Точка невозврата

Дмитрий Дубин приходит ко мне в этот же день, но ближе к вечеру, когда я уже успеваю собраться с мыслями, а заодно убедить Сережу по телефону, что все нормально, и Гром мне больно не сделал. Даже не напугал. Иногда у меня отлично получается врать, особенно в моменты, когда совсем не хочется, чтобы чокнутый Птица уцепился за это и использовал в качестве предлога для очередной гениальной мести майору. Мы еще от прошлой не отошли. Уговорить Сережу сидеть на пятой точке ровно получилось только после того, как я напомнила, что теперь, если он попадется, меня притянут за соучастие не только по его делу, но и по делу о побеге Волкова. Итак, Дмитрий Дубин вновь возле моей двери и просит впустить его, чтобы поговорить. На сей раз я не отсылаю его куда подальше, открываю и спокойно пропускаю в квартиру. Лейтенант… Лейтенант же вроде? Не суть. Выглядит он несколько настороженным, даже не знаю почему. Может, ждет, что из дверцы вон того шкафа окончательно отвалится, и оттуда на него вылетит птичка? Максимум Гоша, паук. Четвертый или уже пятый, я не слежу за его родословной. — Чайку? — любезно предлагаю, улыбнувшись. — Я… Да, спасибо, Ася Юрьевна, если можно, — кивает он, скользя внимательным взглядам от одной двери в коридоре до другой. — Просто Ася. Да вы осмотритесь, не стесняйтесь. На лице Дубина появляется непередаваемая смесь эмоций, которую можно описать примерно так: и хочется, и колется, и мама не велит. Я добавляю, что ладно уж, не буду трясти с него ордер и жаловаться. Дмитрий, еще помявшись, весь как-то подбирается, напускает на себя вид серьезного полицейского и идет в сторону студии. Мне хочется присвистнуть вслед, потому что ничего себе метаморфоза, но я держусь и иду за ним. В студии он задумчиво смотрит на дверь шкафа, которую я так и оставила валяться на полу зеркалом вниз. Потом идет в спальню, подвисает, глядя на тот самый шкаф с голыми полками. — Зеркала, — бормочет он и оборачивается. — Почему зеркала? — Отражение по утрам не нравится, — пожимаю плечами я. — Ася, — вздыхает Дубин. — Давайте поговорим серьезно. — Вы меня просто утром не видели. Как там майор, кстати? Дмитрий, несколько сникнув, отворачивается и выходит из спальни. Добросовестно заглядывает в туалет и ванную, бегло осматривает гостиную, там прятаться негде. В конце концов, мы оказываемся на кухне, и я иду наливать нам чай, предложив лейтенанту расположиться за столом. Не знаю, чего он ожидал. По тому, что я пустила его в квартиру, и так должен был понимать, что Разумовского тут нет. — Гром под стражей, — негромко признается Дубин. Я ставлю сахарницу на стол. — Меру пресечения изменили, он пробудет в СИЗО до следующего суда. — Печально, — отзываюсь я без малейшего сарказма. Это и правда печально, все-таки Гром — отличный полицейский и не заслужил всего этого. Но и Разумовский не заслужил всего того, что с ним сделал Рубинштейн. В этой истории только одна падла — та, что с крыльями, но ничего с этим сделать пока нельзя. — Ася, пожалуйста, скажите мне, как связаться с Разумовским, — просит Дубин, когда я ставлю перед ним кружку. — Черной магией? — предполагаю, сев напротив. — Обратитесь к экстрасенсам. — Ася. Пожалуйста. Это очень серьезно, вы же видели сегодня. Игорь… Гром никогда бы не напал на вас так, если бы… — Если бы был в себе? — уточняю, потому что Дубин замолкает. Он кивает. — Слушайте, мне жаль, но… Он ушел. В мир иной или еще куда, не знаю. Он… Я, вздохнув, закрываю лицо руками, вспоминаю о том, как умерла моя бабушка, заранее прошу у нее прощения за такое кощунство. А еще как себя чувствовала после обнаружения измены, заодно тот день, когда сказала, что подаю на развод, и бывший муж кинулся на меня. Вот, отлично. Самое то. — Простите, Дмитрий, — придушенно шепчу, всхлипнув. Убрав руки, стираю несколько слезинок. — Я бы хотела вам помочь, но… Он и меня обманул. Я, попеременно всхлипывая, рассказываю историю о том, как влюбилась в хитроумного маньяка, согласилась выкрасть его из больницы, а потом и из телестудии, выходила и думала, что все у нас будет хорошо теперь, уедем и заживем. А он, козел рыжий, просто взял и сбежал, бросил меня, да еще и за дружком-террористом своим помчался. Вот так и верь маньякам после этого, ни чести, ни достоинства. Под конец я себе почти верю, а Дубин суетится, робко просит меня успокоиться и говорит, что это же к лучшему. Я согласно киваю, вытираю глаза салфеткой. Да, когда меня не долбит нервным срыв, я играть умею. — А что случилось с Громом? — спрашиваю, отпив немного остывшего чаю. — Почему он… такой сегодня был? — Я не знаю, Ася, — признается Дубин. — Это началось с нашего первого визита в Форт. — Ага. Когда ваш напарник кинулся на Разумовского. Гром говорил. — Да, тогда… Много чего случилось. Я не оправдываю этого, Ася. Тогда я лично вколол ему что-то, но шприц дал Рубинштейн. И после этого с ним начало происходить странное. — А, то есть вы хотите сказать, что в обычное время Гром не вел себя как агрессивный гамадрил? Дубин, стушевавшись, размешивает сахар в чае. Опять. — Я это так не назвал. — Он кинулся на больного человека, который не был в состоянии ему ответить, до инъекции. Но опустим. Я не знаю, что было в шприце, Дмитрий, даже примерно. Могу вас заверить только в том, что Рубинштейн — мудак и ничего хорошего не задумал. Копайте под него. Могу связать вас со своей сестрой, она по моей просьбе сейчас очень усложняет ему жизнь. Возможно, у нее есть какая-то информация. Дубин соглашается, и я пишу Полине, спрашиваю у нее разрешения. Та отвечает коротким «да», потом перезванивает и говорит, что лейтенант может приехать прямо сейчас, она еще в офисе. Судя по всему, про Волкова в массы информация еще не попала, поэтому говорит она со мной нормально. Окей, еще какое-то время поживу спокойно. Сунув Дубину записку с адресом, тактично выпроваживаю его. У порога он очень просит не писать заявление на Грома, тот ведь не со зла, да и не в себе, и так далее. Я обещаю этого не делать. Мне незачем портить жизнь майору, Птица с этим отлично справился. Сволочь полоумная. Следующий визитер появляется уже утром. Доктор Рубинштейн, видимо, не догоняет, что если на звонки не отвечают, то видеть не хотят. На этот раз я дверь не открываю, посылаю психиатра, не стесняясь в выражениях. Толку разыгрывать из себя овцу невинную, он и так все понял. Вениамин Самуилович на мои выпады не реагирует, лишь с сожалением заявляет, что подобные действия всегда имеют последствия. — Расскажи мне об этом, — бормочу я, вернувшись в студию. Комната кажется пустой и очень одинокой. Сев на стул возле мольберта, смотрю на пустой холст и думаю. Четвертый билет, значит. Образно. Сережа еще не говорил, куда именно они собираются бежать. Но есть ли разница? А с другой стороны, что мне терять? Меня здесь ничего не держит, я девочка взрослая, сепарированная. К родителям могу приезжать иногда. С агентом мы вполне успешно год поддерживали дистанционную связь, работать так будет сложнее, но Славик трудностей не боится. Ну, я надеюсь, что не боится. Другой вопрос заключается в том, готова ли я все бросить и поехать с Разумовским, не зная даже места назначения? Когда раздается звонок в дверь, я прихожу к выводу, что да. Хоть к черту на рога. Это странно и, может быть, глупо, но факт остается фактом. Теперь у меня на пороге стоит Пчелкина, которая тоже жаждет ответов. Я пропускаю ее в квартиру, говорю, что новый темный цвет волос ей идет, и веду на кухню. Повторяю все то, что рассказала Дубину. На историю о доверчивой художнице, брошенной маньяком, она не клюет, но ей и не надо это. Интересует ее Рубинштейн, подробности заключения Разумовского, все, что связано с Фортом. — Послать бы вас всех, — говорю я, сложив руки на груди. — За то, что бровью не повели, когда я просила помочь ему. Ну да ладно. Мои записи в первую встречу она явно читала через строчку, поэтому я добросовестно повторяю все, что случилось со мной в Форте за те месяцы, все, что видела, и слышала. Упоминаю и про Дениса-Олега. Пчелкина, нахмурившись, смотрит в свой блокнот. — Вот, как они поддерживали связь, — бормочет она. — Нам нужно доказать, что Рубинштейн занимается незаконными экспериментами над людьми. — Что, предлагаешь его похитить и допросить? — скептически уточняю. — Лично я предпочту держаться от этого человека как можно дальше. Но могу познакомить со своей сестрой, она как раз занимается тем, чтобы лишить его лицензии, а может, и свободы. Вновь пишу Полине. На меня не орут и теперь, значит, информация о побеге Волкова все еще не в СМИ, что радует. Пчелкину выпроваживаю по тому же адресу, что и Дубина. Закрыв за ней дверь, я в уме считаю всех фигурантов нашей шизо-тусовки. Вроде Пчелкина последняя. Выдохнув, иду звонить Разумовскому. Было решено, что я не буду пытаться приезжать к ним еще примерно неделю, а когда соберусь, то сообщу, чтобы Олег мог проследить, будет за мной хвост или нет. Надеюсь, что нет, и тогда мы с Сережей сможем увидеться. Пока приходится верить Шуре, который клятвенно обещал следить, чтобы ему не стало хуже. *** О побеге Волкова становится известно массам спустя два дня. Я не удивляюсь, когда мне звонит сестра, одновременно паникующая и злющая как сто чертей. Я этого ждала, я готова, поэтому говорю, что ничего не знаю, Разумовский ушел из моей квартиры и жизни, как Полина и хотела. Она мне не верит и явно разочарована, это заметно, когда сестра вечером приезжает ко мне домой. Говорим мы не на повышенных тонах, но температура в квартире падает градусов на сорок. Я держу свою линию обороны. Разумовский ушел, о дальнейших его планах и действиях не знаю, не в курсе и даже не догадываюсь. Полина уходит молча. Закрыв за ней дверь, позволяю себе разреветься, потому что совсем не хотела втягивать ее это и уж точно не хотела в ее глазах выглядеть той, кто участвовал в освобождении террориста. Не арабского хотя бы. Успокоившись, пишу Разумовскому. Сережа утверждает, что сделал все, дабы стереть следы моего участия во всем этом, начиная с Форта, заканчивая Волковым. Я решаю рискнуть и рассказываю ему про ситуацию с Громом целиком, чтобы он был в курсе. Разумовский считает, что Рубинштейн вполне мог использовать на майоре один из запрещенных, либо непроверенных препаратов. Добавляет, что подумает, как встретиться с Дубиным. Эта идея мне совершенно не нравится. Я бы предпочла, чтобы он держался от Грома и ему подобных как можно дальше. Закончив переписку, я выглядываю в окно, долго всматриваюсь в вечернюю улицу. Сидеть дома мне надоело, да и надо бы наведаться в магазин. Или доставку? Ага, Шуры хватило. В конце концов, мне-то чего опасаться? О моем участии никто не знает, иначе двор бы уже оцепили, а дверь выламывал ОМОН. Отлепившись от окна, иду одеваться, а после спускаюсь на парковку. Решив не ограничиваться маленьким супермаркетом, еду в тот, что побольше, пусть и приходится миновать три квартала. Зато выбор лучше. Уже у магазина некстати вспоминаю, что готовить мне теперь нужно только для себя, и становится опять тоскливо. Припарковавшись, некоторое время сижу, гипнотизирую взглядом подвеску на зеркале. Вот надо же было так умудриться. Теперь либо побег, либо одиноко выть на Луну. И не только на нее. Я неспешно прохожу по рядам, пополняю запасы бытовой химии, покупаю несколько новых тарелок в осеннем стиле, долго выбираю, что взять из продуктов. Убиваю время, как могу. Сунув в багажник три пакета, сажусь за руль и думаю, куда бы еще поехать, потому что домой не хочется. Там никого нет, спешить некуда. Тоска зеленая. Я выставляю в навигаторе адрес любимого парка и завожу мотор. Изначально планирую погулять долго, побродить среди забавных художественных экспонатов, прогуляться вдоль набережной, но довольно быстро все это надоедает. Прихватив миндальный кофе, возвращаюсь к машине, которую пришлось припарковать на некотором отдалении, на другой стороне канала, потому что мест не было. Зато пешеходный мост недалеко. Я уже вытаскиваю ключи из кармана куртки, когда рядом раздается насмешливое: — Привет, цыпа. Обернувшись, даже пикнуть не успеваю, потому что здоровенный мужик хватает меня за локоть и вдавливает в бок что-то, подозрительно похожее на ствол пистолета. — Тихо, не кричи, — ласково советует он и идет вперед, не отпуская мою руку. — Пойдем-ка поболтаем. Узнать его не сложно, даже несмотря на то, что видела я этого человека мельком, когда они с Олегом мутузили друг друга у перевернутого фургона. Я на деревянных ногах следую за ним, судорожно пытаясь сообразить, что мне теперь делать. Вряд ли получится подать знак кому-то из прохожих и не быть застреленной. Ясно, что ему нужен Волков, и он каким-то образом выследил и меня, знает о том, что я могу обладать сведениями о его местоположении. И я обладаю. Это самое ужасное, потому что я точно знаю, где сейчас Олег. Или нет. Едва мы сворачиваем в ближайшую подворотню и проходим еще дальше, оставляя улицу с людьми позади, становится понятно, что сведения о Волкове у меня в корне неверны. Тот появляется из-за угла, будто черт из табакерки, и сразу влетает в своего противника. На секунду я даже думаю о том, что мне крышка, и этот Дракон выстрелит. Но он переключается на Олега, пистолет с глушителем оказывается на асфальте, едва не угодив в лужу, а двое дерущихся вываливаются на соседнюю улицу. Здесь тоже проходит канал, но он уже, и людей здесь меньше. Я, вжавшись в стенку, наблюдаю за тем, как Волков и Дракон бьют друг друга. Олег, увернувшись от попыток схватить его, рявкает, чтобы я валила к машине и такой-то матери. Мысль мне нравится, и я кое-как приказываю ногам двигаться. А потом слышу два выстрела. Обернувшись, вижу, что на одном колене стоит именно Волков, держась за плечо. — Все было бы гораздо проще, — тяжело дыша, говорит Дракон. — Но тебе же обязательно надо лезть в бутылку. — А как же иначе? — усмехается Олег и выглядит при этом совершенно поехавшим. — Ты сам такой же, Вад. — Ты идешь со мной, и… Удар какой-то деревяшкой, мирно валявшейся в подворотне, приходится ему на загривок. Дракон резко разворачивается, даже не думая падать. Я не умею стрелять. Но промахнуться в упор невозможно. Вадим получает две пули в район живота и отшатывается от меня, глядя при это так удивленно, будто мы знакомы лет сто, и вот именно от меня он не ожидал. Шагает назад еще раз и еще, упирается спиной в перила, за которыми плещутся воды канала. Волков, бросившись к нему, с силой толкает его назад, и Дракон легко переваливается за ограждения. До нас доносится всплеск, а где-то недалеко уже слышны полицейские сирены. Я смотрю на оружие в своей руке. Олег быстро забирает его, сует за пояс и командует: — Двигаем. На твоей поедем. Я не могу отвести взгляда от ограждения. Это же… — Зайка, эй, — раздраженно цедит Волков. — Потом. Нас сейчас обоих менты повяжут. Его слова действуют. Я хватаю под руку пошатнувшегося Олега, и мы вместе как можно быстрее направляемся обратно в сторону подворотни.