Виноделие

Когда время придёт, мы окажемся рядом Не торопись, всё своим чередом, тебе так далеко до заката А я здесь полежу, я тебя подожду Я тебя дождусь, тебя дождусь

«Просто в депрессии»? А можно быть просто в депрессии? Где грань между депрессией, и суицидальным поведением? А между суицидальным поведением и намерениями? А между намерениями и попытками? Когда гляделки с окном закончатся трагедией? Почему в голове так предательски пустеет при одной только допускаемой мысли о таком исходе? Хван осторожно заглядывает в приоткрытую дверь. За последнюю неделю Минхо отчего-то сам перестал закрывать её плотно, и пусть чаще доводил её все же практически до полного закрытия, сегодня та была почти распахнута. Он сидел там, с замершими над клавиатурой руками, с пустым документом на экране уже час. Запылившаяся гитара на стене, звенящая тишина. Хенджину страшно даже дышать. Ему невольно кажется, будто стоит ему только коснуться нависшей над ними болезненной темы, и Хо тут же развалится на части. Пусть тот был едва ли не самым сильным человеком из всех, кого Хенджин знал, сейчас он казался особенно хрупким, как только собранный пазл, который надо за края поднять со стола. Одно неверное движение, мысль, дрогнула рука — и драгоценная конструкция рассыпается в руках, а собирать её нет никаких сил. Нельзя же рассчитывать всегда на то, что человек сильный. Конечно сильный, очень, но он бы многое отдал чтобы Минхо наконец сдался и пришел к нему за помощью.

***

— Как дома? Все хорошо? — Лия опускается на подлокотник занятого Хенджином кресла, и заглядывает ему в лицо. Тот лишь на секунду отрывает взгляд от гитары в руках. — Лучше. Девушка кивнула, заправила выбившиеся волосы за ухо. Он в гостях у друзей. Тадаши, муж Лии развалился на диване с джойстиком, рядом, с видом крайней заинтересованности, валялся пес. Минхо снова остался дома. В последнее время он выместил собой все прочие мысли, некогда посещавшие голову Хенджина. Почти перестал вставать с постели, и сегодня даже не откликнулся, когда тот звал его с собой. Хван опоздал в гости из-за того, что еще полчаса молча наглаживал чужой неподвижный затылок, пока его не сослали прочь требовательным жестом. Ребята не задавали лишних вопросов, Тадаши иногда заходил их проведать, но, казалось, и от этого проку было не больше чем мертвому припарка. Хенджин откладывает в сторону гитару, и вытягивает ноги перед собой. Струны никак не желали ложиться под его пальцы. — Я зайду к вам на неделе, занесу ему что-то. — Тихо ввернула Лия, но он тут же перебил, сразу же жалея о своей резкости: — Он не умирает, Лия. — Когда он в последний раз делал что-то кроме лежания? — Тадаши, недовольный его тоном, тут же его осадил. — Как по мне, такая безнадега как раз похожа на поведение умирающего. Он сморщился. Слушать это было невыносимо, казалось, его вот-вот стошнит. И все же неправдой это не было. — Он спит? Сперва вопрос не доходит до сознания, а когда достигает его, Хенджин удивленно упирается взглядом в Лию. Та, на счастье, совсем не злилась. — Я не знаю. — Честно ответил Хван. — Проверь спит ли он, или страдает бессонницей, и если второе, дай ему чего-то выпить. Он медленно кивнул. — С чего ты это вдруг? — Хенджин, — Ласково ответила девушка. — Я тоже могу тебе помогать.

***

И он послушался. В тот же вечер он без приглашения вошел в холодную спальню с бутылкой ежевичного вина в руке, двумя стаканами, надетыми на горлышко, и тяжело опустился рядом. Матрас, на котором последний месяц провел Минхо, привычно прогнулся под его весом. За окном декабрь, и тот лежал повернувшись к окну, хотя с положения на полу видел только кусок серого неба, и падающих снежных хлопьев. Хенджин отгородил собой серость. — Я принес тебе подарок. Никакого ответа. Тот, казалось, даже не дышал, но ответ был и не нужен. Длинные пальцы принялись прокручивать металлический хвостик на мюзле, освобождая пробку из плена. Несколько оборотов, штопор, и тишину тревожит тихий хлопок. Вино льется в стаканы. Значит он рискнет, даст алкоголь, поможет с бессонницей. И просидит здесь всю ночь, если это поможет предотвратить предсказуемые последствия в виде попыток его любви выскочить в окно. — Ты можешь хотеть этого, можешь не хотеть, но сегодня ты напьешься. — Торжественно огласил он. — Хенджин. — Да? — Он уже давно не слышал этот голос. — Не до того сейчас. — Тот шевельнулся, притягивая колени к груди, но Хван вдруг надавил на его плечо, бесцеремонно переворачивая на спину, как жука. Глаза встретили возмущение в чужом взгляде, и он возликовал: уже не пустота, уже что-то. Так лежание шло ему на пользу? — Один стакан, и ты свободен. Минхо строго нахмурился, все еще лежа на спине, и, казалось, высматривая хоть какие-то признаки совести в Хенджине. Потом сдался, медленно поднявшись, и навалившись спиной на стену. Нахмурился, наверняка голова закружилась. Ему в руку тотчас сунули стакан, Хван сам звякнул стеклом о стекло, и торжественно поднял руку со своим стаканом повыше, ожидая, что сидящий рядом сделает первый глоток. Тот сидел как тряпичная кукла, вытянув босые ноги перед собой, и в очередной раз бросив на вторгшегося в его тишину злодея осторожный взгляд. Посмотрел, двинул челюстью, и решительно сделал приличный глоток, с видом человека, которому все осточертело. Хенджин тут же потянулся, и подвинул ближе тарелку с «закусками», совершенно не подходящими к вину, но для отвыкшего от еды желудка Хо — в самый раз. Ломтики белого хлеба без корочек, дольки помидор, нарезанные огурцы, виноград. Легкое, раздельное, без шкурок, этим он сможет незаметно подкормить своего заболевшего кота, пока тот наклюкивается. Поморщившись от первого глотка, тот приложил бледные пальцы к губам, и закрыл глаза. — Если тебя тошнит, тошни, я уберу. — Естественным тоном оповещает Хенджин, и протягивает ему дольку помидора. Тот послушно берет, медленно качая головой. — Не тошнит. Врун из него поганый, но больше они ничего не говорят. Каждый цедит свое вино, оголодавший Хо пьянеет быстро, и вот через полчаса его уже косит вбок, а с тарелки исчезло по меньшей мере десяток овощных долек, и один ломтик хлеба. Маленький, размером с половину ладони, но Хенджин не может нарадоваться. Надо будет подогнать Лие букет цветов побольше, и шоколада. Наконец, устав пить, Минхо отставляет свой стакан в сторону, и медленно ложится, обводя комнату осоловелым взглядом. К лицу вернулся прежний цвет, глаза полуприкрыты, но когда останавливаются на Хенджине, внимательно вглядываются. — Спасибо. — Просто произносит он, на миг вновь становясь роднее, и Хван молча кивает. Но тот и не думает замолкать, продолжая охрипшим от долгого молчания голосом. — Знаешь, мне больше всего стыдно, что мы так и не смогли понять друг друга. «Мы»? Перебирая в голове все возможные «мы», Хенджин обращает недоумевающий взгляд к Минхо: — Мы? — Я и отец. Он был подонком, но мне жаль его. Его сын в один день вдруг объявляет, что нашел себе парня, и сбежал в бетонные джунгли, что может быть страшнее? Вот оно что. Эти тридцать слов даются ему с явным трудом, но превозмогая себя и алкогольную дрему тот все же договаривает их до конца, а затем вновь поворачивается на бок, лицом к Хвану. Его веки тяжелеют. — Я буду здесь. — Никак не комментируя сказанное, тот бережно гладит вьющиеся каштановые волосы. И Хо наконец забывается пьяным сном. Не смотря на это, бутылка все равно продолжает пустеть, заполняя собой остатки стресса, и продлевая ночь.