Цейтнот

Среда. Япония: 21:54.       Солнце начало садиться. В траве тихо пели маленькие сверчки.       Чуя осматривал уже зачищенную территорию, потирая кулак. После чего взглянул на наручные часы, что обрекло его на проблему.       Неожиданно он почувствовал сильную боль в шее, машинально прикасаясь к очагу. Его рука скользнула вверх и неожиданно нащупала что-то продолговатое. Рыжеволосый вытащил это «что-то», а затем уставился на дротик, в котором ранее явно было содержимое.             — Здравствуй, милый, — знакомый голос раздался небольшим эхом.       Накахара быстро повернул голову к источнику.             — И что это значит!?             — Тише-тише. Тебе сейчас не стоит кричать и резко двигаться… — Фёдор подошёл ближе. — Хуже будет.       Голубые глаза забегали по лицу Достоевского. Он хотел уже что-нибудь сделать, но ноги резко начали неметь. Тело становилось ватным, от чего двигаться, а тем более быстро, стало невозможно.             — Что это..             — Сейчас это уже не важно. Просто расслабься.       Дыхание плтяжелело, а сохранять разум чистым было невозможно. Он постепенно затуманился. Веки потяжелели. Не было сил ни на что: ни на панику, ни на злость или ярость.             — Блять... Ты... ты...       Речь стала бессвязной.       Фёдор лишь ухмыльнулся, довольствуясь чужой работой. Он махнул рукой, и около него появился Гоголь, который в свою очередь начал что-то рассказывать об этих дротиках. Но о чём именно тот говорил, Чуя не мог понять.       И темнота. Звуки отдалились куда-то далеко. Тело больше ничего не чувствовало. Не было боли, не было чего-то приятного… *** Четверг. Россия: 04:26. Часы в комнате: 09:40.       Накахара лениво потянулся. По телу пробежали мурашки. Он открыл глаза и медленно зевнул, смотря в потолок.       Что-то не так.       Рыжеволосый моргнул ещё пару раз, а затем начал осматривать комнату.       Странный большой шкаф, стол у окна, книжные полки... много книжных полок, большой телевизор…       Голова резко начала гудеть. Чуя попытался вспомнить прошлый вечер. Но, увы, ничего.       В комнату вошёл мужчина в домашней одежде. В его руках была чашка чая.             — Чуя, ты очнулся уже? — Фёдор подошел к кровати. — Боже мой, я так разволновался, когда ты упал в обморок… Милый, что случилось? Чего нахуй?             — Что..? — Накахара поморщился, смотря на того.             — Твой врач сказал, что у тебя могут быть провалы в памяти... Но я надеюсь, что ты помнишь меня, — он положил свою ладонь на руку рыжеволосого. — Я очень испугался вчерашним вечером…       Чуя внимательно посмотрел на Достоевского. Его глаза выражали откровенную нежность и заботу.             — Я... я ничего не помню... — Накахара положил свою руку на лоб.             — Ох, милый, это так ужасно... Но я думаю, что мы сможем с этим справиться.       Фёдор осторожно убрал руку с ладони рыжеволосого, а затем положил её на щёку того и мягко погладил.             — Я тебя люблю, — он придвинулся ближе и тихонько чмокнул его в щёку. — Выпей чая, а после приходи на кухню.       Он оставил чашку на стуле, который заранее был придвинут к кровати, а после вышел из комнаты, оставляя Чую одного.       Что происходит вообще? Почему я ничего не помню? Почему он тут… Твою мать... А что с Дазаем?       Стены новой комнаты давили и были неуютными. А тот поцелуй в щёку неприятно отозвался где-то в желудке. Накахара оставил чашку, а сам вышел из комнаты. Вся квартира казалась ему незнакомой и странной. Он осматривал двери, стены, обои, потолки и в конце прибыл на кухню. Там у плиты стоял Фёдор, который что-то готовил.             — О, Чу, садись, — он широко улыбнулся.       Рыжеволосый послушно сел за стол, положив руки на свои колени. На поверхности появилась тарелка с блинчиками.             — Спасибо…       Достоевский сел напротив, подперев щёку кулаком.             — Я сделал всё, как ты любишь. Блинчики с корицей. До сих пор помню, когда впервые приготовил их тебе, — растянувшись в слащавой улыбке, почти промурлыкал Достоевский.       Чуя взял один кусочек с тарелки и надкусил. Нужно было признать, что это было вкусно: сладко, нежно. Он расплылся, а затем начал уплетать свой завтрак.             — Очень вкусно, спасибо ещё раз.       Накахара отвел взгляд от своего «парня» на одну из стен кухни. На ней висели часы, которые показывали десять часов.             — Ой, мне же на работу надо... — он резко вздрогнул.             — Зачем? — у Фёдора округлились глаза. — Ты что, не помнишь?..       Чуя вновь посмотрел на того, показывая всё своим лицом.             —Ты уволился пару лет назад, и мы переехали в Россию, так как тут было безопаснее для тебя...             — Уволился?..             — Именно так, милый.             — Оу…             — Знаешь, я думаю, ты устал… Тебе стоит поспать ещё, — Достоевский улыбнулся и вновь положил свою руку на щёку Чуи.       Веки становились тяжёлыми. Постойте, а разве чиби любил блины с корицей? Конечно же нет. Просто в них было легче напихать снотворного и наркотиков, ведь здоровый сон превыше всего.       Но в голове рыжеволосого не было ничего, мысли медленно отступали. И последнее, что он увидел — это мило улыбающееся лицо Фёдора.