Городская легенда, которую никто не знал

День догорел так же быстро, как и предыдущие, хотя и прибыл от солнцестояния уже на три с лишним часа. Этот вечер тёмный – город накрыло плотным синим пологом в редких дырках-звёздах. Этим вечером довольно людно. "Довольно", но не "удивительно". У большинства людей таких вечеров штук пять за неделю. Разношёрстные незнакомцы с одинаково задумчивыми лицами и бегающими взглядами мотают круги между стеллажами непримечательного продуктового на первом этаже жилого дома – новенькой серо-оранжевой высотки. – И куда тебе две пачки чипсов? – Мне и себе. Разноцветные шапки, разрисованные этикетки, жёлтые ценники – здесь слишком много пестроты. Кто вообще додумался когда-то сделать такое обыденное мероприятие, как поход за продуктами, столь яркостным? И как после смены засыпают работающие тут? В глазах, должно быть, рябит потом всю ночь. А ещё еда, наверное, ассоциируется с цифрами. Холодильник и шкафчики на кухне полнятся штрих-кодами. Хан Джисон, смотрящий на весь этот задумчиво-аляповатый хоровод мирской действительности, сидит на подоконнике за овощной витриной. Тут же рядом с ним стоят несколько обёрнутых в целлофан горшков с цветами, которые никто не покупает. Период цветения рождественской звезды закончился (вот эти красноголовые под Новый год расходились на ура), и теперь в продаже только что-то вялое, хиленько цветущее мелкими растрёпанными розами. Новые цветы не замечают. Джисона тоже. – А давай возьмём на ужин артишоки и топинамбур? – Я слышу эти слова впервые в жизни. Давай просто, как всегда, сварим макароны и не будем выпендриваться, боже ты мой! Кто-то катит по залу стремительно наполняющиеся всякой всячиной тележки. У кого-то другого всё, что было нужно, поместилось в руках. Там же помещается ещё и телефон, кошелёк и ремешок сумки, намотанный на мизинец. У Джисона ни часов, ни телефона, он и так понимает, который теперь час – по людям, по лицам, по чужим разговорам, по полкам в этом самом магазине, где бывает почти каждый день. Сейчас половина восьмого. Просидев до этого около часа, Хан Джисон поднимается с места, освобождая подоконник подошедшей девушке, что никак не может откопать что-то в недрах сумки и для удобства устраивает её рядом с еле живыми цветами. (Полить их, что ли, в следующий раз? Про эти цветы, кажется, забыли даже продавцы.) Джисон идёт по рядам аккуратно и не слишком медленно, стараясь никого не задеть. И не напугать. Удаётся и то и то не всегда. Некоторые будто напрочь лишены не то что зрения – шестого чувства. Чувства чьего-то присутствия. Так себе ощущения, когда кто-то движется прямо на тебя, глядя при этом то ли в упор, то ли насквозь. Приходится вплотную прижиматься к полкам, а иногда и дальше скользить вдоль стеллажа, если именно перед этой витриной тому человеку приспичит остановиться. Впрочем, народ в это время преимущественно уставший и сосредоточенный, так что понять таких вот можно. Порой, утопая в своих скучных проблемах, люди упускают даже, как выясняется после, очевидные вещи. Джисона не замечают. Его больше никто не видит. Просто его самого уже нет среди живых. Женщина в сером пальто и с причёской не по моде (огромный начёсом и слишком пышной чёлкой из пепельных волос) тоже не замечает сейчас кого-то ещё в полуметре от себя. Хлебная витрина пустеет быстрее всего, и женщина особенно старательно рассматривает то, что осталось. Стёкла её очков в тоненькой оправе отливают жёлто-зелёным. Джисон тоже намеревается прихватить себе что-нибудь в этот вечер. Он порой так делает – такое вот у него странное увлечение. Странное для призрака. Женщина отворачивается, и Джисон наконец протягивает руку. И… Ну вот почему она надумала взять что-то именно в этот момент?! Призрак шумно выдыхает (но его всё равно никто не слышит) – они с незнакомкой потянулись за одним и тем же (хотя та полсекунды назад смотрела на пирожки с яблоком в другой стороне витрины!) и случайно коснулись друг друга ладонями. Ощутимо. Физически. Джисон всё же успел поймать двумя пальцами угол шуршащей целлофановой упаковки и утянуть себе желанную слойку с вишней. Женщина же на мгновение теряется, чуть мотает головой и пробует проморгаться (точно почувствовала!). Но, как и большинство попадавших тут в подобные ситуации, решает в итоге, что ей просто показалось, и снова протягивает руку, забирая следующую булку - Джисон никогда не берёт последнее. Свою он, всё ещё стоя рядом, прячет под полу куртки. В этом нет необходимости, если честно – то, что попадает в руки Джисону, становится невидимым вместе с ним – но по-другому, кажется ему, было бы слишком уж нагло. Джисон проходит ещё пару кругов по залу. Хлеб в руках такой свежий и мягкий, что хочется плакать. Нелепо ловить себя на подобных мыслях, на самом деле. Джисон ускоряет шаг, догоняя покидающую магазин компанию с полными пакетами, и выходит вслед за ней. Нужно проскочить за кем-то – автоматические двери на него самого́ не реагируют. Хотя случаются иногда и у этого чуда техники помутнения (или наоборот просветления?), и двери всё же открываются перед невидимым Джисоновым лицом. Многие, кто застаёт такие моменты, сначала спрашивают себе под нос: "А? Что случилось?" – а сразу после в ответ себе же пожимают плечами в недоумении, возвращаясь к своим делам. Не так уж это и пугает, по правде говоря. Сейчас почти никому не страшно. Вот здесь и в этот момент. Очень уж он оживлённый и очень уж живой. На самом же деле, город боится. И тёмных переулков, и ночи, и призраков, и шепотков за спиной, и фонарей, погасших внезапно от брошенного камня, и людей. Джисон предложил бы оставить в этом списке только последний пункт. Не всех людей, конечно, и не всегда. Люди – существа интересные и разнообразные, но вот самые страшные бедствия зачастую случаются именно из-за них. Живых. Джисон призрак уже полгода – с прошлого сентября. На нём затасканная жёлтая футболка, чёрная осенняя куртка нараспашку, чёрные джинсы и дорогие кроссовки (заработал на них на двух подработках минувшим летом). Всё то же, что было в тот самый вечер. Хан Джисон с того момента, как обрёл нынешнюю форму (или сущность – как это правильно назвать?), ни разу не покидал район, в котором всё случилось. Он теперь тоже его часть. Часть, которая чуть ли не стала неотъемлемой, и о существовании которой никто не знает. По правде говоря, не совсем уж никто, но этого слишком мало, чтобы наделать шуму и поставить на уши весь город, или хотя бы всех местных жителей. К этому вернёмся чуть позже. Джисон, покинув магазин, поднимается с парковки на дорогу и, пройдя вперёд метров двести, сворачивает к двухэтажному зданию грязно-жёлтого цвета – какой-то уже закрывшейся сейчас конторе, расположенной в старом доме, обойдённом цивилизацией. Он устраивается на крыльце, зачем-то перед этим смахнув привычным жестом пыль с бетонной ступеньки. Если здесь есть камеры, то это чудо, но даже если они есть, Джисона на записях всё равно не будет. Усевшись на ступеньке, он достаёт из внутреннего кармана свою сегодняшнюю добычу и с лёгким треском разрывает упаковку. Джисон сам не может объяснить хоть немного логически свою любовь к еде (и вишнёвым начинкам, что уж греха таить), но факт её существования приходится признать. Это вовсе не необходимость, Джисону просто нравится иногда делать что-то, что обычно делают люди при жизни. Уже полгода он наблюдает за тем, как местные жители уходят утром на работу, смотрит на лица прохожих, порой читает чужие сообщения на экранах телефонов, если вдруг чьи-то эмоции кажутся ему интересными, и частенько, когда рабочий день у большинства заканчивается, заходит с вернувшимися с работы людьми в зал небольшого местного супермаркета. Джисон, честно, не всегда утаскивает себе что-то. Недостачи, которые случаются иногда из-за него в кассе отнюдь не так страшны, как то, что могло бы случиться во дворе соседнего дома, не будь здесь Джисона вообще. Так что можно сказать, что он живёт тут в полной гармонии и равновесии со всем сущим (получилось как-то слишком уж громко…). Джисон жуёт слойку, привычно набивая округлые щёки и пачкая в крошках губы. Смотрит сквозь чёрные ветви голых деревьев на идущих мимо, выискивает в домах окна, где горит свет. Прохожие тащат сумки, мысли, пересчитывают в голове шаги, дома, цифры в чеке и в отчёте за последний месяц. Кто-то плетёт сюжеты; новые вселенные рождаются вот прямо здесь между небом с упавшим на бок Орионом и не выползшим из-за горизонта Малым псом с голубым глазом-Сириусом и серым испещрённым мелкими выбоинами асфальтом. В чьих-то наушниках звучит музыка – кто-то сейчас в своём цветасто-драматичном воображении герой музыкального клипа. Не закончился бы тот на трамвайных рельсах впереди. Кто-то упрямо смотрит себе под ноги, игнорируя существование чего-то ещё кроме квадратного метра земли вокруг своих подошв. Джисон единственный, наверное, здесь, кому по-настоящему приятна вся эта повседневная человеческая возня. Одинаковая, суетная и такая... жизненная. Может, потому и нравится, что он уже не принадлежит этому будничному миру? (А может, потому что помнит, что когда-то принадлежал.) Район, подобный тому, где обитает Джисон, принято называть спальным. В таком ты или находишь наконец-то свою тихую гавань, или в полусне гниёшь тут вместе с чернеющим мхом на стенах. Иногда оба варианта сливаются в один. Будучи не слишком-то бодрым даже днём – откуда и название – ночью район обычно и вправду спит. Но случается всякое. И чаще всего в те моменты, когда от жизни становится особенно хорошо. Джисон поднимается с крыльца и снова выходит на дорогу, забросив по пути скомканную упаковку в стоящую рядом с фонарным столбом урну. Странное ощущение, что бывает в те дни, когда случается то самое «всякое», не одолевает слишком явно, но всё равно скребётся где-то пока очень глубоко внутри. До сих пор помнятся случаи, вроде того, когда кто-то из местных во дворе неподалёку резал себе вены разбитой грязной бутылкой. И как снег заливало тёмно-красным. Джисона потом ещё месяц воротило от вида мороженого с вишнёвым сиропом. Это от любимого-то, вишнёвого! Он вертит головой, обходя прохожих, заглядывает в глаза-фары автомобилям, что тащатся по узким дворовым улочкам навстречу, косится в сторону недостроенных домов, виднеющихся неподалёку – нет, ничего не откликается. Может быть, ещё не время – слишком рано. Пока стоит выбрать место для ночёвки. Призраку Джисону не нужен сон, значит, ночь провести можно в принципе где угодно, но, видимо, чтобы не разочаровываться в этом мире, он обычно старается выбрать место с более человеческими условиями. Подъезд, к примеру, или вестибюль какого-нибудь местного закрытого на ночь заведения. Во втором ещё есть шанс растянуться на неудобном оранжевом кожаном диване. Впереди не спеша идут двое мужчин лет пятидесяти в растянутых вязаных шапках и с седеющими усами. Джисон, подстраиваясь под скорость их шагов, буквально дышит обоим в спины. – Опять квитанция за свет не пришла, – морщится один из них, тот, что повыше ростом. – Надо в администрацию звонить. Весь день уйдёт. «Ваш звонок очень важен для нас,» - изображает он голос автоответчика. – Будь они не ладны. Второй качает головой и закашливается. Незнакомцы, которых «выбрал» Джисон, идут несколько дальше, чем он предполагал, до самой трамвайной остановки, а после, повернув направо, идут ещё сколько-то вдоль путей, пока не добираются до очередного свежевыстроенного жилого комплекса, что растут тут с необъяснимой скоростью в неожиданных порой местах. Эти самые жилые комплексы по сути «пятачки» с несколькими обычно одинаковыми высотными домами, первые этажи которых пестрят всевозможными вывесками, а окна – преимущественно молодыми, но уже потрёпанными жизнью лицами. Тот жилой комплекс, где Джисон сегодня грел подоконник в магазине, состоит сейчас всего из четырёх домов, и дай бог (ну или администрация) уместится рядом ещё один или два. Такие вот пятачки регулярно появляются теперь среди старого серого приземистого города, как чудесные цветы на пыльном поле. На их появлении преображение в большинстве случаев заканчивается. Грязь, разбитые дороги, обшарпанные двухэтажки и пьяный шум в тёмных подворотнях остаются на своих местах. Это уже не кажется Джисону нелепым: мир в целом выглядит точно так же – с островками яркости и счастья среди трухи, слёз, душевной темноты и рассыпающегося будущего. У входа в один из одинаковых многоэтажных домов мужчины замирают, а Джисон чуть не врезается носом одному из них в лопатки. Тот принимается копаться в кармане и, выудив оттуда связку ключей, прикладывает к домофону таблетку. Под продолжающиеся разговоры о неприходящих квитанциях, а также о прошлой работе одного из них на водоканале и немного о соседке, приятели (наверное, ими они друг другу приходятся) проходят в открывшуюся дверь. Джисон, на пару мгновений потонувший в их беседах, чуть было не упускает момент и едва успевает проскочить в подъезд вслед за двоими вошедшими. Тяжёлая железная дверь, почти закрывшись, вдруг открывается снова и медленно ползёт на автодоводчике обратно. Мужчины оборачиваются на скрип петель, чуть сощуриваются и снова движутся в сторону лифта. В кабину Джисон входит уже одновременно с ними. Сердце стучит быстро. Не Джисоново, кого-то другого. Темнота за стенами дома корчится. Холод царапает рёбра. Что-то происходит сейчас здесь, в этом доме. От мужчин рядом не чувствуется ничего необычного. Джисон молча молится, чтобы никаких инцидентов не случилось в квартирах – ему туда просто не попасть. Вот подъезд или лестничная клетка – другое дело. Джисон выходит из лифта вместе с одним из мужчин, тем, что повыше, которому не приходят квитанции. Это не тот этаж, но второму незнакомцу, судя по горящей кнопке, ехать на последний, это слишком высоко, отсюда будет ближе. Дальше Джисон поднимается по лестнице. Сердце не перестаёт стучать, кровь шумит в висках, реальность плавится. Эмоции и состояния – для призрака вещь не обыденная. Джисон ещё толком не понял, есть ли у него свои собственные, хотя на то, что духи прекрасно чувствуют гнев и обиду, люди как правило уверенно кивают. Сам он скорее согласен с ними, чем нет. Но вот что Джисон осознал точно, так это способность почувствовать сильные эмоции кого-то ещё. Не то чтобы они того всегда сильно задевали, но заметить их даже с солидного расстояния он точно может. Картинка в глазах плывёт, то сужается до точки, то наоборот начинает казаться, будто видишь себя же откуда-то из-под потолка. Сердце раскаляется так, будто сейчас сожжёт всё внутри, но плоть никак не хочет разгораться, отчего становится ещё более мучительно. Лёгкие кровоточат, в горле мажет солью. В нос бьёт резкий царапающий запах. Не из воздуха вокруг, из собственного окисляющегося нутра. В этих новых высотках есть балконы на лестничных клетках. Будто нарочно отведённые площадки для самоубийц, как подметил Джисон, ну или для того, чтоб крайне удачно зажать в углу кого-нибудь нежелающего расставаться с жизнью, кошельком или честью. О втором варианте предпочтительнее не думать. Не там ли? Пройдя два этажа вверх, Джисон останавливается. Уши на секунду закладывает. Слишком шумно, как посреди оживлённой шестиполосной магистрали, но весь шум внутри головы. Призрак кивает сам себе и направляется в сторону балкона – там явно кто-то есть. Джисон без раздумий заворачивает за выступающую стену, тут же получив в лицо порыв холодного ветра. Единственная фигура, обнаружившаяся на балконе, резко выпрямившись, оборачивается. – Тьфу ты! – звучит от неё (от него, если быть точным) тут же с последующим тяжёлым вздохом. – Ты меня видишь? Замри! – Джисон выставляет перед собой руку. Его видят! – А?.. – «пойманный» незнакомец встряхивает головой в недоумении. – Уходи отсюда! Не нужно. – Да я за вещами вышел! – то ли оправдывается, то ли поясняет стоящий на балконе. – Думал, не понадобятся. Друг предложил на балкон "выкинуть"… Да что я рассказываю? Ты кто вообще?! Незнакомец трясёт пакетом в руках – демонстрирует в нём что-то довольно тяжёлое. Кажется, не лжёт. – У тебя точно всё нормально? – Джисон щурит глаза, похожие на беличьи, и опускает руку, неловко сжав пальцы. – Нормально… А что? – Тогда странно, видеть не должен… – бормочет Джисон себе под нос. – В смысле не должен видеть? – незнакомец уже заметно нервничает и всё-таки его слышит. – Плащ-невидимку себе на «Озоне» заказал или, ты, может, привидение? – А… Нет… – Джисон рисует на лице кривую улыбку, почёсывая затылок. – Ты просто… напуганный какой-то. – К чёрту этот двенадцатый этаж, – фигура машет рукой, втягивая голову в плечи, даже вроде бы тоже неловко улыбается, судя по голосу. – Мне ещё с балкона на город посмотреть приспичило, – кажется, «пойманный» злится на себя за то, что рассказывает, но всё же выдыхает. – Пошли отсюда, – Джисон указывает пальцем себе за спину. – Я и собирался уходить. Ты проход загородил! – отзывается незнакомец. Джисон тут же «угукает» и покидает балкон первым. И правда, ошибся? У этого всё в порядке? – Высоты боишься? – спрашивает Джисон, обернувшись, когда оба оказываются на лестничной клетке. – Ага, – честно кивает незнакомец, всё ещё поёживаясь. Сейчас его наконец-то можно разглядеть. Фигура с балкона оказывается парнем на пару лет старше Джисона и на пару сантиметров выше, но заметно шире в плечах и округлей в мышцах; незнакомец, видимо, планировал выскочить из квартиры совсем ненадолго, и не набросил на себя ничего поверх домашней чёрной футболки, поэтому прекрасно видно, насколько хорошо тот сложен. – Я тоже раньше высоты боялся, – отзывается Джисон, путаясь взглядом в чуть растрёпанных ветром чёрных волосах собеседника и подмечая, как тот странно походит на кота. Хотя может быть, всё дело в неестественном – якобы дневном – свете лампы. С ним большие тёмные глаза незнакомца напротив выделяются ещё ярче на бледном лице и блестят подобно кошачьим. – А потом? – спрашивает следом похожий на кота незнакомец. А как ему объяснить? Страх высоты идёт от страха смерти. Джисону теперь бояться нечего. – Да неважно, – отмахивается он с неопределённой улыбкой и опускает глаза на пакет – да, всё в порядке, он уже понял. – Пойду я тогда. – Я тебя тут раньше не видел, – прилетает Джисону в спину, когда он уже идёт к лестнице. – Заехал недавно или с другого этажа? – Я тут случайно, можно сказать, – пожимает плечами Джисон. – Случайно по балконам ходил, самоубийц ловил? – незнакомец улыбается и скорее просто шутит, чем пытается съязвить. – Забавно, правда? Пора мне. – Ты хоть представься. – Хан Джисон, – голос звучит как-то по-другому, только на имени. – А ты? – Можно просто Минхо. – «Рад знакомству», наверное, так себе прозвучит сейчас, – Джисон ещё раз улыбается перед тем, как снова развернуться. – Раз всё в порядке, доброй ночи. Минхо хмыкает и на пару секунд отчего-то проваливается в свои мысли. А когда приходит в себя, никого вокруг уже становится не видно и не слышно, даже лифта. Будто и не было тут никакого разговора ещё несколько мгновений назад. Минхо встряхивает головой, вспоминает о пакете в своих руках, внезапно снова почувствовав его тяжесть, и направляется обратно в квартиру. Ключи звенят, замок дважды щёлкает. Есть несколько причин – Джисон выяснил опытным путём, что называется – почему живой человек может видеть призрака: первая – желание самого призрака вкупе с сильными эмоциями – это обычно те самые злость, обида, негодование и т.д. Вторая – сильный страх или отчаяние видящего: он увидит точно то, чего боится или о чём особенно сожалеет. Третья – близость смерти. Четвёртая – желание самого человека умереть. Возможно (даже очень вероятно), что в случае с Минхо сыграл роль именно страх. Но кто его знает… Джисон, устроившись на диване на таком же балконе этажом ниже, снова и снова прокручивает в голове события этого вечера. Он что-то упустил? Или с Минхо, правда, что-то не так? Странно… Странно! Мысли, что мог ошибиться, Джисон не допускает. Чувство точно было. Он до сих пор помнит стук заходящегося сердца, солёное дыхание и текущие стены. Причём чувство это давно уже не было таким сильным, как сегодня. (А может, и вообще никогда ещё таким не было.) Джисон явно ощущал, как проваливался в него на доли секунды, пару раз будто не находя в себе сил его контролировать. Прекратилось чувство именно на балконе при встрече с Минхо. Если Джисон ошибся, то только в месте, но не во времени. Существует, конечно, вероятность – процента эдак два – что что-то действительно случилось где-то рядом, в тот же момент. Если это так, увы, ничего уже не попишешь. Но всё же это маловероятно, поэтому Джисон решает лучше ещё немного понаблюдать за Минхо, тем более раз уж выбрал заночевать именно тут. А ведь забавно получается, если вдуматься! Джисон решил, что Минхо сумасшедший, раз собрался прыгать с балкона. Минхо решил, что сумасшедший Джисон, раз тот был уверен, что может быть невидимым. Потрясающее у них знакомство. Явного желания умирать у Минхо, может быть, и нет, но вот желание расползтись распоротой кожей по бархатной обивке дивана стабильно появляется после работы почти каждый вечер. Хочется простого человеческого не чувствовать себя дерьмом. Хотя, может быть, это вот чувство и есть самое человеческое? По крайней мере, одно из таких. Самых важных, скорее даже переломных. Ведь из-за него обычно люди и желают что-нибудь наконец-то менять. Ну или прыгать с двенадцатого этажа. Толстые тетради с лекциями, принесённые с балкона в пакете, лежат на столе перед включенным монитором. Минхо лежит на диване в другом конце комнаты, уставившись глазами в ещё очень белый потолок. Вечер среды давно перетек в ночь, смазав «сегодня» и «завтра» в один липкий бесформенный пока ещё непонятный на вкус комок.

***

Тёплый рассвет разливается по небу уже достаточно рано. Город просыпается. По крайней мере, та его часть, которой на работу к восьми. Джисон, привычным образом покинув высотку, где живёт Минхо, наблюдает за прохожими, найдя себе место на скамейке в том же дворе. Ни одного знакомого лица. Джисон был тут раза два за всю свою призрачную историю. Чудно́. Вроде бы не покидает район с осени, разглядывает идущих мимо каждый день, но почти никого не узнаёт в итоге. Джисону даже порой кажется, будто люди меняются из раза в раз. Он, конечно, не выстраивает свои наблюдения нарочно по времени, но должен же запоминаться кто-то сам собой. Может, мирской поток движется слишком быстро и переменчиво. А может, просто Джисон и не пытается кого-то запомнить. Люди просто существуют для него. Здесь и сейчас. Не все, конечно. Чьи-то лица хочется нацарапать на роговице, а кто-то это уже сделал сам, не спросив, согласен ли на то Джисон. Да и на данный момент, к примеру, исключительный случай. Джисон поднимается со скамейки, когда из подъезда выходит Минхо. Немного задумчивый, слегка недовольный, но живой. Лёгкой походкой Джисон вслед за ним выходит со двора. Прислушивается к сердцу – тихо. Всё должно быть спокойно. В таком случае Джисон просто проводит своего нового знакомого до остановки, куда тот скорее всего сейчас направляется, и с чистой совестью (у призраков есть совесть?) уйдёт в другую часть района. Джисон прибавляет шагу – Минхо идёт слишком быстро, как ходят обычно люди, увязшие в своих мыслях. Вокруг вступает в свои права неправильная, перебитая в костях весна. Переменная облачность, сосульки, свисающие с крыш, и опостылевшей за зиму снег. Типичный март. – Снова ты? Доброе утро, – бросает Минхо, обернувшись в сторону идущего рядом с ним уже плечом к плечу Джисона, а тот чуть ли не спотыкается о свою же ногу. – Ты меня ещё видишь? – спрашивает он на сей раз вслух. Минхо останавливается, лицо его принимает нечитаемое выражение. – Всё-таки ты сумасшедший? – кошачьи глаза сверкают совсем холодно и даже как-то остро. Джисон не удивлён. Реакция у Минхо самая-самая ожидаемая. Но теперь призраку точно нужно объясниться. Минхо не должен больше его видеть! Только в момент сильного потрясения, вот как вчера. Если Джисон для Минхо видим до сих пор, значит, дело не во вчерашнем страхе. Значит... что-то тёмное ещё витает вокруг Минхо. Или – живёт внутри. – Если ты меня видишь, это плохо, – произносит Джисон после паузы. Минхо в ответ закатывает глаза так, что на секунду становятся видны одни белки́, и снова направляется куда шёл. Джисон идёт рядом. – Звучит, как полный бред, я знаю… – начинает Джисон, обгоняя Минхо. – Да, именно так, – бесцветно отзывается тот. – Но ты можешь быть в опасности. Я не являюсь людям просто так. – Ты вестник проклятий или провидец, может быть? – голос Минхо всё ещё звучит спокойно, и от этого в нём даже ярче чувствуется зарождающееся презрение. – Пока опасным мне начинаешь казаться только ты. Минхо обходит Джисона, преградившего ему путь, и ещё прибавляет шагу, следуя вдоль трамвайных рельсов. – Не провидец, – отзывается Джисон, про себя вздохнув. – Вообще не человек. Ничего странного не замечаешь? Джисон, до этого пытавшийся отвести Минхо с тротуара куда-нибудь в более укромное место, стараясь как-то загородить собой дорогу и заставляя его тем самым немного менять траекторию движения, теперь вовсе хватает того за плечо и буквально тащит за стоящий рядом рыбный ларёк. – Ты, правда, не в своём уме, я вижу! – Минхо наконец повышает голос и, освободившись от цепких пальцев, отряхивается почти брезгливо. – На нас уже люди косятся! – рычит он, заметив на себе несколько недоумённых взглядом от проходящих мимо. – Они косо смотрят на тебя! –Джисон тоже прикрикивает. – Потому что ты для них разговариваешь сам с собой! – Какого чёрта? – огрызается Минхо, но уже тише. Проходящий рядом мужчина смотрит на него в упор и морщит нос. В сторону Джисона, кроме Минхо, никто ни разу не оглядывается. Брусчатка под ногами начинает вдруг казаться чем-то мягким. – Подойди сюда, – кивает Джисон в сторону ларька, предлагая всё же спрятаться за ним. – Так ты объяснишь, какого чёрта происходит, или нет? – спрашивает Минхо почти шёпотом, когда они с Джисоном наконец скрываются от лишних глаз. – Я вчера случайно попал в дом, где ты живёшь, – начинает Джисон. – Правда, случайно. Там почувствовал то, что обычно бывает перед каким-нибудь… происшествием. Чувство шло с балкона, – тычет он пальцем куда-то вверх. – На балконе я нашёл тебя. – И решил, что я собираюсь прыгать? – Конечно! – подтверждает Джисон, словно самую очевидную истину. – Но всё оказалось не так. Не так же? Минхо мотает головой. – Вот, – продолжает призрак. – Но ты меня почему-то видел и видишь до сих пор. Вчера это могло случиться от твоего испуга, но ты продолжаешь видеть и сейчас, значит, что-то связанное со смертью над тобой всё ещё есть. Джисон замолкает, поджав губы. Он прекрасно понимает, что выглядит сейчас в глазах Минхо "слегка" ненормальным. Да и сам себя таким чувствует. Джисону, конечно, не в первый раз приходится контактировать с живым человеком, но обычно это бывало в ситуациях, когда этим самым живым объяснений не требовалось – или «беседы» с ними проходили очень грубо и доходчиво, к примеру носом об стену, или когда видевшие были в таком потрясении, что поверили бы во что угодно. Сейчас же новый знакомый, стоящий напротив Джисона, вполне себе в трезвом уме, что значительно усложняет задачу. Минхо смотрит на него, прямо в лицо, неотрывно, моргает медленно длинными ресницами, думает то ли ни о чём, то ли обо всём сразу. Набирает воздуха, чтобы что-то сказать, но тут же будто помимо своей воли вздыхает, набирает воздуха ещё раз. – То есть ты уверен, что я в опасности? – в итоге выдыхает он из себя вопрос. Джисон кивает. – А ты, выходит, за меня беспокоишься? – звучит следующий вопрос. Джисон снова кивает. – Понятно… – Минхо отводит наконец взгляд. – Непонятно всё ещё одно. Видеть-то тебя почему я не должен? – Потому что я призрак, Минхо. Минхо вздрагивает не то от того, кем только что назвал себя новый знакомый, не то от звука собственного имени из его уст. Голова идёт кругом. Время тоже идёт. Минхо вспоминает о том, что вообще-то надо спешить – в его планы этим утром совершенно не вписываются разговоры с умалишённым. – Мне пора, – произносит Минхо самым холодным тоном, на который только способен. – Надеюсь, больше мы не встретимся. Тем более, раз ты говоришь, что лучше мне не видеть тебя вовсе. Минхо смотрит напоследок Джисону куда-то через плечо и снова выходит на тротуар. В ушах шумит. Наверняка от негодования из-за потраченного впустую времени. Шаги становятся слишком широкими, неаккуратными. Нити мыслей путаются, сплетаются одна с другой – концов не найти. А надо бы зацепиться хоть за одну, занять голову чем-то логичным, существенным. Минхо отчего-то неудержимо тянет обернуться. Вместо ощущающейся вечности с их с Джисоном разговора проходит секунд пять. Минхо пытается вдохнуть поглубже, но не получается, и он, сдавшись, оглядывается на ходу. – Минхо, – шепчет Джисон, оставшийся позади, но его почему-то слышно очень хорошо, – смотри. Джисон, вышагивая наигранно безразлично, выходит на середину тротуара. Людей не мало, но толпой такое количество назвать трудно. Всех можно хорошо разглядеть, всех можно при желании обойти. Однако люди движутся в обе стороны, проходя рядом с Джисоном страшно близко. Кое-кто задевает того локтем, оглядывается по сторонам в недоумении, потирая сустав под рукавом, и идёт дальше. То же происходит ещё с одним. Джисон, подцепив пальцами узенький ремень, стаскивает сумку с плеча проходящей мимо девушки. Незнакомка вздрагивает и резко останавливается. Джисон аккуратно роняет пойманную вещь себе под ноги. Девушка разворачивается и подбирает упавшее, даже не взглянув на того, на кого во все глаза смотрит в этот момент Минхо. Джисон, выходя их потока людей, разводит руками, задевает ими ещё кого-то, кто смотрит после сквозь него и, пожав плечами, продолжает идти. Минхо, собрав все силы, что в нём остались, заставляет себя отвернуться. Кажется, способность мыслить и осознавать действительность возвращается к нему, только когда трамвай проезжает уже треть пути и с неописуемым грохотом въезжает на мост.

***

Часы показывают одиннадцать, а выражения лицо Минхо – то беспорядочную мозговую деятельность, то полное её отсутствие. Огромные окна столовой, обрамлённые бордовыми шторами, являют почти полностью белую картину – сугробы из несвежего снега, белое небо и белое солнце в нём, плавающее среди рвущихся облаков. Помещение полнится студентами и жужжащей болтовнёй. Ещё запахом разогретой выпечки. Остатки салата в тарелке Минхо, протыкаемые время от времени вилкой, корчатся в предсмертных муках чересчур долго. Новостная лента на экране телефона, которую Минхо уже неосознанно проматывает пальцем, состоит сегодня по большей части из воспоминаний об ушедшем в этот день три года назад актёре. Минхо почти не знает, кто это, да и было тому прилично за восемьдесят, но это «навечно в наших сердцах» уже начинает царапать глаза. – У них сегодня пирожки с капустой, – наконец возвращается за стол и усаживается напротив Минхо Чанбин. – Я и на тебя взял. Чанбин водружает на середину стола пакет с ароматными прямоугольниками. Минхо выдыхает и, прекратив мучения салата, лениво тянется за одним. Перерыв на обед в колледже не слишком длинный. Чего не скажешь об очереди в буфете. Но Чанбин – учитель Со – не работает голодным. – Ты какой-то убитый сегодня, – бросает он, отхлёбывая чаю, а Минхо про себя чертыхается. – Формулировки у тебя так себе, – отзывается он. Чанбин пожимает плечами. На самом деле, ничего такого в этой формулировке-то и нет, просто слишком уж много «неживого» летит в сторону Минхо в этот день. – Случилось чего? – Чанбин приподнимает бровь. – Да так… - Минхо отмахивается, сморщившись, и откусывает пирожок, надеясь сразу же добраться до начинки. Надо же – получается! Хоть что-то хорошее за сегодня. В новостной ленте вылезает ссылка на тест «Узнай, сколько лет ещё проживёшь! Невероятно точный расчёт от британских учёных!» Минхо закатывает глаза и гасит экран. – Наехал кто-то опять или это из-за открытого урока? – спрашивает Чанбин, жуя. На Минхо ложится его обеспокоенный взгляд. Тому, правда, не всё равно. Минхо знает. Чанбин – математик. Раньше они с Минхо учились вместе, только Чанбин закончил на год раньше. Он же притащил Минхо в колледж, где сам преподавал уже два года (с третьего курса) прошлой осенью, когда тот метался в попытках «устроиться хоть куда-нибудь». «Зачем куда-нибудь, если можно сюда. Тут от тебя точно будет толк», – сказал он тогда Минхо. Вообще, учитель Со – тот, к кому дико боятся заходить в кабинет впервые, и чьих занятий потом ждут, наверное, больше, чем кого угодно ещё. Ибо такое количество шуток и искренней доброты сложно найти у кого-то другого. У Чанбина две отличительные черты. Он часто очень громкий. Но очень лояльный, если, конечно, не перегибать палку и не вести себя на самом деле по-свински. (Но всё равно очень громкий. Так что студенты, не ходившие на его занятия, обычно вздрагивают и замолкают, проходя мимо двери его кабинета.) К Минхо – учителю Ли – привыкали гораздо дольше. Чанбин на полголовы ниже Минхо (наверное, вообще самый маленький из преподавателей), но примерно такой же в плечах, если не шире. У учителя Со огромные непомерно сильные с виду мышцы, внутри же он весь мягкий и податливый – совсем не то, что можно подумать о нём только увидев со стороны. Так уж вышло, что тот, во-первых, любит снимать стресс в спортзале, во-вторых, не любит отказывать себе в еде, что приходится компенсировать всё тем же спортзалом. Наедает себе Чанбин только щёки, но Минхо, знавший его совсем юным ещё с худым остроугольным лицом, вполне возможно подерётся с вами, если вы скажете, что так тот не выглядит даже лучше. – Да всё сразу, – вытирая перепачканные губы, отзывается Минхо.

***

Весь день куда-то катится. То ли ко всем чертям, то ли в могилу. – Учитель Ли! А может он того... умер, – раздаётся откуда-то со среднего ряда. Минхо прожигает взглядом лампу уже пятнадцать минут нежелающего работать проектора, и та в итоге не выдерживает, загоревшись снова. – Поживёт ещё, – отзывается Минхо, откладывая в сторону пульт. – У меня так просто не помрёшь. А умирать вообще просто? Пары заканчиваются. Минхо с трудом помнит, что рассказывал сегодня, разве что всплывают в памяти несколько биографий из истории педагогики, но взгляд в них зацепился только за даты смерти. Минхо по дороге домой дремлет в покачивающемся трамвае и просыпается на одной из остановок, что кажется слишком уж длинной. Он слышит краем уха, что произошли какие-то неполадки и что почти всё уже починили и вот-вот будут готовы ехать дальше. Минхо вздыхает и отворачивается в окно. Первое, на чём останавливается взгляд и что заставляет окончательно проснуться – реклама ритуального агентства: "Только в этом месяце скидка на памятники 30%". "Торопи́тесь на тот свет! А то в апреле будет дороже", – язвит про себя Минхо. Он вообще никогда не понимал, зачем нужны эти памятники. Мёртвым на эти куски мрамора до лампочки. А живым – лишняя (и абсолютно пустая) трата денег. Нет, Минхо давно уже решил, что памятник ему ни к чему. Надо только передать кому-то на всякий... Так всё! Хватит, пожалуй, об этом. Минхо зажмуривается на пару секунд так сильно, что под веками загораются алые круги. Трамвай снова трогается. По возвращению домой так-себе-день не заканчивается. В квартире нет света. Самое время зажечь свечи и помолиться, то ли за упокой своей души, то ли во славу себя вчерашнего, что успел найти материалы для лекций до конца недели и зарядил вечером ноутбук. Минхо решает лечь спать пораньше, отчасти из-за усталости, отчасти чтоб поскорее уже переместиться в завтрашний день – может, там всё сумасбродство наконец себя исчерпает. Но провалиться в сон, как назло, не выходит. Минхо возится, сминая простыни, таращит в потолок глаза, что никак не выходит надолго закрыть, теряется в полудрёме, но непременно падает там с лестницы или спотыкается о бордюр, из-за чего, вздрогнув, возвращается в реальность. Реальность эта начинает казаться какой-то шаткой. А правда отчётливо ощущается только там, где утром казалось ей вовсе не место. Минхо признаётся себе, что не прочь был бы повидаться с Джисоном ещё раз. Он ему нужен. Вот прямо сейчас, среди ночи. Призраки ведь не спят? Но Минхо понятия не имеет, где того искать или как дозваться. Хотя есть у него один вариант. Неровное пятно синеватого света от фонарика в смартфоне мечется по лестничной клетке. Осторожные шаги звучат, наверное, слишком подозрительно в столь поздний час. Колени, едва прикрытые короткими штанами, трясутся от холода. Страшно. Но в квартиру возвращаться ещё страшнее – там нет ответов. Минхо медленно заходит за выступающую стену, выбираясь на балкон. С каждым шагом становится всё более прохладно и шумно. Ночной город хвастается разноцветными огнями. Ветер холодно гладит острые скулы, мажет по лбу отросшую чёлку. Минхо, изо всех сил стараясь не смотреть вниз, хватается за перила пальцами, в которых дрожь почти выворачивает суставы, и произносит негромко, но очень чётко: – Хан Джисон, я собираюсь прыгать. Минхо закрывает глаза, теряясь в пространстве и шатаясь от этого ещё больше. Руки стынут так, что уже невозможно понять, сколько силы в их хватке. Проходят несколько секунд тишины и холодного ветра. Никого? И тут за спиной раздаётся: – Скорее, умрёшь прямо здесь от сердечного приступа. Минхо, раскрыв глаза, резко оборачивается. Возникший позади него Джисон давится смешком. «Он точно дух, раз сумел так быстро прилететь сюда», – проносится в голове Минхо. Нет, Джисон просто снова сидел на балконе этажом ниже. Летать он ещё не научился. Пытался научить кое-кого других, но у тех не получилось. Не жаль. Времени около часа ночи. На кухне двое: один сидит за столом, другой ищет что-то в подвесных шкафах. На середине стола – телефон с включенным фонариком. Свечи сейчас были бы более чем к месту, но Минхо решил… Кажется, он уже ничего тут не решает, просто хочет оставить при себе хоть капельку рассудка. – Не знаю, чем угощать призраков, – ставит он на стол тарелку с печеньем. – Вот это в самый раз, – Джисон, сидящий за столом, тут же берёт печеньку и откусывает. Минхо таращит глаза. Во-первых, жутко удивлён происходящим, во-вторых, думал, что всё, что на тарелке – его. – Не знал, что духам нужно есть, – чешет он затылок, нащупывая другой рукой стакан на сушилке. – Не нужно. Но можно, – отзывается Джисон, жуя и устраивая куртку на спинке стула. – Я тоже не знал. – Чайник не нагрею. Как видишь, электричества нет. Могу только воды предложить. – Не нужно, – гость мотает головой. Минхо наливает стакан воды только себе и тоже усаживается за стол. – Так что случилось-то? – тёмные-тёмные глаза Джисона смотрят прямо на Минхо. Тот пробубнил что-то невнятное, пока призрак (?) тащил его с балкона, а потом он тащил этого призрака в квартиру, но толком не объяснил. Минхо пытается пересказать минувший день со всеми его «убийственными» намёками, но Джисон только неопределённо поджимает губы. – Это всё ерунда, скорее всего, - отзывается наконец приглашённый призрак. – Ты просто слишком много думал про утренние события, вот и цеплялся за всякую ересь. – Ты же говорил, я в опасности! – Минхо бросает на Джисона почти обиженный взгляд и следом пожимает плечами. – Может, и ерунда, – кладёт он в рот печенье. – А чего тогда мне ждать? Джисон мотает головой, договариваясь о чём-то сам с собой. – Не знаю, – отвечает он честно. – Но пока за тобой приглядываю. – Приглядываешь? – Минхо ломает печенье, засыпая крупными крошками стол. – Ну да. А как я, по-твоему, тут оказался? – Прилетел, – говорит Минхо с самым невинным лицом на планете. – Я просто ночую в этом доме. На балконе этажом ниже, – Джисон пытается выбрать такой тон, чтоб ситуация не была слишком нелепой, но получается не особо хорошо. Минхо долго молчит, не моргая, а после выговаривает только неопределённое «А…». – Сегодня не было ничего подозрительного, – заверяет гость, пока Минхо и впрямь не лишился рассудка. – По моим ощущениям. – А если бы было? – собравшись немного, задаёт вопрос Минхо и отпивает из стакана. – Если б было, я бы уладил. Джисон отвечает поразительно спокойно. Минхо задумчиво гоняет воду за щеками. Переваривает услышанное. – То есть ты хочешь сказать, что в случае чего сможешь меня защитить? – бросает он следующий вопрос, склонив голову на бок. Кошачьи глаза в полумраке любопытно сверкают. – В общем-то, да, – Джисон потирает лоб. – Конечно, если тебя уложит на месте разрывом сердца, к примеру, или какой-то смертельной болезнью, то я тут бессилен. А вот от пьяной компании со складными ножами в тёмном переулке защитить в самом деле смогу. Минхо хмыкает. – Чудно́, – заключает он. Кто-то подобный собирается его защищать? Джимон сидит напротив – худой, узкий в костях, с тёмными-тёмными блестящими глазами. Несколько минут назад это создание забавно набивало печеньем щёки. Его самого хочется в первую очередь защитить, спрятать от этого мира. Такая мысль мелькает в голове Минхо, но он слишком быстро её прогоняет, не давая страдающему разуму что-то там додумывать. Джисон кажется очень хрупким. Он даже ощущается чем-то странно лёгким. – Не веришь? – Джисон спрашивает так спокойно, будто его вовсе не задевает недоверие. – Доказывать не собираюсь. И хотелось бы, чтоб не пришлось. Но перед живыми людьми у меня в любом случае есть преимущество, – он пожимает плечами и принимается оглядывать кухню. – А ты где умер? – вдруг бросает вопрос Минхо, резко сменив тему. – Да тут недалеко, – Джисон отвечает, застыв взглядом на плафоне над столом. Минхо что-то мычит в ответ. – А ты давно тут живёшь? – спрашивает теперь призрак. – С осени… – Давненько уже, получается, а не в курсе, что рядом происходит, – выговаривает Джисон, недовольно поднимая бровь. – Я из всех криминальных новостей района, – отзывается Минхо так же недовольно, – слышал только про сожжённую тачку в соседнем дворе и про то, что тут полгода назад на заброшке компания каких-то головорезов с верхнего этажа навернулась, все тогда насмерть расшиблись. Но я не знал их, как ни странно. Тебя, наверное, сильно удивляет, что я не знаком с местными головорезами? – договаривает Минхо с явной издёвкой. Джисон примирительно поднимает обе ладони. – Ладно-ладно, – кивает он. – Не так важно, на самом деле. – А живёшь ты где? – Минхо опрокидывает стакан, допивая глотком остатки воды. Джисон на секунду застывает. – Хожу здесь по району… – начинает он с нелепой улыбкой. – Ты бездомный, что ли?! – тут же перебивает Минхо, поняв, к чему тот клонит. – Ну-ну-ну, – Джисон строит возмущённую физиономию. – Не бездомный, а бродячий! Блуждающий, если уж совсем точно. Но блуждающими обычно зовут только призраков. Минхо пока тяжело переваривает этот факт о новом знакомом хоть и пытается вести непринуждённую беседу. – И много вас тут? – прилетает следующий вопрос. – Кого? – Джисон в непонятках трясёт головой. – Призраков? Я один. По крайней мере, лично никого другого не видел. – А зачем ты здесь? – Минхо устраивает подбородок на сплетённых пальцах, полумрак клубится. – Ищешь отмщения? Или обещал, может быть, что-то? Минхо, нахлебавшийся за день чёрных мыслей и неверящий до конца в реальность происходящего, сейчас будто готовится слушать страшную сказку. А Джисон, кажется, сам впервые задумался о таком… И правда, зачем он здесь? Ради мести? Точно нет. Держится за что-то или за кого-то? Вряд ли. Возможно, он просто… Нет! Это точно не вариант. Джисон даже не будет заканчивать мысль. Его всё устраивает. Сделаем вывод, отметя́ всё лишнее, что Джисону просто нравится тут быть в той форме, в какой он есть сейчас. – Не знаю, – призрак, закончив думать, разводит руками. Минхо раздосадовано надувается, а после трёт лицо ладонями, словно приводя себя в чувства. – Угу, – отзывается он наконец, приняв ответ, и поднимается с места. Минхо под непонимающим взглядом Джисона молча моет стакан, убирает со стола опустевшую тарелку, следом берёт телефон и, освещая фонариком путь, уходит в комнату. Джисон, окончательно потерявшись, встаёт из-за стола и направляется за ним, на ходу влезая руками в рукава куртки. Благо, ему не сложно ориентироваться в темноте. Джисон находит Минхо на диване завёрнутым в одеяло и, не найдя, что сказать, прожигает вопросительным взглядом. Минхо, почуяв спиной что-то неладное, переворачивается. – Ну всё, – бросает он сонным голосом, – можешь рассеиваться. Джисон молчит и всё ещё существует. – Что? – вопрошает Минхо, оглядывая того с ног до головы. Джисон неловко облизывает губы. – Я не могу просто так появляться и исчезать, если ты не заметил, – отзывается он. Минхо думает о чём-то несколько секунд очень напряжённо, а после усаживается на диване, растрёпанный и с невероятно сложным лицом. – Не заметил, – говорит он задумчиво, как говорят, только-только поняв что-то. – Ты всегда возникал из ниоткуда. – Я просто был где-то поблизости, – Джисону от выражения лица Минхо сейчас и смешно, и страшно. – Я не появляюсь из воздуха. И в запертую дверь без посторонней помощи не пройду. Джисон бормочет что-то ещё, почёсывая затылок, а Минхо понимается с дивана, чудом не запутавшись в одеяле. – Подожди, а мы куда? – оглядывается по сторонам Джисон, когда осознаёт, что Минхо подталкивает его в сторону входной двери. – Ты же ночевал в подъезде до этого, – отзывается тот. – Сможешь же переночевать ещё раз? – Э… Ну… – Джисон не успевает толком сформулировать, что бы хотел возразить, в тот момент, когда дверь закрывается у него перед носом. Минхо возвращается в постель, договариваясь попутно о чём-то с рассудком и с совестью. Он выпроводил призрака на лестничную клетку. Что теперь случится? Тот наверняка будет всю ночь царапать оконное стекло и выть в вентиляции, как в страшилках, что дети рассказывают на пижамных вечеринках. Минхо, к слову, никогда на таких не был. «А наутро у вдоха будет ждать гроб на колёсиках», – зловеще шепчет кто-то в его голове. Ну, и пусть ждёт. Если на том вполне можно без проблем добраться на работу, Минхо в общем-то согласен. Джисон не собирается делать ничего, чем пугают друг друга в страшных историях. Он и не обижается (почти), на самом деле, – не рассчитывал на особо тёплый приём. Просто всё вышло как-то слишком сумбурно. Призрак выходит на балкон, усаживается на деревянной скамейке с кожаным сиденьем. Наверное, под ней Минхо и прятал те вещи, которые понадобились недавно. Сегодня все в округе спят – лишились вместе с электричеством собственной энергии на ночное существование. Только перелетают с дерева на дерево стаи каких-то чёрных пустосердных птиц. Джисону никогда не нравились птицы. Люди любят крылатых созданий, потому что мнят их особенно свободными. А на деле же это просто отличие в анатомии. Птицы не парят, чтобы насладиться свободой, они машут крыльями, чтобы банально передвигаться (не сдохнуть, рухнув вниз с высоты двенадцатого этажа). Люди завидуют тем, кто кажется им свободным, потому что чувствуют, глядя на них, насколько несвободны сами. На деле же не свободен никто. Нужно просто, наверное, не слишком сильно об этом задумываться, тогда жить станет проще. Всё в этом мире в общем-то объяснимо и всё в какой-то степени нормально.

***

Следующим утром для Минхо новости не делятся на плохие и хорошие. Они просто или имеются, или нет, а как относиться к поступающей информации – непонятно. Новость пока одна – Хан Джисона в его квартире нет. Может, вообще всё, произошедшее ночью, ему приснилось. Да, точно, сон! Минхо виделась подобная ересь во времена студенчества, когда он случайно вырубался под вечер от усталости, однообразия и полной каши в голове – каждый раз сны были жутко похожи на будничную реальность, но с примесью какой-нибудь необъяснимой лабуды. От них всегда было тяжело проснуться и так же тяжело осознать, что этого на само деле не было. У Минхо просто снова помутилось сознание. Хотя печенье, что лежало в шкафчике на средней полке, закончилось. Но тут есть вероятность, что Минхо сам его прикончил вчера вечером, да только не помнит – с ним такое бывало. И это тоже от нервов. Кому там надо помолиться за успешный открытый урок на следующей неделе – Гербарту или Песталоцци? Может быть, Каменскому во имя классно-урочной системы? Или к чёрту её теперь? Расскажите уже студентам, что преподаватели тоже искренне радуются, когда им не к первой паре, а то решат ещё, что те правда только и хотят морить учёбой и себя, и их в любое время дня и ночи. У Минхо сегодня просто будет пятница. Нормальная обычная пятница...