Точка невозврата

Честно? Возвращаться домой я боюсь, несмотря на то, что в мессенджер во время встречи со Славиком пришло уже два сообщения о том, что все в порядке с неизвестного аккаунта Vmeste. Гадать не нужно, и так понятно, кто пишет, но законы в нашей Вселенной обычно работают ко мне задом. Пережив головомойку от Славика и добросовестно записав в ежедневник все задания, я сгребаю пакет с витаминами и лекарствами, которые всучил мне агент еще в начале, и спешу удалиться. Удаляюсь до ближайшего крупного супермаркета и пишу Разумовскому, пытаясь ненавязчиво выяснить, что бы он хотел съесть. Или, может быть, ему нужен другой шампунь? Гель для душа? Бутылка вискаря? Я уже что угодно согласна купить, лишь бы перестал смотреть так, будто я по любому поводу могу психануть и вызвать полицию, елки-палки. Ладно. Глубокий вдох, медленный выдох. Я беру корзину и быстро пробегаю по рядам, собирая то, что забыла заказать. Вернувшись в машину, смотрю, что там за ситуация с пробками на дорогах, и еду домой немного окольными путями. Итак, здание стоит. Окей. Из моих окон не валит дым, да и сами окна целы. Ура. Спецназ у подъезда тоже не дежурит. Все лучше и лучше. Даже дверь в квартиру цела и невредима. Немного постояв на площадке, я открываю замки и захожу в коридор. Едва разувшись, оставляю пакеты на полу и сразу иду в спальню. Разумовский не спит, в полумраке комнаты его сосредоточенное лицо хорошо видно из-за работающего ноутбука. Он и меня-то сразу не замечает, приходится тихо постучать по двери. Вздрогнув, Сережа поднимает голову и облегченно улыбается. Смущенно опустив взгляд, он снимает с колен ноутбук и кладет его рядом, спускает ноги на пол. Я подхожу к нему ближе, чтобы ему не пришлось вставать. — Все хорошо? — спрашивает он, когда я сажусь рядом. — Нормально, — пожимаю плечами и беру его за руку. — Загрузили по полной, но хотя бы четкое расписание есть на ближайшие две недели. Мне придется еще пару-тройку раз уехать из дома. — Конечно, я понимаю. Прости, что на тебя свалилось все это. — Сережа, на меня ничего не свалилось, — говорю, осторожно погладив его по спине. — Все, что сейчас происходит, — мой осознанный выбор. Я могла и не соглашаться ехать за тобой, могла не заключать с Громом договор, но я это сделала, я выбрала тебя, прекрасно зная про последствия. А сейчас я пойду приготовлю какую-нибудь полезную хренотень. Тебе нужно восстановить силы, да и мне уже пора завязывать с быстрой лапшой. Я встаю и собираюсь уйти, но Сережа мягко удерживает меня за руку. — Спасибо, Ася, — тихо произносит он, опустив голову. — Мне противно думать, что наше знакомство было лишь манипуляцией Рубинштейна, но… Спасибо, что… не отказалась от меня. — Ну, ему же хуже в итоге, — заключаю, улыбнувшись. Помедлив, спрашиваю: — Ты уже думал о том, что будешь делать дальше? Не сидеть же всю жизнь взаперти здесь. Пальцы, держашие мою ладонь, дрогнув, разжимаются. Я вновь сажусь рядом и спешу добавить: — Я не пытаюсь тебя прогнать или тонко намекнуть о том, что тебе здесь не рады. Рады и даже очень. Всего лишь вопрос, потому что я отлично понимаю, что у тебя наверняка есть какие-то мысли по этому поводу. Сережа сцепляет руки в замок, потом расцепляет и принимается ковырять кожу у ногтя. Я ненавязчиво вклиниваю свою ладонь обратно, пусть лучше за нее держится. — Мысли есть, — кивает он, глядя на наши руки. — Я уйду, как только заживут раны. Не хочу подвергать тебя опасности еще больше. — Куда уйдешь-то? За Олегом? — Скорее всего. Я не могу его бросить. Но он-то сделал это с тобой. Хорошо, что вовремя удается прикусить язык. В прямом смысле. — Понятно. Какая помощь тебе нужна? Что я смогу сделать? — Ничего не нужно, Ася, я совсем не хочу тебя в это втягивать, — горячо отвечает Сережа и робко смотрит на меня. — Я очень благодарен за все, что ты уже сделала, и… Опять начал. Не желая слушать всю эту песню заново, я прерываю его поцелуем и сначала собираюсь отодвинуться сразу, но Разумовский подается ближе, явно не желая такого исхода событий. И я не отстраняюсь, целую еще раз, осторожно, чтобы не повредить разбитую губу. Его ладонь ложится мне на щеку, я чувствую, как большой палец ласково гладит кожу, и понимаю, что должна срочно извиниться перед Харли Квин за то, что считала ее глупой, ведь сама легко свалилась в те же сети. Ладно, справедливости ради, мои сети симпатичнее и имеют хотя бы одну адекватную личность. Личность, кстати, дергается от того, что как-то неловко поворачивается. Я отодвигаюсь и обеспокоенно спрашиваю: — Больно? — Немного, — тихо отвечает Разумовский. — Прости, я не должен был переходить грань, я… — Да я не против, если честно, — прерываю его и командую: — Ложись, проверим швы. Сережа послушно укладывается на спину, я быстро инспектирую самоклеящиеся повязки и одергиваю футболку обратно. Чмокнув его напоследок в щеку, все-таки иду на кухню и уже там думаю о том, какая же я двинутая. Спустя несколько минут прихожу к выводу, что ну и ладно. Поздновато для таких мыслей. С другой стороны, никто из нас никак не обозначил словесно то, что происходит между нами. Да и что тут в дальнейшем-то происходить может? Вот тебе и хапнула покоя после развода, по самое некуда просто. — Я могу тебе чем-то помочь? Едва не уронив тарелку на пол, оборачиваюсь. Отвыкла я жить не одна, оказывается. — Не нужно, — отвечаю, удивленно глядя на Сережу, застывшего в дверях. — Отдыхай. — Я просто хочу быть тебе хоть немного полезным, — смущенно говорит он. Я смотрю на то, как он держится за стену. Ну да. Поставивив тарелку на стол от греха подальше, подхожу к нему. — Сереж, ты будешь очень полезным, если скоропостижно не загнешься, и мне не придется думать, что делать с телом. О чем ты вообще? У тебя огнестрельные раны, иди отдыхай. Разумовский кивает, несколько секунд о чем-то сосредоточенно думает, затем спрашивает: — Я могу просто посидеть здесь с тобой? Вообще, его бы все-таки подальше от острых предметов держать. И ему спокойнее. и мне жить дольше. Но я соглашаюсь, потому что представляю, как Сереже может быть тоскливо один на один с этой шизой своей, и помогаю ему без эксцессов дойти до стула. Хорошо, что не оставила нож на обеденном столе, было бы сейчас неловко его оттуда забирать. Разумовский бы наверняка принял на свой счет и был бы частично прав. Его второй личности вряд ли можно доверять. Поначалу мы ни о чем не разговариваем, и тишина довольно быстро меня достает. Я завожу тему про предстоящую арт-вечеринку, чтобы просто не молчать, потом рассказываю про картину, выбранную для нее, и как-то постепенно диалог строится. Получается еще лучше, когда Разумовский немного расслабляется, и с его лица пропадает это выражение, с которым он ждет подвоха или пинка или черт знает чего еще. Засунув в духовку рыбу с овощами, я вспоминаю, полила ли ее маслом, как собиралась. Кажется нет. Вытаскиваю обратно, параллельно слушая, какие именно выставки раньше посещал Сережа, и исправляю ошибку, повторно ставлю противень в духовку. Вовремя, потому что спустя пару минут в дверь звонит Полина. Три раза, как и договаривались. Да, я люблю шпионские фильмы. Ой, все. — Привет, Валентин, — машу рукой, запуская его и свою сестру в квартиру. — Как жизнь? — Благодаря тебе и твоему хахалю налаживается, — отвечает он, довольно хмыкнув. — Ну чего там у вас? Я отвожу их на кухню, где остался Разумовский, который настороженно смотрит теперь на своего спасителя. Сначала я озвучиваю все, что мы делаем со швами, на что Валентин удовлетворенно кивает, а потом уступаю место Сереже. Мне кажется, с моей стороны было бы немного по-свински требовать выписать ему снотворное или еще что в таком же духе, пусть расскажет сам, если захочет. Разумовский лаконично сообщает про свои проблемы со сном, не вдаваясь в подробности, упоминает про терапию в Форте. Про красные таблетки, в частности. Я с беспокойством смотрю на сестру. Предупредила, чтобы не проболтался? Валентин говорит, что снотворное-то выпишет, но он не психиатр, и со всем остальным как-нибудь сами. — Это же просто для сна, да? — уточняю на случай, если Сережина шиза подслушивает. — На психику оно никак не повлияет? — Нет, девуль, я ж сказал, что не из этих, — отмахивается Валентин и отдает Полине бумажку. Договорившись о новом визите для снятия швов, с чудо-доктором мы прощаемся. Полина остается и выглядит не сильно довольной всем происходящим, когда я возвращаюсь на кухню, прямо спрашивает, что мы планируем делать дальше. Ведь аргументов для того, чтобы отмазать меня от возможного ареста, у нее с каждым днем становится все меньше. — Будем действовать по обстоятельствам, — говорю я, положив Сереже ладонь на плечо. — Останешься на ужин? — Нет, поеду, — бормочет она, нахмурившись. — Завтра привезу снотворное. Тебе лучше не показываться в аптеке с подобными рецептами, Ася. — Я сомневаюсь, что Рубинштейн за мной слежку установил. Проводив сестру, лезу в духовку проверять рыбу. Попутно говорю Разумовскому, что если он опять начнет извиняться, то я уже буду обижаться. Сережа, до этого собиравшийся что-то сказать, закрывает рот и послушно молчит. Удивительно, но лайфхак моей подруги с токсикозом работает, и Разумовский даже умудряется немного поесть. Полноценной порцией это не назовешь, но уже хорошо. Телу нужны силы, его и так потрепало. Сунув посуду в раковину, предлагаю Сереже вернуться в спальню и попробовать немного поспать. Он соглашается, я же собираюсь принять душ и немного поработать в студии. Там стоит незаконченная картина, надо бы дернуть себя за совесть и довести ее до ума. Сделав перевязку, я оставляю Разумовского в спальне и иду в соседнюю комнату. Глаза и у меня слипаются, но засыпать сейчас я себе позволить не могу. Нужно убедиться, что Разумовского не достанет очередной кошмар. Да и работать и правда нужно. Я очень долго раскладываю все необходимо на столике рядом с мольбертом, смешиваю палитру, максимально тяну время, потому что когда заношу над холстом кисть, ничего путного не происходит. В голове тонна мыслей, одна наскакивает на другую, и сосредоточиться на деле невозможно. Я все равно пытаюсь, примериваюсь с разных сторон, однако все без толку. Шаги в коридоре становятся просто спасением. Я откладываю палитру, а Сережа как раз появляется в дверном проеме. — Все нормально? — уточняю, засунув кисть в банку с водой. — Да, я… — Он осматривается, и я вместе с ним. Снятая дверь шкафа стоит зеркалом к стене. Хорошо. — Я просто не мог уснуть. Услышал, что ты тоже не спишь. — Присоединяйся, — предлагаю, махнув в сторону матраса. — Можешь попробовать здесь поспать. Только тут запах специфический, краски все-таки. — Пусть, — тихо говорит Сережа и заходит в комнату. Я опять осматриваюсь. Других зеркал нет, только шторы не задернуты. Надо исправить, там все-таки пожарная лестница за окном. Мало ли что, мало ли кто. Я иду туда, ставлю колено на низкий подоконник для опоры и дергаю тяжелую штору. Ею я тоже пользуюсь нечасто, поэтому кольца поддаются с неохотой, но все же двигаются. Разумовский неловко топчется возле матраса, но все-таки садится, а потом и ложится, даже глаза закрывает. Выглядит все еще очень вымотанным, и это при том, что сейчас у него достаточно времени на сон и отдых. Впрочем, что удивительного-то? Вряд ли возможно быстро оправиться после того ада в стенах Форта. В следующий раз точно оболью Рубинштейна краской. Кипящей. Я полощу в воде оставленную в банке кисточку и вновь примериваюсь к холсту. В ящиках полно колюще-режущих. Интересно, не решит ли этот Птица грохнуть меня наконец? Может, все-таки находит полезной? Нам бы не помешал хороший психиатр, но ни Полина, ни Валентин таких не знает. Те, кого они могут посоветовать, побегут звонить в полицию сразу же. Я оборачиваюсь. Разумовский лежит с закрытыми глазами. Все-таки получилось поспать? Осторожно положив палитру на столик, снимаю тапочки и медленно подхожу к нему. Неприятный холодок бежит по телу от каждого шага, постоянно напоминая об осколках на полу. Подцепив одеяло, накрываю им Сережу и возвращаюсь к мольберту. Ну что, делаем ставки? Хоть пару часов ему удастся поспать нормально? Я беру палитру, делаю глубокий вдох и начинаю. Что-нибудь точно получится. Или не получится, потому что пара часов — слишком оптимистично. Такое чувство, что не проходит даже одного. Услышав шорохи сзади, я смотрю в сторону матраса. Разумовский вздрагивает во сне, пальцы сжимают подушку так, будто от этого его жизнь зависит. Я кладу палитру на стол, сую кисть в банку и жду. Может, пройдет? Вопреки этим мыслям, подхожу ближе. На сей раз будить его не требуется, Сережа просыпается сам, подскакивает, словно его ужалили, в панике смотрит по сторонам, закрывается руками. Я сажусь на край матраса, тихо и спокойно напоминаю, что он в безопасности, и это был всего лишь сон. — Посмотри на меня, — прошу, коснувшись его плеча. — Все хорошо, все уже хорошо. Сережа отнимает руки от лица, но тут же отворачивается, уткнувшись в подушку. Дикий страх в его глазах дает нехилую такую подсказку. — Он здесь? — спрашиваю и получаю судорожный кивок в ответ. — Мракобесит? Тогда не смотри, не открывай глаза. Я сажусь еще ближе, глажу его по волосам, чувствую, как сильно он дрожит. — Расскажешь, что снилось? — Форт, — шепчет Сережа и, повинуясь моим рукам, садится. Глаза послушно не открывает, но морщится, будто как раз сейчас кто-то еще достает его разговорами, кроме меня. — Я не… Прости. — Ничего. Я понимаю, не переживай об этом. Можно тебя обнять? Разумовский кивает, сам тянется ко мне, и я двигаюсь совсем близко, забираюсь на матрас с ногами и притягиваю его в объятия. Прижимая к себе напряженное дрожащее тело, отлично понимаю, что влипла по самые уши и сопротивляться уже сильно поздно. — Я была в твоем сне? — спрашиваю, устраиваясь поудобнее. — Была, — тихо отзывается Разумовский. — Что делала? — Оставила там, — говорит он, помедлив. — Передала Рубинштейну. Я… Я просил не делать этого, но… — Уже на этом моменте надо было понять, что это просто кошмар. В реальности ты сам иногда предлагаешь тебя туда вернуть. Он ежится, садится ровнее, но глаза все еще закрыты, а руки цепляются за мою одежду. — Такого не произойдет, — заверяю, вздохнув. — Я так не поступлю с тобой. Не откажусь от тебя. — Почему? — чуть слышно говорит он. — Потому что. Я не… Не смогу уже. Разумовский молчит, явно ждет какого-то продолжение. Вот только продолжение звучит очень опасно. И все-таки. Он заслуживает правды, разве нет? Даже если я надумала себе какие-то ответные чувства, он заслуживает знать правду. — Потому что за те месяцы в Форте кое-что произошло, — говорю я, сглотнув ком в горле. — Я познакомилась там с человеком, в которого влюбилась без памяти. — Ты… Он осекается, хмурится. Открывает глаза, смотрит на меня лишь пару секунд. Потом тут же зажмуривается. Я успеваю заметить страх в его глазах, когда взгляд смещается на мое плечо. — Да пусть лапает, забудь про него, — советую и беру его за руку. — Я… Про кого ты говоришь? — тихо-тихо спрашивает Разумовский — Про Рубинштейна, блин, — бормочу я, не выдержав. — Про тебя, конечно. Слушай, я все понимаю, и это ни к чему тебя не обязывает. — В меня? — уточняет он, снова открывая глаза. Смотрит на плечо, потом в глаза. Видно, что с усилием. — В тебя. Я имею в виду, что… Собственно говоря, уже не важно, что. Сережа вдруг подается вперед и снова обнимает меня, прижимает к себе так крепко, что еще немного, и будет трудно дышать. — Я даже мечтать об этом не смел, — шепчет он мне в шею. — Ты… Я так хотел этого, хотел и ждал тебя всегда, даже тогда, когда он пытался играть с моими чувствами к тебе, я все равно ждал тебя, Ася. Думал о том, что… Я знаю, что недостоин и ничего не могу предложить тебе, но… — Замолчи уже, — прошу я, ласково потрепав его по волосам. — Я ничего и не требую. Мне кажется, это было неизбежно. И я не жалею ни о чем. Эй. Посмотри на меня, Сережа. Разумовский поднимает голову, встречается со мной взглядом. Я целую его, ложусь на подушки и протягиваю к нему руки. Сережа колеблется, но потом осторожно ложится рядом, перебирается в объятия. Казалось бы, я сейчас в одной постели с Чумным Доктором, который теперь считается мертвым, и мне стоило бы, наверно, бояться, но еще никогда и ни с кем я не чувствовала себя так хорошо. Правильно. На своем месте. Кажется, теперь точка невозврата пройдена окончательно.