Хранитель ночных тайн

      Гермиона открыла глаза.         Темнота. Мозг не хотел работать — только пульсировал единственным желанием перевернуться на бок и вновь заснуть.        Она была в кровати. В своей кровати, занавешенной пологом. Гермиона нахмурилась, пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера, но чувствовала, будто упускала какую-то важную деталь. Что-то, что было на поверхности, но постоянно ускользало от неё.        Слишком обессиленная, чтобы развивать это подозрение, она просто наблюдала за потоком своих мыслей и гадала, куда они могли бы привести её.         Кашель, вырывающийся из груди, вышиб все размышления из головы.        Настало время терзаний. Гермиона тоскливо смотрела на окровавленные лепестки цветка, но разглядеть не могла из-за пелены перед глазами. На голову словно нацепили пакет и крепко затянули, заставляя задыхаться без возможности увидеть что-либо.        Щёки неприятно стянуло застывшими слезами. Девушка с трудом села на кровати и схватилась за колющую грудь, пытаясь впустить хоть немного воздуха в лёгкие. Острая боль пронзала рёбра, Гермиона жмурилась, отчаянно цепляясь руками за портьеры.        Душ приводил в чувства после приступа. Грейнджер стояла под струями воды, дрожа от холода, и не шевелилась. В ушах звенело.        Джинни встретила Гермиону в гостиной, сходу интересуясь состоянием и вечерним походом в Больничное крыло. Та пообещала рассказать сразу всем и перевела тему на более лёгкую в ожидании друзей. У неё возникло острое рвение скрыться где-нибудь, может, на Астрономической Башне, в библиотеке — где угодно.         Завтрак в Большом Зале был шумным. Намного более, чем обычно.        Убедившись в заклинании против подслушивания, Гермиона в общих чертах рассказала о посещении лазарета, Дамблдоре, который попросил сегодня зайти к нему после занятий, Снегге и всем-всем-всем. Джинни деловито кивнула и вдруг пригласила подругу провести Рождество в Норе.        Послышался щелчок её челюсти — удивительно громкий. Гарри и Рон встрепенулись и начали уговаривать Грейнджер согласиться, порой заканчивая друг за другом фразы, как это делали близнецы. Гермиона мысленно отметила их сходство и сдулась, как шарик, почти сразу же — её родители отправились в Австралию по работе на несколько недель, и увидеть их не получилось бы.         Девушка душила горечь от нескорой встречи с семьёй, но сердце периодически обливалось кровью.        Она скучала.        Не сказать, что завидовала Уизли, но видеть, как они каждые каникулы проводили с семьёй, было тяжело. Конечно, Гермиона не могла сравнивать свою боль с Гарри, которому родителей заменили Хагрид, Молли и Артур, но и радоваться она не силилась.         Выдернув подругу из глубинной тоски, Гарри осведомился о её общем состоянии и серьёзно закивал, почти незаметно подкладывая ей в тарелку бутерброд. Разбив заклятие, сгустившееся вокруг них, Гермиона тихо поделилась тем, что совсем забыла про некоторые книги, в которых могло содержаться что-то о её недуге.         Даже с расстояния ощущалась беспокойная мозговая активность, и в конце концов Рон вспомнил об окне в расписании и совершенно беспечно предложил сходить в библиотеку. На него уставились три пары глаз. Даже пять.        — Дред, я окончательно сошёл с ума!        — Я тоже, Фордж! Здравствуй, отделение для душевнобольных!         — Оставьте нам ключик от палаты…        — Где мы сможем запереться от этого психа!         Близнецы стукнули по столу и с огромным ужасом в глазах уставили на спокойного Рона, доедающего бутерброд. Гермиона захихикала, в то время как Джинни конкретно захохотала, заразив своим смехом весь стол. Гарри в упор уставился на друга с неверием, измазав щёку джемом.        — Ты серьёзно? — Поттер моргнул, позволяя Джиневре совсем измазать его лицо, и лишь улыбнулся на это, накладывая очищающее.         — Не посвящай нас в свои фетиши, — Джордж замотал головой, стоило Рону открыть рот, и заговорщически наклонился к столу. — Сегодня день рождения у Анджелины, мы планируем устроить вечеринку в гостиной.        — Пижамы, игры, алкоголь!        — Давно на отработки не ходили? — искренне поинтересовалась Гермиона и сузила глаза: — Вы мне ещё расскажете сегодня, почему это первокурсники подметают полы огромными носами размером с шестикурсников и моют их языками, которые длиннее ковра в главном холле. Ах, точно, и поделитесь тем, кто надоумил третьекурсников на гиппогрифе покататься.        Близнецы оскорблённо посмотрели на старосту.         Джордж всплеснул руками и почти незаметно выкинул за плечо какой-то блестящий предмет, превратившийся в сотню маленьких насекомых, вмиг расползшихся по Залу.        Рон заорал, пустив сок через нос, Гарри с ногами залез на скамью и начал похлопывать того по спине и каким-то образом едва не утопил свои очки в кубке. Джинни согнулась пополам от смеха.         Началась неразбериха. Кто-то визжал, откуда-то доносился задорный смех, где-то разрасталась настоящая паника. Преподаватели пытались успокоить носящихся по помещению первокурсников.         Дамблдор с весельем наблюдал за разворачивающимся хаосом.         — Они летают!        Гермиона с ужасом уставилась на блестящих жуков, взлетевших в воздух, и оглядела Большой Зал, превратившийся в один сплошной беспорядок. Близнецы куда-то незаметно улизнули. Какофония звуков била по перепонкам, мозгам, глазам.         Собравшись с силами, она встала, вдохнула побольше воздуха и заорала, привлекая внимание гриффиндорцев и отводя младшекурсников к выходу. Какая-то девчушка вцепилась в рукав Гермионы, панически отмахиваясь от летающих насекомых. Грейнджер воинственно выпутывала жуков из своих волос, незаметно доставала их из-за шиворота детей.         Студенты бежали врассыпную, отовсюду слышались крики и хохот до тех пор, пока насекомые не превратились в салюты, разлетающиеся по всему этажу — далее изумлённые вздохи и восклицания. Гермиона краем глаза увидела, как Гарри и Рон уводили учеников младших курсов, почти до звёзд из глаз восхищённых, и потерялась в толпе. Преподаватели и деканы пытались успокоить студентов, регулировали толкучку в коридорах, избавлялись от жуков, которых по ощущениям становилось всё больше.        Праведный гнев на близнецов бурлил в крови, пока Гермиона безуспешно выискивала их в толпе, одновременно накладывая успокаивающие чары на перевозбуждённых людей и расталкивая зевак, восхищённо уставившихся на фейерверки, разлетающиеся по всей школе.          Вместе с тем её одолевало чувство вины за то, что не усмотрела, не смогла предотвратить. Если бы она чуть ответственней подошла к своим обязанностям, то, быть может, этого бы и не случилось.         Через время, тянущееся неприлично долго, Грейнджер бросила попытки добраться до зачинщиков и нашла безлюдный коридор, устало приваливаясь к стенке и поднимая глаза на летающие по всей школе салюты.        Это было действительно красивым зрелищем.         Беззаботная лёгкость на мгновение вытеснила тяжесть в груди — в последнее время боевую спутницу Гермионы. Губы растянулись в слабой восхищённой улыбке, глаза неотрывно следили за летающими драконами, скачущими зайцами, выдрами — за всеми искрящимися животными.        Наверное, всё-таки хорошо, что она недоглядела. Яркие всполохи мерцали то здесь, то там, озаряя вековой камень, отражаясь в стёклах, откликаясь в сердцах студентов.   Из-за угла послышалось шарканье, присущее только Филчу.         Желудок подскочил к горлу, когда Гермиону схватили за руку и резко дёрнули. Чья-то ладонь зажала рот, а над ухом шикнули. Грейнджер встрепенулась возмутительным поведением и начала брыкаться, пытаясь выбраться. В ход пошли кулаки, а на языке перекатывались боевые заклинания, приберегаемые напоследок.         Мысль обратить наглеца в книжного червя и запереть в кусающейся книге показалась достаточно кровожадной, но оттого ещё более заманчивой. Спину обожгло теплом чужого тела, цитрусовые ароматы вперемешку с порохом бережно окутали её, успокаивая. Душа предательски наполнилась восторгом. Неужели, неужели опять? Конечно, не могло ведь быть иначе.         —Мерлин, Грейнджер, — низкий голос отправил сердце в свободный полёт, а мозг в нокаут. — Ты успокоишься когда-нибудь?        — Когда шкуру с тебя спущу за ваши проделки, — зашипела Гермиона. В животе закололо. — Думаешь, это смешно, Фред?        — Я Джордж, — поправил её близнец и невинно улыбнулся от скептического взгляда девушки.        — Ну да, конечно, а я Рита Скитер, — огрызнулась Гермиона и, повернувшись, почти упёрлась мужскую грудь. Близко настолько, что, казалось, стоило ей палец вытянуть — она непременно бы коснулась его. Щёки запылали. —  Если захотели устроить фейерверки, можно было обойтись и без жуков.        — Что я слышу? Наша зазнайка одобрила салюты? — Фред округлил озорные глаза и прикоснулся к её лбу тыльной стороной бледной ладони, словно проверяя, не схватил ли её жар. — Кто ты и что сделала с нашей старостой?         Они сверлили друг друга долгим взглядом глаза в глаза, стоя вплотную, не отдаляясь, но и не сближаясь. Придя в себя, Гермиона оторопело дёрнула головой, заворчала, отмахнувшись от Уизли, и замерла на некоторые мгновения, позволяя улыбке тронуть её губы и себе — рассмотреть поближе точёный профиль. Вокруг смеющихся глаз пролегли морщинки, такие же, как и у губ.         Сердце застучало где-то в горле, пока в груди распускался очередной бутон, лепестками оседая в лёгких, во всей груди. Навалившаяся горечь хлестнула её. Не в силах больше этого выносить, Гермиона шагнула к выходу из укрытия, заботливо скрывающего их за старинным гобеленом, кое-где уже потёртым, ставшим отголоском многих поколений.         Она не хотела уходить, всё её существо отчаянно требовало задержаться подольше, но воздушные цветы, переплетённые гуще прежнего, стегали её, гоня к выходу. Судорожно выдохнула, стоило чужим рукам схватить её за запястья и потянуть назад, к горячему телу и потом к холодной каменной стене, и снова задёргалась.         — Пусти.         — Не-а.         Фред устало выдохнул, выругался и надавил на Гермиону, заключая её в ловушку между ним и стеной. Горячее дыхание юноши смешивало мысли, а под кофтой она чувствовала его сбитое с ритма сердце. Оно трепыхалось, почти так же, как и её собственное. Мысли рассыпались, как песок.        — Спокойно, Грейнджер, — его голос был непривычно нежен. Девушка расслабилась, хотя сердце исступлённо заметалось в груди. — Ты испортишь всё веселье, если сейчас выйдешь в коридор, который по всей площади обнюхивает Филч и контролирует его кошка. Или на отработку хочешь, мазохистка?        Дыхание сбилось. Она и вовсе забыла о том, что слышала шаги завхоза.         Гермиона тяжело дышала, пыталась абстрагироваться от едва уловимой горечи пепла, запаха пороха, розового перца и апельсина, но аромат проникал под кожу, внутрь, туда, где прорастали прекрасные и ужасные в своей цели цветки. Белые лепестки озорно щекотали изнутри её рёбра.         Упрямое молчание — не что иное как вязь во рту и неспособность ясно мыслить. Гермиона пыталась найти слова и сам голос, но всё, о чём она могла думать, — это надежда на то, что приступ не начнётся так не вовремя.         Слова Фреда смешивались с белым шумом и тонули в нарастающей панике. Воздух окутал раскалённый жар. Чистый ужас холодом расползался по хребту. Гермиона зажмурилась от боли, пронзившей грудную клетку, когда что-то застряло между рёбрами.  Под выжидающим, беспокойным взглядом потерялась и вовсе.         В глазах потемнело от рези, по подбородку снова побежала до неприятного горячая струйка крови. Гермиона чувствовала под ладонями чужое сердцебиение — прямо под кофтой. Спасительное. Почти настолько же быстрое, как и у неё.         Чернота не расступалась. Напротив, словно силилась совсем сомкнуться перед её носом — она не разбирала очертаний дальше вытянутой руки.         — Дела плохи, — до ушей доносятся отдалённые голоса, словно сквозь толщу воды. — Всё развивается стремительнее, чем мы предполагали.        Гермиона открыла глаза, оценила обстановку вокруг и зажмурилась, желая оказаться в любом другом месте. Где угодно, лишь бы не в Больничном Крыле. От него стоило ожидать лишь тоску, неприятные анализы, иногда даже болезненные, вязкие лекарства и резкий запах, ударяющий в нос, пробирающий до костей.         Перевернувшись на бок, девушка постаралась вновь заснуть, но рой мыслей жужжал над каждым ухом. Пропущенные занятия, непонятный приступ, Фред в том укромном уголке за гобеленом, фейерверки. Ежедневные напоминания Джинни о том, что Гермиона должна рассказать о своих чувствах, помощь Рона, Гарри и Полумны, их поддержка и беспокойство. Весь материал, который снова нужно будет проходить, засиживаясь в библиотеке.        Уличный свет мягко рассеивался сквозь арочное окно, оседая на камне, белоснежных простынях, отбрасывал изящные, но короткие тени. В носу защекотало.         — И как ты умудрилась? — невероятно усталым голосом спросила мадам Помфри, раскусив, что студентка уже не спала, но притворялась.        — Я, — голос дрогнул. Гермиона прочистила горло и села, свесив ноги с койки. Стопы лизнул сквозняк. — Я не помню.         — Ну-ну, — целительница знакомыми движениями взмахивала руками, оставив волшебную палочку в кармане фартука. — И не помнишь, как тебя на руках принёс Фред Уизли, да?        Тёплая улыбка целительницы, как непонятная стена, отрешила её от реальности. Гермиона, пытавшаяся встать с постели по немой просьбе Помфри, едва не рухнула на пол, запутавшись в собственных ногах. С неверием уставилась на Поппи и по весёлому выражению лица поняла — не врала.         Сердце засуетилось, забилось чаще в непонятной истоме, нежностью затопило всю её грудь. Помфри понятливо хмыкнула.         Заставший их после осмотра Снегг без слов всунул Гермионе в руки склянки с наверняка такой же противной жижей, но уже белого цвета. На немой вопрос сквозь зубы процедил, что новые действовали дольше. Макгонагалл с неестественно ровной спиной измеряла лазарет шагами, нервируя и Северуса, без устали ворчавшего на неё, и Помфри, однако не Грейнджер. Её догнала тоска, опустошённость.        Студенты, которых принесли с квиддича и после утренней выходки близнецов, кидали заинтересованные взгляды на них.        Почему-то Гермиона была уверена, что по школе поползут слухи — слишком долго это всё оставалось тайной. К горлу подкатывала тошнота при одной только мысли об этом. Строжайший секрет на то и строжайший, что о нём рано или поздно станет известно всей школе.         Шепотки и удивлённые взгляды нагоняли кислую тоску. Гермиона тихо плелась за Дамблдором, в какой-то момент зашедшим в лазарет и пригласившим её в свой кабинет.         Что, интересно, о ней подумали?         Сначала Фред Уизли на руках относил её в лазарет, а потом она шла в кабинет директора. Не зря же всё так складно шло, словно подкормка сплетням. Панику сменили дикая усталость и некая заторможенность — побочное действие зелий.        — Следуй за мной.        Голос директора выдернул её из мыслей и желания кануть в Лету вместе со всеми существующими заповедями о смирении и принятии. Грейнджер покорно проследовала за ним, обогнула массивный стол, аккуратно спустилась по ступенькам и присела на диван. Сам Дамблдор устало осел в кресле. Небольшой круглый столик придвинулся и уместился между ними.        — Лимонные дольки? — Альбус пододвинул к Гермионе тарелку с упомянутым угощением и чашку с блюдцем. Та вежливо поблагодарила. — Для начала я бы хотел принести свои извинения за то, что отрываю тебя от занятий, Гермиона.        — Не стоит, всё в порядке, — кисло улыбнулась студентка. Директор рассмеялся, моментально раскусив её ложь.        — Я знал несколько людей с таким же недугом.        Напряжение сковало девичье тело, словно парализовав его. Дамблдор отчего-то поднялся с кресла и отошёл к шкафам, высматривая что-то на полках. Шафрановый свет от свечей озарял его лицо, подчеркивал и углублял тени, обнажая почтенный возраст. Казалось, смятение одолело его, задумчиво шаркающего ботинками по камню.         Дымчато-белая ткань струилась до пола, скрываемая запахом серого шёлка. В своём многослойном халате он казался добродушным стариком, коллекционирующим антиквариат, но никак не самым мудрым и прозорливым магом. Ветер, точно обидевшись на запертые решётчатые окна, умчался и закутался панцирем туч. Дневное светило скрылось, на мгновение осветив длинную седину — пепел переливался в уходящих лучах.         — Как я полагаю, о Северусе ты знаешь, — Дамблдор не спрашивал — утверждал. Гермиона кивнула его затылку. — И потому хочу поведать тебе о другом волшебнике, которого сразил этот недуг.         Его пальцы скрепились за спиной. Дамблдор начал настолько издалека, насколько это было возможно, в свойственной себе манере. Гермиона жадно ловила каждое его слово, впитывая в себя любые лирические отступления, исторические справки, какую-то новую информацию, словно губка.         Вдох ворвался в лёгкие, принеся с собой ноющую боль. Приступ настиг внезапно и стал одним из самых кошмарных за всё это время.         Слёзы разбивались о лепестки, разбросанные по полу, и смешивались с кровавыми брызгами. Альбус бросил сочувственный взгляд на ученицу, проглатывающую белую вязкую жижу, и убрал весь беспорядок взмахом руки. Растерянно кивал своим мыслям, с интересом рассматривая белоснежные лепестки, и беззвучно шевелил губами. Сохраняя безмолвие, он уселся в своё кресло.        Агатовый серый свет, подменяющий солнце, падал холодом на них, отблеском отражаясь от лепестков. Они вспыхнули синим пламенем, исчезая насовсем и не оставляя после себя даже горстки пепла. Гермиона отряхнула руки.         — Итак, — студентка выпрямилась, удобнее устроившись на диване, и обратила внимание на директора. Цветастая чашка наполнилась успокаивающим чаем. — Получается, Грин-де-Вальд был болен ханахаки?        — Верно, мисс Грейнджер, — Дамблдор бросил на неё странный взгляд и как-то сгорбился. Глубокая тоска отпечаталась во всём его существе; не нужно было быть волшебницей, чтобы это понять. — Геллерт не захотел иметь дела с этим.        — Он сделал операцию, — продолжила за ним девушка и легко кивнула своим мыслям. — Как профессор Снегг.        — Однако они сделали это по разным причинам.        Директор замолчал. Его плечи опускались и поднимались на каждом вдохе и выдохе. Непривычно медлительный, он держал лицо, но Гермиона видела, как сложно ему давалась эта тема. И пусть её немного раздражала такая неторопливость, она признавала, что это служило передышкой для них обоих.         Это всё было таким болезненным. Протекла секунда; за ней последовала другая, после — зазвучал голос, сначала надтреснутый.         — Северус — отважнейший человек из всех, кого я знал за всю свою жизнь, — здесь его голос стал бесцветным, неестественно ровным. — Профессор первым делом рассказал Лили о своих чувствах и убедился в невзаимности. Долгое время ещё плевался лепестками и бутонами, прежде чем согласился на медицинское вмешательство. Конечно, он наверняка имеет некоторые мазохистские наклонности, раз столько времени добровольно мучил себя.         Альбус хихикнул, но улыбка почти сразу сползла с его постаревшего лица, а глаза, словно стеклянные, уставились в одну точку. Кабинет погрузился в почти замогильное молчание. Гермиона переваривала информацию, давала себе и директору необходимое время, прежде чем они продолжили бы разговор — достаточно тяжёлый, чтобы нагнать мрачные мысли.        Горечь от своей трусости, несвойственной студентке Гриффиндора, щипала глаза. Не ошиблась ли Распределяющая Шляпа, отправив девушку на львиный факультет? В голову закрадывались мысли — одна другой плачевнее. Дамблдор, словно считав её состояние, покачал головой, устремил серьёзный взгляд на ученицу.         — Геллерт же первым делом обратился к помощи колдомедиков, — голос был жёстким, хлёстким. — Его цели не предполагали наличия смертельной болезни. Да и кто из нас хотел бы этого? Грин-де-Вальд лишил себя возможности любить по многим причинам, — директор странно усмехнулся. — Незнание о взаимности, стремление к свершениям. Отсутствие слабых мест.        Это казалось довольно логичным. Грин-де-Вальд в операции видел своё спасение: когда кто-то стремился к власти, лишние чувства всегда были для него обузой и уязвимостью, которую могли использовать против него же самого. От такого избавлялись либо отрекались в первую же очередь.         Внешне Дамблдор оставался спокоен, но было в его поведении что-то напрягающее, гнетущее. Тоскливое. Гермиона мысленно отложила сформировавшуюся догадку и проследила взглядом за поднявшимся директором. Он прошёл к массивному рабочему столу. Подрагивающие, вероятно, от возраста и переживаний пальцы пробежались по резной столешнице.         Вихрь мыслей кружил голову до тех пор, пока Грейнджер не остановилась подле директорского стола. Дамблдор кивнул ей и погрузился в пергаменты — разговор был окончен. На такой неоднозначной ноте, витающей недосказанностью в воздухе. Впрочем, Гермионе и без этого было достаточно.         На выходе из кабинета студентку догнал голос директора.        — И не забывайте, мисс Грейнджер, — Альбус склонил голову, смотря сквозь ученицу. — Храбрый человек — не тот, кто не боится, а тот, кто побеждает страх. Отвагу часто путают с безрассудством, Вам ли не знать об этом.        Гермиона кивнула и, попрощавшись, ушла. Воспоминания о безрассудных друзьях теплом осело в груди.         Астрономическая Башня превращалась в пристанище, готовое приютить столько раз, сколько потребуется, в любое время — девушка пересчитывала звёзды, загорающиеся в ночном небе, и любовалась тёмным панцирем туч в особо хмурые вечера, подставляла лицо нежным солнечным лучам и купалась в лунном свете.         И сейчас она вновь сбегала от людей, зная, что никого на крыше быть не должно. В Выручай-Комнате студенты во всю праздновали приближающиеся рождественские каникулы, растворяясь в лёгком веселье и провожая учебное полугодие. Гермиона хотела бы наслаждаться отдыхом вместе со всеми, но уже давно не могла расслабиться, когда над ней в любое время могли сгуститься иссиня-чёрные тени недуга, а в груди расцвести новые бутоны.         Последний учебный день прошёл налегке, и даже Снегг не загрузил учеников внеплановыми практическими работами. Старшие курсы сразу после занятий начали стекаться в Выручай-Комнату, где близнецы устроили очередные «домашние посиделки» с алкоголем и играми.         В какой-то момент, который благополучно пролетел незаметным ветерком, Грейнджер стало искренне плевать, но для поддержания образа примерной старосты она пожурила братьев Уизли и сняла с каждого по пять баллов за неспрятанный ящик огненного виски.         Гермиона оглядывалась на себя из прошлого и действительно удивлялась изменениям. Опустошённости. Смирению. Она была всё та же, никуда не пропадала, просто, вероятно, устала.        Для приличия посидев со своими друзьями непродолжительное время, Гермиона шепнула им, что ей захотелось подышать свежим воздухом, недовольно поджала губы на сочувствующие взгляды и выскользнула из комнаты, погружённой в непринуждённое веселье. Стоило тяжёлой двери закрыться за её спиной, как шум моментально стих, уступая место почти могильной тишине.         Астрономическая Башня приветливо приняла её в свои объятия. Алый закат сменился тёмной бездной с россыпью звёзд, под сводчатой крышей скапливался солнечный свет, уставший за день. Морозный ветер, осматривающий свои владения, пробирал до костей. Откуда-то снизу едва слышно доносилось скрипение когтистых ветвей.        Фред влиял на неё всегда, в этом не было никаких сомнений. Это мучило, упрекало, возносило до небес и низвергало обратно, на каменный пол — сводило с ума.         Его хотелось слушать, касаться, узнавать. С ним было спокойно и, глупо, безопасно.         Самая яркая звезда горела, сквозь миллионы лет согревая своим теплом Гермиону. Ночь накрыла школу безмятежная, облачная, почти без назойливых мыслей, разрывающих голову, цветов, прорастающих внутри девушки, вечной нехватки воздуха. Вокруг вскипела тишина, взошла в своём великолепии луна и безмолвно поплыла по небосводу, усыпанному мириадами звёзд.        Цветы разрастались в ней, крепли с каждым днём, настолько же поддерживали её, насколько и разрушали, уничтожали изнутри. Грейнджер подошла к парапету, опираясь локтями о перила, подставила кусачему ветру лицо, устремила взгляд в небо. Облачная плёнка, затянувшая горизонт, рассыпалась, растаяла под ярким светом ночного светила.         Сбоку донёсся шорох. Гермиона не слышала, как скрипнул пол под тяжёлой поступью, не уловила и приближающихся шагов. От неожиданности она отшатнулась от парапета, резво развернувшись, и чудом удержала равновесие. Придя в себя, во все глаза уставилась на незваного гостя: тот почти бесшумно очутился подле неё.         — Замёрзнешь.        Отрицательно покачав головой, Грейнджер вернулась к созерцанию звёздной бездны и вдруг ощутила тёплую приятную магию, бережно обволакивающую её с ног до головы. Согревающие чары казались намного сильнее её собственных.         Здесь её затянуло в водоворот мелькающих видений, воспоминаний, мыслей.   Это всегда был Фред. Самый отвязный из Уизли, самый безбашенный шутник, оказываясь рядом в такие уязвимые для Гермионы моменты, снимал с себя игривость и всем своим существом внушал спокойствие. Даже поддразнивая, говорил слова, обёрнутые в шутки, которые разбивали сердце — давали ненужную надежду.         — Почему ты ушла?        — Душно стало.        Хмыкнув, Фред развернулся к ней. В искреннем безмятежье он долго оглядывал её внимательным взглядом.         Ветер путал и без того растрёпанные волосы, голубые глаза заволоклись дымкой, развязанный галстук был просто перекинут через шею. Мантия нараспашку, как и всегда. Гермиона вновь поймала себя на разглядывании, но отвести глаз не могла и, честно, даже не хотела.         Затрепетали звёзды. В неглубоких изумрудных сумерках лунный свет освещал точёное мужское лицо; Фред, казалось, сиял. Грейнджер залюбовалась. Сердце исступлённо заметалось в груди, подгоняемое дыханием ветра, ледяными вихрями.         Несмотря на поразительную схожесть, она всегда отличала близнецов. Не могла иначе. У Джорджа лицо вытянутое, в то время как у Фреда — более круглое. Отличающие их родинки. Характер. Манера поведения.        — Что ты здесь делаешь, Фред? Разве ты не должен, — Гермиона абстрактно взмахнула рукой в воздухе. — Хвастаться вашими изобретениями? Развлекать студентов?        — Я Джордж, — поправил близнец.         — А я Николас Фламель.        — Как ты нас различаешь? — Фред задумчиво всмотрелся в её лицо, бегая взглядом от правого глаза к левому, и неспеша развернулся к парапету спиной, прислонился к нему поясницей. — Даже мать родную запутать легко.        — Я знаю каждого студента Гриффиндора и большинство учеников других факультетов, — уклончиво ответила Грейнджер и, не желая, чтобы её многолетние разглядывания стали общественным достоянием, подняла глаза к небу. Она и не замечала, как ярко мерцали звёзды этой ночью. — У меня прекрасная память на лица.        — Разумеется.        Выждав пару мгновений, Фред тихо рассмеялся, но, казалось, поверил.        Оттолкнулся от парапета и прошествовал куда-то вглубь площадки. Гермионе почудилось, что бережно он привлёк её к себе, и она застыла, боясь сделать вдох, от тепла, прижавшегося к её спине. На плечо опустился подбородок, а вокруг талии обвились длинные руки, крепко прижимающие девушку к груди. Уизли шикнул на неё, не позволяя сказать ни слова, и прикрыл глаза.         То был не сон, не иллюзия и даже не помутнение рассудка.        Сердце вырывалось из груди, намеренное пробить рёбра, и предательски пропускало удары от любого шороха, после чего вновь пускалось вскачь — она подпустила его как никогда тесно. Гермиона сдерживала навалившиеся на неё эмоции и поджимала губы, уговаривая себя не падать в омут надежды целиком. Уизли всегда считались особенно тактильными, и в таком их поведении странного не было ничего.        — Что ты делаешь?         Шёпот — всё, на что хватило сил Гермионе. Она сбилась; ей помешало закончить зарождающееся нечто в груди, именуемое упованием.        Фред попросил её помолчать, крепче стиснув в объятиях, и спрятал обжигающий смех в её макушке. Грейнджер чувствовала, как по всему телу расползается жар, опаляя и перекрашивая кожу в багровый цвет, как в животе начинало тянуть. Без лишних усилий смахнула последнюю мысль, откинулась назад. Нежась в бережных объятиях, она вслушивалась в его мерное дыхание в надежде, чтобы этот миг длился как можно дольше, а лучше — и вовсе не заканчивался.        Порох, апельсины и розовый перец въедались в кожу, и дикое желание вечно дышать этим запахом опьяняло. Гермиона хотела раствориться в аромате, в котором чувствовалось что-то терпкое среди всего. Горькое.        — Ты выпил? — проронила она, через мгновение укоряя себя за глупость; очевидно, он пригубил.         — Мерлин, Грейнджер, — ответ зазвучал над ухом. Фред вяло отстранился от неё, прослеживая взглядом, как девушка оборачивается, и сделал шаг вперёд. Голубые глаза действительно заволокло дымкой. — Ты можешь не задавать лишних вопросов и немного помолчать?        Даже если бы она захотела ответить, то не смогла бы — слова узлами путались на языке. Гермиона завороженно наблюдала за тем, как с каждым словом Уизли всё больше склонялся к её лицу. Фред странно смотрел на неё, кивнул, казалось, самому себе, поставил руки на перила по обе стороны от неё. Немыслимо.         Когда он коснулся её, всё стало естественным, головокружительно настоящим. Спокойным, мерным. Правильным. Бледные губы были сжаты, лазуриты глаз же отражали глубокую тоску, необъятную и вместе с тем печальную нежность. Грудь вновь сдавило.        Их лбы соприкоснулись. Мир не перевернулся, сердце не ухнуло вниз, как прежде.        Грейнджер не удивилась, не похолодела — аккуратно положила ладони на его грудь. Фред бережно потянул Гермиону ближе, почти вплотную. Девушка выдохнула, слыша лишь лёгкий шелест деревьев, шёпот играющего ветерка, разгоняющего косматые тучи. Никакого шума в ушах или непонятной борьбы, как люди писали об этом в книгах, ничего общего с романтично-поэтическим. Не взрывались фейерверки перед глазами — всё было сравнимо с сонным дыханием.         Ладони ощущали биение сердца под рубашкой Фреда. Сперва неторопливое, оно всё учащалось и учащалось. Юноша притянул её ближе, смыкая объятия на её спине. Гермиона скользнула ладонью в его волосы, нежным шёлком заструившиеся между пальцами.         Перед прикрытыми глазами мерцали звёзды, почти такие же яркие, как на тёмном небосводе. Гермиона не выдержала первой, потянулась, поцеловала Фреда, вкладывая всё своё отчаяние, всю усталость и любовь.        Луна отвернулась от созвездий, студентов и самой школы, скрываясь в облаках, словно смущённая происходящим на Астрономической Башне. Лишь раскинувшееся тёмное небо стало свидетелем и хранителем их ночной тайны.        В порыве внезапных сомнений Гермиона отстранилась, ошалело прослеживая за Фредом, потянувшимся к ней по инерции. Морозный воздух обжигал и так горящие лёгкие. Девушка выпуталась из рук Уизли, отскочила назад; морок совершенно рассеялся, воздух стал прозрачнее и несколько жёстче, холоднее.        — Фред, — выдохнула Грейнджер; лицо её горело нещадно.         Списать поцелуй на сомнительное влияние алкоголя было идеей до страшного заманчивой, но действительность обрушилась на неё тягостной ответственностью — Гермиона не пила. Уизли шагнул к ней, несколько секунд глядел на неё выжидающе. Изумление от осмысления произошедшего появилось с тихим-тихим выдохом, но вскоре спало и сменилось роком.        Гермиона не корила себя. Фред тоже не спешил никого обвинять.         Половицы заскрипели слишком громко, оповещая о чьём-то присутствии. Грейнджер машинально отвернулась от юноши, приглаживая растрёпанные волосы, мантию, и устремила взгляд на незваного гостя.         Показалась растрёпанная макушка, вихри на которой почти подскакивали при каждом шаге; блеснули под выглянувшим светилом круглые очки. Гарри с озорной усмешкой осведомил о том, что пришёл узнать, всё ли в порядке, и поинтересовался, не помешал ли он. Гермиона слабо кивнула и шагнула к другу. Ноги, словно ватные, перестали слушаться и подкосились от резкой боли в груди.        Бутон.         От контакта с причиной недуга в груди распускался в надежде ещё один ужасно прекрасный цветок. Грейнджер почти хватала ртом воздух, изо всех сил держалась прямо и беспечно, но нуждалась в том, чтобы закричать от боли и свернуться калачиком на пыльном полу.        В ужасе Поттер уставился на тонкую вишнёвую струйку крови, стекающую по подбородку подруги, наложил на неё очищающие чары, — магия мягко коснулась её кожи, — подхватил шатавшуюся девушку под локоть и повёл к выходу. Гермиона оглянулась: Фред сгорбился, уперевшись в перила.         Надежда бешеной птицей металась в груди, тесня прорастающие цветы. Возможно, время рассказать о своих чувствах настало? Истерично билась и душа от того, как нежен был с ней юноша, как ласково держал её в тёплых объятиях.        — Эй, — шепнул Поттер, обращая внимание Гермионы на себя, и, словно прочитав её мысли, поинтересовался: — Вы поговорили?        Гермиона отрицательно покачала головой, не доверяя своему голосу.        — Я не хотел прерывать вас, — Гарри неловко рассмеялся, растрепав свои волосы. — Но Фред ушёл следом за тобой, и вас так давно не было, что мы заволновались. Видела бы ты лицо Уизли, стоило им представить, что они могут застать вас.         Воображение прекрасно справлялось со своей задачей, обрисовывая возможную реакцию: позеленевшие Рон и Джинни, в ужасе распахнувшие глаза и зажавшие рты руками, и готовую отправиться на её поиски Полумну. Поттер спародировал лица друзей точь-в-точь, как Грейнджер представила минутой ранее, и расхохотался. Гермиона прыснула.        Совместным решением было принято возвращаться в гостиную. Дорога прошла в компании уютного молчания, лёгких разговоров и эмоциональных рассказов. Гермиона скучала по беседам со своими друзьями без вечного беспокойства о её состоянии, волнений и ненужной осторожности — по старой доброй и порой бессмысленной болтовне.        Туман сгустился, стоило голове коснуться подушки, и Гермиона позволила ему утянуть себя в заманчивое никуда.