То, чего не могло быть

Мы с Helen хэдим, что у Дарена есть секретная папка на компьютере с фотками Леши. нц17, мастурбация Юг летом — это поле, что невозможно перепахать, иногда в буквальном смысле. Краснодарский край летом — это тикающая бомба за три секунды от активации: никогда не знаешь, ебанет или нет. У Дарена работы — непочатый край, все море сейчас заполонили туристы, в полях ездят комбайны, очередное спортивное мероприятие и куча проектов. Ему некогда отдыхать. Но кажется, что в ЮФО он единственный такой. В общий чат округа внезапно сваливается куча фотографий, Кубанов в начале их смахивает, но скинули такой пачкой, что сообщения перекрывают пол экрана ноутбука, за которым он уже сидит час шестой. — Черт возьми, что вам там неймётся, — шипит Дарен, открывая чат только для того, чтобы смахнуть ненужные уведомления. Картинки быстро прогружаются и Краснодар видит почти ненавистное в летний сезон море. И южан, но не полным составом. Фотки скинула в чат Сарана, она мелькает где-то на общих, чаще всего на селфи с каким-то истошным ярким коктейлем. Рядом столб Гриша, мажет своему немцу спину кремом, красивой бомбочкой влетает в море и явно изображает батискаф, который можно сражаться с американскими подлодками. Рахима не видно, странно, но может дед решил лучше приехать в сентябре ещё и в дом любимца, так и дешевле и менее шумно. Глаза цепляют чей то мощный торс, и внутри все замирает. Дарен тут же закрывает чат. Нет. Он не будет снова… Палец нервно бьёт по мышке. Не надо смотреть, он же сам знает. Ему нельзя видеть его, иначе это опять мысли, это эмоции, эта похоть, что его накроет. Фотки голого Ростова это последнее, что ему сейчас надо. Ладно, одним глазком и все. Экран снова показывает сотни фотографий, Дарен выбирает определенные, выводя их на полный экран. Черт, какой же он… Дарен сохраняет фотки в отдельную папку. Не все, но из того всего потока есть десятка, где Леша один. Он ничего не делает такого, ни позирует, ни кучевряжется, ни изображает из себя инста модель. Просто дышит и живёт свою ростовскую жизнь. А что Дарену нужно было когда-то больше? Он уже чувствует чем это закончится, но не может этому противостоять. Это просто тяжёлый вечер, ему нужно расслабиться, и он не виноват, что лучшее порно на земле — это пялить на Донского в плавках, особенно, когда можно рассматривать, не боясь, что застанут, что увидят неотрывный похотливый взгляд. Можно увеличить и рассматривать каждую мышцу, каждый изгиб и представлять себе разное… Леша на пляже лежит на каком-то жутком коврике из 90х из соломы и фольги, закинул руки за голову. Видимо только что вылез из воды, тело ещё мокрое, блестит на солнце, капли окропили широкие плечи, живот. Слегка улыбается, глаза скрыты за черными очками, в стекла которых видно, как над ним слонился силуэт — видимо Сарана. Дарен жадно рассматривает тело, боясь опустить взгляд ниже живота, хотя эта «блядская» дорожка из мокрых волос буквально толкает за предел. Он все ещё надеется, что просто смотрит фотографии с отдыха. Просто смотрит. Ничего такого. Следующая фотка: Леша уже в тени стоит босой на цементе, в руках пиво, опирается на перила, в далеке море. Наверное, где-то возле ларька или бара на пляже. Согнулся, оттопырив зад, и Дарен залипает на всю эту позу боком: грудь, ссутуленные плечи с грудой мышц, плоский живот, накаченные ноги… и не может сдержать тихий стон, стукаясь об обивку кресла, в котором сидит. Ну какого черта. Что тут такого. От чего именно его так штырит. Он не знает. Таких тел… Вон хоть Дугар, весь Кавказ, хоть на Уралова залипни — Донскому назло. Ничего так не нравилось. Это тело он определил бы с одного взгляда, только по россыпи шрамов, что знал наизусть. Следующая фотка — удар ниже пояса, если бы Дарен не знал, что Сарана сделала ее просто так, без умысла — подумал бы, что это диверсия против него. Фотка сверху, видимо Леша спустился вниз на пляж, что-то уронил с парапета и наклеил голову, давая полный вид на обозрения своих кудряшек, которые просохли от соленого моря и стоят врастапырку. Следующее фото — это буквально через секунду, как если бы Лёшу окликнули, он глядит наверх — взгляд из-под низу, в зелёных глазах хитринка, одна непослушная кудряшка пересекает лоб. У Дарена сохнет во рту от этого. На следующей картинке Донской показывает язык, все так же смотря снизу. Кубанов закрывает глаза, но темень век не помогает — все как наяву — Леша внизу возится с его штанами и кидает такой же взгляд, показывая язычок… Рука, к сожалению, своя сама тянется к домашним брюкам, член твердеет от пары движений ладони — прямо сквозь ткань — и от следующих шедевров искусства на экране. Донской опять у берега, в руках недопитое пиво, глаза уже спрятаны за черными очками. Он сидит расставив широко ноги, колени торчат. Кубанов не хочет смотреть туда… Но смотрит… На эти черные непонятные плавки, которые он видел ещё в нулевые, на очертание того что под ними. Представляет как Леша так сидит на его частном пляже, а он может подойти и сесть прямо на него сверху, заставить лечь на спину и пройтись ртом по солёной загорелой коже. Следующая: Донской лежит на животе, лбом упираясь в руки: он не стесняется своих шрамов, ложащимися слоями друг на друга в нахлест, «шрамы украшают мужчин, Дарь», а Дарен знает почти все, многие сам зашивал или обрабатывал. Широкий разлет плеч, переходящий в мужскую узкую талию, бедра и задница мечты. Не то любоваться, не то ли хлопнуть. А как она выглядит в офисных строгих брюках… Даже если они не от известной марки, Чертов Донской постоянно заставляет забывать, что не в ткани дело, когда такое тело вообще можно и без одежды, желательнее без одежды… Кубанов молится всем богам, что нет ни одной фотографии, где Леша смотрит будто сверху, где нависает и видно какие мышцы напрягаются, когда он держит свой корпус на одних руках. Здесь бы любой кончился как личность. А он кончится как Краснодар. Явно скоро кончит, потому что рука уже скользнула за ткань вытаскивая напряжённый член, который стоял всегда на чуть северо восток, всегда на одного человека. Дарен хорошо помнит, когда первый раз подумал о Лёше в том самом смысле — не братском. Для него самого этого был шок, стыд, грех, харам. Но что он мог сделать, когда еле дождался, когда Ростов вернётся с Кавказа, после какого-то боя, ринулся к нему через свои поля, его степи, встретил его радостно с мальчишечьим восторгом — вот он Алеша, красивый до безумия, в форме, кудри из-под шапки, одна кудряшка все равно упрямо стоит как антенна, высокий, мощный как скала, родной, теплый… Попросил воды, чтобы искупаться, и вот как начал снимать свою рубашку — прелую от соленого пота — тут у Дареньки перед глазами все покачнулось. Жар ударил в грудную клетку, дыхание сбилось. Он тогда подумал, что от шрама нового, но нет, вечером уже память услужливо подкинула эту картину, и организм буквально воспламенился. Сколько там ему было человеческих? Может 14? Как ему было стыдно… Сбежал на улицу ночью, сказал, что в туалет, тогда на Богатяновки все отхожие места там были, и ночью сам напуганный, не понимая сам что делает, кто ему бы про такое рассказывал, в шумной тишине криминального района, под запахи каких-то помоев, котлет и летнего Ростова — довел себя сам не понятно до чего. Понял, что приятно покасаться до члена, в темноте провел по мягкой коже, а дальше белое марево, ладонь в чем-то склизком. Как это все было мерзко… Может всё ещё мерзко, неправильно, но привычно. Теперь он в своей шикарной квартире, с дорогущим ноутбуком и прекрасно понимает, что делает. И не Леша его этому научил. Мозг на автомате подкидывает локации, где бы Дарен хотел. хотел Донского в куче поз, чаще всего, чтобы его, Краснодар, брали сзади — он не переживет, если лицом к лицом, смотря в любимые глаза, впиваясь в желанные кудри. Сейчас Дарен на пляже, у себя в домике в Сочи, и вот этот самый Леша уже без этих блядских плавок — глаза бы его не видели — берет его прямо на пляже. Пусть неудобно, пусть все впивается в кожу, это его фантазия, и они делают, что хотят. Донской не задаёт дурацких вопросов, не делает виноватую мордочку, он берет что уже его давно по праву, берет жёстко, зная, что ему дадут по первому же желанию. Крупные ладони на его дареновских бедрах, впиваются, оставляя синяки, пока зубы Лёши метят его шею. Краснодар прогнется, даст себя вдавить в родную землю, только чтобы слышать дыхание и низкий стон Донского в своих ушах, когда его пометят уже изнутри. О, это отдельный фетиш, ощущать в себе тепло, как частичка Донского остаётся в нем. Потом они пойдут обмываться в море, и там Дарена снова возьмут, скорее всего на весу, вода мешает, делает движения слишком плавными, опереться нечего, опять неудобно, зато Леша с ним, он — его. Можно повиснуть на огромных плечах, оплести ногами торс, прислониться близко-близко, слиться вообще не только в поцелуе, но и каждой клеткой. Дрочка явно идёт к своему финишу, если Кубанов становится романтичным, хотя по жизни ему все это не надо: розы эти, ужины романтичные, кольца, ему нужен Леша. Уже даже не помнит зачем и не помнит сколько. Всю свою жизнь, с тех пор как увидел его. Краснодар ахает, член дёргается, выпускает смазку, которая позволяет двигать рукой быстрее и глаже. Дарен открывает глаза и цепляет тот самый зелёный взгляд из-под лба на экране — и он не может себя сдержать. Потом будет мерзко, секунд через тридцать, не потому что дрочил на брата, нет, что на Донского вообще — несуразного, с кучей недостатков, с горой отношений — ладно, не горой, зато алмаза крепче — в одежде на черте каком рынке купленном, с этими ужасными покупками прибрежных чебуреков и кукурузы «ну а шо, не умру же», всеми дурацкими шутками, его хрЕновой виной и безмозглыми мозгами, которые не могут допереть одну несчастную истину. На хрен эту Сарану с ее блядскими фотографиями. Которые он после переносет в спрятанную под грудой файлов запароленную секретную папку.