Love or Ride

Макс

      Мы сидим уже два часа, ожидая, когда появятся другие гонщики. Кристиан сказал мне быть ровно в шесть, а уже давно за восемь, и здесь все еще никого нет. Он утверждал, что опоздание повлияет на репутацию всей команды, но, очевидно, это была фирменная супер-уловка, чтобы я точно не смог отвертеться. Разозлившись я бью кулаком по столу, заставляя Дена подпрыгнуть рядом со мной. — Что тебе сделал этот бедный столик? — К черту все. Я ухожу. — Я уже собираюсь встать, как вдруг дверь зала открывается и входят Ландо, Карлос, Оскар и Пьер. Я громко выдыхаю воздух через рот, чувствуя на себе пристальный взгляд Даниэля, звучащий как «Что я тебе говорил?» — Привет, ребята, что вы так рано? Так хочется узнать друг друга получше? — улыбающийся Норрис садится рядом с Риккардо, и смотрит в мою сторону. Сайнс садится в один ряд с ним вместе с Пьером, а Оскар добавляет стул, чтобы сесть рядом со своим товарищем по команде. — Рано? — Озадаченно спрашиваю я.       Я приехал вовремя, это он опоздал. Никто не сообщил мне о запланированном опоздании. Предполагается, что это прикол? Наказание? — Ну, да, в конце концов, мы должны были собраться в восемь. — Оскар бросает взгляд в нашу сторону.       Я обмениваюсь взглядами с Деном и слышу фырканье Карлоса, которое нарушает тишину. Я перевожу взгляд на него, чувствуя растущую нервозность. Он мне не нравится. Во-первых потому что он гонщик Феррари, во-вторых — коллега Леклера, который тоже является гонщиком Феррари. Все ясно.       Как только я собираюсь прокомментировать его поведение, я прикусываю язык, вспоминая, что я сказал перед тем, как прийти сюда. Я должен быть оазисом спокойствия, чтобы больше не участвовать в подобном дерьме. — Они отправили тебя сюда раньше, не так ли? — Спрашивает Сайнс. — Очевидно, мы что-то недопоняли. — В ответ я перебиваю Дена, который, вероятно, как последний идиот, сказал бы правду.       Я слушаю разговор двух пилотов Макларен и время от времени отвечаю, когда они задают мне вопрос. Даниэль, Карлос и Пьер обсуждают что-то, что меня не очень интересует. На самом деле, я удивлен, что Ландо и Оскар еще не набросились на меня, видя мое безучастное лицо из-за того, что мне приходится сидеть здесь. Или, может быть, я такой хороший актер, что этого не видно.       Внезапно другие пилоты, которые, должно быть, встретились перед зданием, входят в зал, разговаривая и смеясь. Заметив нас, они движутся в нашу сторону. — Всем привет! — Шарль громко здоровается, поочередно изучая всех глазами, игнорируя мое лицо. Главный клоун прибыл, а у меня все еще нет попкорна. — Привет, Чарльз! — ответили все почти одновременно.       Я не знаю, как ему это удается, но нет человека, кроме меня, которому он мог бы не нравиться. Он всегда притворяется очень приятным, что, вероятно, затуманивает их разум, и никто в итоге не может видеть, какой он на самом деле. Кажется, единственным кто это заметил был я, а следовательно, и желания контактировать с Леклером у меня максимальный минимум. — Привет. — Я повторяю за остальными, без особого энтузиазма и гораздо тише, но это не ускользает ни от чьего внимания. Внезапно взгляды всех девятнадцати гонщиков направляются на меня, не то что бы меня это действительно беспокоило. Все еще скучая, я сижу боком на стуле, прислонившись спиной к стене.       Монегаск хмурит брови, подозрительно глядя на меня, но, к моему удивлению, он это никак не комментирует, что также вызывает недоумение у других гонщиков, которые теперь переводят взгляд с меня на пилота Феррари. — Привет. — Отвечает он, чувствуя как взгляды всех присутствующих в комнате переводятся на него. Возникает легкая неловкость.       Внезапно Норрис фонтаном выплевывает воду, которую пил, и начинает кашлять. Было заметно, что он ею подавился. Оскар похлопывает его по спине, и Ландо, наконец, делает глубокий вдох, отстраняясь от руки товарища по команде. Даниэль чешет затылок, поглядывая на Пьера, который пожимает плечами. — Что? — Раздраженно спрашиваю я, закатывая глаза, поскольку тишина становится слишком давящей, а Леклер не утруждает себя вмешательством. — Нет, ничего… Просто… Ну… Ты… Ты поздоровался… — говорит смущенный Пиастри.       Остальные кивают ему в ответ. — Льюис, как здорово, что ты снова с мерседесом. — Внезапно говорит Чарльз, садясь рядом с парнем.       И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, все начинают разговаривать друг с другом, игнорируя тему нашего приветствия. Я абсолютно ничего не понимаю. Я смотрю на Шарля, который, сосредоточившись на разговоре, игнорирует мой взгляд. Он не был зол, он не выглядел так, будто хотел убить меня, он ответил мне. Черт, у него был тот же план, что и у меня? Подумал ли он о том же, о чем подумал я? Если да, то, может быть, так даже лучше. Тем больше причин для всех верить в оконченный конфликт, и мне больше не придется ходить на подобные цирковые представления. — Думаешь, ты снова будешь достаточно быстрым? — Я слышу голос Карлоса рядом со мной, который видимо подсел, пока я копался у себя в мыслях.       Я бросаю взгляд в его сторону. Помимо него, в некоем круге взаимного обожания находятся Джордж, Дэниел, Юки, Фернандо и Чеко, которому был задан вопрос. Каждый из них смотрит на Переса, ожидая ответа. Он смотрит на меня взглядом побитой собаки, словно ожидая моего ответа. Остальные, будто зная, о чём он думает, тоже переводят взгляд на меня. У меня напрягаются мышцы, и я начинаю чувствовать себя некомфортно. Не люблю людей. Особенно мне не нравятся СМИ, но не потому, что они мне не нравятся, а потому, что мне не нравится разговаривать с большим количеством людей одновременно, когда они создают такое давление. — Да, — отвечаю я честно. — Очень? — Рассел улыбается в мою сторону, вероятно, имея в виду быстрый Мерседес. Хотя быстрый и Мерседес, последние несколько лет, всё равно, что разные полюса. — Достаточно, чтобы ты не догнал меня, пока я буду на пит-стопе. — Я победоносно приподнимаю уголки рта, слыша смех всех, кроме Джорджа, который перестает улыбаться. Он закатывает глаза, обиженно скрещивая руки на груди.       Со временем атмосфера расслабляется. Через полчаса Даниэль предлагает принести алкоголь, и все с ним соглашаются. До тестов осталось три дня и лучшим решением кажется отказаться. Шарль, Пьер, Оскар и Чеко делают то же самое. Однако трезвость не мешает хорошо проводить время. Я смеюсь, глядя на пьяных ребят. Время от времени поддерживая разговор с кем-то, кто сидит рядом со мной, и я не чувствую себя так подавленно, как в начале.       Внезапно рядом со мной садится пилот Феррари. Я с улыбкой поворачиваюсь в его сторону, потому что пьяного Сайнса действительно можно пережить, но улыбка исчезает, когда вместо Карлоса я вижу лицо Шарля. Он серьезно смотрит на меня, о чем-то задумавшись. — Леклер. — Отвечаю я неохотно. — Сдавайся, Ферстаппен. Я здесь, потому что, как и ты, не хочу тебя видеть, так что пожми мне руку, улыбнись и притворись, что это знак нашего примирения, потому что камеры включились и, вероятно, все смотрят на нас. — Говорит он с улыбкой, хотя совсем не выглядит счастливым, но камеры этого не показывают.       Я киваю, признавая его точку зрения и протягиваю ему руку. Он нежно пожимает ее, а я заставляю себя улыбнуться в ответ, поскольку мы продолжаем поддерживать зрительный контакт. Я не знаю, сколько времени прошло, но казалось, что мы были в таком положении слишком долго. Я убираю руку, выдыхая, но продолжаю притворяться довольным нашим общением, стараясь не смотреть на него с отвращением. Шарль делает то же самое. Он встает так, чтобы камеры могли видеть его лицо, и подмигивает мне, поворачиваясь на каблуках. Монегаск помогает Пьеру подняться со стула, и они с Карлосом несут его почти по воздуху, когда он совершенно пьяный практически висит на них.       Ладно, это было ужасно странно.

***

      Тесты прошли быстро и гладко. Я высказал свои замечания, которые вызвали не самую положительную реакцию у инженеров. Но я не могу не быть требовательным, особенно если это касается моего болида. Если я прилагаю максимум усилий и веду команду к победе, то они должны создавать условия для этого. А следовательно — пилот, который ведёт болид, должен понимать, что нужно в нем изменить, чтобы сделать его лучше.       Сегодня день гонки. Я закончил вчерашнюю квалификацию с поул-позицией, чему чертовски рад. Я искренне не ожидал, что так легко окажусь здесь. Я думал, что у Шарля был шанс посоревноваться со мной, тем более что во втором отрезке он был намного быстрее. Для меня так даже лучше. Мне будет проще вывести его из себя, когда я оторвусь от Леклера на достаточное расстояние, чтобы он не смог меня догнать, и к концу первой гонки на задней части моей машины всё так же будет красоваться титул чемпиона мира. — Как настрой? — Чеко стоит рядом со мной, пока я надеваю комбинезон. — Как всегда. Давай размажем их, чтобы я больше не видел комментариев, в которых люди думают, что Red Bull в этом году не достаточно быстрые. — Я подмигиваю ему, беря с полки свой шлем. — Сделаем это! — Чеко с энтузиазмом соглашается со мной и мы оба направляемся к боксам, где нас уже ждут разогретые машины.       У Переса не было такого таланта и удачи, как у меня, поскольку он стартовал на несколько позиций позади, но я верю, что у него получится, и не успею я оглянуться, как он окажется на 2-м месте.       Я не смотрю по сторонам, чтобы не отвлекаться. После той импровизированной встречи пилотов никто не поднимал эту тему до сегодняшнего дня. Я не знаю, то ли это затишье перед бурей, то ли сработал наш с Леклером план. Я склоняюсь к последнему варианту, поскольку мы избегаем друг друга, насколько это возможно. Я ни разу не видел его за эти несколько дней, за исключением его болида на трассе, так что, думаю, это можно считать успехом. Конечно, я не стеснялся в выражениях, когда комментировал его вождение, но к таким комментариям можно относиться с известной долей скептицизма, не так ли?       После исполнения гимна и небольшой фотосессии я надел шлем и сел в машину. Пришло время показать, на что я способен в этом сезоне. — Десять секунд до разогревочного круга. — Я слышу голос моего гоночного инженера. — Принято.       Когда гаснут огни, я трогаюсь с места и начинаю прогревать шины. Время от времени я смотрю в зеркала, в которых маячит красный Ferrari. Я торможу и разгоняюсь, чтобы подготовиться к гонке. Через несколько минут я останавливаюсь на месте старта и, затаив дыхание, смотрю вперед. Это моя любимая часть. — Всем машинам на линии старта. — Слышу голос где-то вдалеке.       Я чувствую, как внезапно весь мир оказывается где-то далеко позади меня, будто в вакууме, который не пропускает ни звука. Я слышу только биение своего сердца и собственное дыхание, когда кладу руки на руль и смотрю, как загораются красные огни. Время словно замедляется, проблемы отступают, и я чувствую себя свободным, когда гаснут огни и я срываюсь с места.       Чаще всего аварии происходят на первом повороте, так как там машины находятся довольно близко друг к другу. Леклер тоже понимает это и хочет воспользоваться ситуацией. Через некоторое время мы с ним оказываемся бок о бок, когда входим в поворот. Я не ведусь на провокацию, из-за чего он тормозит, скрываясь за мной, чтобы не повредить свое переднее антикрыло. Я довольно улыбаюсь, потому что, хоть я ещё не победил, но уже чувствую себя победителем.       Остальная часть гонки проходит спокойно. В определённый момент мне стало настолько скучно, что захотелось попросить установить телевизор или принести попкорн. К концу гонки я ехал с большим отрывом от своего товарища по команде, который всё-таки отвоевал места, поднявшись до подиумной позиции. — У Ferrari опять проблемы с машиной. — Внезапно слышу я. — Что на этот раз? — Я смеюсь, заканчивая предпоследний круг. — Сколько я себя помню, они всегда были такими… Циркачи во главе с клоуном. — Насколько я ошибаюсь, думая, что ты говоришь о Леклере? — Очень близко, но не совсем. — Без комментариев. Последний круг, Макс.       С улыбкой на губах я проезжаю круг и проезжаю клетчатый флаг. Я благодарю команду за отличную работу и поздравляю их с отличным началом сезона, поскольку каждый хорошо справился со своей ролью, выведя нас на первое и второе места. На третьей ступеньке Шарль, что, не буду скрывать, меня удивляет. У них были проблемы с машиной, и он неплохо справился с управлением. Но, конечно, я не буду его поздравлять.       Я останавливаю машину перед табличкой с единицей и выхожу, сразу же подбегая к команде, которая ждет меня за барьерами. Я прыгаю к ним, и они кричат, поздравляя меня и обнимая. С широкой улыбкой я благодарю каждого по отдельности, а затем подхожу к Пересу. — Молодец. — Я пожимаю ему руку, и он тут же крепко её сжимает. — Да, хорошая работа. — Он соглашается и подходит к команде, чтобы, как и я, принять поздравления с подиумом. Отличное начало.       После интервью я беру шлем, воду и иду в комнату, где находится мое спасение — кондиционер. Уставший, я кладу свои вещи на полку и сажусь на стул, стоящий в стороне. Я никогда не придаю большого значения тому, какой номер у кресла. Здесь это не важно. Я смотрю повторы гонки с любопытством, потому что, ехав впереди, я не увидел абсолютно ничего интересного, а произошло достаточно любопытных ситуаций. Например, борьба Ferrari, обгон Переса и столкновение машин в конце кучи. — Здесь жарко. — Я бросаю взгляд на Переса, который входит в комнату. — Черт возьми, согласен. — Я смеюсь, когда он садится рядом со мной. — Я видел, как они по очереди обгоняли друг друга. — Чеко комментирует последовательные повороты, на которых Карлос обгоняет Чарльза и наоборот. Что за цирк… — Да, зрелище. — Я откидываюсь на спинку сиденья. — Но они хорошо проехали. — Неохотно добавляю я.       Леклер входит в комнату. Не глядя в нашу сторону, он складывает свои вещи, надевает кепку, и, прежде чем Чеко успевает что-либо сказать, организатор входит следом за монегаском, чтобы сказать, что нам пора выходить на подиум. Шарль почти выбегает из комнаты, заставляя меня и моего товарища по команде непонимающе переглянуться, но, не комментируя это, мы также следуем за ним.       Я жду своей очереди и подхожу к подиуму, машу фанатам. Я стою на верхней ступеньке, чувствуя, как во мне бурлят гордость и радость. Хотя я стараюсь не показывать этого, но внутри я радуюсь, как ребёнок, получивший долгожданный подарок. Каждая гонка приближает меня к большему количеству рекордов, что вызывает радость.       Я выпрямляюсь, снимая кепку, когда начинает играть голландский гимн. Мужчины рядом со мной делают то же самое, однако, когда я чувствую на себе взгляд Шарля, я непроизвольно поворачиваюсь к нему. — Ты ведешь себя так, будто победитель ты, а не твоя машина. Давай будем честны, ты водишь ужасно, и если бы я был на месте Чеко, я бы быстро и легко обогнал тебя, не один и не два раза, а столько, сколько ты сможешь меня догнать, а это ноль. — Говорит он достаточно громко, чтобы слышал только я. При этом он озорно улыбается, держа в руках бейсболку.       Я сжимаю челюсти, пытаясь игнорировать его. Я не могу позволить себя спровоцировать. Не здесь, не сейчас, не во время исполнения гимна, толпы людей и камер. Я снова смотрю перед собой, мысленно считаю до десяти, что немного помогает успокоиться. Я сжимаю кулаки и ругаю себя за свои мысли. Я не хочу совершать поступки, о которых буду потом сожалеть, и которые приведут к ужасным последствиям. И вдобавок ко всему, я знаю, что таким поведением подведу Кристиана. Я не хочу этого делать, потому что он для меня как отец. И мне хочется, чтобы он испытывал гордость, а не разочарование. — Твой папаша, должно быть, гордится тем, что…       Я не даю ему закончить. Каждое предложение, которое он говорит о моем отце, всегда самое худшее, что может сорваться с его губ. И он знает, что это всегда срабатывает. Я совершаю плохие поступки каждый раз, когда он упоминает его, как красная тряпка для быка. Он снова этим пользуется, и я снова поддаюсь эмоциям. Я действую под влиянием нервов. Я ничего не жду. Я просто оказываюсь перед ним в двух шагах и, замахнувшись, бью его кулаком в лицо. В замешательстве он делает шаг назад, чтобы не упасть, и ловит себя на том, что у него болит челюсть. — Никогда больше, блядь, не говори о моем отце, или пожалеешь об этом. — Говорю я сквозь стиснутые зубы. — По крайней мере, у меня есть отец. — Добавляю я с улыбкой, полной яда.       Брюнет, ничего не ожидая, после секундного шока тоже движется ко мне и толкает. Он в ярости, как и я. Вдалеке я слышу восторженно затаенное дыхание, шепот и выкрики. Одни подбадривают, другие бросают вызов. Мы начинаем толкать друг друга, время от времени нанося удары кулаками. Я чувствую, как у меня из носа течет кровь. Леклер выглядит ничуть не лучше. У него рассечена губа, щека покраснела там, где позже будет синяк, а волосы растрепались. Мы по очереди бросаем вызов друг другу, глядя друг на друга с ненавистью в глазах. Из-за волнения я даже не знаю, какие слова произносятся, но они определенно дерьмовые, поскольку Перес, который пытается разнять нас, смотрит на нас в шоке. Внезапно наступает тишина. Гимн заканчивается, и несколько охранников подбегают к подиуму, наконец разнимая нас. — Правда ранит, Ферстаппен! — Кричит монегаск, когда его уводят с подиума. — Я надеюсь, они выпрут тебя отсюда, Леклер! — Восклицаю я.       Я показываю ему средний палец, и через некоторое время меня тоже выводят из игры. Я совершаю самую большую ошибку, какую только могу. Я оборачиваюсь, отыскивая глазами Хорнера и мою команду. Они смотрят на меня с разочарованием, грустью и потрясением. Я перевожу взгляд на других, которые выглядят так же. Чеко забирает мой и свой кубок, медаль и шампанское у каких-то людей, через некоторое время следуя за мной.       Я пытаюсь не унижать себя ещё больше, и просто нервно спускаюсь. Шарль придерживается иного мнения, и пытается вырваться из держащих его рук, говоря что-то на другом языке, и когда я прохожу мимо него, его лицо краснеет от гнева. — Что, черт возьми, это было?! — Кричит он мне вслед, имея в виду, тот факт что я его ударил. — Сюрприз, ты, гребаный ублюдок! — Восклицаю я и замолкаю. Победоносная улыбка еще не появилась полностью, а она уже сходит с моего лица. Передо мной стоят Кристиан, Фредерик и несколько человек из FiA. Они смотрят то на меня, то на Шарля, который при виде их сразу успокаивается. Я в заднице, но меня утешает тот факт, что этот мудак тоже в заднице. Я утащил его за собой на дно, это заставляет чувствовать себя победителем.