Его солнце

— Я…я…я не могу, ты слышишь меня? Как…как…как...я…ты — девушка отчаянно захлёбывалась в слезах, ища фактически больной поддержки в таких родных для неё серебряных глазах. — Милая, прошу, послушай меня, ладно? — НЕТ! Почему я должна слушать тебя?! ПОЧЕМУ?! Почему...? — Гермиона, пожалуйста… — Нет. Нет. Я не должна это терпеть, так? —риторический вопрос, повисший в стенах его гостиной. Гостиная. Когда-то именно в этой комнате они смеялись, попивая красное вино и обсуждая новые, абсолютно нелепые принятые законы Министерством. Или заказывали пиццу, выбирая очередной маггловский мультик из золотой коллекции Дисней под умоляющие вздохи Малфоя. Когда-то. Но не сегодня. — Я не понимаю за что, Драко, что я сделала не так?.. У нас всё было хорошо…м-мы любили друг друга, ведь любили, верно? Хлоя, чем она лучше меня? Что привлекло? Её грудь или может…может её оленьи, голубые глазки, или…я н-не знаю цвет её волос, мне стоит перекраситься в блондинку, да? — Гермиона, Гермиона, да послушай же ты! — мужчина взял её лицо в свои руки, попутно убирая выбившиеся локоны и стирая очередные слёзы с её раскрасневшихся щёк. — Ты затмишь своей красотой любую женщину в этом мире, да к чёрту только этот, в любом мире ты будешь выделяться своей абсолютно роскошной, но в тоже время такой детской красотой. Милая, вот что я скажу, твои глаза напоминают мне тот самый запретный кусочек плитки шоколада, что родители прятали в верхнем шкафчике…и твои волосы…они действительно дикие, особенно когда ты только проснулась – похожа на настоящего львёнка, но это не говорит о том, что каждый раз, когда я вижу тебя, я не хочу снова и снова пропускать их у себя меж пальцев, ощущая вместо волос — золотой щёлк и оставляя твой чудесный аромат ещё надолго в своей памяти. Ты уникальна в своём мировоззрении, удивительна в своих речах, совершенно безбашенная в своих действиях и, Салазар, как же ты чертовски сексуальна в спорах — у тебя смешно краснеет кончик носа, и ты сжимаешь свои маленькие кулачки так сильно, что я, клянусь, начинаю иногда переживать за свой нос, снова. — Тогда почему, почему он изменил мне…с ней? — Да потому что он полный придурок, солнце! Как ты сама не понимаешь? Хватит искать причины в себе, ведь их попросту нет, не существует. Уизел — конченный идиот, клюющий на любую юбку, что оказывается чуть выше колена. Он никогда тебя не ценил, всё время сидел у тебя на шее, отнекиваясь от работы, будто она — боггарт; приуменьшал твои заслуги, почти втаптывая тебя в асфальт, не отпускал посидеть с подругами, хотя сам куролесил по барам неизвестно с кем и сколько. Знаешь, солнце, не хочу тебя расстраивать ещё больше, но я рад, что ты увидела это своими глазами, рад, что ты наконец поняла кем он является на самом деле. Хотя в его случае я предпочитаю «чем». И я уверен, что это рыжая блевотина будет тереться у твоих ног, как только поймет, насколько сильно проебался, ведь теперь ему никто ни приготовит поесть и не искупает в деньгах бывшей. И если он посмеет к тебе приблизиться, то будь уверена я сотру его с лица земли раньше, чем он успеет моргнуть. И вот тишина. Такая мучительная и такая нужная. Нарушить её могут только два быстро бьющихся сердца в такт. Или… — Можно я останусь у тебя? — И снова радужки, упирающиеся в серебренную сталь и…руки. Их переплетённые руки. — Конечно, солнце, а теперь иди сюда. И она упала в его объятья также стремительно, как и слёзы хлынувшие из её глаз. Но на этот раз отнюдь не из-за Рона и его грязных измен.