Перехлест волны

Марк выскочил из подъезда и стремглав понесся в сторону метро, не поднимая головы. Жаль было, что дом Левицкого стоял у самой дороги – сейчас бы не помешала долгая прогулка по темным дворам. Найдя укромный угол на парковке торгового центра, подальше от людей и запрещающих указателей, Панфилов вытащил сигарету и без предупреждения набрал Алису. – Ты чего, Марик? – задался в трубке ее встревоженный голос. – Случилось что? – Я придурок, Лис… конченный. – Ну это я бы поспорила, – посерьезнела девушка. – А если без самобичевания, что случилось? – Я ему признался, Лис. Панфилов сбивчиво пересказал весь разговор. – Понимаешь, я не мог ему соврать. Мне и так казалось, что я вру все время… и послать не мог. Потому что… а если бы он думал, что я влюблен в кого-то еще? Что бы он тогда думал? – Не истери, Панфилов, – осадила Алиса. – На чем вы расстались-то? – Что он… подумает. – Ну вот и пусть думает. Если твой Тима, как ты сказал, невинная ромашка с нулем по эмоциональному интеллекту, то он вообще еще даже не понял, что случилось. – Я такого не говорил! – Это я резюмирую, – хихикнула подруга. – Короче, ты дурак, конечно, но не произошло ничего сверхъестественного. Просто будь с ним мягче… но спуску не давай. Устрой день тишины, а потом спроси, как он. И если не ответит – помолчи еще день. А там уже настойчивей. У Алисы будто и впрямь был мануал на все случаи жизни. Марк нерешительно возразил: – А если… если он спрячется? – Побудешь сталкером. Чуть-чуть. Ты же имеешь право на ответ, верно? – Лиса, а если он… испугается? Ну, и пошлет меня к черту… – Ты мне что говорил, Панфилов? Что он весь сияет при тебе. Главное сразу отношениями его не мучь и в штаны не лезь. Пусть привыкнет. А там уж видно будет… Разговор с Алисой, как всегда, успокоил, а порция никотина уняла дрожь в руках. Жить стало чуть легче, но Марк все равно клял себя на чем свет стоит. И не мог он промолчать, жалуясь на своего папашу? От этого урода всегда были одни беды, и тут он нашел, как отомстить. А ведь план был другой – просто быть рядом, пока Левицкий не привыкнет, а там уже дать понять, что к нему особое отношение… а не так с наскока: я в тебя влюблен. Если у него и правда до этого не было даже намека на амуры, что казалось вполне вероятным, то Тима наверняка не знает, как на такое реагировать и чего ждать. Может, думает, что от него тут же потребуют того, чего он не сможет дать – а Марк не собирался ничего требовать, ему просто достаточно было знать, что Тиме он нужен. Когда он вернулся домой, там было удивительно пусто. От матери на кухонном столе лежала записка – она нашла себе какую-то вечернюю подработку, чтобы насобирать денег для Эли. Марку стало стыдно - он провёл два последних дня в праздности, словно забыв, как нуждается его семья. Эли тоже не было дома – быстро пинганув сиблинг в телеге, Панфилов обнаружил, что они тусуются дома у какой-то подружки. Добросовестно выполнив обязанности старшего брата и велев написать ему перед выходом, чтобы он мог их встретить, Марк откинул телефон и рухнул на материн диван. Сил не было. Если посмотреть честно, то ему сейчас было совсем не до любви. Учеба, подработка, которую надо было заменить на что-то более серьезное, семья… эти вещи должны быть на первом месте. А не какой-то избалованный мальчишка, который не разбирается в своих чувствах. Марк, в конце концов, не психологическая служба, чтобы на нем прорабатывать подростковые комплексы. Но то, что он заметил в Тиме, было особенным – то ли его ум, то ли удивительное для столь юных лет желание понять все на свете, то ли еще что-то… влюбляются всегда из-за чего-то, но Марк не мог сформулировать, что завело его в эту ловушку. А не понимая, из-за чего все произошло, он не мог и выбраться. Тем более он не хотел выбираться. Алиса, как всегда, оптимистично считала, что все выгорит – надо только подождать. Но что, если это все иллюзия? Тревога подбиралась к горлу, но Марк усилием воли велел себе не переживать. В конце концов, в этот раз вряд ли будет хуже, чем в прошлым, когда ему разбили сердце. Первая любовь была яркой, но недолгой. Павла он нашел в том же дурацком приложении, но вместо одноразового секса ему предложили свидание, причем самое настоящее – кафе, парк, все исключительно прилично и без спешки. Павел был его ровесником и точно так же мечтал не просто переспать с кем-нибудь, а найти вторую половинку. Пожалуй, это и привлекло Марка в первую очередь: все, с кем он общался до этого, хотели хорошо провести время, но на отношения не замахивались. «Время не то», – как-то даже выдал один из его чатов, но Панфилов, в силу юности, продолжал верить. А Паша был таким же, как он, мечтателем, хотя в остальном совершенно на него не походил: он был центром внимания, поступал на журналиста и жил в полной счастливой семье. Родители про него, правда, не знали, но в то время это совсем не омрачало ни семейного счастья, ни новых отношений. Чудесные родители редко бывали дома, и Марк регулярно зависал там с Пашей; довольно быстро эти посиделки перешли в горизонтальную плоскость. С Пашей было… круто. Он ничего не стеснялся, часто предлагал меняться и не испытывал стеснения в разговорах. Паша научил Марка всему, включая основы безопасного секса, и лично отвел к доктору, чтобы тот сдал анализы. Сначала Панфилова это взбесило, будто его приняли за какую-то прошмандовку, но Паша терпеливо объяснил, что и сам так делает каждый год, с тех пор как начал заниматься сексом. Марк цвел, Алиса засыпала восторженными реакциями из совместные фотки, которые он не мог показать никому, кроме нее, и все казалось безоблачным – до февраля, когда от Паши ни с того ни с сего прилетело сообщение о том, что он вместе с родителями уезжает за границу. Это был удар – но следующим ударом стало то, что, когда Марк все-таки вызвал его на разговор по этому поводу, Паша ответил, что совершенно не сожалеет по этому поводу, что здесь у них все равно не было будущего, и более того – к Марку он так ничего и не почувствовал. Нынешняя ситуация была похожая и иная одновременно: если отъезд Паши настиг его нежданно, то здесь Марк заранее знал, что так будет. Здесь у него был выбор не ввязываться и не разбивать себе сердце еще раз. Но ощущалось это так, что выбора уже не было. Тима был нисколько не похож на Пашу. Бывший был проще и ярче, но над многими вещами не задумывался и всегда был в хорошем настроении, даже в последний их день призывая «не обострять» и «разойтись по-хорошему». А Тима был тем же самым, но вывернутым наизнанку: холодным внешне, но безумно эмоциональным внутри. Это подкупало куда больше, чем Пашина парадная забота; раздумывая над их отношениями уже после того, как все закончилось, Марк понимал, что Паша вряд ли был в силах кого-то полюбить по-настоящему, а вот Левицкий… Панфилову казалось, что если он сможет пробиться сквозь эту крепкую скорлупу, то найдет под ней золото. Тима жил страстью – любимыми книгами, любимыми занятиями… Марк уже понял, что Левицкий не привязывался к вещам – у него не было ни навороченной техники, ни какой-то особенно модной одежды, хотя он, разумеется, мог себе это позволить. Но Тима был одинок, потому что сам выдумал себе мир, к которому никого не подпускал – и Панфилову очень хотелось стать его частью. Тима смог бы его полюбить – причем так же беззаветно, как любил в жизни все остальное. И даже если сейчас Левицкий не понимал своих реальных желаний, Марк бы смог ему их показать. Стоило Панфилову подумать о страсти, мысли тут же потекли в иное русло. Тима мог бы быть страстным не только душой, но и телом. Мигом всплыла картинка: Левицкий, избавившись от теперешней девственной стыдливости, сам лезет целоваться и распускает руки. Марка бросило в жар. Он понял, что просто так отбросить фантазию не получится – и, чтобы его не застигли врасплох, залез в душ, где разделся до гола и включил теплую воду. Под одеждой Тима наверняка худой, да так, что ребра выпирают – но не тощий, не хрупкий, а… на ум приходило слово «идеальный», но идеальным он сейчас казался во всем, а тело, которое себе воображал Марк, он безумно хотел. Чтобы вот так же стоять под душем, но прижиматься к мокрой спине Тимофея, шептать ему что-то неприличное на ухо, чтобы Левицкий запрокидывал голову и просил, требовал… Марк прислонился к холодной кафельной стене, опустил руку между ног и принялся фантазировать. С Тимой хотелось быть нежным – но это будет работать лишь первое время. Когда парень привыкнет и перестанет стесняться, то сам начнет приставать к нему, требуя ласкать его чаще, сильнее, настойчивей… представилось, как Тима, с мокрыми от душа волосами, сидит на бортике ванной и лениво трогает себя, словно приглашая. Картинка была настолько яркая, что казалось, это происходит на самом деле. Тима, с яркими зацелованными губами и – черт побери, Марк отчетливо это видел – с синяками от засосов на бледных плечах, запрокинул голову, прикрыл глаза и провел рукой между ног. «Я готов ко всему, что ты захочешь» – будто настоящий, раздался голос над ухом, и Марк наяву быстрее задвигал рукой, словно боясь потерять свою иллюзию. Воображаемый Тима сильнее раздвинул ноги, оперевшись рукой на край, и приподнял бедра, подсказывая, что именно он имел в виду. Панфилов и без подсказок знал, о чем его просят, и казалось, что это уже далеко не первый раз, и даже не первый раз за день, и что отверстие, которое он найдет пальцами, стоит только прикоснуться между ягодиц, будет открытое, припухшее и готовое к очередному вторжению. Мысль о том, что они с Тимой будут делать это часто, и чаще всего – так, стала финальной: по привычке закусывая губы, чтобы не стонать, Марк кончил, и еще минут пять стоял под душем, не в силах шелохнуться. Реальность возвращалась кусками, будто иней сходил с окна, и Панфилов вспоминал, где он. Накатил стыд – он ведь только что грезил о своем ученике, пусть и ненастоящем, пусть и всего на два года младше, но ученике; и представлял его совсем взрослым и распущенным, словно прямиком из порнухи. Теперь уже Марк сомневался, что он действительно чувствовал это в Тиме – возможно, он проецировал на него то, что хотел получить сам, а именно – томного, послушного и безотказного любовника, который хочет его постоянно. Прежде Марк за собой такого не замечал – он всегда подстраивался, хотел быть нежным, любил ласкаться и до, и после. Но Тима… Тима будил в нем какой-то ад. Хотелось украсть его ото всех и трахать, не вынимая, ставить метки и выбивать стоны, называть по-всякому и доводить до предела, чтобы потом обласкать его, исступленного, и залечить им же самим нанесенные травмы. «А с чего ты решил, что Тима вообще захочет быть снизу?» – поинтересовался разумный внутренний голос. – «С чего ты решил, что он вообще тебя захочет?» Марк из последних сил привел себя в порядок, вытер мокрые волосы и оделся. Зазвонил телефон – сиблинг просили встретить. Панфилов отругал сам себя за то, что только что сделал. Конечно, все дело в нервах, но это было за гранью. Одно дело – фантазии, а другое… здравый смысл говорил, что такого порнхаба у них не будет, даже если все выгорит. Но почему-то мечталось, что все будет именно так. И за это Марк особенно себя ненавидел. Он уже шел по улице, когда телефон ожил – сообщение пришло от Тимы. «Ты просил предупредить, если занятия не будет. Так вот – в воскресенье не могу. Я уезжаю». Марк замер, как вкопанный. Весь ужас настоящего, выросший из кошмаров прошлого, будто вцепился когтями в горло, и стало сложно дышать. «Далеко? Надолго?» Больше всего он боялся, что Тима не ответит. Но почти сразу же выстрелила пулеметная очередь из сообщений: «Не парься, на неделю. В Питер» «У меня там друг детства» «Я пообщался с Егором и понял, что в этой квартире я точно не смогу подумать и кого-нибудь убью» «А вернусь – поговорим» Панфилов выдохнул. Неделя в Питере – это было совсем не так страшно, это близко и не навсегда. В конце концов, Тима имел на это право. Старый друг, привычное знакомство… вся жизнь Левицкого сейчас была стрессом. Марк бы и сам не отказался бы где-то переждать эту неделю, чтобы вырваться из суматохи и проблем, но у него на это не было ни времени, ни денег. Он хотел было набрать что-то, но тут сообщения полились снова: «Я ведь могу тебе писать?» «Ты… не обиделся?» «Прости, я просто не знаю… многого не знаю, короче» «Но это не значит, что я не хочу с тобой общаться» «И я не знаю, как лучше». Марк усмехнулся. С сердца свалился камень, но тут же проснулся новый страх: что Тима, решив, что для него слишком сложно делать выбор, решит оставить все «как есть». То есть велит Панфилову сидеть возле него ручной собачкой, не отвечая на его чувства, но и не отдаляясь. И тогда это будет мукой похлеще разбитого сердца. Но Марк верил, что Тима не такой. Он просто не выдержит постоянных недомолвок. «Я не обиделся», – Панфилов спешно застучал пальцами по экрану. «Конечно, пиши» «Я буду только рад» Он хотел набрать еще что-то о том, что ждет окончательного решения, но раздумал. На Тиму нельзя было давить. Во всяком случае, не постепенно — проще было припереть его к стенке потом, когда он вернется, одним махом расставив все точки над и. «Спасибо» «И кстати» На экране выполз какой-то англоязычный мем, который Марк не сразу понял, а когда понял – то фыркнул от накатившего смеха. Это было что-то из серии «физики шутят о гуманитариях, но гуманитарии не остаются в долгу» и очень напоминало их обычные разговоры. Удивительно, но в этот вечер трагедии не случилось. Но Марк не знал, что будет дальше.