Не плачь

Вскоре я вернулась домой. Встретиться с Разумовским мне так и не удалось, он был настолько занят, что не смог уделить мне даже минуты своего драгоценного времени, более того, мне совершенно не удалось пересечься с ним в офисе. Когда я вошла внутрь, стало очевидно, что в квартире кто-то есть, однако следов взлома я не заметила. Предрекать опасность и опережать события меня научил Игорь, могу лишь надеяться на то, что из большого уважения и желания позаботиться обо мне, а не в угоду какого-то мнимого «долга». Потому-то я и сумела определить свободно отсутствие каких-либо признаков проникновения, за исключением варианта с ключом. Гость не заставил себя искать: это был Гром. Он стоял напротив полки с рамками и рассматривал какую-то фотографию, держа ее в руках. Подойдя поближе, я узнала в ней Максима, рядом с которым беззаботно смеясь стояла я. Какая-то далёкая, не знакомая мне «я», которую, полагаю, ни мне, ни кому-либо еще не суждено было увидеть вновь никогда. Мне вдруг стало как-то не по себе от того, что Игорь смотрит на нас: уединенное счастье двоих обозревалось человеком, никак к нему не касающимся, но, впрочем, насильно втянутым в какой-то сумбурный, запутанный треугольник. Виной всему, не иначе, служила я, моя глупость и мой непростительный страх одиночества, и каждый последующий раз я корила себя за существующую теперь любовь, но отчаянно старалась примириться с действительностью. Труднее было представить, что чувствовал Игорь. Он смотрел на своего брата и на его невесту и думал о том, что содействует предательству. В его глазах всё происходящее по-прежнему не укладывалось в рамки разумного, всё казалось неправильным, всё противоречило его долгу быть искренним, честным и любящим братом. Ведь «правильные» братья никогда не позарятся на чужое счастье, скорее пренебрегут своим собственным. Всеобъемлющее чувство вины преследовало Игоря и теперь. Странным мне показался тот факт, что Гром не обратил внимания на цветы, которые я по глупости притаскивала с работы домой, перекладывая роль адресанта на него. Игорь вообще ни на что не обращал внимания, он стоял неподвижно, словно застывший камень.       – я была там. Не так давно... – пересиливая себя и застрявший в горле ком прохрипела я.  Мертвенно занемелый Гром вдруг оглянулся на меня, но ничего не сказал. Рамка, некогда покоившаяся в его руках, в мгновение ока оттолкнулась от земли и разбилась вдребезги. Я отшатнулась и тут же стала собирать осколки.        – прости, я не хотела тебя напугать – действительно, следовало как-то обозначить свое присутствие, а не болтать под руку. Очевидно, что человеку, только что пребывавшему в прострации, непривычно было слышать рядом с собой голос, тогда как еще несколько минут назад он был совершенно один в пустой квартире.        – была у Максима? – Игорь теперь оживился, сел на корточки и стал собирать оставшееся стекло. – и что там? Он взглянул на меня, будто ожидая, что я расскажу что-то о жизни Макса, живого Макса, который непременно должен быть в полном здравии и жить свою прежнюю прекрасную, насыщенную жизнь, всё так же подвергая себя опасности в борьбе с карельскими пожарами. Я перестала дышать. Гром смотрел на меня легковесно, наивно, по-прежнему ожидая, что я скажу что-нибудь, способное оправдать его иллюзорный интерес и вместе с тем удовлетворить его. И если несколько мгновений назад я еще могла сомневаться в искренности его восприятия, то теперь поняла – его рассудок помутился. Игорь долго держал себя в руках, это было свойственно его волевому характеру. Он полностью исчерпал в себе сожаление к собственному «я», запретил своему телу проявление слабости, приказал себе быть стойким в любых непредвиденных ситуациях, но теперь сломался. Смерть Максима надломила его, как когда-то надломила его смерть отца. Игорь отдавал себе отчет в том, что Макса больше нет в живых, но по-прежнему не мог смириться с этим, две стороны его «я» боролись в нем за главенствующее право, и до этих самых пор побеждала та, что оценивала случившееся рационально – он старательно внушал себе факт смерти и действительно верил в него. Но сторона, отвечающая за чувства, вдруг пересилила, и Игорь перестал воспринимать реальность, как это бывает с людьми, пережившими глубокое потрясение. Это должно было случиться, но вера в силу духа Грома до последнего не оставляла ни одного из нас, а уж верить в него было кому.        – Игорь… – я придвинулась ближе, не обращая внимания на стекло, распростертое под ногами. – родной… Его больше нет. Я чувствовала, что теряюсь. Теряюсь в хаосе этого мира, в неопределенности, в самой себе. И совершенно не знаю, что делать. Снова охватил туман, даже не помню, как мои руки коснулись скул Игоря, что я шептала ему, просила ли прийти в себя, помню лишь, что прижала к себе и долгое время не могла отпустить, а Игорь, кажется, плакал…

***

      – Сергей, к вам можно? – брать быка за рога следовало сразу, поэтому я не стала медлить и с полной уверенностью в своих действиях, но с полным отсутствием заранее подготовленного, простроенного монолога вошла в кабинет. Разумовский был приветлив и вежлив, как и всегда, однако в этот раз было в нем что-то еще, что-то, что мешало его будничному спокойствию контролировать его тело.        – конечно! – с некоторой робостью пробормотал он и приподнялся на месте, неловко улыбаясь.        – я насчет господина Хольта и цветов – с ходу отрезала я, предполагая, какая реакция за этим последует. Разумовский помедлил в нерешительности, кажется, даже смутился, но затем вышел из-за стола и прошелся по кабинету.        – вам не понравились цветы? – с некоторой озадаченностью спросил мужчина.        – цветы прелестные, но не кажется ли вам, что это слегка выходит за рамки рабочего этикета и чисто деловых отношений?  Я поняла, что мой вопрос поставил Разумовского в тупик. Он несколько забылся, но опомнившись вдруг ответил:        – прошу прощения, наверное, с моей стороны было глупо устраивать это театральное представление с Августом, я не хотел вас обидеть.         – вы не обидели меня, – завидев смущение Сергея, ответила я. – просто для меня всегда казалось естественным, если мужчина сам приглашает девушку на свидание – в этот момент смутилась уже я.        – вы правы. Вероятно, я просто не в силах осмелиться пригласить вас на ужин вот так, лично – покручивая в одной руке пальцы другой пробормотал Разумовский. Поразительно, как такой неуверенный романтичный по натуре человек, подобный несмелому юноше, может с таким достоинством и умом управлять огромной компанией. И ведь Сергей всегда казался собранным, независимым и даже холодным человеком, но, как оказалось, только со стороны. «Очнись!» – отозвалось вдруг сознание. – «этого ли ты хочешь?»  Вопрос был не столько неожиданным, сколько странным, я простраивала в голове диалог со своим непримиримым «я». «Не ты ли признавалась сама себе в том, что полюбила Игоря? Не ты ли просила прощения у Макса за то, что совершила этот глупый поступок, бесчестный, тщедушный, слепой? И теперь, проявив своё малодушие, ты готова отказаться от всего, что у тебя было? А главное – каким образом! Ты испугалась!  Испугалась, что Игорь не примет тебя, испугалась, что ваш грех будет гнести тебя до конца жизни, что Игорь не простит себе вину перед братом. Но ведь только вам решать, будете ли вы счастливы… Ты знаешь, что Игорь не виноват, что корит он себя незаслуженно, а еще тебе должно быть хорошо известно, что Максим всегда хотел, чтобы вы были счастливы, независимо от того, есть ли он рядом. Мудрость Максима всеобъемлюща, и жаль, что вам с Игорем её никогда не постичь…» Я снова ушла в себя. Максим действительно был мудрее нас, и пусть это всегда скрывалось за флером веселья и беззаботности, он непременно понимал больше, чем мы. На его фоне мы с Игорем были лишь детьми, еще не осознавшими мир в полной мере, но я была намного глупее Игоря и потому была его не достойна.  Человек, способный любить весь мир и отдавать ему всего себя, кажется спонтанным до тех пор, пока не открывается его истинная натура. Если Макс готов был каждый раз идти на риск ради спасения людей, значит, он по-настоящему сознавал всю прелесть и ценность жизни. Игорь же преследовал в своем деле цель совершенно иную, он упорно бежал вперед, надеясь догнать их с отцом, каждый раз бросая себя на верную смерть, но по велению судьбы оставаясь в живых.        – но поскольку вы уже узнали о моем искреннем намерении, может быть, вы согласитесь со мной поужинать? Это неожиданное – хотя из всего вышесказанного стоило ожидать – предложение вывело меня из размышлений и вогнало в ступор.        – я… – я растерялась и едва было не отвергла Разумовского, но прежде он попросил дать ему шанс и припомнил, что недавно я уверяла его в своей абсолютной свободе и отсутствии какой-либо связи с Громом. И в этом напоминании он был прав, и я, сбегающая от себя самой, вдруг решительно согласилась, но разве нравился мне Разумовский?

***

Следующий вечер мы провели в ресторане, и, к моему удивлению, Сергей ни разу не проявил себя подобно той элите, что всегда позволяет себе больше дозволенного. Он был галантен, робок и мил, но старательно придерживался амплуа владельца компании. Удивительно и то, что ему удалось выйти в свет без каких-либо последствий, вероятно, ресторан был настолько дорогим, что вряд ли кто-либо решился бы караулить Разумовского прямо у входа, да и сам он заверял, что журналисты давно потеряли интерес к его личности. Однако были и те, кого Сергей Дмитриевич интересовал гораздо больше жёлтой прессы, но выяснилось это многим позже. Домой я вернулась с грандиозным букетом тюльпанов, и оттого мне было как-то не по себе и не хотелось столкнуться с Игорем где-нибудь на лестничной клетке. Но я не могла оградить себя от волнений по поводу недавнего инцидента, совесть не позволяла мне пустить всё на самотёк, а значит, мне стоило наведаться к Федору Иванычу и всё с ним обсудить. Впрочем, обсуждение это ничем не закончилось, так как даже не началось. Федор Иванович оставался в участке допоздна, а Максим и Игорь сидели у тёти Лены, помогая лепить пельмени, которые, вернее всего, сами бы потом и съели.  Оставив цветы в квартире, я вышла в тамбур и, немного помедлив, постучала в дверь. Тетя Лена впустила меня, и я всё также неуверенно прошла в кухню. Игорь с Максимом, абсолютно белые благодаря рассыпанной по всей комнате муке, сидели рядом и лепили из теста какие-то причудливые фигурки. Увидев меня, оба встали: Макс в радостном порыве, а Игорь в некоторой озадаченности. Гром и сам не понял, почему вскочил с места, но после как-то нелепо хмыкнул и отвел взгляд. Почти весь оставшийся вечер мы сидели молча.