The Thing That Was Not His Highness

      .       Ещё две недели назад с Се Лянем было всё прекрасно. Они вместе купались в маленькой речке, укрытой в тени растений, раскинувшихся по берегу; резвились в воде, иногда останавливаясь, чтобы поглазеть на лягушек и занятных рыбок. Однако, когда они присели отдохнуть, нежная улыбка Се Ляня отчего-то померкла.       — Что случилось? — спросил Хуа Чэн, приподнявшись и садясь рядом с Се Лянем. Он накинул на него покрывало насыщенного красного цвета и начал вытирать его тело насухо. — Замёрз?       Се Лянь закашлялся от смеха, а затем добродушно отругал его, потрепав по щеке:       — Не стыдно тебе? Разве не ты только что плескал на меня водой? Что это теперь за «замёрз?»       — Простите, Ваше Высочество. Если вы хотите согреться, я что-нибудь придумаю.       Се Лянь улыбнулся, но затем улыбка вновь померкла.       Хуа Чэн осторожно погладил его по спине.       — Что-то не так.       — Ничего подобного, — надулся Се Лянь.       — Гэгэ.       — ... — Се Лянь вздохнул, — ...именно потому, что всё в порядке, я… — он кинул на Хуа Чэна будто виноватый взгляд из-под ресниц. — ...у нас скоро не, — кашель, — первая годовщина?       — Истинно так, — ухмыльнулся Хуа Чэн, целуя его в щёку. — Ты уже думал над этим?       — Угу, — ответил Се Лянь. Он поплотнее запахнул себя в покрывало, с волос его капала вода. — ...а ты...       — Конечно, подготовил кое-что, — низко и тепло произнёс Хуа Чэн. — Рассказать?       Уши Се Ляня порозовели. Он кивнул.       — Мы проснёмся, — начал Хуа Чэн, — мы проснёмся и устроим трапезу у прудика возле храма Водяных Каштанов. Знаю, гэгэ не любит суеты, так что будем только мы вдвоём.       — Угу, — ответил Се Лянь, краснея ещё пуще.       — Там я смогу доставить гэгэ удовольствие под тёплым солнечным светом.       — Саньлан.       Хуа Чэн усмехнулся.       — Ладно, это подождёт до вечера. Как бы то ни было, по прошествии утра мы вместе посетим Призрачный Город и найдём лавку, где пообедать. Я куплю гэгэ что-нибудь вкусненькое, хотя у меня и есть кое-что особенное, что я подарю гэгэ позже. Подарок.       На лице Се Ляня промелькнуло удивление.       — Саньлан…       — Наконец, мы отправимся в Дом Блаженства и…       — Саньлан, — внезапно вырвалось у Се Ляня, выглядящего будто обеспокоенным чем-то, — ты... счастлив?       Вопрос застал Хуа Чэна врасплох.       — Естественно, я счастлив. — Он наклонился ближе к Се Ляню, глаза его блестели. — Если ты считаешь, что тебе чего-то не хватает, я могу легко...       Се Лянь вздохнул и игриво толкнул его голову.       — Но если бы ты не был счастлив, как бы я мог это узнать?       — Я всегда счастлив рядом с тобой.       Потирая лоб, Се Лянь покачал головой.       — ...но ведь должны же быть моменты, когда ты счастливее, чем обычно? Я просто... хочу стать лучше.       — Лучше не бывает. Пока ты — это ты...       Со звуком, чем-то средним между возмущением и смехом, Се Лянь скользнул обратно в реку и заплескал волной в Хуа Чэна.

♔

      В темноте храма Водяных Каштанов, где он должен был проснуться в обещанную годовщину с Се Лянем в объятьях, Хуа Чэн сидел на циновке один.       Была уже почти полночь того дня. Фэн Синь спал на полу и громко храпел. Му Цин караулил снаружи.       В темноте Хуа Чэн потянулся к рукаву, достал небольшую коробочку и открыл её. Внутри лежала пара серёжек — два огранённых красных камня, не похожих на коралловые жемчужины, которые прилагались к наряду Воина, Угодившего Богам. Это был подарок, который он давно собирался ему преподнести.       Представится ли ему возможность подарить их, увидит ли он когда-нибудь нежный взгляд Се Ляня, когда тот откроет коробочку — он не знал. Жива ли ещё на свете душа, таящаяся в этих глазах — он не знал.       Вспомнив разговор с Се Лянем у речки, он тихо встал, стараясь не разбудить Фэн Синя. После случая с кольцом Фэн Синь отчитывал его часами, следя за ним, словно ястреб, как бы он не выкинул ещё чего-нибудь. К счастью, сейчас он спал.       Хуа Чэн проскользнул через занавеску на кухню, где, расстелив на полу старые простыни, они соорудили для Инь Юя импровизированную койку. Инь Юй лежал в полусне, придерживая сломанную руку.       — Инь Юй, — позвал Хуа Чэн, опускаясь на колени.       Поморщившись, Инь Юй поднял голову.       — Мой господин...       — Мне нужно спросить тебя кое о чём.       — О чём?       — В тот вечер, когда я ушёл по делам и Его Высочество остался один, я хотел узнать, не замечал ли ты чего-нибудь странного?       — … — Инь Юй опустил голову на свёрнутую одежду, размышляя про себя. — ...вообще-то, было кое-что.       — Что же?       — Я заметил... как он вышел из комнаты и направился на кухню. Я подумал, что в это время он уже обычно спит, поэтому пошёл за ним. Он налил себе стакан воды и зашагал обратно, но выглядел… несчастным.       Хуа Чэн слушал с трепетом.       Инь Юй вздохнул, подвигав раненой рукой.       — ...я зашёл к нему и спросил, всё ли в порядке. Он сказал, что да... — Инь Юй нахмурился. — Он сказал, что ничего страшного не произошло, и извинился за то, что побеспокоил меня. Я попросил его сесть и успокоиться. А потом... он сказал...       Голос Инь Юя стал мягким, он неумело подражал голосу Се Ляня:       — Прости за эту глупость. Просто мне кажется, что я раскалываюсь на части.       Мгновение Инь Юй молчал. Затем он с тревогой посмотрел на Хуа Чэна.       — ...Господин Чэнчжу, как вы думаете, он... жив?       У Хуа Чэна не было ответа на этот вопрос, и они оба это знали, поэтому он ничего не сказал. Он просто встал и, нырнув за занавеску, вернулся к циновке, которую когда-то делил с Се Лянем.       Он снова сел на неё, размышляя про себя в ноющей боли.       Быть может, сон пойдёт на пользу. Быть может, он увидит сон, и в этом сне с Се Лянем всё будет хорошо.       Он лёг.       Он закрыл глаза.       Затем…       Вдалеке, почти скрытое за стрекотанием сверчков, над холмами раздалось эхо.       — Уаа .....уаа...       Хуа Чэн медленно открыл глаза.       На несколько мгновений снова наступила тишина.       Затем... громче, сильнее:       — Уааа... уааа...       Рядом послышалось шарканье — это Фэн Синь зашевелился и сел.       — Что за чёрт... это что, ребёнок...?       Это действительно был детский плач — пронзительный и отчаянный, единственный звук в ночи, доносящийся сквозь стрёкот сверчков.       Хуа Чэн приподнялся как раз тогда, когда Му Цин спиной вперёд зашёл внутрь, ногой закрыл входную дверь и упал, пытаясь от неё отползти.       — Вот блять, — выругался Му Цин. — Быть не может. Быть не может. Это...       — Да что с тобой такое? — Фэн Синь нахмурился, потирая глаза. — Просто ребенок. Пойдём проверим, не оставил ли его кто-нибудь...       — Идиота кусок! — зашипел Му Цин. — Это не блядский ребенок, а та тварь п-п-п-пытается нас выманить!       — Но защитное поле покрывает внушительную площадь...       Му Цин попятился назад.       — Вот именно. Оно не-не-не должно быть так близко...       — А если это и правда ребёнок? Может, пойдём проверим, вдруг он ранен?       — Давай-ка подождём, — огрызнулся Му Цин. — Подождём, а потом скажешь, думаешь ли ты, что это всё ещё ребенок.       Они молча ждали, пока всхлипывания ребёнка не стали ещё громче:       — Уаааааа! Уaaaaaaaaa ...уaaaa....       Хуа Чэн слушал, сжимая и разжимая кулаки. В груди закипало что-то невыносимое, словно его собственный голос тоже жаждал кричать.       Два бога войны перед ним ждали в напряжении, заслоняя Хуа Чэна, словно могли защитить его.       Хуа Чэн недоумевал, зачем это нужно.       Но времени на раздумья не было: в следующее мгновение звук, издаваемый ребёнком, изменился, превратившись в вой.       — Уааааааааааааааааа...       Затем, закончившись истошным бульканьем, он угас.       Наступила полная тишина.       Тяжёлое дыхание двух богов войны в помещении заполнило пространство. Му Цин едва заметно дрожал.       — …       А затем…       — AAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAA..!!!!!!!!!       Пронзительный женский крик наполнил ночь, заставив Му Цина и Фэн Синя подпрыгнуть, они тут же бросились назад, вперившись в Хуа Чэна: отчасти чтобы не дать ему ничего сделать, отчасти от ужаса, и вцепились в его руки. Фэн Синь забормотал:       — Дерьмо! Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо…       — Хватит, — шипел Му Цин, обращаясь к пустоте. — Хватит, хватит, хватит...       Хуа Чэн, которого удерживали два бога войны, просто смотрел в темноту, глаза его были широко раскрыты от страха.       — AAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAaaaaaaaaaaaa...       Неистовый крик стих.       Три человека в комнате прижимались друг к другу. В панике старые обиды были полностью забыты, никто и не думал отстраняться. Хуа Чэн даже не потрудился оттолкнуть их. Он был слишком встревожен звуком... звуком, источником которого, несомненно, был Се Лянь.       —...а если это живые люди? — со вздохом сказал Фэн Синь. — А что, если он что-то с ними делает?       Му Цин покачал головой.       — Что бы это ни было, мы туда не пойдём.       — Но...       — Фэн СИНЬ! — рявкнул Му Цин. — Захлопни ВАРЕЖКУ!       — Шш-ш, — перебил их Хуа Чэн, уставившись в пустоту, — Он говорит что-то ещё.       Они вновь замолчали.       Хуа Чэн был прав.       — ...Саньлан…       Хуа Чэн попытался встать, но остальные опустили его обратно.       — Это не он, — произнёс Му Цин, негромко и невозмутимо, хоть и побледнел на три тона. — Хуа Чэн, послушай меня. Это не он.       Хуа Чэн закрыл глаза и покачал головой.       — Я не могу. Не могу. Он зовёт меня...       — Оно, Хуа Чэн. Не он. Оно.       — Нет, — зашипел Хуа Чэн. — Он...       — Саньлан…       Все трое замолчали, прислушиваясь. Голос, полнившийся скорбью, продолжал:       — Почему ты ушёл? Саньлан, прошу, вернись...       Хуа Чэн задрожал. Заметив это, Фэн Синь крепче прижался к нему.       — Хуа Чэн, нет.       Ещё с минуту стояла тишина. Затем…       — Саньлан? — раздался голос. — Саньлан! Помоги... помоги, эта штука в моём теле... наконец-то позволяет мне говорить, я был заперт всё это время! Мне страшно, мне страшно, мне так страшно! ПОМОГИ! САНЬЛАН, ПОМОГИ!       Хуа Чэн ринулся вперёд, но Му Цин и Фэн Синь тут же повалили его обратно.       — Тихо, тихо, — крикнул Му Цин. — Фэн Синь, помоги мне закрыть ему уши!       — Нет, — сказал Хуа Чэн, наполовину шипя, наполовину задыхаясь в агонии. — Нет, нет, нет, нет!       Двое богов закрыли ему уши руками, но того было недостаточно, чтобы заглушить это бешеное       — ПОМОГИ, ПОМОГИ! ОН МЕНЯ РАЗДАВИТ! САНЬЛАН, ОН УЖЕ БЛИЗКО... ХВАТИТ, ХВАТИТ! АААААААААААААААААА! БОЛЬНО, БОЛЬНО...       Хуа Чэн рыдал от невыносимых мук, вжимаясь лбом в пол.       — Это не по-настоящему, — шипел ему на ухо Му Цин. — Оно лжёт, оно лжёт...       — ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТОГО ЗНАТЬ! — прорычал Хуа Чэн. — Я должен пойти. Я должен пойти и убедиться...       — Оно убьёт тебя! — рявкнул Фэн Синь. — Мёртвый ты Его Высочеству без надобности, так что не дёргайся!       В пылу борьбы они не сразу заметили, как крики стихли.       — ...       — ...       — ...закончилось? — прошептал Фэн Синь, — что ещё это могло…       Но голос Се Ляня вновь зазвучал, отдаваясь эхом в лесу:       — Ладно, — ласково заговорило оно. — Чудно, не придёшь? Ну и пожалуйста. Тогда давай поиграем.       Хуа Чэн сбросил руки Му Цина и Фэн Синя со своих ушей и поднял голову. По щекам его текли слёзы, его трясло, но он должен был слушать.       — Каждую минуту до тех пор, пока ты не придёшь и не вернёшь мне кольцо, — сказал Се Лянь, — я буду отрезать разные части от тела, которое ты так лелеешь. Начну с пальцев, а если долго придётся ждать, за ними настанет очередь рук. Пройдёт час — выколю глаза. Разве не весело? Как тебе такое?       Но прежде, чем Хуа Чэн успел подняться и побежать к двери...       — Послушай меня, — резко сказал ему Му Цин. — Оно блефует. Если тело — его сосуд, оно не станет вредить ему. Тело должно функционировать, чтобы получать больше духовной энергии.       И тут Фэн Синь пробормотал нечто такое, от чего Му Цин потерял самообладание:       —...но что, если это всё ещё он? Это вполне в духе Се Ляня — причинить себе вред, чтобы получить что-то...       Му Цин обернулся, его глаза вспыхнули.       — ИДИОТ! Сколько раз тебе, нахуй, повторять? Эта тварь — НЕ Се Лянь!       Но Хуа Чэн вдруг встряхнул головой и уставился на Фэн Синя так, словно тот только что произнёс речь, способную ошеломить Небеса. Словно Хуа Чэн сейчас что-то понял.       Столько частей пазла разом сложились в единое целое, словно пелена поднялась с его глаз, словно дикая надежда и ужас смешались в его груди.       — Я понял, что произошло, — вздохнул Хуа Чэн.       И прежде, чем кто-либо успел осознать или остановить его, Хуа Чэн вырвался из их рук и бросился бежать.       Он выбежал из святилища и побежал через лес к тому месту, откуда доносился голос, к развалинам небольшой деревушки у подножия холма. Конечно же, Хуа Чэн побежал искать его, потому что любил его. Он любил его, он любил его, он любил его. Как рыбак любит свою лодку, не переставая любить её, даже когда она ломается, и изо всех сил старается подтолкнуть её к берегу. Как собака, всё ещё таскающая за собой старую тряпичную куклу, от которой остались лишь лоскутки. Любил.

♔

       Он бежал, пока не достиг маленькой разрушенной деревушки у подножия холма, где природа отвоевала большую часть улицы и покосившихся домов.       — Ваше Высочество! — воскликнул он, выбегая на старую разбитую дорогу. Он огляделся, перебегая взглядом от дома к дому, пытаясь разглядеть хоть какой-то намёк на свет внутри.       — Ваше Высочество!       Он повернул голову, чтобы посмотреть на другой конец улицы.       Когда он обернулся, Се Лянь был уже там.       Он стоял в конце улицы, белые одежды его развевались по ветру. Свет полной луны пугающе отражался на его лице; шар духовной энергии, парящий рядом с ним, создавал всполох теней, делая лицо жутким.       — Ну что? — сказал он с усмешкой. — Ты сделал правильный выбор, я погляжу. Верни...       — Я знаю, кто ты, — выпалил Хуа Чэн.       Се Лянь явно этого не ожидал. Он приостановился, нахмурив брови, но потом...       — Хуа Чэн!       — Хуа Чэн!       Му Цин и Фэн Синь подбежали к нему сзади, выкрикивая его имя и доставая оружие.       Не оглядываясь, Хуа Чэн протянул руку и послал волну бабочек. Застигнутые врасплох, они остановились, однако бабочки всё равно опустились на них, и две из них, украшенные очерченными символами — парализующими талисманами — прицепились к их спинам.       Внезапно обнаружив, что не в силах стоять, Му Цин и Фэн Синь рухнули на землю. Что, впрочем, не помешало им кричать.       — Не слушай его! Он водит тебя за нос…       — Серьёзно, прекрати!       — Пусти нас!       — Ты же, блять, не собираешься…       Хуа Чэн повернулся и окинул их обоих таким странным взглядом, что они замолчали.       Затем Хуа Чэн снова посмотрел вперёд и произнёс:       — Я знаю, кто ты.       Се Лянь сложил руки в рукава.       — О? — холодно произнёс он.       Хуа Чэн поднял подбородок и посмотрел ему в глаза, после чего сказал:       — Ты — расколовшаяся душа.       Наступило долгое молчание. Му Цин и Фэн Синь уставились на него с широко раскрытыми глазами.       На лице Се Ляня не было никаких эмоций.       Затем, очень тихо, он насмешливо произнёс:       — Умин, ты всегда был слишком умён.       .       .       .       Грудь Хуа Чэна готова была разорваться от этих слов, но вместо того, чтобы замолчать, он продолжал говорить всё быстрее и быстрее:       — Раскол души происходит, когда человек чувствует необходимость разорваться на части… например, после принятия невыносимого решения, — сказал он. — Для тебя, вероятно, это произошло, когда ты решил не выпускать поветрие ликов. Решение было принято взвешенно, поэтому ты остался единым, однако в глубине души ты всё ещё считал, что мир заслуживает этого; должно быть, тогда и появилась первая трещина.       Лицо Се Ляня дрогнуло, но в остальном осталось безэмоциональным, поэтому Хуа Чэн продолжил:       — Должно быть, за последнюю неделю произошло что-то, что заставило тебя отринуть другую часть себя, и, в конце концов, это оказалось выше твоих сил. Под давлением ты разделился на части, и ты — та часть Его Высочества, которая осталась в прошлом и веками наполнялась обидами — взял верх. Только вот ты оказался слаб: ты использовал меня как источник духовной энергии, чтобы одолеть свою вторую половину. Но ты ненавидишь меня, ведь именно из-за меня ты изначально раскололся.       На это Се Лянь, наконец, покачал головой и ответил:       — Я не ненавижу тебя, Умин, — сказал он тихо, но не менее холодно. — Я никогда тебя не ненавидел. Я просто-напросто не доверяю тебе.       Хуа Чэн сделал шаг вперёд и громко и искренне произнёс:       — Вы можете доверять мне, Ваше Высочество…       — Правда, что ли? — Се Лянь наклонил голову. — Ты провалил каждое испытание. Если бы на тебя точно можно было положиться, ты бы довольствовался тем, что я тебе даю; однако вместо этого ты предпочёл сбежать с первыми признаками того, что что-то не так.       — Только потому, что я не знал, что это всё ещё ты.       Заморосил мелкий дождь, но две фигуры на улице не замечали этого: капли беспрепятственно падали на них, растворяясь в их одеждах. Позади них Фэн Синь и Му Цин безмолвно смотрели на происходящее. Му Цин начал заметно нервничать.       — Значит, у тебя проблемы с доверием, — возразил Се Лянь, голос его стал жёстче. — Вот почему я ничего тебе не сказал. Если бы ты полностью доверял мне, то не задавал бы вопросов, несмотря ни на что.       Но Хуа Чэн покачал головой.       — Это неправда, — мягко сказал он. — Оставаться рядом, не понимая, что с тобой происходит, смотреть, как ты рушишь свою жизнь — именно если бы я не был надёжным, то позволил бы этому случиться.       Раздался громовой раскат, дождь накрапывал всё сильнее и сильнее, и тут Хуа Чэн перешёл к главному вопросу.       — Поэтому я должен сказать тебе это: ты должен воссоединиться со своей второй половиной.       Глаза Се Ляня сузились.       — Ты страдаешь, — сказал Хуа Чэн. — Я вижу. У тебя не было возможности исцелиться. Если ты воссоединишься с оставшейся частью, тебе станет легче.       Се Лянь усмехнулся, смахнув с лица прилипшие мокрые волосы.       — Ты так говоришь только потому, что хочешь, чтобы я снова стал мягким и жалким и согревал тебе постель. Не думай, будто я ничего не понимаю. Я и вообразить себя таким не могу, от одной мысли об этом меня тошнит. Мне не нужна та половина меня, мне вообще никто не нужен.       — Я говорю это не из-за себя, — голос его был настойчив, а взгляд пылал. — Правда. Даже если ты не станешь вновь единой душой, я всё равно пойду за тобой...       — Ты мне не нужен, если ты такой ненадёжный.       — Я буду надёжным настолько, насколько это будет нужно тебе, — Хуа Чэн сделал ещё шаг вперед, сапоги захлюпали по воде, скопившейся на разбитой дороге. — Просто скажи мне, чего ты хочешь, и я сделаю это.       — Чудно, — легко согласился Се Лянь, — сделаешь всё что угодно?       Затем, глядя за спину Хуа Чэна, он поднял руку навстречу дождю и указал на двух богов войны, всё ещё лежащих на земле, и улыбнулся.       — Убей их. Это приказ.       Му Цин и Фэн Синь застыли на месте, как две глупые утки, промокшие от грязи и дождя. Первым заговорил Му Цин, в его голосе звучал ужас:       — Твою ж мать! — прошипел он. Он повернулся к Фэн Синю, широко раскрыв глаза то ли в ярости, то ли в ужасе. — Твою мать, нам хана.       Фэн Синь сморгнул воду с глаз.       — А?       — Нам ХАНА! — крикнул Му Цин. Распущенные волосы прилипли к его лицу, но он и не пошевелился, чтобы заправить от них. — Нам, блять, ХАНА, это был прямой приказ, нам хана!       — Нам... что? — Фэн Синь ошарашено вперился взглядом в Хуа Чэна. — Ты ведь не станешь просто так нас убивать, правда?! Хуа Чэн, это же очевидный абсурд, правда?!       Хуа Чэн уставился на них.       Лицо Му Цина заметно побледнело.       — Так вот как всё закончится?! Так вот КАК… Ни хера подобного. Фэн Синь, ты… ты ИДИОТ!       — ЧЕГО? — Фэн Синь закрутил головой. — А Я КАК, СУКА, В ЭТОМ ВИНОВАТ?       Они продолжали кричать друг на друга, но перестали, когда Хуа Чэн заговорил:       — Ты же знаешь, что я не могу этого сделать, — тихо сказал он Се Ляню.       Му Цин и Фэн Синь в недоумении уставились на него, а вдалеке вновь грянул гром.       Голос Се Ляня был убийственно мягким:       — Что значит ты не можешь этого сделать?       — Не могу, — ответил Хуа Чэн. — Когда я вернулся после горы Тунлу, ты велел мне присматривать за ними. Ты просил меня следить за тем, чтобы они не пострадали. Ты заставил меня пообещать.       От этого заявления Му Цин и Фэн Синь уставились на него широко раскрытыми глазами.       А вот глаза Се Ляня сузились.       — А сейчас я говорю тебе, чтобы ты нарушил это обещание. Они предали меня. Оба. Я хочу, чтобы они умерли.       — Ваше Высочество, я знаю, что это только заставит вас страдать ещё больше.       — Другую часть меня. Не меня.       Хуа Чэн покачал головой.       — Обе части.       Дыхание Се Ляня зашлось от ярости.       — Если ты не убьёшь их, это сделаю я.       — Я не могу позволить тебе сделать это, — прошептал Хуа Чэн.       И тут, наконец...       — Тогда УБЕЙ МЕНЯ! — закричал Се Лянь, раскинув руки под проливным дождём. — Чего терять? Ты сдержишь своё драгоценное обещание, данное той версии меня, получишь обратно свою удобную версию меня, ещё более мягкую, и ПОБЕДИШЬ! ЧЕГО ТЕРЯТЬ? ЭТО ЛЕГКО! Я ВЕДЬ — СЛАБАЯ ЧАСТЬ РАСКОЛОТОЙ ДУШИ, ДА?       Затем… где-то вдалеке сверкнула молния, и след её чётко осветил лицо Се Ляня. В этот момент Хуа Чэн увидел нечто, что окончательно его вразумило.       Глаза Се Ляня полнились слезами.       — ЕСЛИ ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ ПРО МЕНЯ, ЗНАЧИТ, И ЗНАЕШЬ, ЧТО ОДНОЙ ВСПЫШКИ ЭНЕРГИИ ХВАТИТ, ЧТОБЫ ВЫБИТЬ МЕНЯ ИЗ ЭТОГО ТЕЛА! — прорычал Се Лянь, раскинув руки. — ТАК ЧТО ДАВАЙ, СДЕЛАЙ ЭТО!       Хуа Чэн рванулся вперёд.       — Я СКАЗАЛ..!       Одним мягким движением Хуа Чэн обхватил Се Ляня и заключил его в объятия.       Тот застыл в шоке, руки его были по-прежнему вытянуты.       — Теперь до меня дошло, — мягко сказал Хуа Чэн. — Я всё понял. Нет нужды продолжать.       Се Лянь не проронил ни слова. Тем не менее Хуа Чэн продолжил сжимать его и говорил:       — Я думал, что ты берёшь духовную энергию, чтобы стать сильнее, но я ошибался, — сказал Хуа Чэн. — Ты вовсе не пытался одолеть свою вторую половину.       Их обувь мокла под дождём.       — Ты пытался уничтожить себя, не так ли?       Молчание Се Ляня было единственным подтверждением, которое ему требовалось, чтобы продолжить:       — Всё это время ты пытался уничтожить себя, — сказал Хуа Чэн. — Сперва ты пытался забрать через меня духовную энергию. Ты думал, что сможешь просто выжечь себя из тела и оставить в нём вторую половину. Ты плохо обращался со мной и проверял на верность, чтобы я не задавал тебе вопросов; немудрено: если бы я узнал, что ты пытаешься сделать, я бы тебе помешал.       Се Лянь медленно опустил руки, но так ничего и не сказал.       — Когда я сбежал, ты понял, что больше не получишь духовной энергии, и решил обманом заставить меня избавиться от тебя напрямую. Ты должен был заставить меня поверить, что ты действительно вселившийся дух, который собирается сделать что-то ужасное. Но это тоже не удалось, так как я понял, кто ты на самом деле, поэтому тебе пришлось искать другой способ заставить меня избавиться от тебя.       Руки Се Ляня сжались в кулаки и задрожали.       Хуа Чэн лишь мягко продолжал говорить с ним:       — Но ты же знаешь, что я не стану делать ничего столь радикального, если не буду действовать от твоего имени. Оставалось только одно: попросить о чём-то, что наверняка противоречило бы тому, чего ты хотел, когда был единой душой. Тогда у меня не останется выбора. Разве не так?       Теперь всё тело Се Ляня дрожало.       — Я только одного не понимаю, — всё так же мягко сказал Хуа Чэн. — Не понимаю, почему вы вообще разделились.       И тут же очень тихо, дрожащим, как у ребёнка, голосом прозвучал ответ прямо возле его уха:       — Я не знаю.       Затем Се Лянь резко вцепился в спину Хуа Чэна и начал плакать.       — Я не хотел раскалываться, — всхлипывал он. — Это другая часть отделилась. Это был не я. Это был не я. Мне так больно быть таким, я не знаю, почему я сломался. Думаешь, я — та половина, которая не хочет снова стать единым целым? Да я лучше умру, чем буду так существовать! Почему бы тебе...       Он в ярости ударил кулаком в грудь Хуа Чэна.       — Я ведь чудовище, так почему бы тебе просто не УБИТЬ МЕНЯ?!       Хуа Чэн погладил Се Ляня по спине и покачал головой:       — Я же говорил тебе вчера: ты знаешь, что нет ничего настолько ужасного, чтобы я не мог тебе помочь.       Но Се Лянь был безутешен.       — Ты сказал это, а я дал тебе пощёчину, — рыдал он. — Ты единственный человек, который пытался помочь, я тебя даже толком не знаю, и всё равно причинил тебе боль. Быть может, именно поэтому вторая половина избавилась от меня. Быть может, это единственное, на что способна эта часть меня — причинять тебе боль снова и снова. Не лучше ли просто избавиться от такой половины? А вернуть её на место — разве это не то же, что влить яд обратно в тело?       — Отнюдь, — пробормотал Хуа Чэн, — это то же, что дать противоядие.       Се Лянь задрожал, как лист, словно готов был разрыдаться, и опустился на колени.       Хуа Чэн последовал за ним, опускаясь на грязную дорогу, всё ещё держа его в руках.       — Что не так?       Се Лянь покачал головой, отказываясь говорить.       — Что бы это ни было, ты можешь сказать мне.       Затем…       — Я очень хотел съесть то блюдо, что ты приготовил, — пролепетал Се Лянь и тут же разрыдался, как ребёнок.       Позади них Му Цин и Фэн Синь наблюдали за происходящим с противоречивыми выражениями на лицах: Му Цин — с шоком, Фэн Синь — с чувством вины.       Хуа Чэн же не выражал ничего. Он просто нежно сжимал Се Ляня под дождём, пока его плач не стих. Наконец, глаза Се Ляня покраснели и потускнели, он приник к намокшему плечу Хуа Чэна. Дождь перестал моросить.       — … Умин, если ты действительно превратился в такого человека… — прошептал Се Лянь, — тогда я понимаю, почему вторая половина могла...       Но он замолк, потому что Хуа Чэн крепче сжал его в объятиях, хотя его голос оставался мягким и ровным.       — Теперь вы все меня слышите, верно? — тихо сказал Хуа Чэн, глядя через плечо Се Ляня. — Обе части?       Се Лянь вздрогнул и ничего не ответил.       — У меня такое чувство, будто это может помочь гэгэ услышать, — сказал он. — Мне нужно сказать тебе то, о чём я давно думал.       В его объятиях Се Лянь начал тяжело и прерывисто дышать.       — Тогда, — пробормотал Хуа Чэн, — когда ты становился бедствием, когда я был Умином, когда ты чуть не привёл мир к гибели...всё это время...       Его голос стих до шёпота:       — Я знаю, что ты никогда не хотел причинить мне боль.       Тишина.       Затем из Се Ляня, словно порыв ветра, вырвалась волна энергии. Она пронеслась сквозь Хуа Чэна, заставив его попятиться назад по старой дороге, а затем пасть щекой в грязь и камни — промокшего, измученного, измождённого, но не несчастного. И может быть, именно так чувствовало себя старое дерево, когда умирало, зная, что даже если его разгрызть, щепки его всё равно будут согревать животное изнутри.       Хуа Чэн не был несчастен, потому что любил Се Ляня. Он любил его, он любил его, он любил его. Как рыбак, который каждый год возвращается, чтобы выпить рисового вина на том месте, где затонула его любимая лодка. Как собака, наконец оставившая старую тряпичную куклу отдыхать на тёплом солнышке. Любил.       Последнее, что он слышал, было громкое: «САНЬЛАН!» и частящие шаги, шлёпающие по дождю.