Утро понедельника

— Эй, Барти. Давай к нам. За что мне нравится Марлин — за то, что ей плевать, кто и как на неё посмотрит. Эти чёртовы пэдди. Я не знаю, чего во мне больше — восхищения или брезгливости. Наверное, зависит от того, в каком я сегодня градусе. Меня неплохо вставило, так что в моменте я думаю, что Маккинон даже слишком красивая для ирландки. Волосы у нее цвета проволоки для обмотки двигателей — дублинская рыжина отливает на солнце медью. Она забрала их в высокий хвост, и когда резко обернулась в мою сторону, он едва не стегнул ее по щеке, как кнут, укрощающий лошадей. Пятнистое, в веснушках, насмешливое лицо, нервные волны движений. У них уговор — не попадаться на глаза его друзьям. Я верчу головой, не замечаю ни одного знакомого лица и только после этого приветственно усмехаюсь. — Как жизнь? Вокруг нас на остановке трётся толпа ирландских рабочих. Здесь все каждому — друг, брат или сосед. Марлин в своей стихии; её здесь знают и, наверное, любят. И это так не похоже на наши обычные сборища, что меня слегка колет зависть. Но я себя тут же корю. Неужели всё, чего мне не хватает в жизни, это сопливое панибратство? Марлин ловко протискивается ко мне сквозь толпу. Небесно-голубые шорты контрастируют с загорелой кожей, что сразу склоняет мои мысли в горизонтальную плоскость. Наверное, у меня всё видно по ебалу, потому что она шикает и пинает меня под ребро. — Хватит. — По какому поводу сбор? — я делаю вид, что не понял, о чем она, и давлю зевок челюстями. Марлин машет кому-то в толпе, когда очередной пэдди привлекает ее внимание улюлюканьем. — Едем бастовать на север. Я с ребятами из национального союза шахтеров. А ты? — А мне по пути, — изворачиваюсь, как могу. Не говорить же, что мы идем бастовать против ирландских иммигрантов? Марлин смотрит на меня с прищуром, задумчиво клонит голову к плечу, но воздерживается от дальнейших вопросов. У нас есть негласное правило. Мы не хотим знать друг о друге больше, чем требуется для честного перепиха. Она вдруг ловит меня ладонью под скулу. Я сдуру рыпаюсь, налетаю спиной на какого-то широкоплечего ирландца, со спины неприятно смахивающего на верзилу Кэрроу, и хватаю ее за запястье, наверно, сильнее, чем надо, потому что она морщит свой крапчато-веснушчатый нос и поджимает губы. — Ты что-то уже принял? Я решаю не врать хотя бы в этом и растягиваю пальцами карман, из которого торчит начатый блистер обезбола. Маккинон это не по душе, но она делает плечом и заводит большие пальцы за шлевки шорт. Я замечаю на ней сапоги — слишком тяжелые для такой погоды, зато удобные для побега от полицейских. — Тебе придется ехать с нами, либо ждать следующего автобуса. — Пусть едет, — вдруг влезает в диалог обернувшийся к нам верзила. — Хотя видок у него тот еще. Эй, парень. Ты, часом, не агент британской секретной службы? От мужика вполне очевидно несет скотчем, и судя по тому, как смотрит на него Марлин — они с ним явно в натянутых отношениях. Я ничего не спрашиваю, только развожу руками, мол, сам смотри, чувак. — Больно хилый, — задумчиво изрекает этот тип, зарываясь пальцами в косматую бороду. — Только таких туда и берут, Линч, — вмешивается светловолосый парнишка с огромной эмблемой профсоюза на майке. — Стоит хорошенько подумать, стоит ли брать такого на борт. Хорошо, что я в очках, и никто не видит, как нехорошо у меня загораются глаза. Я нахожу в себе силы широко улыбнуться непонятной мне шутке. — Знакомься, — говорит мне Марлин. — Тот, что здоровяк, это Патрик Линч. А этот умник — Финн. — Финнеган, — добавляет парень, протягивая мне узкую ладонь для рукопожатия. — Финн Финнеган, — я скалюсь, цепко сжимая его руку. — Родители не слишком заморачивались, да? Линч расходится тяжелым и гулким смехом, а парень заливается краской, разрывая рукопожатие быстрее, чем следовало бы по мужским приличиям. — А это Бартоломью. Марлин всё-таки иногда умница. Мы переглядываемся. Она незаметно мне подмигивает и скрещивает руки на груди. — Француз, что ли? — удивляется Линч. — Если француз, то с собой возьмёте? Финнеган фыркает, а тот, кого назвали Патриком, пялится прямо на меня своими огромными зеленющими глазами на огромном великаньем лице. — Смотря, — изрекает этот гений мысли. Я выгибаю бровь. — Смотря? — Смотря, сможешь ли ты выпить достаточно пуатина прежде, чем тебя укачает. Я ухмыляюсь и спускаю с переносицы очки. — Спорим? К этому времени вокруг нас сбивается целая стая пэдди, и мой вызов они встречают одобрительным гомоном и улюлюканьем. — Ха, Линч. Ты его сделаешь после двух кружек. Патрик трясет меня за руку, будто мы лучшие друзья, а потом сгребает меня по-медвежьи и радостно ухает: — Славно. У нас будет целая дорога, чтобы это проверить. Не то чтобы меня прельщает необходимость бухать с этими людьми в душном туристическом автобусе, но это мой пропуск внутрь, и я не собираюсь разменивать его на британский снобизм. Однажды я свистну ключи от отцовской тачки или дотащусь до автошколы, чтобы сдать на права, а пока я хлопаю Линча по плечу и мысленно готовлюсь слушать ирландские гимны весь остаток пути. Чёрт бы тебя побрал, Британия.