Constellations of Love

Симон Он не может сосредоточиться на работе. Он постоянно отвлекается. Настолько, что заваривает чай в кофейнике. Настолько, что спотыкается и разливает воду на футболку Агнес, хотя ему совершенно не жаль. Его чаевые демонстрируют насколько он отвлечён, потому что он не может избавиться от всей ерунды, что крутится у него в голове. И под ерундой он имеет в виду Вильгельма. Никто из них не обсуждал, что произошло той ночью на крыльце. Не то чтобы между ними что-то изменилось, и он до сих пор не понимает, почему Вилле так откровенно рассказывал ему о своих панических атаках, о том, как люди относились к нему из-за них, и, самое главное, насколько открыто он рассказывал о своём брате. Может это так влияет присутствие кого-то рядом во время панической атаки? Из плюсов, с фиктивными отношениями всё стало чуть проще. Со временем это стало своего рода второй натурой — притворяться, что он ему нравится, быстро чмокать его в губы или класть ноги на колени Вилле. Ему также нравится, что Вилле приносит продегустировать много разной выпечки, и все изделия невероятно вкусные. Поначалу он с недоверием относился к этому, но Вилле пообещал, что он делает это не из жалости и что ему просто нужен дегустатор новых рецептов, поскольку дома обычно никого не было, чтобы делать это. Пока его смена продолжается, он не может не думать о загадочном брате Вилле, который не приезжает в гости из-за него, и о том, что могло случиться настолько плохого, что всё сложилось именно так. Он также задаётся вопросом о панических атаках Вилле, почему они у него случаются, а затем задаётся вопросом, почему он вообще думает об этом. Когда он поворачивается, чтобы обслужить новый столик, он стонет. Это его тётя, миссис Диас. — Здравствуйте, — говорит он, пытаясь звучать дружелюбно, но у него ничего не получается. — Привет, Симон, — приветствует его мистер Холм, и, хотя он настороженно относится к своей тёте, мистер Холм ему всегда нравился. Он выглядит действительно хорошим учителем, который заботится о своих учениках. — Я не знала, что ты работаешь здесь, — говорит миссис Диас, — я пыталась прийти сюда примерно тысячу раз, но здесь всегда всё занято. Как Сара? — спрашивает она, — и твой отец? — Сара в порядке. У папы тоже всё хорошо. Какие напитки будете заказывать? — спрашивает он, пытаясь поддержать беседу. Как только они заказывают напитки, он как можно быстрее уходит прочь, пытаясь избежать дальнейших вопросов. Как будто он и без того не был достаточно отвлечён мыслями о Вилле всю смену, теперь он думает о миссис Диас, сидящей там, и о её вопросах. Теперь она знает его чёртово место работы. Он настолько отвлечён, что забывает крикнуть «дверь», и врезается в Агнес. Его тарелки шатаются, но он удерживает их, Агнес обнимает его, чтобы стабилизировать, её ладонь приземляется и остаётся там, где ей не следует быть. — Осторожно, — говорит она. Он кашляет, чтобы прочистить горящее горло, и чувствует лёгкую тошноту в животе, поэтому поворачивается, чтобы быстро уйти. Он делает около двух шагов, прежде чем снова чуть не врезается в кого-то, на этот раз это мистер Холм. — Извини, — говорит мистер Холм, когда они почти сталкиваются, но он смотрит за него, прямо на Агнес, сквозь окно кухонной двери. — Это моя вина, — сглатывает он, — ваша еда скоро будет готова. Он видит, как взгляд мистера Холма возвращается к нему, и выражение его лица становится напряжённым. — Это часто происходит? — Что? — спрашивает он со всей невинностью, на которую способен. Мистер Холм на мгновение колеблется, словно хочет сказать что-то ещё, но в итоге молчит и просто продолжает идти в уборную. Когда он проходит мимо стола миссис Диас, она говорит: — Симон, у тебя нет минутки, чтобы поздороваться? — Я занят, миссис Диас. — Тебе не обязательно называть меня так, когда мы не в школе. Мне просто любопытно, твой отец до сих пор- — Симме! — Раздаётся голос, и это голос Сары? Он поворачивается и видит её, медленно приближающуюся к нему. Он делает несколько шагов вперёд, чтобы быть ближе к ней. — Что ты здесь делаешь? Миссис Грин должна присматривать за тобой. — Она сказала, что одна из её подруг сломала ногу, поэтому ей пришлось везти её в больницу, — объясняет Сара с виноватым видом, хотя это не её вина, — поэтому она высадила меня, чтобы я осталась с тобой здесь. Извини. — Нет, нет, не волнуйся, всё в порядке, — только вот это не так. Каждый столик в этом ресторане занят, а в списке ожидания около миллиона человек. У него нет времени совмещать всю свою работу, миссис Диас и присматривать за Сарой. А потом это каким-то образом становится ещё хуже. — Сара! — зовёт миссис Диас, — я так давно тебя не видела! — Тётя Эйлин? — спрашивает Сара. — Мне нравится твой наряд. Фиолетовый мой любимый цвет. Позволь мне представить тебе кое-кого, это мой муж Карл. — Привет, — приветствует мистер Холм, который только что вернулся из ванной, — я понятия не имею, что происходит прямо сейчас, — усмехается он. — Карл, это моя племянница Сара. Так что там случилось с няней? Кто-то сломал ногу? Чёрт, чёрт, чёрт, он слишком перегружен прямо сейчас. Ему нужно забрать заказы у кухни и отнести их гостям, но прямо сейчас задаются вопросы не только ему, но и его сестре. Он чувствует, что его начинает тошнить. — Да, няне пришлось помочь подруге. — Значит, няня привезла Сару к тебе? — спрашивает миссис Диас. Чёрт, какое хорошее оправдание можно придумать этому? Она поверит ему, если он скажет, что его отец уехал из города в командировку или что-то в этом роде? Или… — Сара, ты можешь сесть с нами, если хочешь, — предлагает миссис Диас, когда он ничего не отвечает. Сара не может сесть с ними. Он думает, что Сара знает достаточно, чтобы не говорить слишком много, но, тем не менее, ей десять лет, и Сара не совсем хорошо врёт, это одна из вещей, которые ему в ней нравятся, но сейчас это не очень хорошо. Если они будут выведывать слишком много… Органы опеки. Эти два слова заставляют его скрывать дрожь. Он столько читал об этом, пытаясь найти какой-нибудь способ улучшить жизнь Сары, но в итоге он узнал слишком много ужасных историй, чтобы риск потерять её стоил того. — Прекрасно, — говорит он, приседая, чтобы обнять Сару, — если они спросят про папу, скажи, что у него всё хорошо и у нас всё в порядке, — шепчет он, надеясь, что этого будет достаточно. Он ненавидит говорить ей врать, но если поможет им остаться вместе, то оно того стоит. Он не может не волноваться всю оставшуюся смену, но он ничего не может с этим сделать. В конце концов они просят счёт и просят его включить ужин Сары туда. — Я заплачу за неё, не волнуйтесь. — Пожалуйста, я не видела её с тех пор, как она была совсем маленькой. Я так долго жила далеко, так что это меньшее, что я могу сделать. Мысль о том, что она заплатит, вызывает у него зуд, но, если он будет слишком сильно протестовать, это может выглядеть подозрительно, поэтому он просто благодарит её. Обычно, когда у него заканчивается смена, он звонит Андре, чтобы тот подвёз его. Но сегодня, к его ужасу, миссис Диас и мистер Холм всё это время были там, разговаривая с Сарой. В конце концов его смена заканчивается, и он идёт за Сарой. — Спасибо ещё раз, что составили ей компанию, — говорит он, пока Сара надевает куртку. — Конечно. Нам бы очень хотелось проводить больше времени с ней и с тобой, — предлагает миссис Диас, и он кивает, зная, что этого никогда не произойдёт. Это странно, впервые иметь семью, которая живёт поблизости, но также и страшно, потому что они всё ещё, по сути, незнакомцы. Незнакомцы, которые могут забрать у него всё, что он любит. Когда они уезжают на машине Андре, он поворачивается, чтобы посмотреть в окно и видит миссис Диас. Она хмурится. Вильгельм Вокруг него вихрь звуков из шума больницы. Воздух вырывается из его лёгких, и после каждого зловещего сигнала пульс замирает. Стены вокруг него болезненно белые. Эрик едва дышит. Он не знает, что делать, как остановить это… Когда он просыпается от кошмара, он лежит весь в поту, имя Эрика криком вырывается из его лёгких, его дыхание прерывистое. Он слышит, как открывается дверь и приближаются шаги отца. — Эй, всё хорошо. Ты в порядке… Я уже несколько месяцев не слышал, чтобы ты так кричал во сне. Что-то случилось? — Я посмотрел на письмо, — выдыхает он. — Оу, — говорит его отец, замирая на секунду. — Извини, что разбудил, я- — Я не спал, не волнуйся. Я только что вернулся домой… — воцаряется тишина на слишком долгое время, и он знает, что собирается сказать его отец, — если тебе так больно смотреть на письмо или думать о нём, может стоит записаться на приём к психотерапевту? Ты давно его не посещал. — Нет, у меня всё хорошо. Я больше не хочу разговаривать, — говорит он, отворачиваясь лицом к стене. — Но это может помочь. Я знаю, что это тяжело, но- — Просто оставь меня в покое! — огрызается он, ненавидя, что его голос ломается. Конечно, он делает это, чёрт возьми. Конечно, именно в этот момент, когда его отец дома и на самом деле рядом, он отталкивает его, даже если тот просто хочет помочь. Он идиот, он эгоист и- — Знаешь, Эрик очень скучает по тебе. Он всегда спрашивает о тебе. Он бы тоже хотел, чтобы ты обратился за помощью, — говорит его отец, прежде чем выйти из комнаты и закрыть дверь. Ему стоит извиниться, но он не может говорить. Он чувствует, что его дыхание учащается, поэтому достаёт телефон, чтобы отвлечься. Да, ему, наверное, сейчас стоит послушать голосовые сообщения от мамы. В конечном итоге они именно такие, какие он и ожидал: она рассказывает ему о погоде и предлагает приехать в гости, спрашивает о школе и ничего толком не говорит. По крайней мере, ничего важного. Всё это кажется таким глупым. Вот у него среди ночи случается паническая атака из-за брата, из-за того, что случилось, и ему надо в какой-то момент притвориться и перезвонить и просто поговорить о погоде? Он встаёт, потому что чувствует, как хаос нарастает в его груди и, возможно, он прекратится, если он начнёт двигаться. Он убирает вещи со стула, которые давно хотел сложить в шкаф, но это не помогает. Он пытается пробежаться по списку изделий, которые может испечь на выходных, чтобы занять себя, пока его отец поедет к Эрику навестить его. Он может- Знаешь, Эрик очень скучает по тебе. Это не работает. Ему кажется, будто что-то застряло в горле. Ему нужно лечь обратно. Простыни под ним слишком липкие. Он потеет, его трясёт, он раздавлен тяжестью собственного разума. Он напуган. Он не может дышать. Ему кажется, что он умирает. Возможно, так всё и должно произойти. Это никогда не прекратится. Это никогда- — Эм, привет? Чопорный Принц? Что тебе надо? Из его пальцев исходит голос, голос Симона. Когда он взял телефон? Когда он позвонил Симону? Ему кажется, что телефон весит тонну в его уставшей и трясущейся руке, но он сжимает его и прижимает к уху. — Ты не спишь? — говорит он, его голос звучит настолько тихо, что он не уверен, услышал ли его Симон. — Возможно. Это звонок для секса по телефону? Он пугается собственного смеха, облако тумана, которое давит его, начинает казаться менее тяжёлым и страшным. — Почему ты не спишь? Сейчас полвторого ночи. — Заканчиваю домашнее задание, — Симон звучит устало, — почему ты не спишь? Почему ты позвонил так поздно? — Эм, — он не может придумать хорошего оправдания, его разум кажется наполненным свинцом. Всё жужжит. Он слышит так много жужжания в голове, — чтобы мы могли ещё раз обсудить план на завтра. Я заеду за тобой в одиннадцать, чтобы отвезти на соревнования по верховой езде, да? Наступает пауза, а затем, когда Симон говорит, тон его голоса меняется. Он мягче. Он более стабилен. — Да, я ещё раз проговорю все этапы. Просто сосредоточься на моём голосе, вот и всё. Симон знает. Он понял это просто по тому, как он говорит. — Андре хочет увидеть Сару на её первых соревнованиях по верховой езде, потому что они разрешили ей участвовать в этих. Мы решили, что было бы хорошо, если бы ты тоже пришёл, — начинает Симон. Вилле чувствует, как напряжение в груди слегка ослабевает. — Потом мы сделаем милые фотографии вместе и отправим их в общий чат, чтобы все, а особенно Фелис, знали, что мы проводим время вместе. Ты помнишь эту часть плана? — спрашивает Симон, и они оба знают, что на самом деле он спрашивает не это. Он проверяет, понимает ли Вилле, что он говорит. — Да, — выдыхает он, и Симон продолжает тем же обнадёживающим голосом, каким он говорил на крыльце Андре. — Я кладу голову тебе на плечо, и ты целуешь меня в макушку… Его дыхание постепенно перестаёт хрипеть в лёгких, глаза становятся тяжелее, а из тела будто выжали последнюю каплю энергии. Он засыпает под голос Симона. Симон — Эй, идиот, — говорит он после недолгой тишины. Нет ответа, — придурок. Чопорный Принц. Ты здесь? Он знает, что нет. По ровному дыханию на другом конце линии он может сказать, что Вилле заснул. Он не совсем понимает, что только что произошло. В одну минуту он делал домашнюю работу, а в следующую ему позвонил Вилле. Когда он ответил в этот странный час, он предположил, что Вилле только что вспомнил что-то из того, что сделал Симон, поэтому он был раздражён и звонил, чтобы накричать на него, но вместо этого было… это. Он не понимает почему Вилле не позвонил Фелис или родителям, если у него была такая сильная паническая атака. Почему он не позвонил кому-нибудь другому, кому-нибудь, кто не он. Почему ему? Он чувствует странное ощущение в животе, но это, вероятно, просто из-за того, что он съел на ужин. Он не собирался проводить ещё одну ночь, склонившись над учебниками за кухонным столом, но именно так он и засыпает под странно успокаивающее ощущение ритмичного дыхания Вилле. Вильгельм В доме у Симона холодно, но бешеная энергия Симона и Сары добавляет тепла. Он стоит в прихожей, пока Симон порхает вокруг, проверяя, взяла ли Сара всё, что нужно. — Ты положила шлем? — Да. — Перчатки? — Да. — А ботинки? — Да. — А- Вилле? — Симон наконец замечает, что он стоит там, — что ты здесь делаешь? Ты должен был ждать на улице. — Да, но, — он пожимает плечами, не зная, что ещё сказать. Он знает, что на него накричат за это. Да, но я не знал, нужна ли тебе помощь в чём-нибудь. Когда они садятся в машину, он замечает, что волосы Сары заплетены в аккуратную французскую косу. Он не может не задаться вопросом, заплёл ли её Симон. — Спасибо, что подвозишь, — говорит Симон слишком тихо, чтобы Сара могла услышать, — даже если это просто для нашего спектакля. Он никогда не видел, чтобы кто-то так внимательно следил за чем-то, как Симон следил за Сарой, когда наступила её очередь на соревнованиях, он наблюдал, как его практически трясло от предвкушения и волнения. Когда наступает очередь других наездников, начинает моросить дождь, воздух становится холоднее. Он видит, как Андре натягивает капюшон, и Симон делает то же самое, хотя его куртка выглядит не очень надёжной. Она выглядит очень тонкой. Его мнение подтверждается дрожанием Симона, хотя он всё ещё смотрит вперёд, наблюдая за другими наездниками. — Держи, — говорит он, снимая куртку и протягивая её Симону. — Зачем? — спрашивает Симон, хмурясь. Потому что Симону холодно. Он знает, что Симону это не понравится, поэтому наклоняет голову в сторону Андре. — Потому что давать парню свою куртку — это очень типичное действие для пары. — Но ты замёрзнешь. — Я не замёрзну. Симон на мгновение колеблется, прежде чем протянуть руку, чтобы взять её и надеть. Она слишком велика для него, что позволяет Симону легко в неё завернуться. — Господи, как ты вообще до сих пор жив, — говорит Симон, — внутри неё будто двести градусов. Не удивительно, что тебе не холодно. И не может ли Симон просто принять что-либо, не комментируя это? Но он, наблюдая, как Симон глубже зарывается в куртку и обхватывает себя руками, не может заставить себя прокомментировать это. — Подождите, я должен отправить маме фотографию этого. Вы, ребята, такие милые. Давай, Вильгельм, подвинься ближе к нему, — говорит Андре. — Я ударю тебя по лицу, — смеётся Симон. — Конечно. Только ударь меня после того, как я отправлю это маме. Она ждала, когда вы начнёте встречаться, наверное, дольше, чем я. Ещё несколько месяцев. Просто несколько месяцев, и после весь этот надоедливый бред закончится. В течение соревнований, он не может не думать о том, как он пробовал заниматься верховой ездой, когда был моложе. Его терапевт посоветовал ему ходить на занятия, которые ему интересны, поэтому он попробовал одно, затем другое, а затем, в конце концов, верховую езду, потому что считал лошадей крутыми. Какое-то время ему это действительно нравилось, и Эрик приходил посмотреть на него и поддержать. Чем больше Эрик навещал его, тем меньше он был сосредоточен и тем хуже он выступал. В конце концов Эрик перестал приходить. У него начало превосходно это получаться, но затем он ушёл. Он вырывается из своей задумчивости, когда соревнования подходит к концу: Сара заняла второе место. Она подбегает к ним с восторженной улыбкой на лице. — Поздравляю, Сара! — сияет Симон. Он буквально светится, — ты прекрасно справилась! — Спасибо, — она скромно улыбается. Она выглядит так, будто хочет сказать что-то ещё, — эм, все девочки сейчас пойдут на каток, и я хотела спросить… можем ли мы тоже пойти? Он видит, как сияние Симона немного тускнеет, мальчик вытаскивает свой кошелёк и роется в нём, его брови нахмурены. — Да, конечно, — говорит Симон, — мы можем пойти. — Ура! Я так рада! — вскрикивает Сара, а затем убегает к толпе девушек, вероятно, говоря им, что она идёт. — Извини, это было не по плану, — говорит Симон, подходя к нему, пока они идут к своим машинам. Андре и Сара убежали вперёд, а он и Симон следуют позади них, — просто Сара на самом деле никогда… Это как бы первый раз, когда компания приглашает её куда-то. Я не мог сказать «нет». — Всё в порядке, — говорит он, едва услышав, что сказал Симон. Он всё ещё отвлечён воспоминаниями о верховой езде, о присутствии Эрика, о… — Что с тобой? — Что? — отвечает он, теперь замечая, как Симон изучает его, всё ещё полностью закутанный в куртку. — Просто, — пожимает плечами Симон, — ты ведёшь себя как-то тревожно? И почему, став свидетелем пары панических атак и узнав немного о нём, Симон может видеть его насквозь. Это заставляет его извиваться. Ему не нравится, что Симон может вот так легко его читать. — Я… — он знает, что если соврёт, Симон узнает, и, вероятно, просто разозлится, поэтому ему приходится говорить правду, даже если это сложнее, — наверное, я просто вспоминал времена, когда занимался верховой ездой. Эм, мой брат иногда приходил смотреть на меня, но потом перестал. После тренировок он покупал мне сладкие вафли, хотя моя мама это ненавидела, — он понимает, что улыбается воспоминанию, — неважно. — Почему неважно? — спрашивает Симон, — ты всегда просто перестаёшь говорить, когда речь заходит про него. И почему он должен задавать столько дурацких вопросов? — Неважно, потому что я так сказал, — огрызается он, — просто забудь это. — Извини, — тихо говорит Симон, и ему хотелось бы, чтобы Симон просто ответил одной из своих обычных грубых фраз, чтобы ему не пришлось чувствовать себя виноватым за свою реакцию, но он этого не говорит. Его живот неприятно скручивается. — Нам нужно распланировать, — говорит он, меняя тему, — как мы будем вести себя там? — Я сделаю всё, что делают парочки и всё, что ты захочешь, главное, чтобы это не требовало моего присутствия на льду. — Что? Ты не будешь кататься на коньках? — Выйти на лёд с двумя лезвиями на ногах? Абсолютно точно нет, — фыркает Симон. — Ты никогда не катался на коньках? — Нет? И я не хочу пробовать. По-моему, это худшая идея, которая только может прийти в голову. — Это весело, Симон. Не обязательно относиться ко всему так драматично. — Я не драматичен. Я рассуждаю рационально и логично. Этот бред звучит как что-то безумное, и я не буду делать этого. — Как тогда, чёрт возьми, мы будем выглядеть влюблённо во время катания на коньках, если ты не будешь кататься? — он кричит шёпотом, потому что они всё ещё прямо за Андре. — Я. Не. Буду. Этого. Делать. Симон Фелис уже приехала на каток, Андре сказал ей, что они уже едут, а она живёт совсем рядом. Он видит, как они вдвоём разговаривают с Сарой, прежде чем она идёт к нему, и он знает, что его ждёт. — Симме, — говорит она, глядя на него своими тёмно-карими глазами, перед которыми, как она знает, он не может устоять, — пожалуйста, пойдём вместе кататься на коньках? Пожалуйста? — Я… — начинает он, потому что правда не хочет. Очень не хочет. Но он знает, что никогда не может противостоять просьбам сестры, и Андре и Фелис тоже это знают, именно поэтому они и втянули её в это, — ладно, — говорит он, и она улыбается. Он наблюдает за тем, как Сара каким-то образом катается как профессионал, быстро освоившись, и общается с компанией девочек. Он улыбается, видя её в такой компании. — Всё готово, — говорит Фелис с ухмылкой, когда заканчивает завязывать ему шнурки. — Я умру, — он говорит ей, и она смеётся. — С тобой всё будет в порядке, Симон. Пойдём. Она и Андре ведут его на лёд, он балансирует, опираясь на их руки. Они катаются вместе какое-то время, он всё ещё сильно шатается, хотя его держат с обеих сторон. Он до сих пор ненавидит мысль о том, что он находится на чёртовом льду с буквально лезвиями на ногах. — Готов? — он слышит, как Андре спрашивает. — Что? Нет? А потом они одновременно отпускают его, направляя вперёд. Он продолжает ехать, потому что на пути нет абсолютно никаких препятствий, которые могли бы остановить его, и он не знает, как тормозить. Он даже не знает, как вообще балансировать самостоятельно. Он чувствует, что начинает наклоняться вперёд, а его ноги уезжают назад. Внезапно он летит вниз, и вот-вот упадёт лицом на лёд. А потом резко этого не происходит. Вилле хватает его, прижимая к своей груди и стабилизируя, прежде чем он может удариться об лёд. — Ой. Блин, спасибо, — он вздыхает с облегчением, прежде чем осознаёт, насколько близко он находится к Вилле. — Я вижу, что обучение Симона катанию на коньках проходит хорошо, — Андре поддразнивает Вилле, — могу поспорить, тебе нравится, когда он так прижимается к тебе. — Я… — начинает Вилле, а затем поворачивается к нему. Они встречаются взглядами, и Вилле приподнимает пальцем его подбородок. Он сделает это? Они сделают это? Вилле целует его, и он чувствует, как язык Вилле просовывается между его губ, заставляя его пискнуть. Он не был готов к этому! Он чувствует, как это действие посылает трепещущее тепло по всему телу, несмотря на холод льда вокруг них. — Веселитесь, любовнички! — кричит Андре, уезжая с Фелис, держа её за руку. — Что это, блять, было? — он шипит сразу же, как только эти двое находятся слишком далеко, чтобы их можно было услышать. — Что? — спрашивает Вилле. — Поцелуй? Мы не планировали этого! — Извини, — говорит Вилле, и он выглядит так, будто правда имеет это в виду, — мы просто вроде как встретились взглядами, а они смотрели на нас. Я подумал, что ты думаешь о том же самом, что это будет хорошо для нашего плана. — Я так не думал, — фыркает он, хотя в этот момент чувствует себя немного неловко из-за того, что он злится. Именно он с утра слишком давил на Вилле из-за его брата, хотя тот явно не хотел об этом говорить. Он тяжело вздыхает, — ладно, слушай. Я останусь на льду, если ты пообещаешь не дать мне упасть. — Правда? — спрашивает Вилле. — Правда, — отвечает он, и он рад, что сказал это не потому, что ему снова хочется заниматься этим ужасным занятием, а потому, что это как-то помогло снять странное напряжение. — Хорошо, обещаю, — соглашается Вилле, подкатываясь и беря обе руки Симона в свои, медленно начиная ехать назад. — Откуда ты знаешь, как это делать? — спрашивает он. — Раньше я играл в хоккей, — отвечает Вилле. — Есть ли какой-нибудь вид спорта, которым ты не занимался? — фыркает он. — Хм… эм, водное поло? — говорит Вилле, и Симон не может не посмеяться над таким внезапным ответом. — Слушай, — говорит он, как только чувствует, что, возможно, он всё-таки не умрёт, балансируя на льду на этих крошечных оружиях, — прости, что пытался вынудить тебя говорить об Эрике. Ты сказал, что сказал, и я не должен был настаивать. — Всё в порядке, — вздыхает Вилле, — Я просто чувствую себя… не знаю, как-то странно, когда думаю о нём? Как будто я просто не чувствую себя собой. Мне не следовало злиться на тебя… и прости, что поцеловал тебя, когда ты не был готов. Это тоже было не круто. — Всё в порядке, это было, эм, хорошо, — выпаливает он, прежде чем успевает остановить себя. Это не то, что он хотел сказать. Он имел в виду это как подтверждение, принятие извинений Вилле. Это не должно было звучать так. — Хорошо? — фыркает Вилле, на его лице заметна ухмылка, — тогда я должен чаще использовать язык. — Я вырву его из твоего отвратительного рта, — огрызается он. — Нам всё ещё надо больше практики, — говорит Вилле, игнорируя его комментарий, — то, что у меня есть опыт в поцелуях, не означает, что я могу прикрывать нас вечно. Ты всё ещё выглядишь как любитель. — Спасибо, — он закатывает глаза. Несмотря на то, насколько он раздражает, Вилле сдерживает своё обещание. Он не даёт ему упасть. Вильгельм — Мне не нравится. Мне ничего не нравится. Мои ноги болят. Они буквально сломаны, — скулит Симон, и Вилле не может не засмеяться, развязывая коньки Симона. — Почему ты всегда такой драматичный? — Это неправда, — Симон скулит ещё сильнее, — не могу поверить, что ты заставил меня остаться там. — Ты предложил! — Потому что нам нужно это для этого глупого плана. Мои колени тоже сломаны. Он массирует большими пальцами лодыжку Симона. Справедливости ради, кожа там действительно немного опухла, но он явно переигрывает. Они в порядке. — Ну, ты, наверное, сломал мне все пальцы из-за того, как крепко держался за них, — парирует он, и Симон, очень по-взрослому, показывает ему язык. — Ну, извини, что в первый раз я не очень хорошо балансировал на кинжалах на льду, — вздыхает Симон, относя коньки обратно на стойку. Наблюдая за тем, как Симон уходит, он размышляет об их «спектакле». В целом они справились довольно неплохо, и это определённо ещё один хороший шаг, чтобы убедить Андре и Фелис в их фиктивных отношениях. — Привет, — говорит он Саре, видя, как она приближается к нему. — Привет, — говорит она, и у неё такое же выражение лица, как и у Симона, когда он хочет сказать больше, но сдерживается, — ты влюблён в Симона? — спрашивает она, и он чуть не задыхается. Ответ — нет, но он не может сказать ей правду, что-то вроде «нет, твой брат действует мне на нервы». Он также не хочет врать и говорить «да» и давать ей ложную надежду, когда они собираются скоро притвориться, что расстаются. — Давай дадим этому ещё немного времени, — отвечает он. — Хорошо, — кивает она, выглядя довольной ответом. То, что она говорит дальше, удивляет его, учитывая, что она десятилетняя девочка, — к Симону нужно просто привыкнуть. Только не отказывайся от него? — Хорошо, — выдыхает он, потому что как он может ответить что-то другое на это?        К нему подходят Фелис и Андре, а сразу за ними следует Симон. Сара идёт к своей компании друзей, и они все направляются к парковке, стайка молодых девушек бурно сплетничает, прежде чем они наконец расстаются и уходят со своими семьями. — Вилле, cariño, — говорит Симон, его тон звучит чрезмерно сладко. Это отвратительно, и он знает, что Симон собирается сказать. Знает, что Симон попросит, потому что он не может отказать, поскольку они с Андре и Фелис, — мои ноги сломаны, понеси меня? — Ладно, — говорит он, поднимая Симона и закидывая его на плечо. — Не так, мудак! Я имел в виду на спине или как принцессу! — он слышит, как Андре хихикает рядом с ним, — поставь меня на землю, ублюдок! — Это не очень хорошее слово, чтобы говорить его в присутствии сестры, — ругает он. — Он говорил вещи намного хуже, — пожимает плечами Сара с весельем на лице. Он не знает, что такого в этой девушке, но она ему нравится, даже если она родственница этого идиота, которого он несёт. Он ставит протестующего Симона на землю, и они прощаются с Андре и Фелис, прежде чем разойтись. Когда они направляются к машине, он совершает ошибку, взглянув на Симона, который идёт как-то медленно, и этот идиот выглядит так, будто ему действительно больно. Он вздыхает: — Запрыгивай. — Правда? — Да, — он закатывает глаза, приседая, чтобы Симон мог запрыгнуть ему на спину, и хватая Симона за бёдра руками. Он чувствует, как Симон кладёт подбородок ему на плечо, и он понимает, что мальчик устал намного сильнее, чем кажется. — Я думал, ты привык к физическим нагрузкам, учитывая, что ты бегаешь по ресторану всю ночь напролёт каждый день. Симон вздыхает, его дыхание опаляет его ухо. Он чувствует на своей шее капюшон куртки Симона, точнее, его куртки. Его дыхание тихое и спокойное. Ему интересно, как бы оно звучало учащённым и поверхностным. Что. Это. Блять. Было? — Адреналин, — отвечает Симон, — и я не работаю официантом на коньках. Он ничего не отвечает, потому что слишком занят попытками увести свой мозг подальше из того странного места, куда зашли его мысли. Примерно через десять минут двадцатиминутной езды никто ничего толком не сказал, поэтому он спрашивает: — У вас всё хорошо сзади? — Сара тут же шикает на него, — что? — он начинает спрашивать, но затем видит Симона, сгорбившегося на сиденье, его голова прислонилась к окну, глаза закрыты, рот слегка приоткрыт. — Он вообще спит хоть иногда? — он тихо спрашивает, и Сара выглядит так, будто не знает, можно ли ей ответить на этот вопрос или нет. — Эм. Я не знаю, — говорит она, — каждый раз, когда я просыпаюсь, он на кухне делает домашнее задание, моет посуду, готовит мне обед, что угодно. Я пытаюсь помочь, но… — Но он расстраивается, — догадывается он, и Сара кивает. Они подъезжают к дому Симона, и Сара выпрыгивает из машины, берёт свои вещи и заходит внутрь. Симон немного шевелится, но продолжает спать, больше не двигаясь. Он не знает, что делать. Ударит ли его Симон, если он разбудит его? Расскажет ли он ему ещё один факт о космосе? Это странно, но он немного надеется на это. Однако на самом деле ему не хочется его будить, особенно после того, что только что сказала Сара. С тяжёлым вздохом он открывает дверь, обходит капот машины и открывает пассажирскую дверь, отстёгивает Симона и, как можно осторожнее, поднимает его, закрывая дверь машины ногой. — Чт- что ты делаешь? — Симон моргает и открывает затуманенные глаза. — Я несу тебя как принцессу, как ты и хотел, идиот, — говорит он, поднимаясь по ступенькам крыльца. — Хм? — спрашивает Симон, но его глаза снова закрываются. Когда он заходит в дом, первое, что он замечает — это мужчина, сидящий в гостиной Симона. Он замирает, его сердцебиение учащается. Лицо мужчины кажется каким-то опухшим, пронизанным покраснениями. Мужчина наконец замечает его и поворачивается, чтобы осмотреть его. Именно в этот момент он замечает глаза мужчины: они практически… пустые. Это жутко. Он готов начать объяснять, кто он и почему он несёт его отключившегося сына, но взгляд отца Симона просто возвращается к телевизору, будто Вилле там никогда и не было. Он идёт по коридору, сразу же желая увеличить дистанцию между собой и этим мужчиной. Он не задаётся вопросом об этом. Не прямо сейчас. Он опускает Симона на матрас, беря одеяло, не позволяя своим мыслям уходить куда-то в сторону. Он натягивает одеяло до подбородка Симона, замечая, что из-за трещины в окне Симона в комнате становится довольно прохладно. Симон выглядит по-другому: весь закутанный, спокойно дышащий. На секунду он думает, стоит ли ему остаться, подождать, чтобы убедиться, что всё в порядке, но потом он понимает, насколько эта мысль глупая. Это не его ответственность. — Ты и правда принц, — сонно бормочет Симон, — Чопорный Принц, который отнёс меня в мою комнату. — Неважно, — говорит он, вставая. Симон хватает его за запястье, тянет на себя так, что он чуть не падает на Симона. Симон тянет его вниз, вызывая шок, когда Симон прижимается губами к его губам, электричество наполняет его вены. Симон кусает его за губу настолько сильно, что он удивлённо вскрикивает. Что? Что только что произошло? — Месть, — бормочет Симон, — за то, что ты сделал на катке. Он смеется над шоком Вилле, таким же, как и у Симона, когда он поцеловал его, когда тот этого не ожидал. Он ждёт секунду, чтобы встать, потому что боится, что, если он сделает это сразу же, он может упасть. Этот маленький придурок. — Спасибо, что подвёз нас, я заплачу тебе за бензин на следующей неделе. — Тебе не нужно- Симон перебивает его: — Нам нужно также распланировать следующую неделю, мы не- Теперь его очередь прервать Симона: — Всё в порядке, просто иди спать. Я могу встретиться с тобой после работы, чтобы распланировать всё? — Завтра в полдевятого? — предлагает Симон. — Это свидание. — Нет. Всю дорогу домой он не может выбросить из головы звук дразнящего смеха Симона. Симон Они вернулись. Никакие слова не смогут передать тот ужас, который испытывает Симон, когда подходит к своему последнему столику на сегодня. Миссис Диас улыбается ему, и он говорит: — Пожалуйста, уходите. Она фыркает. Миссис Диас одета в мешковатую толстовку и леггинсы, она излучает эту непринужденно-крутую ауру, из-за которой трудно поверить, что она не просто ещё одна студентка колледжа. Мысли Симона блуждают, он размышляет, так ли выглядела его мама в тридцать три года. На самом деле, нет никаких старых фотографий, где она была бы этого возраста. Его поиски информации о ней закончились на телескопе. Мистер Холм, всегда вежливый, говорит: — Симон, нам очень понравилось, как ты обслужил нас, и еда была очень вкусная, поэтому мы решили вернуться! Конечно. Вероятно, они пришли шпионить после того, как Сара приехала в ресторан в пятницу. К счастью для него, это его последний стол, поэтому он может сосредоточиться на дополнительной работе, а не разбираться с ними. Скрестив пальцы, он надеется, что они уберутся до того, как приедет Вилле с Сарой. Ранее Вилле написал, что заберет её по дороге, и, несмотря на то что обычно он говорит «нет», сегодня, возможно, именно тот вечер, когда можно дать миссис Грин отдохнуть. Сара может поесть здесь, сделать домашнее задание или почитать, пока они с Вилле продумывают дальнейшие действия. Таков план. — Какие напитки будете заказывать? — спрашивает Симон. — Я буду напиток для взрослых, — миссис Диас грозит пальцем, — не рассказывай одноклассникам, что миссис Диас пьёт. — Все знают, что учителя веселятся по выходным, — отвечает Симон. — Что? — Мне бурбон и имбирный эль, водка и коктейль с клюквой и лаймом для Эйлин, — заказывает мистер Холм, улыбаясь. Миссис Диас бросает на него взгляд, убирает волосы с лица и внезапно становится так похожа на Сару. Вернувшись к реальности, Симон направляется на кухню, чтобы внести заказ с помощью карточки Агнес. Особенно осторожно, потому что Агнес в последнее время стала чрезмерно тактильной. По дороге его даже предупредил коллега об этом. Она пыталась подойти поближе, изо рта несло отвратительно знакомым запахом заплесневелой гауды. Он приносит напитки их столику и открывает блокнот: — Какие блюда будете зак- — Эти напитки великолепны, — наклоняется миссис Диас, — у тебя есть какие-нибудь любимые алкогольные напитки? — Нет, — отвечает он, хотя, по его мнению, чем слаще, тем лучше. Она внимательно изучает меню: — Что насчёт твоего отца? Любит то же? Он чувствует, как его тело напрягается. Она не спрашивает о любимом напитке его отца, она спрашивает, пьёт ли он. Откуда она об этом знает? Она пыталась что-то накопать? Она чересчур волнуется? Единственный путь, к которому это ведёт, — это прямо в органы опеки. Он не может себе этого позволить. Ему скоро исполнится восемнадцать, он вот-вот станет взрослым и построит лучшую жизнь для своей сестры. Он играет в кошки-мышки с миссис Диас с тех пор, как она переехала сюда в начале этого учебного года, и теперь только потому, что она видит его чаще, она думает, что может начать тянуть за нити всего, что он тщательно сплетает? Ложь не его сильная сторона. Чем больше он старается, тем очевиднее он становится. Но он нужен сестре, поэтому он делает самое лучшее невозмутимое лицо и говорит: — Он не пьёт, поэтому я не знаю. Миссис Диас кладёт меню на стол, её выражение лица загадочно. Мистер Холм тоже изучает его, и это даже хуже. Он эксперт по вопросам семьи и тревожных сигналов, поэтому не убедить его ещё хуже. Как только они делают заказ, он убегает обратно, стуча по экрану, вбивая их еду в систему. Намереваясь избежать разговора, он выполняет все второстепенные дела в ресторане, которые только может придумать. Он не может дать им возможность загнать себя в угол. Но вот еда готова, и, если он не принесёт её сам, мисс Диас поймёт, что он пытается от них спрятаться. Его сердце колотится, когда он несёт блюда. — Ваши блюда, — говорит он, ставя еду на стол, — что-нибудь ещё? Миссис Диас ковыряет в своей лапше: — Мне просто интересно, сколько часов в неделю ты работаешь? — Я работаю неполный рабочий день, — говорит он слегка слишком быстро. Они обмениваются взглядами. — Эта менеджер… — миссис Диас тыкает в лапшу, внимательно её рассматривая, — она довольно дружелюбна со своими работниками. Тяжело сглотнув, Симон вспоминает, как мимо проходил мистер Холм, когда Агнес «помогла» не дать ему упасть самым худшим способом. Рассказал ли он это жене, или Агнес выставляла напоказ перед гостями своё «дружелюбие»? Она уже делала это раньше. — Она приятная, — говорит он, — у меня нет к ней претензий. Обычное спокойное выражение лица мистера Холма сменяется нахмуренными бровями и строгим взглядом. — Где твоя сестра? Она снова дома вместе с няней? — спрашивает миссис Диас. Да. — Папа с ней дома, — он слышит, как его голос надламывается, и понимает, что ему нужно уходить, прежде чем он расскажет ещё больше. Отступая, он тут же натыкается на кого-то, кто идёт сзади. — Симон! У нас сегодня семья здесь? Как мило. Это Агнес. Блять. — Здравствуйте, — мило говорит миссис Диас, протягивая руку, — я Эйлин, его тётя. — Ну, конечно! Вы так похожи, я знала, что вы должно быть родственники, — Агнес зачёсывает его волосы назад, и он старается не съёжиться от ощущения её пальцев в своих кудрях. Улыбка миссис Диас исчезает. Настроение мистера Холма ухудшается, — ваш племянник один из моих лучших работников. Это видно по его чаевым! Или может быть, дело в его красивом личике? Она двигает рукой, чтобы обнять его за талию. Прямо при них. Никаких колебаний. — Достаточно. Голос мистера Холма пронизан ядом. Враждебность искажает его лицо. Рука Агнес замирает в нескольких сантиметрах от Симона. — Извините меня, сэр? — напряжённо спрашивает она. — Вы думаете, что это нормально трогать своих работников вот так? — спрашивает он, и, хотя он говорит тихо, его голос гремит. Они уже привлекают взгляды от других столиков, — больше не трогайте Симона. — Что…? — ноздри Агнес раздуваются, — как вы смеете…? Вы хотите сказать, что я…? Это смешно! — Не притворяйтесь, будто вы не знаете, что делаете, — восклицает мистер Холм громче, и миссис Диас тянется через стол, чтобы положить ладонь на ладонь мужа. — Карл, — говорит она мягким голосом, но на лице Агнес появляется острый взгляд. Агнес отступает, тяжело дыша. За столами вокруг них царит тишина. — Симон, — бормочет Агнес, — рассчитайся с Джез и иди домой. Она врывается на кухню. Чем дальше она уходит, тем менее заряженным кажется воздух и тем более затуманенным становится его разум. Он чувствует, как его руки начинают дрожать от ярости. — Что вы наделали? Взгляд миссис Диас смягчается: — Мы просто пытались помочь- — Это не помощь! — он задыхается, — вероятно, меня только что уволили из-за вас! Я прекрасно справлялся сам и без вас! — Справлялся сам с чем? Он практически убегает, хватая куртку и бросаясь к двери. Он даже не может вспомнить про свои чаевые. Он выбегает за дверь. Он проносится мимо каких-то машин, прежде чем чуть не сталкивается с кем-то. С ним. Потому что, конечно же, грёбанный Вилле, как обычно рано. Ему всегда нужно приходить чертовски рано. — Симон? Что? Ты уходишь? — Я не знаю! Я- почему ты- Он не понимает, что говорит. Его глаза будто горят, а в голове кружится туман. Ему хочется закричать, ударить что-нибудь и накричать на кого-нибудь. Ему хочется накричать на него. — Ты в порядке? — Просто заткнись. Хватит. Хватит, пожалуйста, — задыхается он, Симон просто хочет сказать это, чтобы Вилле заткнулся, но это звучит как крик, его слова истекают ядом. А потом яд сменяется слезами, и он не может их остановить. Почему Вилле должен быть здесь, чтобы стать свидетелем этого? Почему он не может быть где-то ещё? Почему он сейчас выглядит таким надёжным? Он не знает, почему он это делает. Может быть, потому что всё внутри него кружится, и он может упасть лицом вниз на тротуар, если не облокотится на что-нибудь, но он бросается в Вилле с такой силой, что Вилле немного шатается, прежде чем поймать его. — Всё в порядке, всё в порядке, — тихо повторяет Вилле, его руки обнимают Симона за поясницу. — Это не, ты не понимаешь. Это не это не это не- Рыдания сотрясают его тело, и он не может дышать. Он пытается объяснить, что произошло. Объяснить, чтобы Вилле понял, что он не сумасшедший, но единственные слова, которые он может сказать, — это единственные слова, которые в его мыслях. — Я скучаю по маме. Вилле, пожалуйста, я скучаю по ней. Пожалуйста, — он глотает слишком много воздуха и чувствует слабость, — я скучаю по маме, я скучаю по маме, пожалуйста, мне просто, мне нужна она. Вилле. Вилле обнимает его крепче. Зачем? Чтобы он дожил до следующего представления в их фиктивных отношениях? Наверное, это так. Нет другой причины. — Ты должен дышать, Симон. Давай, вдох через нос, выдох через рот. Делай это со мной. Он пытается повторить дыхание Вилле, но у него не получается. Он хочет быть в поле, с пирожными с посыпкой сверху, со своей мамой. Если бы только она была- Он слышит, как открывается дверь машины, а затем голос Сары: — С ним всё в порядке? Блять, ему нужно остановиться. Сара не может увидеть его таким, она не может- — Симону просто нужна минутка. Он в порядке, я обещаю, — говорит Вилле, потому что он не может, — хочешь посидеть несколько минут в машине, а потом мы сможем пойти поесть? Он слышит, как закрывается дверь машины. О чёрт, еда. Вилле прав, они должны были поесть в ресторане. Сара ещё не ела ничего на ужин. — Мы не можем там поесть, мы… Его тело чувствует себя очень-очень усталым, как будто он существует в какой-то странной промежуточной вселенной вне самого себя. Вилле заправляет его локон за ухо, и это прикосновение возвращает его в себя. Он здесь, на парковке. Он… — Там дальше по улице есть ресторан быстрого питания, у них есть макароны с сыром для Сары, — говорит Вилле. У них есть макароны с сыром для Сары. У них… Он… Он отстраняется и поднимает глаза, наконец, впервые за всю ночь сосредоточив взгляд на лице Вилле. Почему это одно предложение меняет всё? Его ноги кажутся более крепкими, он чувствует, что его дыхание становится более ровным. — У них, эм, хорошо. — Хорошо, — повторяет Вилле, вытирая слёзы Симона подушечкой большого пальца. И он просто позволяет ему. — Почему? — спрашивает Симон. — Что почему? — Почему ты… — замолкает он. Почему он обнимает его так? Почему он помогает? Почему он заботится о Саре? Кажется, Вилле наконец понимает его вопрос. — Помнишь? Я говорил тебе. Я знаю каково это, когда люди не рядом с тобой в самые тяжёлые и нужные моменты. Он просто кивает, потому что не думает, что может сейчас говорить. — Готов идти в машину? Он снова кивает. Он открывает дверь машины, садится на пассажирское сиденье, которое становится всё более и более привычным, и закрывает дверь. — Ты в порядке, Симон? — он слышит, как спрашивает Сара. — Я в порядке, — отвечает он, потому что что ещё он может сказать? Он должен быть рядом с ней. Они оба прошли через многое, — хочешь съездить за макаронами с сыром? — Да! — говорит она, и он с облегчением видит её улыбку в зеркале заднего вида. Вильгельм Его немного пугает, насколько хорошо Симон скрывает свой срыв, произошедший всего несколько минут назад. Они проехали через дорогу и теперь едят на стоянке. Он расплатился своей картой, хотя Симон пыталась настоять на том, чтобы использовать свою. Он избежал крика, сказав, что покупать друг другу еду хорошо для их фиктивных отношений и что Симон может сделать то же самое в следующий раз. Чем дольше они едят, тем больше становится очевидно, насколько на самом деле утомлён Симон, но они это не обсуждают. Вместо этого Симон развлекает Сару самыми разными темами, вещами, которые ей интересны, заставляя её смеяться и улыбаться, пока она ест макароны с сыром. В каком-то смысле прекрасно то, насколько Симон защищает свою сестру, но его желудок сжимается, и ему хочется, чтобы это не было необходимостью. Каждый раз, наблюдая за взаимодействием Симона и Сары, он вспоминает о себе и Эрике, поскольку он — Сара в этой ситуации. Эрик, который старше его на десять лет, всегда был его защитником, помогал ему во всём и указывал верный путь. Однако после инцидента всё изменилось… и это всё его вина. Как только они подъезжают к дому Симона, Симон, кажется, быстро осматривает подъездную дорожку, как будто что-то ищет. Возможно, машину? Ту самую, которую он видел припаркованной возле дома, когда его отец был здесь. — Мы не успели ничего распланировать в ресторане, как хотели, поэтому можешь зайти, если хочешь, — говорит Симон. Он кивает, и все трое выходят из машины. Он открывает багажник и достаёт оттуда коробку, которую он возил в машине целый день. — Что это? — спрашивает Симон. — Может быть, наберись немного терпения и узнаешь. — Придурок. — Идиот. Они заходят внутрь, и Вилле тут же смотрит на диван и почему-то чувствует облегчение, когда не видит там человека с остекленевшими глазами. Сара остаётся в гостиной, чтобы сделать домашнее задание, и после того, как Симон проверяет, всё ли она подготовила, они вдвоём направляются в комнату Симона. Симон садится на свою кровать и выжидающе смотрит на него. Он передаёт ему коробку, но мальчик не двигается. — Открой её, — говорит Вилле, садясь рядом с ним, и Симон наконец это делает, открывает картонную коробку и обнаруживает там электрическое одеяло с подогревом. Симон ничего не говорит, просто смотрит на одеяло в коробке, и он начинает говорить, просто чтобы заполнить тишину, — я нашёл его на цокольном этаже, когда проводил уборку, и сразу подумал о тебе… Симон смотрит на него с выражением, которое он не может понять, поэтому он продолжает нервно говорить. — Я надеюсь, оно всё ещё работает… Симон изучает его лицо, смотрит на него своими тёплыми тёмно-карими глазами всё ещё с тем выражением, которое он не может понять. Симон тянется к его руке, и его мысли возвращаются к Эрику, он протягивает ему дрожащую руку из последних сил, прежде чем его глаза снова закрываются. Образы исчезают в ту секунду, когда он чувствует, как что-то мягкое прижимается к его щеке, губы Симона, исчезающие в мгновение ока. Он сразу же чувствует тепло, приливающее к его щекам и ушам. Что? — Извини, — говорит Симон, как будто бы он только что понял, что произошло, — это было странно. Просто, эм, это было очень заботливо с твоей стороны. Он всё ещё чувствует призрачный отпечаток губ Симона на своей щеке. — Я пойду выброшу коробку, — говорит Симон, он говорит это настолько быстро, что слова сливаются воедино. Он встаёт, берёт коробку и практически выбегает из комнаты. Он не знает, почему ему так сильно хотелось подарить Симону одеяло… он просто подумал, что, возможно, это поможет ему лучше спать. Он рад, что его план удался. Ему не нравится врать, но это было во благо. Вчера он увидел одеяло в интернет-магазине и сразу же подумал о Симоне. Он знает, что Симон никогда бы не принял его, если бы знал- — Ты издеваешься надо мной? — Симон снова стоит в дверном проёме, его голос сочится ядом. В руке он держит квитанцию о доставке. Блять. — Как ты- — Оно было в руководстве по эксплуатации, — отвечает Симон, хмурясь на него, — зачем ты сделал это? Мне не нужны твои подарки из жалости, Вильгельм, — говорит Симон низким и грубым голосом, полным негодования. Он срывает одеяло с кровати и бросает его в него, — просто забери все свои подачки и оставь меня в покое. Я не нуждаюсь в твоей помощи. Я не хочу твоей помощи. И почему он никогда ничего не может принять? Почему он никогда не позволяет никому помочь ему? — Я уже купил его, оно мне не нужно. Оставь его себе, — отвечает он, чувствуя, как его голос тоже становится немного взбудораженным. — Прости уйди, — кричит Симон, его глаза наполняются слезами. И ладно, он не может ему помочь, если тот этого не хочет. Симон пытается кинуть в него одеяло, но он уворачивается, проходя мимо Симона и направляясь по коридору. Он доходит до гостиной, где Сара делает уроки, и она смотрит на него вопросительно. — Почему вы кричите? Она задаёт вопрос так тихо и мягко, он видит в её глазах беспокойство. Слишком много беспокойства для десятилетнего ребёнка. — Мы… мы поссорились, — отвечает он честно, — и он хочет, чтобы я ушёл. — Разве ты не можешь придумать как помириться? Как твой уход поможет? И, конечно, ребёнок говорит правду, так легко объясняя вещи. Ему хотелось бы, чтобы все были такими честными. — Всё сложно. Прости, Сара, — вздыхает он, видя, как эти слова заставляют её нахмуриться. — Я имела в виду то, что сказала на катке, — говорит она, и его сердце немного ноет, когда он видит, как она защищает своего брата точно так же, как Симон защищает её. Точно так же, как Эрик защищал его, — когда сказала, что к Симону нужно привыкнуть. Ты обещал, что не откажешься от него. Но это обещание было ненастоящим… как и всё это. — Я не отказываюсь от него, — говорит он. Эта часть — правда. — Тогда вернись к нему и помирись с ним, — говорит она, как будто это самая простая вещь в мире. Кажется, она замечает, что он недостаточно убеждён, поэтому продолжает, — когда мне грустно, у меня есть Симон, на которого я могу опереться. Но когда ему грустно… у него никого нет. Нет никого, кто мог бы помочь ему. Так может, ты бы мог быть этим человеком? И как он должен уйти сейчас, после всего, что сказала Сара? — Хорошо, — соглашается он, — я пойду поговорю с ним. — Или поцелуй его! — радостно говорит она, и он чувствует, как его щёки начинают гореть, — это то, что они делают в фильмах! — Мы подумаем над этой частью, — говорит он, — но, если он снова захочет, чтобы я ушёл, мне придётся уйти, хорошо? — Хорошо, — соглашается она, — но он не захочет. Он бы не был так уверен в этом. Он снова идёт обратно по коридору и тихо стучит по дверному косяку. Симон переворачивается на кровати, смотрит на него и моргает. — Почему ты вернулся? — спрашивает он, но кажется, что весь гнев покинул его тело, сменившись чем-то более унылым. — Потому что Сара сказала мне сделать это, — фыркает он. — Серьёзно? — Симон садится. Он выглядит почти удивлённым, но на его лице меланхоличное выражение. — Ммм. Она сказала мне вернуться и поцеловать тебя, потому что именно так делают в фильмах, — говорит он, что заставляет Симона фыркнуть. Он двигается, со вздохом освобождая место на кровати. Вилле заходит в комнату и садится туда. — Наверное, тогда нам следует обсудить план для вечеринки у Мэдди в честь Хэллоуина, раз уж ты не оставишь меня в покое. Хотя он звучит так уставши, а потом, честное слово, немного дрожит, и это последняя капля. — Не волнуйся о плане прямо сейчас. Тебе стоит отдохнуть, — говорит он, вставая и включая одеяло в розетку, он удивлён, что Симон не возражает. Когда наконец кажется, что Симон собирается что-то сказать, он намеренно перебивает его, — тебе, наверное, нужно также снять рабочую форму, если ты собираешься заснуть, — он снова садится на кровать. Симон тяжело вздыхает на это. — Мне кажется, меня уволили, — говорит он, нервно перебирая пальцами. Вилле как бы хочет дотянуться до него и взять его руки в свои, потому что то, что делает Симон выглядит болезненно, но, наверное, это было бы странно, поэтому он не делает этого. — Мне жаль. — Это не твоя вина, — говорит Симон, снимая рабочую футболку и вставая, чтобы снять брюки. Понимая, что Симон через мгновение будет в одном нижнем белье, он быстро отводит взгляд, глядя на пятно на одеяле, — просто это довольно плохо, учитывая, ну… Он чувствует, как кровать прогибается, когда Симон снова садится на неё. — Потому что ты отвечаешь за себя и за неё, — он заканчивает за Симона. — Ага, — а потом Симон смотрит на него как-то странно, — а если серьёзно, почему ты всё ещё здесь? — Потому что Сара- — Но почему на самом деле? — Потому что мне кажется, что ты должен быть с кем-то прямо сейчас, даже если этим человеком оказался я, — отвечает он, и это правда. — Вау, — говорит Симон, что-то-типа-улыбки появляется на его усталом и грустном лице. — Что? — Ничего. Просто это прозвучало очень романтично с твоей стороны, фиктивный парень, — пожимает плечами Симон, и Вилле смеётся, — ну, раз уж мы не обсуждаем план на Хэллоуин, тогда, мне кажется, самое подходящее время, чтобы потренироваться в поцелуях. — Ты что, сошёл с ума от усталости? — спрашивает он, — я никогда не думал, что именно ты поднимешь эту тему, потому что ты считаешь меня своим заклятым врагом или кем-то подобным. Симон снова улыбается ему этой лёгкой улыбкой. — Это слишком почётный титул для тебя, Чопорный Принц. Нам нужно сделать это, чтобы сделать нашу историю более правдоподобной, и это даст мне практику, для момента, когда мне нужно будет поцеловать кого-то по-настоящему. Беспроигрышный вариант для меня. Итак, Симон хочет попрактиковаться в поцелуях, чтобы, по сути, использовать Вилле в качестве своей пешки. Он не совсем в восторге от этого, но технически они оба использовали друг друга как пешки во всей этой истории с фиктивными отношениями, так что неважно. — Хорошо, тогда садись ко мне на колени, — говорит он. — Что? — пищит Симон. — Если мы собираемся сделать это для того, чтобы ты мог использовать меня как манекен для поцелуев, чтобы потренироваться для твоих будущих отношений, тогда мы сделаем это по-моему. — Х-хорошо, — говорит Симон, выглядя немного застенчиво, и садится к нему на колени. Он натягивает теперь уже нагретое одеяло на плечи Симона, как шаль. Симон хватает его и оборачивает вокруг себя. — Я собираюсь тренироваться в поцелуях с одеялом-буррито. Прекрасно, — он закатывает глаза, и Симон вытаскивает одну руку из своего кокона, чтобы толкнуть его. — Куда, эм, куда мне деть руки? — спрашивает Симон. Довольно забавно видеть Симона таким нервным, хотя обычно он занят тем, что является душой вечеринки, заставляя нервничать всех окружающих. — Куда угодно, где кажется правильным в этот момент. Меня устраивает любое место, но тебе следует уточнить у человека, с которым ты будешь. Его щёки, шея, плечи, талия — обычно это хорошие места, — Симон кивает, выглядя так, будто делает мысленные заметки, — что насчёт тебя? — Хм? Что? — Где к тебе можно прикоснуться? — спрашивает он, и Симон краснеет так сильно, что это заметно даже на его более тёмном оттенке кожи. — Эм, меня тоже устраивает любое место. За исключением, наверное, моего левого бицепса прямо сейчас. Он задаётся вопросом, почему Симон выбрал такое необычное место, но не спрашивает. Он вспоминает о синяке Симона на пояснице в тот день за обедом. — Ты повредил и руку тоже, упав со скейтборда? — Хм? Ой. Да, — отвечает Симон. Он не может не заметить, что у Симона нет скейтборда в комнате. Его мысли возвращаются к мужчине и его пустому взгляду в ту ночь, когда он привёз Симона с катка, и по его спине пробегает дрожь. Он пытается убедить себя, что причина синяков не в том, что он думает. — А сейчас…? — спрашивает Симон, привлекая его внимание. — Для начала дыши, — говорит он, кладя одну руку на челюсть Симону, а другую — на грудь, чувствуя, насколько нервно дышит мальчик. Он ждёт, пока дыхание Симона немного успокоится, а затем наклоняется, нежно целуя Симона в губы. Он отстраняется через секунду, глаза Симона всё ещё закрыты. — Приоткрой их, — говорит он, проводя пальцем по нижней губе Симона, и Симон так и делает. Он ещё раз целует Симона, на этот раз задерживаясь, показывая ему разные углы и разные темпы, позволяя своей руке обхватить шею Симона, в то время как Симон кладёт руки на его плечи. Со временем у Симона получается всё лучше повторять его действия, он позволяет языку скользить по губам Вилле и мягко покусывать их, в отличие от прошлого раза, когда он чуть не оставил синяк в качестве «мести». Симон придвигается к нему немного ближе на коленях, и Вилле на секунду замирает, чтобы перевести дыхание, прежде чем снова наклониться для поцелуя, потому что он не может возбудиться в этой ситуации только потому, что кто-то физически близок с ним. Странно думать, что Симон будет делать это с кем-то другим, используя всё, что он узнал, на другом человеке. Он пытается не думать об этом, потому что это не имеет значения. Но всё ещё странно целовать кого-то, зная, что ты всего лишь временный вариант. Симон должно быть чувствует перемену в его настроении, потому что он отстраняется и открывает глаза. — Ты в пор- — Я думаю, ты, наверное, должен знать, как ощущаются засосы, — выпаливает он. — Я- хорошо. Если ты так думаешь… — соглашается Симон, его губы красные и опухшие после поцелуя. И Вилле должен просто наклониться и сделать это. Это не так уж и сложно. В этом нет ничего особенного, но он не может, и тогда кажется, что он вообще не может наклониться вперёд, вообще не может двигаться и вообще даже не может по-настоящему дышать. Почему это происходит сейчас? Он даже не думал об Эрике. Он даже не- Он чувствует, как вес Симона исчезает с его колен, а сам Симон приземляется рядом с ним. — Эй, всё в порядке. Ты чувствуешь это? — он чувствует, как голос Симона спрашивает. И чувствует что? Ой. Это сердцебиение Симона под его рукой, спокойное и ровное. Когда Симон успел положить сюда его руку? Симон убирает его руку с груди и прижимает его пальцы к своему запястью. — Надави, — приказывает Симон, и он делает именно это, чувствуя пульс Симона под пальцами. Это заставляет его чувствовать себя более спокойным, более приземлённым. — Теперь дыши и следи за ритмом, — спокойно приказывает Симон. Он пытается это сделать, ища в лице Симона панику или беспокойство. Но ничего не находит. Он просто спокойно смотрит на него, как будто в этом нет ничего страшного. Каким-то образом это помогает даже больше, чем голос Симона. Он чувствует, как его дыхание замедляется до обычного темпа, а жужжание в голове уменьшается. Потерял ли он счёт времени или это было недолго. Он думает, что это была самая быстрая паническая атака, которую он когда-либо испытывал. Это едва ли была атака, потому что Симон… — Прости- — Меня это не беспокоит и не пугает, как ты думаешь, — говорит Симон. — Что? — Я знаю, что ты говорил, что в прошлом люди уходили от тебя из-за них, потому что пугались этого. Твои панические атаки не пугают меня. Конечно, ты раздражаешь, но твои панические атаки не являются причиной этого. — Оу, — это всё, что он может сказать, потому что он никогда не думал, что найдёт человека, который когда-либо скажет ему что-нибудь подобное, даже если Симон назвал его раздражающим в процессе, — я не знаю, почему они так часто случаются в последнее время, — говорит он. Это ложь. — Давай, ложись, — говорит Симон, отодвигаясь, чтобы ему было удобнее лежать на подушках. Он ложится на освобождённое место, и Симон приземляется рядом с ним. Потеря контакта заставляет его чувствовать, будто его разум снова уплывает, и каким-то образом Симон читает его чёртовы мысли и снова прижимает его пальцы к своему запястью, где он чувствует пульс. Возможно, ему не обязательно лгать. Он никогда не чувствовал, что может говорить об этом с кем-либо, потому что ему просто кажется, что он сваливает на них свою травму. Как будто он слишком сильно выставляет себя напоказ со всем весом, который он несёт. Но Симон… на нём тоже лежит большой вес. Ему было бы не так трудно это понять. — На самом деле я знаю почему, — говорит он, и Симон поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. Вилле качает головой. Ему будет проще, если Симон не будет смотреть на него, его глаза слишком отвлекают. Симон понимает посыл и переводит взгляд в потолок, — я говорил, что находясь рядом с тобой и Сарой, я больше думаю об Эрике… Это случилось больше года назад. Моя мама была очень сурова с Эриком, пытаясь заставить его пойти по её стопам. Он хотел поэкспериментировать и узнать, кто он на самом деле, а она этого не понимала и не хотела. Это становилось настолько удушающим, что Эрик сказал мне, что подумывает о том, чтобы уйти из колледжа и уехать отсюда. Я не хотел, чтобы он этого делал. Симон ждёт. Он крепче сжимает его запястье, надеясь, что тот не против. — Он всегда был рядом со мной, — бормочет он, — я просто не понимал этого. Или, возможно, понимал, но просто… — Ты можешь не говорить мне, если это слишком сложно, — тихо говорит Симон. Он медленно выдыхает и кивает. Ему не обязательно вдаваться во все подробности. — Если коротко, то я очень сильно разозлился на то, что я ему настолько безразличен, что он собирался оставить меня одного. Я так много на него кричал, так много оскорблял, что он начал кричать на меня в ответ, — он продолжает, ненавидя, как слабо и жалко звучит его голос. Когда он смотрит вниз, он понимает, что теперь держит Симона за руку, их пальцы переплетены. Он не знает, когда он это сделал, но Симон не выглядит так, будто собирается отстраниться, так что он думает, что всё в порядке. — Он сказал, что поедет кататься, чтобы успокоиться. Но он… он попал в аварию. Это было ужасно, Симон. Они не были уверены, справиться ли он, — он прерывисто выдыхает и чувствует, как Симон сжимает его руку. — Это было худшее время в моей жизни, навещать его в больнице, видеть его без сознания и не знать, очнётся ли он. В конце концов он это сделал. И он сказал, что не злится на меня, но я же знаю, что это моя вина. Как он мог не винить меня в этом? Или во всей чёртовой физиотерапии, которую ему пришлось пройти, чтобы снова научиться ходить из-за того, насколько сильно был повреждён его позвоночник? В итоге Эрик переехал в город, в который хотел. Мы перестали быть близки, я и Эрик. Прошёл год с момента, когда мы разговаривали в последний раз. Он написал мне это письмо, но… я не могу открыть его. После того, как он закончил говорить, наступает тишина, но она кажется просто созерцательной, как и сам Симон. Он не чувствует себя странно, рассказывая Симону всё это, что само по себе странно. — Я могу посмотреть на тебя сейчас? — спрашивает Симон, и он кивает, поэтому Симон поворачивается к нему, его тёплые глаза, полные шоколадно-коричневого цвета, мягко смотрят на него, — спасибо, что рассказал мне всё это, — Симон сжимает его руку, и он сжимает её в ответ, — я знаю, что это было тяжело. — Тебе, наверное, пора спать, — отвечает Вилле, потому что он не может сказать ничего, что могло бы подытожить то, что он чувствует сейчас. Он знает, что Симон слышит его безмолвное «спасибо», он это просто знает. — Я пока что не могу. Мне надо много чего сделать. К тому же мы не обсудили эту неделю, — он заканчивает это предложение протяжным зевком, что заставляет Вилле усмехнуться и поднять бровь. — Серьёзно? Мы поговорим об этом, когда ты не будешь наполовину во сне. Спокойной ночи, неудачник. — Спокойной ночи, — бормочет Симон, уже закрывая глаза. — Эй, Вилле? — говорит он, его голос уже звучит сонным, — ты знал, что Плутон меньше Соединённых Штатов Америки? Факт о космосе. Как он не догадался. Он не может сдержать смех, который вырывается из его лёгких, и, кажется, Симон засыпает, прежде чем он успевает ответить. Симон В его комнате темно, шторы задёрнуты. Он лежит под пододеяльником, а сверху нагретое одеяло, они оба натянуты до самого подбородка. Когда он это сделал? Он поворачивает голову и видит рабочую форму, которую он бросил на пол, аккуратно сложенную на комоде. Хм? — Я уложил Сару, — голос, голос Вилле, мягко говорит. Он вздрагивает на секунду, прежде чем вспоминает. Чья-то рука мягко укладывает его обратно спать, натягивая на него все одеяла. Ему слишком тепло, чтобы жаловаться. — Увидимся в школе, — шепчет Вилле. — Увидимся, — шепчет он, чувствуя, как опять проваливается в сон, — спасибо, Вилле. Это последнее, что он помнит перед тем, как заснуть, впервые почувствовав тепло, и не только снаружи.