Не плачь

Над моим домом постоянно летали вертолёты. И мне всегда доводилось слышать шум винтов по вечерам. Он был не громким, скорее просто заметным, в отличие от гула досаждающих самолётов с ближнего аэродрома, и каждый раз, лёжа на кровати в кромешной темноте, я вспоминала Максима. Это была техника пожарной части, экипаж совершал облёт, иногда они летели на очередной вызов. Конечно, это была не та авиалесоохрана, к которой я привыкла за время, проведенное с Максом, но каждый божий день, каждый звук пролетающего над домом пожарного вертолёта заставлял меня содрогаться. В комнате было темно и неуютно. Меня с новой силой одолевали мысли о трагедии, о моём бессмысленном существовании, о новых неопытных пожарных и о зрелых, но уже наученных опытом, каждого из которых могла настигнуть та же участь. Ночь иногда не давала покоя, она заставляла заполонять голову размышлениями, противоречивыми идеями и мыслями, которые не приводили ни к чему, кроме однообразного конца. Слёзы, одиночество, пустота. Мне казалось, что всё так и закончится, я умру от накатившей депрессии, наглотаюсь таблеток или брошусь в окно. Если бы не Игорь, вероятно, так бы и произошло. Утро постучало в окно совсем нежданно. Ласковое августовское солнце всячески старалось заглянуть в квартиру сквозь прикрытые темные шторы и ему это, конечно, удалось. Я проснулась от того, что по моему лицу пробежал игривый лучик, который сразу поманил мое бренное тельце на балкон. Было свежо и вместе с тем довольно тепло и уютно, в воздухе парил аромат раскинувшейся под самыми окнами цветочной плеяды. Петербург — восхитительный город! Когда-то я мечтала здесь жить, теперь моя мечта исполнилась, но каждый день, проведенный здесь, все ещё кажется несбыточным сном. Да и, впрочем, бросить Москву — безбожно гнетущий воспоминаниями дом, район и город — было лучшим решением, несмотря на то, сколько всего связывало меня с этим местом. Двор еще в начале лета заполонили пёстрые солнечные одуванчики, однако сейчас они все покрылись пушистыми седыми шапочками, состоящими из десятков миниатюрных зонтиков. И каждый раз, натыкаясь на поле, усеянное ими, я вспоминала о Максиме.        — привет — Игорь задержался на работе, поэтому уставший, но явно запыхавшийся, в попытке обогнать время известно, для чего, — в его обязанности теперь входило утреннее посещение детского сада — шел домой.       — привет! — я удивилась, обычно Гром не разменивался лишними любезностями, точнее мне так казалось, я думала, что в такие моменты он просто проходит мимо, делая вид, будто никого не заметил.       — послушай, Игорь… — я двинулась за ним, стараясь подстроиться под быстрый широкий шаг. В какой-то момент возникло ощущение, будто Гром замедлился, позволяя мне идти с ним вровень. — ты ведь всю ночь работал? Я думаю, тебе не помешает хотя бы крохотная передышка.       — прости, но мне действительно нужно идти, нет времени на разговоры. Игорь говорил негромко, в его интонации легко прочитывалась усталость, а сам вид ясно давал понять, что он и здоровый образ жизни — вещи несовместимые.       — Игорь, пожалуйста, выслушай меня. Я хотела сказать, что я могу водить Максима в детский сад. Федор Иванович также, как и ты, работает днями напролет, а ведь ему тоже нужен отдых, даже генерал-полковнику нужен отдых, Игорь! Я понимаю, что ему ты доверяешь больше, чем мне, точнее, ты не доверяешь практически никому, кроме него, что вполне разумно, но свешивать заботу о ребенке на него и Елену Алексеевну как-то неправильно! И пусть ко мне у тебя доверия нет, но Макс меня… Игорь прервал прежде, чем я успела вымолвить это звеняще громкое, раздирающее изнутри «любил».       — я знаю. На мгновение между нами сгустилась мучительно давящая, подобно тяжеловесному грузу, тишина. Всё тело обдало холодом, невозможно было пошевельнуться стоило Грому сказать своё решающее слово. Это слово отозвалось во мне упрёком, поскольку с его уст оно сорвалось в какой-то степени обвинительным тоном. Но в чём заключалось это обвинение?       — он рассказывал о тебе, и, если бы я не верил ему, тебя бы здесь не было. Если бы я действительно не доверял тебе, то не подпустил бы к Максиму ни на шаг. Видно было, что Игорю нелегко говорить об этом, нелегко говорить обо всем, что связано с его братом. Но ведь и мне это давалось не так просто, как могло показаться.       — прости. Я не хотела грубить тебе… Просто… — мне вдруг стало стыдно и совестно за то, с каким напором и, вероятно, излишней экспрессией я говорила о чужом недоверии. Действительно, Гром не обязан был доверять мне, возникшей в его жизни неизвестно откуда, «подружке» его брата. Да… Подружке. Помолвочное кольцо не имеет значения, когда свадьбу играть уже не с кем. Игорь двинулся вперед. Теперь я решила, что все испортила, что нужно было быть вежливой и учтивой, постараться не задеть чужие чувства и не говорить глупостей, но Гром обернулся и кивнул мне головой, негласно приглашая следовать за ним. Я, мгновенно окрыленная благосклонностью Игоря, прошмыгнула в подъезд, и через две минуты мы уже стояли на этаже в ожидании Максима.       — дело не в том, что я тебе не доверяю, — вдруг отозвался Игорь. — а в том… Дверь распахнулась и навстречу нам, оббежав заслонившего проход Федора Ивановича, выбежал Максим, который тут же бросился обнимать Грома, поудобнее устраиваясь в его крепких руках. Но реплика, озвученная в парадной, так и осталась незаконченной.

***

Несколько дней я провела в полном неведении, что же такого хотел сказать мне Гром. Всё это время мы даже не виделись, мои слова об отдыхе пролетели мимо его ушей, хотя он и прислушался к моему мнению о пагубно влияющей на человека (в данном случае — на Федора Ивановича) чрезмерной нагрузке. И благодаря этому, я теперь каждый день наблюдала Максима. Безусловно, Федор Иванович и Елена Алексеевна и сами были чрезвычайно рады возиться с маленькой копией Шустова, но, принимая во внимание мою глубокую привязанность к Максу и, соответственно, его сыну, позволяли мне не только видеться с ним, но и подолгу оставаться у них в гостях. Несмотря на упертость и несговорчивость Грома, я была безмерно благодарна ему за то, что он дал мне шанс обрести семью, и я стала считать это место своим новым домом. Этот квартет, включавший в себя не только Максима, но и Федора Ивановича, Елену Алексеевну и самого Игоря, заменил мне прошлое: родителей, друзей, близких, — когда это было столь необходимо, и я уже не могла представить себя частью чего-то иного, чего-то, что не связывало бы меня с этими людьми. Единственным, о чем я непрестанно жалела, было отсутствие моего бесконечно любимого пожарного в этом прекрасном теплом петербуржском лете. И оно также быстротечно угасало, как угас в алом пламени Максим.