Опальный принц

Человек хватает его за волосы сзади и давит на макушку, опуская в бочку с ледяной водой. Руки связаны сзади и уже начинают печь, колени стерты от продолжительного стояния на каменном полу, а легкие горят от недостатка воздуха; он делает неосознанный вдох и захлебывается. Человек дергает его обратно и только тогда он отплевывается, непонятно мычит и скулит, смотря не отрываясь в горящие глаза напротив. — Признавайся. — Нет! Чувствует удар сзади где-то в районе печени, когда его поворачивают лицом. — Признавайся. — вторит человек, согнувшийся над ним. — Н-нхет, — собственный голос уже не звучит уверенно. В ответ слышит злобные ругательства и снова вода, и снова удушье. В темноте камеры остаются они втроем: он, человек и невыносимая боль.

….

Проснулся Сукуна с хрипящим полу вздохом и схватился за горло, сухо закашлявшись так, что почти вырывал. Сон, всего лишь сон. На стабилизацию дыхания потребовались долгие минуты. Похоже, что задремать сегодня к утру было плохой идеей. Сука. Он закрыл глаза, завалился на спину и, запутавшись пальцами в растрепанных волосах, слабо потянул их в разные стороны. Давно уж его не мучали кошмары. Кашель прошел, но осталось острое першение. Как не абсурдно, но сейчас ему нужна была вода. Сукуна чуть не перекатился на пол с футона пока тянулся за графином. Пил жадно, разливая половину такой холодной и неприятно мокрой воды себе на грудь. Бешеные глаза на выкате смотрели в никуда, а сам он, почти неадекватный, задыхался, затерявшись между реальностью, прошлым и вымыслом. —Господин? — Ураюме едва успел переступить через порог. Наверняка пришел из-за того, что услышал в комнате шум. — Принеси мне завтрак, — повернулся Сукуна в пол оборота к слуге, — сейчас же. — Как прикажите.

….

Когда Ураюме бесшумно посетил его покои снова, Сукуна сидел уже спокойно за столом, перебирая раскиданные вещи. Последние годы в путешествиях, к удивлению, научили принца чопорной аккуратности в отношении таких мелочей, как порядок и самоорганизация. Отправившись в изгнание еще мальчишкой, он жадно пытался наверстать упущенное образование: учил языки, военное дело, боевые искусства и многое другое — все это требовало железной дисциплины и уравновешенности. За то время, пока ему пришлось скитаться по миру, Сукуна видел бесконечное количество разных удивительных вещей: горы, пустыни, деревни и города, множество культур, обрастал некоторыми политическими связями. Где-то его сторонились и боялись из-за необычной внешности, где-то нет. Но из всех знакомых мест ему особенно полюбилось старое заброшенное святилище, затерянное в тени гор Востока, где паршивые людишки были редкостью. Храм, который он нашел совершенно случайно в одну из особо холодных зим, был ухоженным, хоть и немного ветхим: снег аккуратно убирался изо дня в день, а молитвенные камни блестели так, будто кто-то протирал их от силы час назад. Сначала ему думалось, что это какая-то чертовщина: духи или отголоски божественной силы, но потом однажды снежным утром он встретился взглядами с маленьким светловолосым мальчиком-смотрителем, который смущенно прятался за стеной. Он жался к своей старой метле и постоянно кланялся, заикаясь. Он назвал Сукуну своим Богом, возвращение которого ждали несколько поколений его семьи, и поклялся в своей вечной верности и верности будущих поколений его рода. Почему такое вообще произошло Сукуна не спрашивал — ему была до одури неинтересна эта часть истории. Мальчик, которого звали Ураюме, очень хорошо вписался в быт принца: не задавал много вопросов, был спокоен и исполнителен, а со временем стал полноценной частью его умиротворенной жизни в горах. Сейчас же Ураюме, уже повзрослевший, бережно раскладывал приготовленные блюда на стол и разливал чай в своей аккуратной, изящной манере. — А это что? — переспросил Сукуна, хмурясь. Рядом с тарелками слуга положил свиток в дорогом золоченом футляре. — Еще досвета прибыл гонец с посланием, сказал передать лично в руки господину. — Хм, что ж, интересно. — Принц откупорил крышку и подхватил пальцами бумагу, сразу подметив, что та была дорогой. Через чур дорогой для всех тех, кто имел возможность ему писать.— Ты свободен. Иди. Или перед глазами рябило или же свиток был скреплен печатью императорского рода? Жуть, как интригует. Он практически злобно отодрал раздражающую печать и впился глазами в текст. «Дорогой сын...» — начиналось письмо. Что? Сын? Дорогой? С каждой прочитанной строчкой улыбка на лице становилась все шире, а к концу переросла в неконтролируемый безумный смех. — Они — идиоты. Боги, какие они идиоты! — смех отражался от старых стен, заполняя собой всю комнату и угрожая перерасти в настоящую истерику. Отчаяние сквозило из каждой написанной строчки. Нет, из каждой буквы: «По причине смерти младшего наследника, просим тебя вернуться в столицу на бессрочное пребывание...» Сукуна знал, что его семейка умом не блещет, но это слишком. Если бы уж так хотели самостоятельно затянуть веревку на своих шеях, то хоть сделали бы это оригинально. «...Для продолжения рода.» Ха-ахах. Похоже, что убеждения о святости их крови превалировала над здравым смыслом. Если они считают, что смогут сделать из него безмолвного осеменителя, то это не то что смешно — это просто абсурдно. Императорский двор, похоже, и вправду считает его сломленным, сдавшемся от позора и ненависти человеком. Однако это не так: сейчас он сильнее и решительнее, чем был раньше. Он готов идти по головам, вгрызаться зубами в плоть и рвать её на куски. Когда впервые погиб его первый младший сводный брат, буквально через год после изгнания, Сукуна решил затаится и выжидать: никаких больше саботажей и интриг, просто молча ждать, путешествовать и познавать мудрость этого мира. О, а ждать он умел — научился за время. Потом слухи о кончине второго настигли его аж на другом континенте. Изгнанный принц кожей чувствовал, что скоро случится что-то важное и он им понадобится, потому перебрался на Восток, впритык к границе. Он не знал наверняка — то была просто обостренная животная интуиция, которой он привык доверять. И вот теперь, когда Сукуна остался единственным представителем священной крови королевского дома, пришла пора его веселья. Спасибо за то его, отошедшим в мир иной, дурным младшим братьям. Все они — маленькие ничтожества, которые не смогли справиться даже с обычными недугами. Всегда такими были. Он же совсем из другого теста: в нем течет кровь другой матери, женщины удивительной, невероятной. Той, что была настоящей императрицей, а не тем никчемным подобием, коей стала нынешняя жена его отца. Он встал из-за низкого стола, потянулся. Начинается очень интересное время. Он больше не мог думать ни о чае, ни о все еще разбросанных бумагах на столе. Все его тело горело от предвкушения настоящего представления.

….

На второй день прибыла целая делегация, которая сопровождала его до границы словно почетного узника. Они наверняка до смерти рады его отъезду, ведь их крови бывший принц попил знатно, устраивая мелкие злодеяния в регионе забавы ради: достаточно чувствительные, чтобы раздражать, но не настолько грандиозные, чтобы принимать какие-то серьезные меры в его отношении. Покидая территорию он «любезно» помахал им на прощание — каждый из присланных представителей скривился в отвращении. А ведь забавные они, эти маленькие таракашки. Но увидев перед собой родной отряд, снаряженный для его сопровождения на границе, Сукуна практически застонал и уже стало не так смешно. Присылать за ним Годжо Сатору — в высшей степени издевка. Гад раздражал его еще со времен из совместных тренировок в детстве, когда принцу выбрали партнера для спарринга из самой приближенной к трону семьи. Будучи амбициозным подонком, впрочем как и сам Сукуна, он страдал каким-то почти ненормальным альтруизмом, подбирая с улиц и канав всякий сброд, которых потом называл своими любимыми талантливыми учениками. Даже сейчас Сукуна мог узнать некоторые из лиц тех, кто когда-то детьми попали во дворец по прихоти Сатору. — С возвращением на давно забытую родину! Сукуна хмыкнул. Идиот Годжо опять дурачился со своей приторной вежливостью — похоже что-то в этом мире остается с годами совершенно неизменным.

….

В поездке Сукуна думал о том, что нужно сделать в первую очередь по прибытие. Возможно, было бы практичнее просто перебить всю оставшуюся семью и членов совета, узурпировать власть и сесть на заслуженный трон. Но это совсем не то, что ему нужно. Такой метод, во-первых, приведет к неразберихе и восстаниям, а те в свою очередь — к его жгучей головной боли, а во-вторых, это просто скучно! В таком случае надо бы.. Размышление прервал мальчишечий голос снаружи, который тараторил что-то о Востоке, а сразу после тревожный и грубый женский: «Не говори тут, не при нем. Просто молчи». Пфф. «Не при нем», как неуважительно. Девочку он эту помнил совсем уж смутно: она появилась у Годжо буквально за пару недель до его изгнания — неполноценное отродье семьи Зенин: почти слепая и немощная. С его точки зрения недостойная даже жить, но беловолосый эксцентрик видел в ней скрытый потенциал. Была бы его воля, Сукуна бы вышел и запихнул бы в этот грязный рот пару половых тряпок. Ну, или земли. Но это так, на собственное усмотрение. Ничего страшного, пройдет время и никто не посметь обращаться к нему никак иначе, как «Его Величество, величайший из королей». Начало положено: его боятся до дрожи. А на основе страха он уже потребует благоговейного поклонения. — Аа-а, ну, хорошо... Прости. — рассеянно ответил ей мальчишка. А это кто вообще такой? Он присмотрелся сквозь мутную кроваво-красную шторку. Вот этого мальца он не знал точно, не помнил никого с таким дурацким выражением лица. Розоволосый? Не из провинции Мэйо ли этот мальчик? Годжо решил поиздеваться над ним даже в этом? Он засмеялся истерично — в этом весть говнюк Сатору, это так на него похоже. Да более того: это еще и откопать где-то надо было такой уникальный экземпляр! Всю оставшуюся дорогу Сукуна поглядывал на юного гвардейца и думал о своем.

….

Когда он вышел из кареты во время их первого привала, то вдохнул воздух полной грудью. Его страна пахла прекрасно: свежими листьями, ночным спокойствием и бесконечным тщеславием. Огромная и необъятная. Его, только его по праву. Даже словесная перепалка с Годжо не могла сейчас испортить настроение. А эти маленькие червяки и подавно: они на него даже не смотрели, потупив взоры, а ведь если взглянули бы, то увидели бы его жуткую ухмылку. Хотя нет, не все: розоволосый мальчишка пялился на него не отрываясь с приоткрытым ртом и жгучим интересом в глазах. Осматривал с головы до пят, будто анализировал каждую татуировку, каждое движение рук и мимику лица. Отвратительно. Похоже, что тоже понял, что есть что-то, что их связывает. Сукуна развернулся, смерив того негодующим взглядом и вместе с Ураюме зашагал в сторону замка.

….

В то время как Ураюме хлопотал над тем, чтобы разложить все вещи, Сукуна набивал свою курительную трубку травами и рисовал чернилами на пергаменте крючковатые знаки, готовясь к таинству, который сулил практикующему удачу и благословение, — этой древней традиции освобождения разума от земного, которая проводится каждый месяц в определенный день, его научили шаманы во время одного из визитов на крайний север. Некоторые из них рассказывали ему, что после ритуала видели призраков прошлого и читали будущее, как отрытую книгу. Ему вообще тогда было слишком хорошо с шаманами: они почти единственные, кого не пугала изуродованность его тела, ведь в их традициях было абсолютной нормой покрывать лица, ноги и руки татуировками. На тех землях они не были не знаком позора, они были показателем божественной благосклонности. Сукуна закончил было с приготовлениями, как в комнату бесцеремонно вломились. Вот же ж черт. Он цикнул и запрокинул голову назад. — Эй, принцесса, — начал Годжо с ослепительной улыбкой, — надеюсь, что тебя все тут устраивает, ведь я распорядился отдать тебе самые приличные покои в этом месте. Беловолосый чудак весело бродил по комнате, то ли дело рассматривал его вещи и перекладывал их с места на место. — А что это? — удивлялся Сатору, размахивая перед лицом принца восточными оберегами. — А это? — теперь он схватил благовония. Ураюме шокировано следовал за Годжо по пятам, восклицая: «Нет! Не трогай! Убери руки! Нет! Положи на место!», но у Сатору это вызывало только смех. Ну что за раздражающий человек? «Успокойся.» — Повторял Сукуна про себя раз за разом, прикрыв веки. — «Очисти разум.». Перед таинством нельзя нервничать и злится — многое может пройти не по плану. Однако, это абсолютно точно не помогало. Финальным штрихом стало то, что открыв глаза, он увидел в паре сантиметров от себя белобрысого, который, прислонив к лицу одну из его любимых разрисованных масок, кривлялся, пародируя хмурость принца. — Да пошел ты к черту! — Сукуна бросил в него шкатулку, в которой до того хранил сушеные травы. Гад увернулся, а жаль. — Выметайся отсюда. — У тебя так много разных диковинок, мне интересно! — Он поднял маску высоко над головой, не позволяя бедному Ураюме забрать артефакт обратно. — И вообще, ты мне должен. — С какой это стати? — Нет, ну ты представляешь, как завтра будет болеть моя бедная спина из-за такой заботы о тебе? Я буду спать внизу на старом диване! — Будь моя воля, то я бы переломал твою чертову спину напополам. — фыркнул Сукуна. — Силенок-то хватит? — спросил Сатору, развалившись на мягком кресле без спроса и позволил Ураюме наконец вырвать принадлежащую господину вещь из своих рук. — В любом случае, я к тебе по делу. — В момент он стал серьезным. — Я предупреждаю: не лезь к моим подчиненным. Не смей обидеть ни одного из них. — А то что? — А иначе я тебя сотру в порошок. — А силенок-то хватит? — передразнил принц. — На кой черт мне твои паразиты? Из них всех разве что малыш Мегуми достоин хоть капли внимания. Беловолосый кретин сжал зубы и насупился при упоминании наследника Зенинов. О, как же было приятно пугать угрюмого мальца разными кровавыми историями раньше во дворце — он корчил такие невероятно ошеломленные гримасы. — А-а, — кажется Сукуна понял, на что Сатору намекал на самом деле. — Ты беспокоишься за розоволосого мальчишку, не так ли? Может думаешь, что притащив сюда отродье с земли покойной матушки сможешь меня побесить? Не переживай, меня не волнуют такие вещи, как наивное прошлое моей семьи. — Юджи — не вещь и не способ тебя «побесить», — огрызнулся Сатору, — он мальчик с огромной душей и светлым будущим. «Юджи» — протянул в своей голове Сукуна. Вот как зовут сопляка. — Не трогай его, малыш совсем не знает ничего, что связано с тобой. Я думаю, что лучше, если это останется неизменным. — Мне совершенно неинтересно, что ты думаешь, Сатору. Единственное, чего я хочу сейчас, так это избавится от твоего общества и принять ванну, так что сгинь поскорее. — Я рад, что мы пришли к соглашению. — Годжо насупился, сверля своими светящимися голубыми глазищами его фигуру. К соглашению? Придурок. Ни о какой договоренности не могло идти и речи. Не трогать его драгоценных маленьких деток? Да черт бы побрал их всех скопом. Как только прейдёт он к власти и мокрого пятна не останется от наглого человека с нелепым именем «Годжо Сатору» и его шайки. Сукуна выдохнул, когда дверь за беловолосым закрылась, но ритуал, все таки, пришлось на время отложить. Ни о какой концентрации и умиротворении речи и не шло — сначала хотелось смыть с тела мерзостную грязь, которая будто облепила его после встречи с новым командиром их армии. Сукуна удовлетворенно развалился в легкой юкате на кресле после ароматной ванны и смог наконец-то с чистой совестью и пустой головой вернуться к своим делам. Как только он подкурил трубку, в дверь постучались. О нет, только не снова. «Игнорируй.» Сразу после уже затарабанили. Опять Годжо со своими бреднями, черт. — Прогони этого умалишенного! — злостно бросил Сукуна. Но это не был Сатору. — Э-э, ну... Я принес вам ужин. — смущенно промямлил растерянный мальчик на пороге, просовывая часть головы в дверную щель. Единственное, что Сукуна смог увидеть было часть розовой копны волос и край маленького подноса в руках у своего ночного гостя. Он улыбнулся, вот и нашелся повод немного поиздеваться над наглым Сатору — потиранить немного любимого подчиненного белобрысого. — Пусть войдет. — Махнул он Ураюме. Мальчик появился в комнате, наполняя её запахом еды и подавленной тревоги, а после долго и неуклюже мялся в середине. — Я это, пойду? «Нет, не пойдешь.» — вспыхнула мысль. Голова гудела, а мысли все сильнее путались от курительной смеси. — Отобедай со мной, — сказал он. — Мне скучно. — Что? — Паршивец застыл и смерил его непонимающим взглядом. —Сядь. — указал на противоположное от себя место Сукуна. Мальчишка жался и ерзал на кресле, отчаянно пытаясь показаться уверенным, что было в высшей степени забавно. Интересно, осмелится ли спросить у него что-то? Или про волосы, или, может, что-нибудь личное. Наверняка странно не знать истории того, от упоминания чьего имени трясутся и бледнеют. Более того, осознавая, что ты каким-то образом с ним связан. Ведь если не рассказал Годжо, то не мог рассказать никто другой: история провинции Мэйо выжжена из истории навсегда. Да и не осталось наверняка уже никого в живых. Но время шло, а мальчик не спрашивал ничего, только молча подливал ему чай и как-то даже обиженно дулся, оттого выглядел еще младше своих лет. Сколько ему? Семнадцать, может восемнадцать, но не больше — лицо все еще детское, но фигура уже вполне взрослая. Паршивец хорошо сложен. Хотя, может это от того, что белоснежная строгая форма визуально прибавляет пару лет. Да и глаза большие и красивые — золотые, нос прямой-прямой, а пахнет он чем-то до боли родным, домом наверное.. — Да что такое? — вдруг возмущенно спросил малец, вырывая из раздумий. — У меня что-то не так с лицом? Принц чуть не подавился дымом от осознания того о чем он только что думал. Что за черт? Домом, красивые глаза? Что-то перемудрил он с ритуалами очищения разума. На секунду Сукуна удивлено приоткрыл рот, но быстро взял себя в руки. —Ничего, — ответил более чем спокойно, — просто поражаюсь твоей неуклюжей манере вести светские беседы и развлекать высоких гостей. Точнее говоря, о полном отсутствии этих самых манер. Скучный маленький дурак. Нападение — лучшая стратегия защиты. Мальчик вспыхнул до кончиков ушей, закашлялся и насупился еще больше, зло скрестил руки. — Я не.. Ай, к черту! — он посмотрел принцу в глаза раздраженно, будто несправедливо оклеветанный, — Я не буду никого развлекать. Сукуна рассмеялся. И не понятно даже от абсурдности ли хода своих мыслей или от жалкой попытки надерзить. Ему разве хотелось, чтобы мальчик его развлек? — Ты такой неуважительный, паршивец. Как тебя зовут? — конечно же он сделал вид, что не знает. — Итадори Юджи я, новопосвященный солдат личной гвардии Его Величества. Юджи растормошил свою челку и отвел взгляд. Волосы наверняка мягкие, как розовые лепестки.. Да что за бред?! Он откинул злосчастную трубку на стол. Все заворачивалось куда-то совсем не туда. —Измельчал нынче Орден императорских рыцарей, — начал бессмысленный спор Сукуна. Он готов на все что угодно, лишь бы не думать. — Во времена, когда я жил во дворце все было по-другому: гвардия оставалась элитой всей военной мощи империи. Только самые достойные, верные и беспрекословно подчиняющиеся входили в её ряды. Если бы я сказал им плясать, то они бы плясали, сказал бы читать стихи на коленях передо мной — читали бы, а сказал бы умереть — умерли бы. — Прекратите, это неприятно слушать, — воскликнул мальчик звонко. Сукуна не прекратил, просто говорил первое попавшееся. Не думать, не думать, не думать. — А все из-за чего? Назначили этого голубоглазого выродка отбирать и тренировать новобранцев. Он никогда не умел выбирать ни подчиненных, ни союзников, ни врагов. А этот ваш «элитный отряд», присланный меня «защищать»? Никчемные дети, которые даже в глаза мои посмотреть боятся. Просто мусор. В голове навязчивый образ: его гладят нежные руки, целуют легко в лоб. Ма..? Нет, он не закончил это мысль, отмахиваясь от наваждения. Это все не имеет значения. Его не интересуют такие наивные вещи, как прошлое его семьи. — Да как Вы смеете такое говорить?! — подскочил малец и хлопнул ладошами по столу, а чашка перевернулась на пол. — Наставник — лучший из всех, кого я встречал в своей жизни. Он — сильнейший. Он спас меня, он спас так много людей. И, и! Вообще не Вам судить о таком! О ком он говорит? О беловолосом придурке Сатору? В голову будто ударило молнией. Больно, черт. — Ты забываешься, мальчишка, — шикнул Сукуна. — Кто, по-твоему, сейчас сидит перед тобой? — Я до прошлой недели и имени твоего не знал, блин! Обычно я не верю слухам, легендам и всякой фигне, поэтому и относился к тебе с пиететом: принес еды да еще и сидел тут битые полчаса! Но сейчас понимаю, кто передо мной — грубый, высокомерных хам, убийца, презираемый принц изгнанник! Он — презираемый? Он — убийца? Да как этот ребенок может говорить такое? Он должен быть на его стороне, всегда должен быть. «А почему?» — вторая вспышка боли пронзила голову. Мама. Сукуна пришел в бешенство, неконтролируемое и неадекватное. Почему? Почему? — Ты, мерзкий маленький ребенок! — Он подскочил и прижал источник своего гнева к стене. Давил на шею с такой силой, что побелели костяшки. — Ты возьмешь свои слова назад немедленно, а потом будешь ползать передо мной на коленях. И тогда, может быть, я тебя прощу. — Да пошел ты. Следующее, что он помнил было то, как его ударили. Он разжал пальцы и согнулся. Мальчик сбежал. — Господин! — Ураюме подлетел к нему в одночасье. — Господин, вы в порядке?! Я сейчас догоню этого ребенка и..! — Оставь это, Ураюме. — Сукуна осел на пол и прижался затылком к холодной стене, пытаясь унять головокружение, бред никак не хотел отступать. Вот и насмотрелся он на призраков прошлого, черт возьми. Не помня себя он завалился в кровать, не удосужившись даже расстелить её, и провалился в беспокойный сон. День возвращения на родину, который должен был стать счастливейшим в его жизни, обернулся самым отвратительным за последние годы. На рассвете он проснулся будто после самого жестокого похмелья в своей жизни. Его окутывал такой гнев, что хотелось убивать и калечить, выпотрошить кому-то живот. Все что угодно, если это сможет принести ему душевное спокойствие. Кажется он никогда еще так не ненавидел. А во всем виноват паршивец. Маленький глупый выродок — Итадори Юджи. Сукуна от него избавится. Избавится самым изощренным способом. Нет, он превратит его жизнь в сущий ад, сломает и разорвет нежное сердце, превратив в безликое существо.