Forever In Your Debt

- Потрогаешь это дерево - умрёшь. Скрюченная ива в углу сада и сама выглядела мёртвой. Возможно, именно поэтому мы с Полом решили закопать наш маленький секрет именно здесь. Так себе секрет, говоря откровенно. Найдёт посторонний - и выбросит старый хлам. Семейное фото, попавшееся мне на глаза после очередного отцовского урока борьбы - фото, которое я в порыве ярости испоганил, сперва истыкав изображение отца в районе груди, а потом и вовсе оторвав кусок его башки от общего снимка. Сперва хотел испортить только его цветущий вид - ведь мама, Пол и Лиам не виноваты, что он такой мудила. Но потом я разошёлся и понял - виноваты и они тоже, раз допустили, чтоб я в очередной раз летал из угла в угол по кухне, отдуваясь за них всех. И, когда мать увела отца "пройтись" (я знал, что они обязательно пройдутся до того единственного бара на районе, где он ещё не в блэклитсе - и она не сможет его остановить, и всё станет только хуже, но в этот раз он вынесет мозги ей), когда Лиам ушёл отходить и реветь в детскую, а Пол смотался покурить - я разбил стекло в раме, выковырял фотографию и, не замечая, что режу пальцы, стал осколком стекла полосовать это чёртово изображение. Мне этого показалось мало, и я разбил его наручные часы, которые он, конечно, снял и аккуратно сложил на стол прежде, чем с тем же выражением презрительного спокойствия заехать мне в лицо. Я колотил его чёртовы часы об угол стола до тех пор, пока не разбил ударопрочное стекло и не увидел, как маленькие частицы механизма запрыгали по полу. И капли крови с моих пальцев и разбитой губы тоже - запрыгали по полу. И мой смех, похожий почему-то больше на вой, тоже запрыгал, отскакивая от пола и стен. Пол спустился на кухню, услышав шум, и даже не спросил меня, какого чёрта тут происходит. Просто стоял и смотрел, ждал, пока я выдохнусь - а потом отвёл меня в ванную, заставил отмыть руки и лицо, облил меня холодной водой так, что моя футболка окончательно намокла. Лиам выглядывал из-за лестничных перил, пока мы с Полом убирали последствия учинённого хаоса в кухне. - И что ты теперь им скажешь? - спросил Пол, собирая остатки осколков щёткой. - Пошли они на хуй, вот что. - Отец спросит, где часы, и ты получишь снова. - Да в жопе у себя пусть проверит. Вздох у Пола был какой-то совершенно взрослый; так вздыхали иногда наши учителя, да ещё и руки на груди при этом складывали. - Ноэл. - Давай их закопаем, - предложил я, сам не знаю, почему. Тогда я думал, скорее, о том, что под землёй наш пьяный папаша точно не станет искать свои драгоценные часики с выпендрёжной поздравительной гравировкой от начальства - а утром его можно будет убедить, что он скинул их где-то по дороге из бара. Ремень на них и так то и дело сползал... Что сказать маме про фотку, я не придумал. Лишь позднее, когда Лиам вдруг напомнил мне об этом эпизоде, я подумал, что всё это было, конечно, пронизано духом мрачного символизма. Я мог бы сказать, что моя вера в возможность чего-то другого для нашей семьи умерла для меня в тот вечер и бла-бла-бла - но, на самом деле, произошло это гораздо раньше, с первой затрещины, пожалуй. И, торопясь, чтобы нас не прервали и не заметили, мы с Полом в сгущающихся сумерках рыли землю под ивой игрушечной лопаткой и формочкой для песка Лиама - то ещё зрелище, конечно. Наверное, будь Наш Малыш постарше, он бы оценил это шоу "копатели могил" по достоинству - но он просто смотрел на нас с крыльца расфокусированным взглядом, не вынимая палец изо рта. С его щёк ещё не сошли красные пятна, которые расцвечивали кожу каждый раз, когда он принимался орать сиреной, вот как сегодня вечером. И я дико боялся, что он нас сдаст. По какой-то неведомой причине он всё ещё любил этого ублюдка - хотя боялся его не меньше нашего, и, более того, сам получал оплеухи, от которых даже у взрослого голова бы загудела. Он вполне мог сболтнуть отцу что-то - не со зла. Просто потому, что тупой и мелкий. "Совсем мозги ему отбил", - думал я тогда об этом. А мама говорила, что Лиам просто пошёл в неё. "Мягкие волосы - мягкий характер", - она так говорила, такая чушь, если честно... Мы управились быстро, вспотели, как черти, хотя больше пререкались и нервно ржали, чем работали. Меня переполняло то странное спокойствие, которое всегда приходит после истерики - словно все нервы полопались, и ты уже ничего не чувствуешь. Я вернул детскую лопатку в ведро, отряхнув её от земли; Пол поспешил убраться за дом и закурить ещё одну сигарету, раз родителей ещё нет. Малыш всё ещё смотрел на нас во все глаза. Я прокрутил в голове параноидальный сценарий - он рассказывает отцу, что я сделал с его наградными часами, и тот просто, на хуй, убивает меня. На фотографию-то ему, конечно, будет насрать. - Потрогаешь это дерево - умрёшь, - я делаю страшное/строгое лицо, глядя ему в глаза и убеждаюсь, что Лиам усвоил. Повторяю это ещё раз, а затем волоку его обратно в дом - мы должны подняться наверх и, как всегда, сделать вид, что спим, чтобы, придя домой, родители видели, что всё нормально. Конечно, этот не умеет держать язык за зубами. Утром мы втроём размазывали кашу по тарелкам - а Лиам ещё и по лицу. Мама выглядела грустной, но не максимально - а так, на треть. - Уилли, милый, а где фото? Вероятно, она подумала, что тот разрисовал его и теперь прячет, что-то в таком духе?.. Потому что как-то раз Лиам сделал подобное с её рефератом для курсов повышения квалификации - и, конечно, она услышала, что сама виновата, раз оставила свои "чёртовы бумажки" в таком месте и бла-бла... Стоп. Что? Моё сердце ушло в пятки, когда в мою сторону нацелился пухлый детский палец. - Ноэл, он его..., - мои уши горели в этот момент так, словно на меня вылили ведро раскалённой лавы. Даже Пол округлил глаза и замер с ложкой у рта. - Ноэл его спрятал. Мама бросила на меня долгий внимательный взгляд, но про фото больше почему-то не спрашивала. Никогда. В тот вечер они с отцом не ругались. Они вообще не разговаривали. Две недели, в общей сложности. Этот ублюдок даже несколько дней не пил, а ещё починил модель самолёта, которую мы с братьями клеили около недели - а он умудрился испортить за несколько секунд. Модель, хоть и была им склеена и поставлена на видное место - оцените, блять, как я стараюсь - всё равно выглядела покорёженной, как будто бы это была демонстрация последствий авиакатастрофы... Но на Лиама я тогда всё равно выбесился. Орать на него было бесполезно, бить - означало уподобиться отцу, и я выбрал просто отталкивать от себя его столько, сколько смогу. Возможно, в этот момент я понял, отчего отец раз за разом выбирал быть жестоким - ведь тогда я впервые оказался тем, чьей любви и внимания кто-то столь безоглядно добивается. Он продолжал ходить за мной по пятам дня четыре, таскал ко мне игрушки, ныл, выпрашивая посмотреть с ним вместе мультики, погулять или позаниматься любой малышовой херотой. Потом, видимо, понял, что разговаривать с ним я не собираюсь, как и тратить время на того, кто не умеет вовремя заткнуться. Вот как я говорил об этом сам себе. В один из этих вымученных вечеров - мать на работе, отец - в баре, Пол - чёрт знает где, я увидел из окна нашей спальни, как Лиам широко обнимает эту чёртову иву, и плачет, плачет, плачет, утыкаясь в шершавую кору. Я приоткрыл окно и поморщился от упавших на кожу холодных капель дождя. - Я же сказал тебе - не трогай это чёртово дерево! Он обернулся на мой голос, что-то пробормотал, но его было совершенно не разобрать из-за того, как громко колотили капли дождя по подоконнику. Пришлось плестись вниз, в сад - и наблюдать его опухшие от слёз глаза ближе. Чувствовал себя чудовищем, но. - Я же сказал, не трогай, - я не знал, что сказать, так что просто вбросил фразу-старшего-брата-которого-надо-слушаться. - Ты сказал, потрогаешь - умрёшь? - он сказал это слишком серьёзно для своих лет и не сводил с меня глаз, пока я соображал, что к чему. - Ну. - Мне было грустно. Как будто бы, блять, это что-то объясняет. Я издал очень по-половски характерный вздох и потащил его, промокшего, в дом. В эту ночь в кровати он лежал тихо, как мышка - никакой назойливой болтовни, пока я не шикну, никаких рассказов о том, как прошёл его дурацкий день, под которые я обычно засыпал, не утруждая себя ответами. И только когда он, всё такой же несчастный и молчаливый, заснул, лёжа неестественно прямо, словно боялся лишний раз пошевелиться, я вспомнил эти его объятия под дождём. Ему было так грустно, что он хотел умереть. Чёрт. Чёрт, Ноэль - это ты с ним сделал? Утром я просто поздоровался с ним - и всё было как прежде, словно я и не довёл его до того, чтобы он выбежал под дождь, и всё вот это вот, излишне драматичное, что даже став старше будет больно вспоминать.