Точка невозврата

Я беру Шуру под руку, прижимаюсь к его боку и, блаженно улыбнувшись, осматриваюсь вокруг. Мы счастливая пара, недавно обручились, вот свадьбу планируем летом, в августе, если конкретнее. Это и много чего еще я увлеченно растрепала риэлторше, которая показывает нам квартиру. Двушку, на окраине, ремонт так себе, но хотя бы не воняет ни старостью, ни кошачьим туалетом. Тут правда поножовщина какая-то жесткая была, поэтому цена немного ниже рыночной. Красноречивое пятно на обоях в коридоре на спрос не очень влияет. Нам и не сильно принципиально, мы тут жить не будем. Это запасное место. Для постоянного пребывания мы выбрали частный дом с большим двором. И высоким забором. Обычный, ничем не примечательный. Его мы покупаем завтра. Я сначала не совсем поняла, на кой мне тоже настряпали поддельные документы. Мы с Шурой неплохо изображаем парочку, хоть он и постоянно ворчит, что все это не понадобилось бы, но нам ведь уперлись эти шашни с Громом. Ну да, тащить раненого придурка, что так любовно подорвал ту половину города, которую не дожгла шиза его лучшего друга, — это как два пальца. Да кому он нужен, Волков этот, ради него ж не усилили патрули, не оцепили выезды, не рыскают по границам, не проверяют каждый багажник. Ой, погодите. Кажется, именно это и происходит, чтоб их за ногу! Именно поэтому придется лишний раз залечь на дно. Справедливости ради, дно у нас будет нормальное такое, с удобствами. Подозреваю, что настроение у Шуры поганое из-за парика. Понимаю, мне тоже мой не нравится, никогда не хотела быть брюнеткой. А вот наемнику придется цвет волос сменить на каштановый хотя бы, чтобы новым соседям не так сильно в глаза бросаться. Само собой, этот факт ему радости тоже не прибавляет, и он клянется выкраситься в малиновый, когда все закончится. Если живы останемся, конечно. Шура — тот еще оптимист. Что будет, когда ему придется из Сергиево в центр добираться, я даже думать не хочу. А ему придется, потому что новое жилье мы присмотрели в Красносельском районе. Участок располагается несколько обособленно, и для наших целей подошел просто идеально. Сам дом тоже хорош, сделан добротно, я облазила его от подвала до второго этажа. Подозреваю, что второй риэлтор проклял меня и всю мою родню до десятого колена. Не могу его винить. Я бы, конечно, ремонт сменила. Он нормальный, просто мне другое нравится. Для нас это сейчас вот вообще не на первом месте, так что придется жить в этом деревенском стиле. Не хай-тек, и то хлеб. — Что, уже думаешь о том, как свинтить и бросить товарища на произвол судьбы? — уточняю, когда мы садимся в машину. Шура стаскивает парик, лохматит собственные волосы и откидывается на сиденье, устало выдохнув. — Пока не думаю. Но подозреваю, что долг выплатил с излишком даже. — А что у тебя за долг? — Спасенная башка, — бормочет наемник, зевнув. — В песочнице еще когда были. — Он хулигану лопаткой навалял или что? Я завожу машину и всматриваюсь в зеркало заднего вида. — Не, мать, мы так Сирию звали. Позиция у меня в один прекрасный момент говно оказалась, вокруг одни бандерлоги, ну и… — Обезьяны? — уточняю, нахмурившись. Шура тянет руку, стучит меня пальцем по макушке и назидательно говорит: — Книжки читать надо, нет таких обезьян. Мы так бородатых прозвали. Которые против нас. Там, конечно, не всегда разобрать можно было, но ладно… Критерий один: если стреляет в тебя, значит против. И вот тех, что стреляли в меня, было тогда чуть больше, чем дохрена. На дорогах снайперы, рваться туда никто бы не стал, себе дороже. Ну, понимаешь же разницу? Оставить одного или положить половину отряда. Звучит отвратно и очень страшно, но понимаю, кажется. Боже, сколько ему лет-то? — Ну вот никто бы не стал, — продолжает Шура, — а Волков стал, он своих бросать не собирался. Против него, знаешь, сложно воевать. Он отбитый, вообще ничего не боится и смастерить адскую установку может буквально из говна и палок. Ну или из обычных газовых баллонов. Короче, выяснилось, что не повезло не мне, не повезло бородатым. Волков целым тоже не остался, у него вся спина изрезана была. — Это было до отряда мертвецов или после? — До. Я и пошел-то туда за ним. Мне все равно терять нечего. Зато ему было. Вот и умещай, как хочешь, в голове образы человека, который не бросает сослуживцев, человека, который подорвал город, и человека, который не удосужился дать своему близкому знать, что жив. Или все-таки пытался? Сережа говорит, что Птица появился, когда Олег ушел, и постепенно набирал силу, а потом и вовсе выкатился в образе Волкова, когда пришла весть о том, что тот погиб. Получи двойник сообщение о том, что он жив… Я озвучиваю эту мысль Шуре, и мы несколько секунд сидим молча. — Спроси у Олега, — наконец предлагает он. — Если скажет, что пытался связаться, то сама понимаешь, что было. — Подожди, но… Птица говорил, что он был с Сережей всегда и защищал его. Стал бы он… — Женщина, он шизик. Ему твой Разумовский на хер не сдался. Уверен, если бы возможность появилась его навсегда подавить, то так бы и сделал. — Не стоит пороть горячку, — качаю головой я, выискивая место на парковке возле бизнес-центра. — Он не прямо совсем бешеный. — Ага. На полшишечки бешеный. С тобой пойти? — Сама справлюсь. Возьмешь кофе пока? Шура ворчит, что он не раб дрожащий, однако из машины выходит следом за мной. Я направляюсь в офис Полины, а наемник оседает в кафе на первом этаже. Заезжать сегодня к сестре в моих планах не было, но с утра она позвонила и сказала, что это срочно. Возможно, до нее дошла информация о том, что главный врач Форта уже назначил мне и моему стажеру дату визита в их расчудесное заведение. Именно поэтому жду шквал недовольства, когда захожу к ней в кабинет. — Садись, — вместо этого говорит сестра, не отрывая взгляда от каких-то документов. — Что-то случилось? — спрашиваю, заняв место справа. — Проблемы? — Помимо тех, что у тебя уже есть? — уточняет Полина, выгнув тонкую бровь. — Ага. — Вот, смотри. Она передает мне документы. Я вчитываюсь, но понять могу только то, что тематика у них медицинская. На моем лице явно видно, что ничего путного до меня не доходит, и сестра произносит: — Ты же помнишь таблетки, которые были у Разумовского? Я отдавала их на экспертизу. Так вот, получив первые результаты, я организовала еще несколько проверок, чтобы убедиться. — И? Это не лекарство? — Лекарство. Оно действительно облегчает симптомы его заболевания. — В чем подвох? — настороженно спрашиваю, откладывая документы. — В том, что облегчает оно их на краткий период, после которого пациенту становится в разы хуже. Эффект накопительный. Иными словами, симптомы усиливаются с каждым приемом. Эти таблетки провалили бы любое клиническое исследование, никто бы не дал им зеленый свет. Тогда как они оказались у Рубинштейна? Догадка врезается в меня Камазом. Вот скотина! — Он использует запрещенные препараты, — шепчу, глянув на листы с мелким текстом и таблицей. — Или те, что еще не проходили испытания, экспериментальные. Вот и еще один гвоздь в гроб его карьеры. — И как скоро ты сможешь обнародовать эти документы? — Для начала мне бы объяснить, как у меня эти таблетки оказались. А, ну да. — Может, я смогу как-то помочь с этим? Мне же все равно возвращаться в Форт. Поищу документацию или что-то вроде. — Не рискуй, — просит сестра, морщась. — Я что-нибудь придумаю. Знаешь, из этого исследования выходит, что в начале «лечения» состояние Разумовского было и вполовину не таким паршивым, как сейчас. — Вот видишь, я… — Это не хорошая новость, Ася. Это означает, что на данном этапе он еще более нестабилен, чем был, когда жег людей. И даже таблетки злосчастные на него уже вряд ли подействуют, если вдруг что. Скорее всего, их эффект облегчения со временем становился все слабее, ведь в телестудии они не помешали Птице перехватить контроль. Может, ему вообще ничего уже помешать не способно? Записи Рубинштейна о том, что мое присутствие помогает Сереже его сдерживать, тоже не выдерживают критики. Птица мог нам позволить так думать из каких-то своих соображений. Весело. Как на пороховой бочке. Лишний повод с ним не ссориться. К машине я спускаюсь в глубокой задумчивости. Приняв из рук Шуры теплый стаканчик, сажусь на водительское место и рассказываю наемнику все про таблетки. Возможно, я совершаю ошибку, доверяясь ему, но мне просто необходимо обсудить это с кем-то вовлеченным в нашу проблему. Если уж на то пошло, то мне вообще никому из них доверять не стоило бы, однако вот мы здесь. И пыхтеть от злости молча не хочется. Вместо того, чтобы лечить человека, помочь ему, этот сукин сын пичкал его запрещенной дрянью, не проверенной нормально, которая вполне могла Сережу попросту убить или превратить в овощ. Мне казалось, что ненавидеть этого человека сильнее я уже не смогу, но Вениамин Самуилович показывает все новые грани мудозвонства. — Дела-а-а, — бормочет Шура. — Слушай, ну мы знали вроде, что кубик Рубика этот так себе врач. — Знали. Я просто возмущена. — «Возмущена» или «готова пропустить психиатра через промышленный шредер»? — Второе. — Слушай, я тут в городе знаю, где можно беспалевно, — шепотом заявляет наемник. Я удивленно смотрю на него. Тот ухмыляется. — Шутка. Наверно. Махнув на него рукой, завожу машину. Мыслей в голове столько, что я решаю поменяться местами с Шурой, чтобы немного успокоиться. Чудесное решение, как выясняется позже, потому что есть в моей жизни люди, до которых доходит тяжко и далеко не с первого раза. За одного такого я замуж почему-то выскочила несколько лет назад. Мы-то развелись, но он свято верит, что имеет право на совместное имущество. Тот факт, что у нас его нет, Андрея не сильно волнует. Я понимаю, что это лишь способ потрепать мне нервы, но они сейчас и так ни к черту. Шура удивленно смотрит на меня, услышав заковыристую ругань. Мы как раз идем к подъезду, оставив машину на парковке, и я вижу там своего бывшего не-очень-благоверного. — Поговорить надо, — заявляет Андрей, вставая у меня на пути. Наемник, явно опешив от такой наглости, неверяще смотрит на него. Понятное дело, что невысокий и с виду немного даже щуплый парнишка на бывшего супруга особого эффекта не произвел. — Не о чем, — лаконично отвечаю и пытаюсь его обойти. — Это чего за покемон? — уточняет Шура. Андрей перехватывает меня за локоть, не давая уйти, начинает задвигать о том, что они с юристами составили иск, и если я не пойду на соглашение, то мне крышка, а еще… Что там «еще» узнать не суждено. Он себе не изменяет (только мне) и свято верит, что никто не встанет на мою защиту, поэтому можно творить дичь. Ну, раньше примерно так и было. До прямого рукоприкладства дошло только в тот вечер, когда я сообщила о намерении развестись. Тогда он чуть меня не задушил. Правда, психотерапевтка мне потом объясняла, что вот эти вот шлепки по заднице чуть ли не со всей силы и якобы слабенькие подзатыльники («че ты, я ж даже силу не прикладывал, это так») тоже считаются. И тапком в меня кидать нельзя, я же не кошка. В кошку тоже нельзя, если что. Сегодня в матрице Андрея произошел серьезный сбой. Я догадывалась, что не стоит недооценивать человека, который вышел из того же отряда, что и Волков. Уже по ни разу не походным навыкам выживания догадывалась. О том, что мне в первую нашу встречу эпично повезло, и Шура на самом деле не собирался стрелять в мою тушку, тоже. И о том, что он просто позволил Птице взять себя на мушку. Судя по тому, как легко Андрей оказался на земле с заломленной за спину рукой, нам с двойником в тот вечер удача светила во всю силу. Наемник, вдавив колено в спину матерящегося мужчины, повторяет: — Так это кто? — Муж, — вздыхаю, оглядевшись. Отлично, зевак собрали. — Бывший. — А, — глубокомысленно изрекает Шура. — Он нужен или?.. — Или, — шепчу, дернув парня за куртку. — Тут народу полно. Скривившись, наемник отпускает Андрея и встает, напрочь игнорируя его вопли про полицию и все такое. — Ну и правильно, — ворчливо тянет подоспевшая тетя Маша, пожилая соседка с пятого этажа, неодобрительно поглядывая на моего бывшего мужа. — Давно по роже надо было дать, достал уже девку. К несчастью Андрея, с ней согласились почти все собравшиеся, ибо человек он своеобразный, умеет быть неприятным и смотреть на всех вокруг свысока. Полицию никто не вызывает, сам Андрей тоже, только новым иском грозит, когда сваливает. Надо Полине позвонить, обрадовать. — Погнали домой, — говорит Шура, похлопав меня по плечу. — Я голодный. Кивнув, иду за ним. Напоследок бросаю взгляд туда, где скрылся Андрей. Меня почти не тронуло происходящее, вот настолько жизнь прокатила мою психику по эмоциональным качелям за последние месяцы. Впрочем, он ведь давно напрашивался, вел себя очень грубо. Я касаюсь шеи, одергиваю руку. Черт с ним, было и было. — Ты чего? — Наемник поворачивается ко мне. — Ну хочешь, я ему в следующий раз лицо сломаю? — Да ну его, — говорю, открывая дверь в подъезд. — Давай просто подождем, пока ему карма вломит. *** Когда через два дня Шура притаскивает какой-то черный чемодан, я с порога чую неприятности. Он подозрительно сильно похож на те, в которых перевозят деньги или оружие. В кино видела. На все вопросы наемник отмахивается, сует поклажу Птице, который как раз вырулил из студии. Туда же он возвращается с чемоданом. Я топаю следом, уже у него интересуюсь, что происходит. Двойник молча кладет его на стол и открывает защелки. Я заглядываю внутрь и тут же отшатываюсь. — Это же?.. — шепчу и замолкаю, не в силах продолжать. — Не совсем, — говорит Птица, вытаскивая из ячейки колбу с янтарной жидкостью. — Состав другой. Воспламеняется так же хорошо. — Но… Зачем тебе они? Ты же?.. Ты же не собираешься опять?.. — Предосторожность. — Двойник кладет колбу обратно, с какой-то иррациональной нежностью пробегает пальцами по остальным. — Я спрячу часть здесь, остальное возьмем с собой. — Как ты будешь их использовать? Они же выведут полицию на тебя! Конец сказкам о мертвецах! — Не истери, — закатывает глаза Птица. Он закрывает чемодан и раздраженно смотрит на меня. — Я же сказал, тут другой состав. Это не те, что я использовал в костюме. Их даже не Хольт сделал. — Но… — Сейчас такие часто применяются. Они, само собой, запрещены. — Он усмехается и шагает ко мне, цепляет прядь моих волос. — Но когда мы следовали правилам, верно? Оставь панику, мышка, никто на нас не выйдет. — Зачем они тебе? — спрашиваю, глядя в желтые глаза. — На всякий случай, — негромко отвечает Птица. — Сережа знает? — Сереже не нужно. Сережа, мышка, не сможет защитить ни тебя, ни себя, если вдруг понадобится. — Он наклоняется, мажет губами по моей щеке. — А я смогу. — Знаю. Я просто думала… — Не думай, — насмешливо советует двойник, отстраняясь. — Это не обсуждается. Давай лучше найдем место, куда положить часть капсул. За шиворот себе пусть пихнет. Придурок. Нашел, что домой притаскивать. И как же весело, что я в своей квартире ничего теперь не решаю, блин. Ладно. Спокойно. Ссориться с ним бесполезно, он все равно сделает по-своему. Лучше не рушить хрупкое перемирие. — В коридор, — говорю, махнув в ту сторону. — В шкаф с одеждой, но в нижний ящик. Он пустой как раз. — Показывай, — благосклонно кивает Птица. Я плетусь в указанном направлении, демонстрирую ему встроенный шкаф и открываю дверцу внизу. Поразмыслив, двойник приходит к выводу, что сойдет, и тащит сюда свой чемодан. Пока он сует туда свои колбы, я рассматриваю оставшиеся, одной даже пальцем касаюсь. Как он их использовать собрался? — Осторожнее, душа моя, — протягивает Птица, не оборачиваясь. — Они воспламенятся, если разобьешь. Я сразу убираю руку. Ясно. Чудно. Он притащил ко мне домой не просто опасную дрянь, а опасную дрянь, которая легко может сжечь тут все к чертовой бабушке. Интересно, когда мы с Шурой вернемся после магазинов, здесь хоть что-то останется? К слову о важном. Сегодня мы опять напяливаем парики и едем приобретать базовую мебель для дома, дабы не спать там на полу. Неизвестно, сколько нам придется там провести. Разыскивать Волкова вряд ли прекратят через неделю. Большой вопрос еще, как его довезти до этого самого дома и не нарваться на бдительный патруль. Шура обещал, что сам этим займется, на меня оставит Разумовского. По одному беглому террористу на каждого. Докатилась. Мебель мы с наемником выбираем быстро, особо не привередничаем. Мы же не год там будем жить. Пожалуйста, пусть не год. Доставка назначена на завтра, но ехать в новый дом решено сегодня вечером. Сначала отправляемся мы с Птицей, который все еще, черт его дери, занимает тело. Сережа был вчера, и с утра я наблюдаю только его двойника. С ночи, если точнее, потому что проснувшись, Разумовского я рядом не нашла. Словив десяток панических атак, кинулась к телефону. Птица посоветовал отвалить и вернулся через час, заявив, что делами занимался. Объяснять отказался, но этим утром все стало понятно, когда он отправил Шуру куда-то забирать чертовы колбы с горючим. Придурок. Хорошо, что хоть дорога до нового дома обходится без происшествий. Забор, как я уже говорила, высокий, а двор большой, и машину я загоняю прямо туда. Вылезаю, осматриваюсь. Снаружи, конечно, так себе, черт ногу сломит, везде бурьян и нестриженные кусты. К лучшему. Приподнявшись на носочки, пытаюсь рассмотреть соседний дом. Он одноэтажный, что тоже плюс. С другой стороны небольшой пустырь, а потом какое-то предприятие. Сзади огороженная стройка, заглохшая. Временно, как утверждал риэлтор, детский сад будет. Только после него начинаются следующие дома. Идеально же. Я сую голову обратно в салон и сообщаю, что все окей, можно выходить. Птица мажет по мне ленивым взглядом, вытаскивается на улицу. Сразу достает свой клятый чемоданчик. На каждой кочке мне казалось, что он вот-вот рванет. Пока двойник осматривается, достаю из багажника две сумки, тащу к крыльцу. — Я мог бы помочь, — бросает мне Птица напоследок. — Себе помоги, — шепчу, кинув свой багаж на деревянный настил. Не хватало только очередных осложнений, Сережа только шататься перестал. Спальники привезут Шура с Волковым, так что пока остается только показать двойнику дом. Этим мы и занимаемся, обойдя сначала первый этаж, где есть пустая гостиная, комната, санузел и кухня-столовая. В последней мебель и техника есть, к счастью. После поднимаемся на второй этаж. Здесь две спальни и ванная. Для жизни в бегах шикарно, я считаю. Надеюсь, нам нескоро придется переселяться в землянку где-нибудь в лесах Карелии. Сообщения начинают приходить внезапно, и я не сразу понимаю, что происходит. Остановившись возле окна в одной из спален, достаю телефон и, внутренне паникуя, лезу в мессенджер. Нет, там ничего про Разумовского. Я открываю диалог с подругой, читаю. Не поняла. Почему она спрашивает, все ли у меня в порядке? И что такого я должна была видеть? Что вообще происходит? Я едва не роняю мобильник, когда он звонит. Ответив, слышу раздраженный голос Полины: — Ты видела? — Да что видела-то? Вы с ума посходили все? Я… — Сейчас. Сестра отключается, а потом от нее приходит ссылка. Может, это развод какой-то? Подделали голос через нейросети и… Телефон я все-таки роняю, закрываю себе рот сразу двумя ладонями, расширенными глазами уставившись в невеселый пейзаж за окном. Риэлтор точно соврал, стройку эту скоро не закончат. Сжав зубы, поднимаю трубку, читаю статью заново. Смотрю фотографии. Там все заблюрено, но обилие красного сложно не распознать. Старая лесопилка в Мурино. Измельчитель древесины. Фотография Андрея из соцсетей. Буквы плывут перед глазами, кажется, меня сейчас вырвет. Если верить статье, то произошел несчастный случай. Он напился и… Как-то оказался на территории предприятия. Непонятно пока, что произошло, но предварительно известно, что полиция списывает на несчастный случай. Зачем-то полез, случайно включил. Предприятие на грани закрытия, но там был сторож. Вот только где он сейчас, неизвестно. Пропал. А Андрей… От него только сумка с документами осталась, по ним и опознали. Остальное… Остальное размыто. Случилось все вчера ночью, получается. Вчера ночью. Боже. Нет, он же… Я дергаюсь и вновь роняю телефон. По плечам ползут теплые ладони. Он оплетает меня как паук, жмется так, что мне приходится опереться ладонями о подоконник. Тело прошибает дрожь, и далеко не от того, что мне приятно чувствовать его настолько близко. Мне хочется закричать, но боюсь, что если открою рот, то точно стошнит, к горлу подкатывает ком. Зрение мутное из-за накатывающих слез. Но я не плачу. — Мой подарок, мышка, — мурлычет Птица, пристроив подбородок у меня на плече. — За помощь в побеге. Больше он к тебе не прикоснется. Сжав край подоконника, делаю над собой усилие. Вдох, выдох. Сейчас нельзя ронять маску. Поэтому вместо истошного крика я шепчу: — Хорошо. Спасибо, Птиц.