером? — он спрашивает, пытаясь завязать разговор, но очевидно, что это неправильная тактика, потому что нахмуренное и настороженное выражение лица меняется, и Симон отводит взгляд, ничего не говоря. Атмосфера вокруг них становится напряжённой, а воздух тяжелеет. — Зачем я вообще беспокоюсь, — он вздыхает. Вот и весь их план. Сейчас они больше похожи на ссорящуюся пару, чем на новую счастливую пару, особенно учитывая то, как Симон держит голову опущенной до конца обеда. Симон Всю неделю у них всё идёт довольно неплохо. К счастью, они в основном видятся только в столовой, поэтому нет необходимости разыгрывать спектакль большую часть дня, но это также означает, что за обедом им приходится вести себя чересчур влюблённо. В среду придурок обнимает его настолько сильно, что у него сжимаются рёбра, это было определённо намеренно. В четверг он весь обед играет с рукой Симона и под конец целует её. Отвратительно. В пятницу Вилле становится сзади него в очереди за обедом, кладёт подбородок на макушку Симона и обнимает его. Ему было очень тяжело разговаривать с Мэдди и Генри в таком положении и не чувствовать себя неловко. Сегодня вечером первое настоящее испытание — двойное свидание. Они будут полностью в центре внимания, а это значит, что им нужно быть безупречными. Сара ночует в доме своей подруги Энни с её мамой, а это значит, что ему не нужно беспокоиться о том, что его сестра останется дома одна или дома с Мике. Теперь ему просто нужно закончить работу, а затем подготовиться к сегодняшнему вечеру. — Привет, — слышит он позади себя коллегу Элизу, пока забивает в систему заказ, — мне показалось, что твой столик заказал лосося, а не бургер? Блять. — О боже мой, спасибо, — он говорит ей, но уже слишком поздно, он уже ввёл всё неправильно. Он не может использовать карточку менеджера для исправлений без присмотра, поэтому ему приходится звать Агнес, даже если она последний человек, которого он хочет видеть. — Осторожно, — Элиза говорит, прежде чем уйти, — она сегодня особенно распускает руки. Агнес приходит из своего кабинета и отменяет заказ, не торопясь, стоя прямо сзади него и наклоняясь через его плечо. Затем она поправляет узел фартука на его талии и похлопывает его по заднему карману джинсов, её рука задерживается там слишком долго, прежде чем она уходит. Его плечи напряжены. Однажды, когда ему больше будет не нужна эта работа, возможно, он наконец ударит её по её чрезмерно накрашенному лицу. После работы он мчится домой, чтобы принять душ, а затем достаёт практически все вещи из шкафа, пытаясь найти, что надеть. Большая часть его гардероба уже выглядит довольно изношено, а даже если бы это было не так, то он всё равно никогда раньше не был на свидании. Он не знает, что ему стоит надеть. Конечно, именно в этот момент, когда у него вот-вот случится нервный срыв, Сара заходит в его комнату. — Ты в порядке? — спрашивает она, потому что она единственный человек, всегда способный понять, как он себя чувствует, как бы сильно он не старался этого скрыть. — Да, я просто не знаю, что надеть. Когда ты будешь у Энни, я эм… я пойду на свидание. — Правда? — лицо Сары озаряется улыбкой, почти недоверчивой. — Ты? Ты правда идёшь на свидание? — В это так сложно поверить? — Ты никогда раньше не был на свидании. — Справедливо, — он не может не засмеяться. — Так это настоящее свидание? С настоящим человеком? Он красивый? Он тебе нравится? Какой он? — она сразу начинает засыпать его вопросами. Он красивый? К сожалению, да. Как бы сильно он ни ненавидел Чопорного Принца, любой, у кого есть глаза, может увидеть, что он гораздо более привлекателен, чем заслуживает. Он настолько красив, что Симон не может не хотеть ударить его и создать равные условия. Нравится ли он ему? Нет. Ему жаль, что он солгал Саре, но он не может вот так разбить ей сердце и сказать, что это всё ложь. Она не поймёт. — Да, это настоящее свидание с настоящим человеком. Да, он красивый и он мне нравится. Он… его зовут Вилле. — Вилле, ВиллеВиллеВилле, — прыгает она по комнате, говоря это, — Симону нравится Вилле. — О боже мой, Сара! Иди сюда и помоги мне выбрать, что надеть. — Я думаю это, и это, и хм… вот это, — она говорит, указывая на тёмные джинсы, светлую футболку и бежевую куртку. И честно? Это выглядит довольно неплохо. — Спасибо, — он говорит, начиная убирать все ненужные вещи обратно в шкаф, — у тебя всё собрано для ночёвки? — Почти, — она говорит, — повеселись на свидании, Симме. Я надеюсь, что Вилле будет относиться к тебе очень-очень хорошо, — говорит она со всей искренностью, и от этого у него начинают слезиться глаза. — Спасибо, Сара. А теперь иди заканчивать собирать вещи! Возьми зубную пасту, ты всегда забываешь её! Примерно за десять минут до того, как ему нужно будет пойти к Вилле, Сара уйдёт, а его отца нет дома, а значит у него будет редкое время для себя, которое он планирует провести, отдыхая на своей кровати и глядя в своё немного разбитое окно. Он не часто чувствует себя так. Словно его ночь — это ночь обычного подростка, даже если это не совсем правда. Приятно осознавать, что Сара проведёт спокойную ночь со своей подругой, как и полагается ребёнку её возраста. И приятно осознавать, что ему не придётся беспокоиться о том, чтобы оставаться дома, даже если свидание и всё остальное — неправда. Он никогда особо не думал о том, какое первое свидание он хочет, но он представлял, что это будет с кем-то, по крайней мере, приятным, с кем-то, кому он тоже нравился и с кем-то, кто знал его. Он больше не пытается мечтать, потому что в любом случае у него уже никогда этого не будет. Последнее, что ему нужно, это чтобы кто-то слишком хорошо знал его и его жизнь, привлёк органы опеки и забрал у него сестру. Он думает о своей маме, о том, что, если бы она узнала обо всей этой истории с фиктивными отношениями, она бы рассмеялась и, вероятно, сказала бы ему, что Вилле слишком хорош для него, она бы специально поставила его в неловкое положение, чтобы не позволить его подростковым гормонам выйти из-под контроля. Если бы Вилле когда-нибудь встретил её, она бы попыталась ещё больше смутить его миллионом комментариев о том, какой красивый Вилле, и ты не можешь правда встречаться с моим сыном, Вилле? Никто больше не захочет его. Он бы посмеялся, и она бы посмеялась, и это было бы прекрасно. Сейчас ему приходится сильно напрягаться, чтобы вспомнить точный звук её смеха. Он боится, что однажды забудет, как он звучит. Он садится, и его взгляд привлекает телескоп. Невозможность смотреть сквозь него убивает, хотя в этом месте слишком много светового загрязнения, чтобы через него можно было что-то увидеть. Именно его мама увлекла его всеми этими вещами и подарила ему телескоп. Изначально она была одержима космосом, а он хотел быть таким же крутым, как она, поэтому начал интересоваться астрономией. Прошли годы с тех пор, как он последний раз наблюдал за звёздами. Он пытался, но без неё он не чувствовал того же самого. Однако за это время его любовь к космосу не уменьшилась. Даже наоборот, только выросла. Как только она покинула этот мир, звёзды внезапно стали для него чем-то большим, чем просто приятным наблюдением издалека. Ему особенно нравятся космические пустоты. Если кто-нибудь когда-нибудь попытается завести его с помощью слов, ему лучше использовать астрономические термины. Если он скажет ему, что собирается разжечь его как звезда Вольфа в созвездии Стрельца, пока он не станет сверхновой, он отдаст ему своё тело и душу навеки. Никто толком не знает о его одержимости космосом. Андре знает, что ему это интересно, но не знает, насколько сильно. Возможно, однажды он найдёт человека, с которым он сможет разделить любовь к космосу, кому сможет рассказать все известные ему факты, который не будет думать, что он странный. Возможно, он отвезёт его в их с мамой тайное место для наблюдения за звёздами. Или, возможно, он никогда не найдёт кого-то достаточно особенного, чтобы показать это место. Он помнит, что она всегда делала пирожные с посыпкой сверху, когда они ходили туда любоваться звёздами. Он почти забыл об этом. Он снова ложится на спину, воспоминания о ней кружатся в его голове, его глаза горят непролитыми слезами. Он закрывает глаза на секунду… Вильгельм Они опоздают, и это вина Симона. Он кружит по гостиной уже двадцать минут. Он писал Симону пять раз, а звонил — десять. Чтобы быть убедительными, они решили, что должны приехать к Андре вместе. Однако сейчас он об этом сожалеет. Разве Симон не хочет приехать вовремя? Видимо, нет. В конце концов, даже это должно быть о нём. Потому что он Симон Эрикссон. Душа компании, человек, которого всегда ждут. Где Симон? Он придёт? Когда он будет здесь? Он падает на диван. Он раздражён. И, возможно, ему любопытно. А как может быть по-другому, после всех вещей, что происходят? Ему нужно в школу к сестре, ему приходится уйти с работы из-за каких-то проблем дома, он пропускает обеды. Здесь что-то не так. Он не уверен, почему его это волнует. Это не его дело. Однако, он имеет право беспокоиться, потому что это мешает их сценарию. Он устал ждать, поэтому пишет Андре узнать адрес Симона, затем забивает его в навигатор и берёт с кухни контейнер с печеньем с корицей и сахаром. Инстинктивно его взгляд приковывается к ящику. Этому ящику. Он не может видеть сквозь дерево, но он может представить письмо — где оно лежит, под каким углом. Прежде чем тревога начинает затуманивать его мысли, он машет головой. Он не может беспокоиться об этом сегодня вечером. Ему нужно сосредоточиться на том, как они с Симоном собираются добраться. Он едет в сумерках, солнце в эти дни начинает садиться раньше, и он не может не задаться вопросом, как Симон передвигается зимой. Он серьёзно просто ходит везде пешком круглый год? Когда он приезжает по адресу, который Андре дал ему, он дважды проверяет, туда ли он приехал. Он не уверен, чего он ожидал, но это было явно что-то… большее. Особенно, потому что Симон очень яркая личность. Он чуть не спотыкается об трещину в дорожке, а затем внимательно смотрит под ноги, пока идёт к провисшему крыльцу. Он осторожно стучит в дверь, и через несколько секунд ему открывает дверь девочка с карими глазами и тёмными волосами. Он точно не ошибся с домом Симона, потому что она смотрит на него хмурым взглядом, точно таким же как у Симона. — Ты кто? — Я Вильгельм, — он отвечает, — Симон здесь? — Вильгельм? Типа, Вильгельм, которого Симон ненавидит, Вильгельм? — её уровень дерзости явно от Симона. — Это я, — он не может не рассмеяться над тем, что даже сестра Симона знает о его пренебрежении к нему. Она собирается закрыть дверь, но он останавливает её. — Я здесь, чтобы забрать его на наше свидание? — Серьёзно? — недоверчиво спрашивает она, — ты тот, с кем он идёт на свидание? Не может быть! И, чёрт возьми, он думает то же самое. К счастью, она открывает дверь, и он может зайти внутрь. Внутри не намного теплее, чем на прохладном воздухе снаружи. Кухня довольно маленькая, и он сразу замечает гору пивных бутылок у раковины. Проходя по гостиной, он чувствует лёгкую клаустрофобию. — Ты Сара, да? — он спрашивает. — Ага, — отвечает она, и на её лице всё ещё сохраняется то же недоверчивое выражение, как у Симона. — Он много говорит о тебе, — говорит он, и его грудная клетка расслабляется, когда он наконец может сказать что-то по-настоящему правдивое. — Он говорит обо мне? — её хмурый взгляд слегка светлеет. — Да, много. Где, эм, комната Симона? — Прямо по коридору и налево. Если ты будешь с ним груб, я ударю тебя по яйцам. — Ладно, хорошо. Принято к сведению, — он говорит, направляясь по коридору. Она и правда мини версия Симона, хотя он не уверен хорошо ли это для него. Чем дальше он идёт по коридору, тем холоднее становится. Комната Симона тесная, как и весь дом, но, как и Симон, она уникальна. Повсюду на стенах развешаны плакаты с космосом, у окна стоит телескоп, одно из стёкол треснуто и заклеено скотчем. Его одеяло похоже на карту звёздного неба. Симон лежит на космическом одеяле, в одежде, обуви и куртке, его телефон возле головы. Он спит. Невероятно. Он садится на кровать и осторожно касается щеки Симона: — Просыпайся. К его ужасу, Симон пододвигается ближе и прижимается лбом к его бедру. Уголки его глаз красные, как будто он… он плакал? — Ты знал, — Симон сонно бормочет, — что Нептун выделяет больше тепла, чем получает от Солнца? На секунду он не знает, что делать с тем, что только что произошло, но потом улыбается. Симон и его факты о космосе, когда он в полусонном состоянии. Часть его хочет задержаться и посмотреть, сможет ли он заставить Симона рассказать ему ещё космических фактов в полусне, но Фелис и Андре их ждут. — Симон, просыпайся, — он говорит, слегка тряся его за плечо. — Что? Хм? Сара, всё в порядке- Он точно может сказать, в какой момент Симон замечает его присутствие, он резко садится, широко раскрыв глаза. — Что ты здесь делаешь? Что? Как ты здесь оказался? — Я спросил у Андре твой адрес. Мы опаздываем. — Нельзя просто так появляться в чужом доме! Мы не- Голос Симона звучит отчаянно и безумно, и он выглядит так, будто хочет ударить его, но у них правда нет на это времени. В этот момент у Симона звонит телефон, и ровный, спокойный голос, которым он отвечает, не сравнится с тем, который он использовал в разговоре с Вильгельмом. — Здравствуйте, миссис Андерссон, да, Сара как раз заканчивает собирать вещи. Мы сейчас будем у крыльца… Да, до скорой встречи! До свидания! Вилле будто наблюдает за совершенно другим человеком. — Сара, — зовёт Симон, — миссис Андерссон и Энни уже приехали, пойдём. Ты готова? — Да! — он слышит, как Сара кричит в ответ, заходя в комнату Симона с сумкой и подушкой. Он следует за ними в гостиную, ожидая, пока Симон отведёт Сару к машине и быстро поговорит с матерью, прежде чем вернуться обратно внутрь. Симон практически врывается, и у них нет времени на эмоциональную перепалку прямо сейчас. Симон открывает рот, чтобы сказать что-то, и он почти готов перекинуть этого придурка через плечо и закинуть его в машину. К его удивлению, Симон закрывает рот, ничего не говорит, хватает Вилле за рукав куртки и начинает тянуть его к входной двери. — Не тащи меня! — Просто притворись, что ты никогда этого не видел, понял? — Симон смотрит ему в глаза с невероятным напряжением, что, честно говоря, немного странно и пугающе. Он не совсем понимает, в чём проблема, но ему не хочется спорить, поэтому он просто садится на водительское сиденье. Симон прислоняется к пассажирскому окну, смотря в сторону. В середине поездки ему очень хочется нарушить неуютную тишину, поэтому он говорит: — Значит, Нептун излучает больше тепла, чем получает от Солнца? Как? Симон резко поворачивается к нему, его глаза широко открыты. — Что? — Это просто то, что ты сказал в твоей комнате… — Забудь, что я это сказал, — выпаливает Симон, снова отворачиваясь к окну. Это не его вина, что у него никогда ничего не получается правильно с Симоном. Симон Он до сих пор злится на Андре за то, что тот раскрыл его адрес. Он единственный, у кого он есть, на случай чрезвычайной ситуации или чего-то ещё, и он бы никогда не хотел, чтобы кто-то ещё его знал, особенно Вилле. Он пытается просто сосредоточиться на быстро сменяющихся пейзажах за окном автомобиля, чтобы быть спокойным и собранным к моменту, когда они приедут к Андре. Октябрь разукрасил деревья в оранжевые и красные цвета, а листья красиво опадают на траву. Он слышит звук звонка телефона Вилле и смотрит на подстаканник, где находится устройство, и видит на экране контакт «Мама». — Твоя мама звонит, — он сообщает Вилле, чтобы ему не пришлось отвлекаться от дороги. — Хорошо, ты можешь поставить его на беззвучный, — Вилле отвечает, звуча почти раздражённо. — Но… это твоя мама. — Ладно? Я отвечу ей позже, — отвечает он, и Симону приходится заставить себя молчать, потому что он знает, что если он скажет что-нибудь ещё, то ничего хорошего не произойдёт. Просто… он бы отдал всё, чтобы иметь возможность ещё раз ответить на звонок мамы, и он не понимает, как Вилле может просто игнорировать его. А потом он чувствует себя идиотом, потому что именно он должен знать, что семьи не всегда такие, какими кажутся, и, возможно, у Вилле есть свои причины. Поездка кажется намного более длинной, чем нужно, потому что он не может выкинуть из головы мысль о том, что Вилле увидел, где он живёт. Ему просто кажется, что Вилле именно тот человек, который будет смотреть на него свысока или жалеть его, из-за того, что у него есть и чего нет. И плюс, он уравновешивает ситуацию, в которой они сейчас, и как только ему исполнится восемнадцать, он вытащит себя и Сару из этого ада. Вилле ничего не знает о его жизни и не знает, что Симон собирается её исправить. Наконец они подъезжают к дому, машина припаркована, и он как будто хочет накричать на Вилле за что-то, но пока не знает за что. Вилле прерывает его до того, как он успеет начать: — У меня есть предложение, выслушай его прежде, чем начинать ныть и кричать. Он пристально смотрит на него, потому что после этого комментария нытьё и крики — это именно то, что ему хочется делать. — Когда мы разговаривали у тебя на работе, мы согласились, что наши отношения должны развиваться, чтобы выглядеть более реалистичными, но всё ещё мы делали только невинные вещи. Со временем нам нужно стать более… интимно близкими. Он знает, что Вилле собирается сказать, но его всё равно тошнит, когда слышит, как Вилле говорит это. — Мне кажется, мы должны поцеловаться сегодня вечером. — Фу. — Ты хочешь, чтобы Фелис что-то заподозрила или нет? — Ладно, хорошо, я согласен. Мы должны, — он вздыхает. Просто проблема в том, что он никогда никого не целовал, поэтому он не совсем понимает, что делать. И если они поцелуются и это будет выглядеть странно, то все заподозрят неладное. Он не знает, как поднять эту тему и при этом не признаться, что он никогда этого не делал. Ему кажется, что Вилле умеет читать мысли, потому что он говорит: — Наверное, это не должно выглядеть как наш первый поцелуй, поэтому нам надо потренироваться. — Ладно, хорошо. Давай просто покончим с этим, — он отвечает, изо всех сил пытаясь звучать непринуждённо, будто ему всё равно и он внутренне не умирает от страха. Не то чтобы он хочет поцеловать Вилле, но он никогда ни с кем этого не делал, поэтому он всё ещё переживает. Что, если он настолько плох в этом, что никто больше не захочет его целовать? — Неважно. Просто наклоняйся тогда, — Вилле говорит, и он делает это, закрывая глаза и приближая лицо к Вилле. Когда он чувствует, как кончик носа Вилле касается его, то он невольно вздрагивает. — Ты никогда раньше не целовался, — Вилле говорит, и, когда он открывает глаза, он видит, как мальчик слегка ухмыляется ему. На самом деле не похоже, что он говорит это грубо или как-то подобным образом, скорее с весельем. И всё же он чувствует, как его щёки горят. — Хорошо? И? Это не имеет большого значения. На этот раз я готов, давай, — он снова закрывает глаза, пытаясь показать, что он очень спокоен и полностью готов к этому. — Послушай, просто расслабься, это не имеет большого значения, — повторяет Вилле его слова. Он чувствует, как подушечка одного из пальцев Вилле мягко прижимается к его бровям, — расслабь и их тоже. Он делает глубокий вдох и расслабляет лицо, но он не может не открыть один глаз, чтобы посмотреть, что происходит. Вилле просто смеётся, и неожиданный звук вызывает какое-то странное чувство в груди. — Давай пока отложим это и подумаем об этом, когда будем внутри, — предлагает Вилле. — Но я готов сейчас! Теперь я буквально спокоен, я могу сделать это! — Конечно, именно так я бы тебя и описал прямо сейчас. Пойдём, нам нужно попасть внутрь. Вилле вылезает из машины. Симон пытается успеть за ним и его длинными ногами, потому что если они не потренируются сейчас, то всё пройдёт ещё хуже, чем в машине, а он не готов смириться с этим. — Вилле! — восклицает он, хватая его за запястье, чем пугает его, — как мы тогда убедим- Вилле быстро отдёргивает запястье, и Симон тут же жалеет, что так напугал его. — Что? — огрызается Вилле. — Эм, ничего. Пойдём? — говорит он, протягивая руку, хотя это звучит скорее как вопрос, а не утверждение. Вилле берёт её, и они направляются в дом. Вильгельм Симон пьян, что, честно говоря, не самое худшее. Симон иногда бывает весёлым и готовым развлекать, обычно он такой в маленьких компаниях, но тем не менее чаще его можно увидеть в более больших. Симон намного смелее и увереннее, когда пьян, если это вообще возможно, а также он очень тактильный. Однако проблема в том, что Симон тактильный не с ним. Вместо этого он виснет на Андре, то и дело обнимая его и Фелис, пока они вытаскивают брусочки из «Дженги», играя в «Правду или действие». Симону дважды досталось «снять предмет одежды», поэтому он без футболки и левого носка. — Моя очередь! — Андре вытаскивает красный брусочек, тоже явно пьяный. Он подмигивает Симону, — поцеловать человека слева от тебя. — Меньше слов! — Симон вытягивает губы. Его пальцы сжимают водку и лимонад, и серьёзно? Ни секунды сомнения? Но Андре едва ли целует его в нос. — И это всё? — скулит Симон, что довольно смело, учитывая, что раньше он не смог даже клюнуть его в губы, не впадая в круговорот мыслей, — я думал, мы нормально поцелуемся! — Чтобы Вильгельм смог надрать мне задницу? Не-а, — Андре качает головой и смеётся, — к тому же, что, если мы поцелуемся и у меня случится би паника? Слишком рискованно. В каждой группе должен быть хотя бы один гетеро, чтобы… хе-хе… исправить других, — он подмигивает, и Симон разражается нелепым, истеричным смехом. Его смех звучит довольно мило. Он смотрит на Фелис, которая с приятной улыбкой пьёт свой клубнично-манговый смузи. — Должны ли мы прервать их? — он шепчет. — Не-а, — её глаза блестят озорством. В такие моменты он думает, что она более коварна, чем кажется. — Время пополнить стаканы! — Симон и Андре бросаются на кухню, оставляя их двоих в непродолжительном молчании. — Как дела с твоим новым парнем? — она спрашивает, и даже сейчас ему кажется, что он слышит нотку скептицизма. — Эм, всё прекрасно. Он, да. В нём намного больше, чем я думал. Это не ложь. Фелис делает ещё один глоток. — Честно, я уже начала думать, что вы двое никогда не поймёте это, — говорит она, её выражение лица смягчается. Её взгляд становится далёким и задумчивым, — это расстраивало меня. Потому что, хоть он и иногда чересчур, он также хорош. Хорош в вытаскивании людей из своей скорлупы. Он заставляет их чувствовать себя комфортно. Он преданный, весёлый и… каждый раз, когда я смотрю на него, я думаю, что он именно тот человек, который нужен Вилле. Он улыбается сквозь боль. Через несколько месяцев ему больше никогда не придётся слушать эту чушь. — Тебе также нравится быть защитником, — Фелис смотрит через коридор на кухню, — если кому-то и нужна защита, так это ему. Он следует за её взглядом. Симон и Андре смеются, жуя принесённое им песочное печенье. Раньше он этого не замечал, но без футболки Симон выглядит меньше. Он не недоедает или что-то подобное, он просто кажется слишком худым. Какую бы еду он ни брал себе, очевидно, этого недостаточно. Ему интересно, что он взял, когда они выбирали на ноутбуке Андре, что заказать из местного китайского ресторанчика. Возможно, ему стоит прекратить волноваться из-за этого. Он не уверен, почему он вообще начал это делать. Симон совершенно ясно дал понять, что его жизнь — не его дело. И его жизнь абсолютно точно — не дело Симона. — В любом случае, что насчёт тебя? — У меня всё хорошо, просто пытаюсь понять, в каком университете я хочу учиться. Я определённо хочу учиться за границей, поэтому изучаю некоторые программы. — Фелис, это замечательно! И ты, очевидно, поступишь туда, потому что ты гений и очень много работаешь. — Лесть поможет тебе везде, — смеётся Фелис. Симон и Андре врываются обратно с заново наполненными чашками, громче, чем когда-либо. Симон держит в руке три печенья. — Ты знал, что они были там? — Симон говорит ему, — они потрясающие! — Вилле сделал их, — говорит Фелис, и он видит, как глаза Симона устремляются на него, мерцая. Что-то странное и неожиданное вспыхивает в его груди, возможно, потому что Симон впервые смотрит на него с чем-то, кроме злобы или отвращения, и его мозг не знает, как на это реагировать. — Ты сделал их, cariño ? Cariño? Симон добавил это к их утверждённому списку ласкательных имён несколько дней назад, но, тем не менее, он не был готов к тому, что он назовёт его так именно в этот момент. — Да, эм, песочное печенье с сахаром и корицей. На самом деле его довольно легко приготовить. — Они очень вкусные, — мягко говорит он, плюхаясь на пол рядом с ним, почти проливая напиток в его руке, — это твой рецепт? — Это… моего брата на самом деле. Это его любимое печенье, но со временем я кое-что изменил в рецепте, так что… — он осознаёт, насколько повседневно говорит об Эрике. Слишком повседневно. У него пересыхает в горле, — я, эм, я рад, что они тебе нравятся. — Хорошо, а теперь твоя очередь, — Андре говорит, смотря на него. — Поставить засос человеку слева от тебя, — читает он надпись на брусочке. Человек слева от него — это Фелис, и она уже смеётся. Он делает вид, что собирается сделать это, наклоняясь ближе и разыгрывая из этого целую сцену, потому что знает, что Андре ни за что не позволит ему это сделать. Внезапно кто-то останавливает его, однако это не Андре, а Симон. Он забирается к нему на колени, зарываясь лицом в шею Вилле. — Нет, — слышит он бормотание Симона. — Нет? — спрашивает он, потому что никогда не видел Симона таким, и это действительно забавно, даже если это всё для их спектакля. — Я сказал нет, — Симон отстраняется и дуется. И Фелис, и Андре смеются, а это значит, что Симон хорошо справляется со своей задачей, правдоподобно отыгрывая свою роль, и он понимает, что и ему пора включаться в эту сценку. — Хорошо, прости, детка. Как я могу загладить свою вину перед тобой? Он видит вызов в глазах Симона, говорящий ему, что это именно оно. Это момент, когда они должны сделать то, о чём говорили, чтобы продать их фиктивные отношения. Он удерживает взгляд Симона, беря его за подбородок и направляя его к себе, потому что так он может не дать Симону вздрогнуть как в машине. Однако он делает паузу, просто чтобы убедиться, что Симон правда готов к этому, и, несмотря на нервное дыхание Симона, он не проявляет никаких признаков дискомфорта. Он даже не может пошутить над тем, какой он нервный, потому что это его первый раз. Симон просто закрывает глаза и наклоняется вперёд, так, что Вилле сокращает разрыв, нежно прижимаясь губами к Симону, прежде чем отстраниться. Андре смеётся сильнее, хотя сам не понимает над чем. Скорее всего он в состоянии, когда настолько пьян, что смешно со всего, Фелис также начинает над чем-то хихикать. — Не так уж и плохо? — он спрашивает. Симон кивает, а затем снова зарывается лицом ему в шею. Итак, миссия выполнена, сегодня ночью они хорошо справляются со всем. Игра продолжается, до тех пор, пока Андре не задевает стол, смеясь над словами Симона, из-за чего Дженга падает. Это весело — тусоваться в такой маленькой компании. Он не любитель больших вечеринок, но такие небольшие встречи заставляют его чувствовать себя не таким одиноким. Это весело ещё и потому что родители Андре уехали на выходные на турнир его брата, поэтому дом полностью принадлежит им. Они смотрят фильм Marvel, который он ещё не видел, и едят китайскую еду, которая просто восхитительна на вкус. Кажется, Симон заказал неплохое блюдо из говядины и риса, которое выглядит вкусно и сытно, так что на этот раз ему не о чем беспокоиться… он не беспокоится. Он не может не задаться вопросом: Андре выбрал это место, потому что оно одно из самых дешёвых в городе? Может быть, так Андре молча и аккуратно пытается помочь. Когда вся еда съедена и всё песочное печенье Вилле съедено, все отправляются спать. Он и Симон идут в комнату брата Андре, заваленную трофеями и плакатами с видеоиграми. Он собирается снять футболку, чтобы лечь спать, но, увидев размеры кровати, решает оставить её. На Симоне футболка с круглым вырезом, которую он одолжил у Андре, и она ему явно велика. Он проскальзывает в кровать, Симон беспорядочно натыкается на него, выпив больше, чем Вилле. — Как думаешь, мы справились? Он слышит вопрос Симона, он лежит на боку, отвернувшись от него. — Хм? — Я имею в виду, они поверили нам? — Мне кажется, что да. Фелис даже рассказала мне, как была счастлива, когда узнала, что мы вместе. — Опять? Честно говоря, как они вообще ведутся на это? Мы говорим друг о друге только тогда, когда жалуемся, — он вздыхает. Симон находится настолько близко, что он чувствует цитрусовый и кокосовый запах его шампуня, ему становится противно, что он вообще это заметил. — Ну, ты довольно невыносим, — отвечает он. — Каким бы я ни был, ты ещё хуже, — парирует Симон, переворачиваясь, чтобы посмотреть на него, и морща нос, как будто он только что учуял что-то гнилое. Он не знает почему Симон решил сказать это так драматично, плюхнувшись на спину с щурящимся и обеспокоенным лицом. Вероятно, из-за алкоголя он неожиданно произносит: — Что с тобой сегодня, почему ты вдруг притворяешься милым? Это ужасно. — Милым? — голос Симона вдруг становится очень высоким. — Типа, — это не то, что он хотел сказать. Глупое опьянение заставило его слова запутаться, — просто сегодня ты не был сильно раздражающим и надоедливым. И ты похвалил моё печенье. Ты даже обнял меня. — Я должен был, — возражает Симон, — ты собирался поставить засос Фелис прямо на моих глазах. — Ревнуешь? — он говорит, потому что не может устоять. Симона так легко разозлить. — Притворяюсь, что ревную. — Ты уверен? Именно ты решил, что пришло время для поцелуя. — Потому что мне нужно было покончить с этим! Я всё ещё думаю, что ты заплесневелый человеческий фаллоимитатор. — Как мило, спасибо большое. — Не за что, детка. Он пожалеет, что сказал это, но ему надо, потому что то, что сегодняшний поцелуй прошёл хорошо, означает, что теперь их будет ещё больше, и это должно выглядеть как что-то обыденное. — Нам нужно больше тренироваться, чтобы выглядеть более убедительными. — Мы тренировались, а потом ты сбежал, идиот, — хмурится Симон. — Потому что ты был в панике! Возможно, ты мне не нравишься, но это не значит, что я хочу отпугнуть тебя от поцелуев с людьми, — огрызается он. — Ну, я уже поцеловал тебя в первый раз, так что для меня это больше не имеет значения- Дверь со скрипом открывается, и он и Симон двигаются друг к другу, режим притворства активируется. — Ребята, я надеюсь, вы не делаете ничего отвратительного? — проверяет Андре. — Нет, — выпаливают они одновременно. — Хорошо. Я всё равно постираю эти простыни завтра, на всякий случай, но, пожалуйста- — Я не буду ничего делать с Симоном в постели твоего брата, — говорит он, пытаясь скрыть улыбку, когда Симон издает сдавленный звук. — Отлично, спокойной ночи, голубки, — говорит Андре, закрывая дверь. И только сейчас он осознаёт их близость, когда они практически полностью прижимаются друг к другу. Симон всё ещё хорошо пахнет после всего выпитого алкоголя, мылом и чем-то ещё. Почему он продолжает отвлекаться на эти случайные вещи, он не знает. Это раздражает. — Эм, Вилле, ты меня сейчас раздавишь, — слышит он слова Симона и ослабляет хватку, Симон вылезает из-под него. Однако его присутствие не исчезло полностью, вместо этого он чувствует руку на своей груди, — эй, ты в порядке? И блять. Этот вопрос. Тот, который заставляет его заметить жужжание в голове и тесноту в груди. Его сердцебиение учащается, перед глазами всё размывается. Серьёзно? Почему это происходит именно сейчас? Просто, потому что его напугал Андре? Это недостаточно веская причина для того, чтобы это произошло. Не сейчас. Не при Симоне. Одеяла слишком тяжёлые. — Вилле? Он чувствует ком в горле. Он не может дышать. — Вилле. Он не может дышать. Он не может дышать. Он не может- Симон как будто читает его мысли. — Ты можешь дышать. Ты делаешь это прямо сейчас. Я слышу это, — голос Симона пронзает туман в его голове, словно луч света, — ты хорошо справляешься. Продолжай дышать. Ты дышишь. Скажи, что тебе нужно? — Нужно, эм, — жужжание проносится по его телу мучительными волнами, и его начинает тошнить. Он будто может почувствовать, как внутри бурлит каждая капля алкоголя, — нужно выйти. Он не уверен, сказал ли он хоть что-то, но слишком тяжёлые одеяла исчезают, и Симон выскальзывает из кровати, подходит к другой стороне и, держа его за руки, поднимает. Симон продолжает вести его, пока они не оказываются в коридоре, затем в гостиной, затем на крыльце, на холодном воздухе. Всё это время он идёт спиной, внимание Симона сосредоточено на нём. Ему кажется, что он не может отвести взгляд, тёплые глаза Симона — единственное, что удерживает его в реальности. — Сегодня ночью яркие звёзды, — говорит Симон, заставляя Вилле сесть. Будет ли сейчас ещё один факт о космосе? Симон сейчас даже не сонный. Неожиданность этого удивляет его, и он чувствует, что делает вдох прохладного ночного воздуха. А потом ещё один. — Ты знал, что на Луне бывают землетрясения? Или скорее луннотрясения. Наши на этой планете длятся несколько минут, но на Луне они могут длиться до часа. — Ох, — шепчет он, потому что это довольно интересно. Он всё ещё чувствует бешеное сердцебиение в ушах, пульсацию, и от этого ему снова становится немного труднее дышать. — Тебе что-нибудь нужно? Может воды? — Эм… прости, что? — Тебе что-нибудь нужно? — Симон спрашивает ещё раз, его тон ровный и спокойный. Почему его голос такой успокаивающий? Он всё ещё задыхается, но теперь он может почувствовать, как дышит. — Я, эм, я так не думаю? Нет, — Он чувствует, что последнее слово звучит чётко, его голос работает лучше. Краем глаза он видит, как Симон начинает немного дрожать. — Откуда ты знал, что делать? — спрашивает он. — У Сары иногда случаются панические атаки, — отвечает Симон, глядя сквозь улицу на ночь, — мне нужно было научиться ей помогать. На какое-то время воцаряется тишина, а затем он чувствует, как начинает закрадываться знакомая вина. Вина, которая появляется каждый раз, когда кому-то приходится иметь дело с ним, вот так паникующим. — Прости. — За что? — спрашивает Симон, переводя взгляд на него, его тёмные глаза сочетаются с цветом неба, на его лицо падает свет с крыльца. — За… типа, — он съёживается, — за то, что тебе пришлось иметь дело с этим. Симон просто наблюдает за ним какое-то время, прежде чем ответить. — Не извиняйся за то, что не можешь контролировать. В тебе есть много вещей, которые раздражают меня, Вилле. Но это не одна из них. Мне не приходится иметь дело с этим, когда это случается с Сарой. Я просто хочу быть рядом с ней. То же самое и с тобой. Люди должны быть рядом с тобой, когда происходит что-то подобное. — Ну, люди этого не делали. Они всегда пугаются и уходят, — он не знает, почему говорит это: из-за алкоголя он становится болтливым или из-за истощения после приступа паники. — Почему? — Потому что это… я имею в виду, я понимаю их. Это чересчур, это угнетает, когда вы в отношениях. Я не могу винить их. — Я могу, — мгновенно отвечает Симон, снова глядя в сторону, на другую сторону улицы, — может быть, это сложно сталкиваться с таким в первый раз, но, если ты в отношениях с кем-то, ты должен быть рядом, даже в самых худших моментах. И что ж, Симон Эрикссон умеет удивлять. — Саре повезло, что ты её брат. Симон смотрит в другую сторону от него, но ему кажется, что он видит слабую улыбку на его губах. — Что насчёт твоего брата? Ты сказал, что это печенье — его любимое? — Да, — шепчет он. — Как его зовут? — Его зовут… — почему так сложно произнести его имя? Почему это отнимает так много сил у его и без того измученного тела? — Эрик. — Я видел его на фотографии твоей семьи. Он чем-то похож на твоего отца. И, что удивительно, на этой фотографии ты выглядел не совершенно ужасно, молодец. Он фыркает. Он не уверен, он хочет смеяться или паниковать. Впервые за миллион лет он может непринуждённо говорить об Эрике. Это так странно, но одновременно с этим — нет. Хорошо, что его на самом деле не волнует, что о нём думает Симон, поэтому не имеет значения, согласится ли Симон, что авария произошла по его вине, или будет думать, что он из-за этого ужасный человек. Симон, должно быть, чувствует, что его снова начинает трясти, потому что он касается коленом колена Вилле и оставляет их так, напоминая ему о своём присутствии, как ему кажется. — Он живёт где-то рядом? — Не очень. Он живёт в городе, в нескольких часах езды отсюда. — Он когда-нибудь приезжает? — Нет. — Почему? — Из-за меня, — он признаётся и чувствует, как тошнота возвращается. — Правда? — Правда. Он так больше не может. Он начинает думать о письме в ящике, о том, как сильно разочаровал Эрика и причинил ему боль. Может быть, этого бы не произошло, если бы он, когда был младше, не начинал злиться так быстро. Может быть, всё было по-другому, если бы он подождал, чтобы выслушать Эрика, вместо того чтобы кричать на него. Может быть, если бы он не сказал всего этого, Эрику не пришлось бы садиться в машину, чтобы успокоиться. Может быть, он бы никогда не попал в эту аварию. — Это похоже на вечеринку, с которой всё началось, — резко меняет тему Симон. Откуда он знает, что нужно это сделать? — Мы, глупые и пьяные. Дежавю. — Ну, я был трезвый, — поправляет он. — Значит, тогда ты просто хотел залезть ко мне в постель, — смеётся Симон. Вилле не особо возражает против этого звука. — Я не собирался отдавать тебе всю свою кровать! Тебе повезло, что я тебя не выгнал. — Не, ты бы не сделал этого. Ты постоянно должен поддерживать свой образ Чопорного Принца. Идеальный мальчик с идеальной жизнью. — У меня не идеальная жизнь. Ты не можешь просто предполагать обо мне что-то, ты ничего обо мне не знаешь, Симон. — Возможно, — парирует Симон, — но ты всё ещё привилегированный принц, который хорош-во-всём-что-делает. — Я хорош в вещах, которые не имеют значения. Спорт, выпекание… но ты хорош в вещах, которые по-настоящему важны. — Например? — спрашивает Симон. — В умении быть дружелюбным, общаться с людьми, создавать хорошее впечатление. — Ты буквально один из самых популярных людей в школе, — фыркает Симон. — Потому что я привлекательный, — он говорит, и Симон разражается резким смехом, что его злит, — что? — Ничего, я просто думал, что ты должен быть скромным богатым мальчиком. Я не думал, что ты скажешь это так. — Я не это имел в виду. Это просто поверхностная причина, по которой люди хотят быть рядом со мной. Это и то, что я дружу с тобой, Фелис, с ними всеми, но у меня нет- Он не совсем понимает, что пытается сказать. У него нет этого. Этот фактор, который завлекает людей. Это специальность Симона. Всё, что ему нужно сделать, это улыбнуться, и люди мгновенно начнут с ним общаться. Он нравится всем, кроме Вилле, кажется, что абсолютно каждый знает его имя. — Неважно, — фыркает он, потому что не знает, как закончить фразу. Симон молчит необычно долгое время. — Ты прав, — наконец говорит он, что удивляет его, — я ничего не знаю о твоей жизни, и не знаю тебя по-настоящему. Я не должен просто предполагать, что всё идеально. Я знаю, что вещи не всегда такие, какими кажутся, — тогда Симон поворачивается к нему, всё ещё немного дрожа, — я надеюсь, что всё наладится с твоим братом Эриком… если это то, чего ты хочешь, в смысле. Это так удивительно слышать, как кто-то другой произносит имя его брата. Он не знает, что с этим делать и что делать с тем, насколько искренне звучат слова Симона. — Спасибо, — шепчет он, — эм, нам стоит пойти внутрь. Ты замерзаешь, — он говорит, поворачиваясь, чтобы встать, до того как Симон сможет сказать что-нибудь. Они снова ложатся в постель. Симон переворачивается и натягивает одеяло как можно выше, закрывая глаза. Вилле наблюдает, как его тело поднимается и опускается на вдохе и выдохе. В отличие от его постоянно энергичного образа, когда он бодрствует, он спит неподвижно. Внезапно он слышит слова Фелис в своей голове. Если кому-то и нужна защита, так это ему. Он переворачивается и смотрит в стену, слова повторяются в его голове снова и снова, пока он не засыпает. На следующее утро он отвозит Симона к нему домой, и Симон ничего не говорит, кроме быстрого «спасибо». Когда он возвращается домой и моет в раковине тарелку после печенья, его взгляд возвращается к ящику. Он сказал Симону имя своего брата. Он почти начал рассказывать о нём и мог бы сказать и больше, если бы не испугался снова запаниковать. Он не знает, что побуждает его сделать это, возможно, затянувшиеся эмоции прошлой ночи, но он выдвигает ящик. Письмо Эрика смотрит на него, знакомый почерк. Сожаление и облегчение бурлят в его желудке, и он захлопывает ящик. Он подходит к дивану и ложится. Кажется, что он только что сделал такую ​​мелочь, но всё же…