Не плачь

Максим…

Это единственное, что после тебя осталось. Осталась я, остался Игорь, но не ты… Я узнала о мальчике только когда тебя не стало. Ты не рассказывал о нём, боялся, что я отреагирую также, как реагируют все молодые девушки при виде чужого ребенка, боялся, что я брошу тебя или не сумею принять мальчика, как родного. И я ни капли не виню тебя за этот страх, любой человек боится быть непонятым, отвергнутым, брошенным, особенно тогда, когда он по-настоящему любит. И если бы у меня был хотя бы один крохотный шанс всё изменить… Прожить счастливую, длинную жизнь с тобой и с ним — я бы немедля им воспользовалась. Но мёртвые не возвращаются.        Осталась я, остался Игорь. И на двоих нам остались только скорбь и отчаяние. Глупо говорить о том, как тяжело мне пришлось, ведь Игорю пришлось намного хуже. Сперва он потерял отца, для Игоря отец был самым дорогим человеком на свете, ему, как ребенку, безумно не хватало отцовского тепла и заботы, папиных наставлений, совместных поездок, которых и без того было катастрофически мало, ужинов, вечерних просмотров телевизора и обыкновенных разговоров. Игорь долго винил себя в его гибели, ему казалось, что во всем мире больше не найдется человека, которого он любил бы сильней. Федор Иванович изо всех сил старался стать для Игоря тем, кому мальчик сможет доверять, он безумно любил детей, был искренне привязан к Грому и очень хорошо относился к самому Игорьку, но заменить Константина при всем своем желании он так и не смог, хотя и понимал, что подобного никогда не случится, и для Игоря он навсегда останется всего лишь дядей Федей. Потом случилось странное: в жизни Игоря сумбурно появился новый человек, который назвался его старшим братом. Это был ты. Тогда никто и подумать не мог, что найдется подобный чудак, которому взбредет в голову представиться сыном Кости. Более того, сам Гром наверняка удивился бы такому заявлению, поскольку твоя мать предпочла не рассказывать о тебе отцу. А между тем, невзирая на отдаленность отцовских черт, ты как две капли воды был похож на Игоря, только старше и с кудрявым вихрем на голове вместо волос. Игорь привыкал к тебе с боем: сперва совершенно не замечал, потом всячески игнорировал, упорно не доверяя, затем медленно, но верно стал открываться тебе, и в конце концов именно ты стал тем, кто заменил ему отца. Ты стал для Игоря целым миром, и целым миром в свое время ты стал для меня. А теперь этот мир обрушился у наших ног, и мы затерялись в пыли и руинах опустошенных судеб. В мою жизнь ты свалился точно также, как снег на голову. Правда, в отличие от Игоря, я с первого взгляда полюбила тебя. Конечно, сперва мне хотелось отрицать свою симпатию к тебе, я старалась выглядеть также отстраненно, как Игорь, делая вид, что мне абсолютно не нужен человек, который будет любить и оберегать меня. А затем я поняла, что сама хочу оберегать тебя и любить. И он понял это. Но уберечь тебя не смог никто из нас. Ты появился в наших жизнях яркой вспышкой и стремительно угас, не дав нам ни мгновения на что-то большее, чем простое созерцание. Нас объединила общая скорбь и чувство вины за то, что жизнь обошлась с тобой так несправедливо, и за то, что в этот ужасающий момент рядом с тобой не было никого из нас.        А затем Гром рассказал мне о твоем сыне. По иронии судьбы названный твоим именем, маленький Максим как две капли воды был похож на тебя: озорной, веселый, активный, добрый мальчик, с абсолютно таким же одуванчиком на голове. Игорю тяжело дался подобный разговор, он сделал усилие над собой, чтобы сдержать эмоции, когда говорил о ребёнке.       — когда Фёдор Иванович привёл его ко мне после… после случившегося, я стоял, как вкопанный, и не мог пошевельнуться. Он подбежал ко мне и, обняв меня, крикнул: «папа!»… Его даже не смутили мои усы и отсутствие золотистых волос… А я вдруг почувствовал, что едва держусь на ногах, земля как будто закрутилась подо мной, собираясь сбросить меня в какую-то бездну. Не трудно было догадаться, что сердце Игоря в тот момент пропустило удар. Эта болезненная тема затрагивала самые потаенные уголки его души, поэтому разговоры о ней давались ему с трудом. Гром, очевидно, принял решение не рушить детских ожиданий. Он медленно сел на корточки и обнял мальчика, сдерживая нещадно подступающие к горлу слезы. Федор Иванович, стоявший поодаль, с тяжелым сердцем наблюдал за происходящим. Игорь дал Максиму шанс — тот же шанс на счастье, что дал Игорю Максим, не только Шустов, но и его сын. Мы с Громом встречались всего несколько раз, и я никогда не думала, что смогу поладить с этим мужчиной. Он казался мне угрюмым и нелюдимым, грубым типом, который совершенно не шёл в сравнение с Максимом. Но теперь, сплоченные общим горем, мы должны были взаимодействовать друг с другом и узнавать себя с новых сторон. И Игорь открылся мне, как человек искренний, нежный, ласковый душой. После нашего разговора Игорь условился познакомить меня с Максимом. Я целый день не находила себе места, меня трясло, как трясёт обычно перед каким-то архиважным событием, я ужасно беспокоилась о том, что мне стоит сказать и что нужно делать. Игорь, вероятно, позаботился о том, чтобы объяснить малышу, зачем ему встречаться с какой-то тётей, но чувство паники меня не отпускало. Приехав на место, я заходила взад-вперёд по парковой аллее, с минуты на минуту должен был подойти Гром, но от осознания приближающегося знакомства меня лишь сильнее бросало в холод. Впереди повиднелась мужская фигура, рядом с которой, дотягиваясь ещё совсем небольшой ручкой до ее ладони, плавно, будто бы невесомо шёл маленький мальчик. Это были они. Игорь старался идти неспешно, давая ребёнку время неторопливо шагать следом. Стоило им приблизиться, как мне вдруг стало очевидно всё, о чём говорил Игорь. Они остановились передо мной, и Гром предложил мальчику поздороваться с незнакомкой. Я посмотрела на Максима и заплакала.