заря

Будучи учеником, Леша ненавидел уроки физкультуры. Начиная с того момента, где нужно было за пять минут добежать из одного кабинета до раздевалки и переодеться, не задыхаясь от запаха пота прошлого класса, заканчивая ненавистным тогда ему бегом и игрой в волейбол. У него никогда не получались подачи из-за линии, а у сетки он вообще терялся. И, как правило, получал этим же мячом потом по голове. Что касается сдачи школьных зачетов по физкультуре при всем классе — так это отдельный вид унижения. Сейчас ему странно осознавать, как дети могли буллить друг друга за низкий результат по скорости бега, за недостаточное количество отжиманий или плохую растяжку. Кто вообще был первопроходцем этого хейта? Зато сейчас, когда он и сам себе учитель, ему очень нравится приходить в спортзал к Игорю. Там новенький ремонт, хороший паркет, а не бревенчатый пол, из-за которого можно получить миллион и одну занозу, качественный инвентарь и занятия у Грома проходят интересно. Он даже не называет результаты зачетов при всех: у него правило назвать трех лучших учеников, а остальным добавить результаты в электронном дневнике в примечаниях. Потому что фраза «в здором теле — здоровый дух» заработает только тогда, когда тело будет здоровым не только физически, но и ментально, без прилюдных унижений. Леша проходит по длинному коридору, где в некоторых классах еще идут уроки или дополнительные факультативы, добирается до двери, ведущей в спортзал, и радуется в мыслях, что не слышит беготни школьников, скрипа паркета и шума. Азартные школьники в соревновательных играх, запомните, могут вас и убить. На самом-то деле, Леша бы пошел к Жене после своего классного часа. В который раз пожаловался бы ему на Кирилла и ту странную обстановку, которую он создает, походил бы мимо парт, а потом проклял театральный кружок раз пять. Женя бы шутил на своем идеальном английском, поделился жевательными конфетами и обязательно сказал что-нибудь ободряющее. Но сейчас это нужно было Леше во вторую очередь: в первую — ему хотелось поговорить с Громом про Олега. — Если ты пришел ругаться из-за того, что твоей Золоторевой разбили нос, это не моя вина, — Игорь смотрит на Лешу через плечо, когда тот проходит в кабинет, держа руки в карманах широких брюк. В спортзале пахнет пылью после проведенных уроков, через решетчатое окно пробиваются слабые лучики солнца, а Громов стягивает волейбольную сетку, чтобы она завтра не мешалась. — Она встала под кольцо, когда там была битва за мяч. А я ей сто раз говорил: ну, не умеешь ты играть в баскетбол, не лезь… — Да не, — Леша усмехается, прыгает на подоконник рядом с Громом, чтобы его было хорошо видно через сетку, и осматривается по сторонам. — Ты давно знаком с Олегом? Игорь останавливается с распутыванием сетки со столбца на минуту, хмурится и поднимает взгляд к потолку. Он сегодня в серых широких трениках и майке выглядит, как будто это его пижама, а не рабочая одежда. Но в столовую он приходил в свитшоте от Найка, явно подаренного Юлей, поэтому Леше оставалось надеяться на то, что в майке Игорь остался только, когда дети ушли. Он открывает рот, чтобы ответить, громко чихает от пыли на местами рваной сетке и шмыгает носом. Леша удивляется, как Игорь и Юля дошли в своих отношениях до уровня помолвки: они абсолютно разные. На Юлю смотришь и думаешь про выставки, научные статьи, массовые социальные конференции и запрос «эстетика» в Пинтересте. А Игорь? Игорь — это громкое футбольное поле, пятно от соуса на домашней кофте и походы в лес с кострами, картошкой на углях и песнями под гитару. Но они искренне друг друга любят и, наверное, Леша за них рад. У него ведь с Августом так же? Только они нашли больше точек соприкосновения. — Ну, как знаком… Юля его знает лучше, они дружат, — Игорь пожимает плечами и, высунув кончик языка, возвращается к сетке. — А в столовке что-нибудь осталось, не знаешь? — Я там не был, — Леша качает головой и крутит мобильник в пальцах. Его ноги не достают до пола, когда он сидит на подоконнике, и от этого Макаров чувствует себя учеником, который неожиданно заобщался с преподом. — У меня во время окна был Гречкин — из театра, а еще узнал… Забудь, это не так важно. Игорь дергает за последний узелок, скидывает сетку на пол и, встряхнув головой, тяжело вздыхает. Он кивает Леше на скамейку, которая стоит рядом с ними, и Макаров послушно спрыгивает с подоконника. Почему все скамейки в спортзалах такие низкие? — Ты выглядишь заебавшимся. У тебя все окей? — этим приемчикам он научился у Юли. Ну или на парах по первой медицинской помощи в универе. Леша не знает. Ни про пары, ни про свое «все ли у него окей». — Не знаю. Четверть только началась, а задачка с театром как будто уже вытянула из меня все, — Леша криво улыбается, фокусирует взгляд на ровно сложенных баскетбольных мячах и слое пыли на матах. — Завтра еще ехать на эти пробы. — Так это же легкотня, — Игорь перешнуровывает кроссовки и выкручивает шею так, чтобы видеть и свои шнурки, и озадаченного Лешу. Получается, скажем так, не очень. — Просто посидеть, последить за нравственным уровнем преподавания. Или у тебя с твоим… другом были планы? Про отношения с Августом изначально Леша не планировал никому рассказывать. Это в Германии к ним будет мало вопросов, никакого повышенного внимания и осуждения. А здесь — в России: ну, черт его знает. К тому же, с его статусом преподавателя. К тому же, с его статусом очень молодого преподавателя из-за границы. Но они отмечали день учителя в октябре в этом же спортзале, заказав кучу еды с кейтеринга, а Леша с Женей периодически выходили на улицу через запасной выход покурить. Стояли без верхней одежды, обсуждали дождливую погоду в Питере и проживание не в России. И, наверное, Леша выпил слишком много красного вина, когда рассказал Жене про Августа и их непростой переезд. И, наверное, Леша так же был чуточку слеп, когда в этот момент к ним вышел Игорь, чтобы подышать после активных танцев с Пчелкиной. Однако, Лешу удивило то, что Игорь шарахался от него по школе всего пару дней. А потом принял это, как данность, сдержался от шуток и почти перестал запинаться в словах, когда упоминал Хольта в разговоре. — Нет, просто… как будто бы я ошибся с выбором профессии, — или школы. — Что бы ты делал, если бы не школа? — Пошел бы в полицию, — Игорь широко улыбается и встает с места. В этот же момент в дверях появляется Юля, одетая сегодня в классическое черное платье с длинным рукавом. У нее на лоферах — бантики, а взгляд довольно-таки уставший. Оно и понятно, она проводит несколько сессий с учениками, паникующими перед выпуском из школы. — Я даже поступил в полицейскую академию, но друг отца настоял на педфаке. Типа, чтобы я не повторил сценарий бати. Юля задерживается у выхода, рукой подманивая и Лешу, и Игоря к себе. Они поднимаются с неудобной скамейки, Леша крутит в голове мысль о том, чем бы он занимался, не будь он учителем, а Игорь хлопает его по спине. — Не грузись ты так из-за этого театра, — Гром целует Юлю в щеку, выходя из спортзала первым. Наверняка, в его голове уже есть какой-то план по сбору всех порций в столовой. — Прикинь, его так тяготит дополнительная нагрузка, что он уже и о смене работы задумался. Эту фразу Игорь направляет исключительно Юле, но Леше хочется запищать свое «я не об этом говорил». Но он молчит и остается с Пчелкиной в коридоре, чтобы дождаться Грома из его маленького кабинета, пока тот ищет свитшот. — А только ли в нагрузке дело? Юля складывает руки на груди, Леша засматривается на ее помолвочное кольцо, а она мягко клонит голову и даже со всей своей усталостью искренне хочет помочь и сбавить градус стресса в голове Макарова. Юля — очень и очень хорошая, с ней бы сидеть на Питерской крыше летом, пить холодный кофе в стаканчиках и обсуждать все жизненные ситуации. — Я где-то проебался и ты что-то знаешь или… — или Кирилл рассказал? — Я ничего не знаю, просто вижу, что ты от чего-то мучаешься, — Юля говорит тихо, чтобы Игорь не услышал, потому что их маленькая психологическая сессия, вроде, должна быть приватной. — Леш, ты же знаешь, ко мне всегда можно прийти и поговорить, окей? Леше остается коротко кивнуть с большой благодарностью в глазах, а потом пройти вслед за ней и Громом в другой конец коридора, к лестницам, ведущим в столовую.

ххх

Леша рассматривает разноцветные вазы на полках вдоль стены в ресторанчике, в который они пришли, пока Август лениво изучает меню и читает состав каждого блюда. Дима отошел помыть руки и уточнить у бара про самое хорошее белое вино, и это, в целом, тот вечер, который Макарова удивлять не должен. Но только сейчас он, полистав фотографии в телефоне с закрытой выставки, оценив интерьер азиатского местечка в Новой Голландии и быстро выбрав себе какой-то салат с морепродуктами, не может найти себе места. Как будто его белая широкая футболка резко стала не такой широкой, жилетка слишком колючей, а волосы, по ощущениям, впитали тонну пыли. Хотелось принять душ, стоя под напором едва теплой воды примерно час, а потом выйти на холодный воздух. Это, наверное, из-за того, что он просто устал. Да, точно, неделя выдалась тяжелой, дети, не пришедшие в себя после каникул, чересчур активные, а еще — все эти новости и… — Выбрали? — Дима со стороны прыгает на свое место, одергивает черную рубашку и кладет салфетку на бедра. У него теперь светло-русые волосы, повзрослевшие глаза и весь он такой статный. В этой классической рубашке и с дорогими часами на запястье. Он широко улыбается, задает вопрос больше Августу, чем потерянному Леше, а потом стаскивает у Макарова из-под носа меню. — Я жутко голодный. Бармен сказал, что третье вино неплохое. Вы будете? Думал ли Леша, что после его переезда в Германию, они вот так будут сидеть все вместе? Особенно, когда с Димой они почти что поругались в самом начале Лешиной учебы. Тот через видео-звонки Телеграмма читал нотации по поводу поведения и отношения Леши к Кириллу, недовольно буравил взглядом и отказывался обсуждать студенческое общежитие, список предметов и архитектуру Кельна. А потом и вовсе перестал отвечать, когда Леша по ночам писал свое «наверное, я мудак». А теперь Дима — главный следователь в отделении по Петроградскому району: продолжает увлекаться искусством, общаться с Кириллом и быть милашкой. Но вернулся к странному кофе с молоком, и на это Леша предпочитает закрыть глаза. — Я за рулем, — Август пожимает плечами, мягко улыбается и кивает Леше. — Тебе надо, ты устал. Хольту Леша доверять привык. И, как правило, все его наставления, даже о том, что нужно выпить, приводят к правильному ответу. Тот взял его практически ребенком в университете под свое кураторское крыло — показывал город, учил немецкому слэнгу и помогал в сложных задачках домашней работы. Леша много раз сбегал из общежития по ночам, возвращаясь только под утро или забегая в аудиторию на пару, безбожно опаздывая, прямо из машины Августа. И ему очень-очень нравилось. И новая жизнь. И Август, взявший эту жизнь под свой контроль. — Буду. Дети сошли с ума, а еще завтра эти пробы, и я просто не знаю, где взять на все силы и время, — спокойно говорит Макаров, когда Август подзывает официанта в красивом костюмчике. Дима с интересом щурится на словах про театральные пробы, облизывает губы, а потом сам для себя качает головой. Леша этого не замечает, выбирая себе коктейль. — Этот. Они дополняют заказ, и Август расслабленно откидывается на спинку стула. Здесь приятная атмосфера с видом на замерзшую воду, тихая музыка и не очень много людей. Потому что на улице снова разыгралась вьюга, и люди в пятничный зимний вечер предпочитают прятаться по квартирам, укутанные в плед. Но Леша, даже при всей своей усталости, слишком соскучился по Дубину, которого видел последний раз перед Новым годом. — Как прошли праздники? — у Хольта низкий бархатный голос и акцент, от которого Леша готов сходить с ума. Это звучит даже лучше, чем Август, просто говорящий на немецком. Особенно на том немецком, когда ругается с партнерами по работе. — Мы с компанией тусовались в Лахте, а потом уехали кататься на сноубордах, — а был ли там Кирилл? — Тут недалеко, в Ленинградской области. Да и на самом-то деле, я успел отдохнуть всего дня два. Меня вызвали на работу, потому что из-за этой моды на обсуждение маньяков нам пришлось поднять кучу старых дел. Леша знает, что Дима все еще состоит в компании Гречкина. Даже, наверное, укрепился в ней куда больше и лучше прежнего себя. Но это единственная информация, которой Леша владеет, потому что, когда они созвонились после первого месяца игнорирования друг друга, то зареклись не обсуждать эту тему. Никакого упоминания Кирилла: да так сильно, что Леша, вернувшись в Россию, сначала искренне думал — а не выдумал ли он этого Гречкина сам? Потому что у Димы не было с ним ни одной фотографии, в диалогах он никогда не упоминался, а театр Дубин предпочитал из их общих тем для разговора исключить. И это было странно, ведь Леша знает. Видит, как Дима иногда на него смотрит и хочет что-то сказать. И молчит. — Можем съездить все вместе, — мобильник Августа, лежащий на столе экраном вверх загорается светом нового вызова. Это немецкий номер, и его снова отвлекают от общения работой. Наверное, большую часть дня он либо утыкается в свои графики ноутбука, либо разговаривает по телефону. Но все привыкли и просто кивают на его извинения. — Bitte verzeihen sie mir.* Он встает из-за стола, аккуратно расправляя пиджак, забирает телефон и отходит ближе к коридору, ведущему в уборные. Официант подносит их заказы, а Дима молча смотрит на Макарова, пока вытянутый бокал наполняют белым вином. Оно должно по вкусу напоминать спелое зеленое яблоко, но Леше кислота собственных мыслей щиплет язык, и он дергается. Дима на это как-то странно усмехается, благодарит официанта и с большим ожиданием смотрит на свой стейк из красной рыбы. — И ты ничего не спросишь? Дубин откладывает вилку в сторону, ставит локти на край стола и подпирает подбородок ладонью. Он ничего не отвечает на вопрос, просто сидит и анализирует Лешу своим этим следовательским взглядом. Дима сильно изменился характером, и Леша иногда чувствует себя неуютно. Рядом с Дубиным он возвращается в свое пацанистое состояние, где он носил яркие ветровки и выковыривал изюм из сладких боулов. Но только на деле-то у них настоящая взрослая жизнь. Дима встречается с кем-то из коллег, и эту девчонку он утаивает. Мало разговаривает о личном, не задает лишних вопросов сам и больше не лезет в чью-то жизнь. — Как дела? — деланно играет Дима, очевидно понимая, что Леша ждет чего-то другого. В этом зале никого кроме них сейчас нет, и, возможно, частичке Леши хотелось бы, чтобы тут был только он и Дима, чтобы поговорить о последних новостях. Только вот Дима — очень занят почти двадцать четыре часа в сутки, находясь в своем полицейском участке. У них там очень классная планировка с подобием открытого пространства, а на рабочем столе Дубина куча папок с зарисовками, картами локаций и старых материалов. — Ладно, я не буду издеваться, — сдается Дима, когда Леша смотрит на него очень осуждающим взглядом, буквально «ты дурак?». Он делает глоток из бокала, с наслаждением облизывает губы и мягко улыбается. У него в тарелке рядом со стейком спаржа на гриле, на которую у Леши ужасная аллергия. И просто зашитое в генетический код отвращение. И с этим человеком он ел не самые лучшие хот-доги в парке у студенческого городка в Кельне? Дима тогда приехал на пару дней в отпуск, поселился в странном винтажном отельчике и пытался научиться хотя бы минимальному багажу немецких слов. Получилось, откровенно говоря, плохо. — Для начала скажу, — Дима наклоняется чуть ближе к Леше через стол, будто бы их здесь кто-то слышит. Августа рядом нет, как и официантов. Которым, вероятно, вообще наплевать на секреты гостей. Если это не секреты о больших чаевых, которые они могут оставить. — Не понимаю, зачем мы будем обсуждать что-то, если ты с Августом. — Так… Гас, он не… Леша теряется от слов друга, потому что — почему? У него в голове безуспешно крутятся винтики, никак не складывая картинку и ответ на вопрос воедино. У них даже с восприятием вопроса беда. — Кирилл заезжал ко мне, — Дима накалывает на вилку кусочек спаржи, аккуратно разрезая ту острым ножиком, а у Леши в высоком стакане медленно тают кубики льда, укутанные в листики мяты. — В понедельник, сразу после школы. И сегодня до выставки, кстати, тоже. — Что? — приезжал? И сегодня? — Он что-то сказал? Тон голоса Леши делается чуть более активным и заинтересованным, чем он должен быть. Это их первая беседа о Кирилле, как о существующем человеке, и это — ого. Дима вот так просто рассказывает эти события, будто бы до этого ему строго-настрого запретили. А может? Нет, Кирилл же не мог запретить упоминать себя, это глупо и… Дима с усмешкой поднимает брови, ждет, когда Леша снова нацепит на себя маску безразличия, и он правда это делает. Перекатывает черри вилкой по тарелке и считает минуты до прихода Августа, потому что он разрядит любую обстановку. — Забудь, случайно вырвалось, — тихо договаривает Леша, когда Дима наигранно кивает и усмехается в бокал, делая новый глоток. Из-за угла зала наконец-то выходит Август, виновато улыбаясь и спеша занять место рядом со своим человеком. — Мне это неинтересно. Конечно, ему это интересно. Но сейчас он все силы положит на то, чтобы этот ужин ничем не отличался от предыдущих и чтобы никакой Кирилл Гречкин не занимал маленькое местечко в его голове — опять.

ххх

В субботу, когда Кирилл просыпается, у него ужасно болит спина и раскалывается голова — буквально на две половинки. Оно и понятно, спать на жестком диванчике в гримерной выберет не каждый. И иногда этому каждому из их театральной мастерской кажется, что Кирилл вообще живет не так, как должен. В том плане, что он может себе позволить очень многое. Как раньше, когда он попадал во все эти скандальные новости Питера, не задумывался о суммах, которые падают с его карточки на счет какого-нибудь бара по ночам, и жил свою лучшую жизнь, как подумали бы многие подростки. А сейчас он вытягивается во весь рост и его ноги свисают с дивана к полу, потому что диван они выбирали, кажется, для хоббитов из Шира. Он сонно потирает глаза, прикрывает их тыльной стороной запястья и шумно вздыхает. Интересно, сколько сейчас времени? Он должен был вернуться домой ночью, после полной подготовки к пробам юных любителей искусства (ну, или самого Гречкина), чуть-чуть поругался с Разумовским на тему совместной поездки домой, а потом уткнулся в ноутбук и… И ноутбук теперь на полу в окружении листов, исписанных какими-то заметками под каждую категорию творчества. Они же не собираются по-настоящему отбирать только определенных ребят, а остальных выставлять за дверь. Как минимум, Олег им за это голову оторвет, потому что не о таком сплочении коллектива они договаривались. Кирилл шумно зевает, принимает сидячее положение и пытается в своей голове выстроить план — как выглядеть не усталым бездомным в глазах школьников? Конечно, с большей вероятностью девочкам он нравится вот такой — сонный, тянущийся руками вверх, когда его мышцы напрягаются, расслабленный и безумно милый. И как же они удивятся, когда Кирилл превратится в самого себя, руководителя театра и постановщика. Хорошо, у него здесь есть чистые спортивки и майка в шкафчике, у них обустроен душ без горячей воды и, кажется, в гримерке девчонок он может найти шампунь и фен. У них хорошая мастерская, но после недавнего ремонта половина вещей куда-то пропала, а к новому сезону они еще не успели всем закупиться. Потому что у Кирилла не хватает времени в сутках, Сережа разрывается между проектом Лахты и театром, а Илья постоянно что-то забывает. Наверное, им необходимо полное продуктивное собрание, чтобы распределить обязанности на новый сезон, иначе Кирилл смело может лезть в петлю и инсцинировать свой суицид, как убийство. Чтобы потом о нем слагали легенды, а участники «Битвы Экстрасенсов» толпились на его могилке с белыми розами. — Пиздец ты, — слышится со стороны коридора, когда дверь открывается. На пороге гримерки стоит Сережа в своем пальто, на плечах которого тают крупные снежинки. Он откидывает пальцами волосы со лба, убирает солнцезащитные очки в карман и недовольно смотрит на друга. Кирилл искренне надеялся, что успеет обыграть ситуацию так, что он приехал сюда недавно, а не провел тут ночь. — Братан, я скоро буду следить за тем, что ты приезжаешь домой вовремя и следишь за своим режимом, серьезно. — Расслабься, — Кирилл натянуто улыбается, встает с места и прикрывает глаза. Боль между лопатками и в пояснице пробивает его до кончиков пальцев на ногах, и хочется, чтобы из него вытащили позвоночник, прокатились по тому скалкой для разминки, а потом вернули его обратно. Может, купить сюда матрас? — Я в норме. Ты сам понимаешь, новый сезон и… — И ты не один, вообще-то, здесь работаешь. Сережа хмыкает, вешает пальто на вешалку и щурит глаза, с долей отвращения оглядывая Кирилла с головы до ног. На Разумовском белая майка и яркая рубашка со странным орнаментом поверх. Он возвращает на переносицу свои желтые солнцезащитные очки, снова поправляет волосы и шумно вздыхает. — Иди помойся, Богом молю, — фырчит он в сторону Кирилла, деланно смахивает пылинки с дивана и забирает ноутбук Гречкина на свои колени. — И я это убирать все не буду. Он кивает на разбросанные листочки, когда Кирилл закатывает глаза и смотрит на настенные часы. До того, как начнут приходить ребята со школы, есть еще полтора часа. Этого времени ему точно хватит с головой, чтобы постоять под холодной водой в душе, прибраться в гримерке и настроить маленький градус собственного безразличия к Макарову, который опять будет тут. Суммарно насчитывается семнадцать человек из трех классов, которые решили потратить свое время с пользой на искусство в одной из популярных мастерских. Кирилл ожидал увидеть одних девочек, судя по тому, как сильно те завалили его чаты в Телеграмме сообщениями и странными молодежными стикерами. Он-то уже старик, которому почти двадцать семь: весь этот шарм из стикеров ему понять сложно. И вряд ли девочки посчитают его классным, если он отправит какой-нибудь эмоджи или наденет короткие носки. На самом деле, видеть разных ребят — замечательно. На входе их встречают Илья с Глебом, который тоже решил приехать и дать свой окончательный ответ на сотрудничество, а на первом ряду Сережа лениво листает новости в телефоне и проверяет рейтинг собственных проектов. Девочки к нему идти стесняются, а он широко улыбается, заигрывает взглядом и говорит всем чувствовать себя, как дома. Школьники занимают второй и третий ряды, осматривают главный зал и перешептываются о том, что играть на этой сцене было бы очень круто. Ведь последние спектакли здесь оценивались современными критиками и был полный солдаут. С рейтингом восемнадцать плюс, потому что Кирилл любит весьма специфичные сценарии. — Мы ждем вашего прекрасного преподавателя и можно начинать, — Кирилл делает упор на слове «прекрасный», неестественно широко улыбается и прыгает на край сцены. После душа — с кудрявыми волосами, в простой белой майке и спортивках — он выглядит хорошо. Может, ему стоит начать замазывать синяки под глазами, но он подумает об этом позже. Когда Сережа еще пару раз посмотрит на него с отвращением. — Как у вас у всех дела? На самом деле, Леша не опаздывает. Они договорились на пробы в пять тридцать, и у Макарова есть целых пятнадцать минут. Конечно, Кирилл не исключает того момента, где Илья просто не пускает учителя в их мастерскую, загадывая какие-нибудь странные ребусы с намеком или расспрашивая того о немецком бойфренде. Колецкий на это способен, потому что за четыре прошедших года он окончательно утратил чувство такта к тем людям, которые кажутся ему чуточку знакомыми. Дети с интересом перешептываются, парочка девочек открыто фотографирует сидящего на сцене Кирилла в свои Телеграмм-каналы или истории, а потом хихикают и прячут румянец на щеках. Кирилл их не осуждает, но выбрал бы на их месте Сережу, как объект для юной влюбленности. — Мы последние? — Леша проходит в зал со стороны, когда один из парней одиннадцатого класса начинает рассказывать про ужасно скучные уроки математики, реформы в системе образования и блокировку какого-то популярного решебника. Остальные на все поддакивают, и Кирилл видит в этом парне некий авторитет. — Привет, ребята! Он машет рукой школьникам, а дверь, ведущая в коридор, громко захлопывается. Макаров выглядит свежо: в простой черной футболке с надписью с журнала о скейтбординге, черных джинсах с чуть рваными коленками и, о Боги, он вернул свою подростковую челку на лоб, не убирая ту на две стороны. Он, кажется, таким видом заставляет Кирилла слишком шумно сглотнуть собственный комок слюней и прочитать мантру для успокоения в голове. За ним в зал проходит и Илья, и Глеб, который выглядит, как олицетворение того самого «папочки», о котором мечтают девочки, и… Август. Леша теперь везде ходит с правилом «плюс один»? Это заставляет Кирилла нахмуриться на пару секунд, но он не забывает об отличной актерской карьере, которая помогает ему в моменте нацепить маску «мне поебать» на лицо. — Я думал, у нас тут будет театральный вечер, а не спикинг-клаб на немецком, — тихо шутит Илья, занимая место рядом с Разумовским. Глеб садится по другую сторону, и они смеются себе под нос, взглядом дав Кириллу понять, что обязательно расскажут эту шутку позже. Кирилл внутри самого себя надувает воздушный шарик из большого терпения, улыбается детям и кивает Леше на сидения в том месте, где пожелает сесть Макаров и его спутник. Но этот спутник — очень хорош. От него исходит чертовски притягательная и властная энергия. Таким людям хочется подчиняться везде, таких людей хочется слушать с горящими глазами и исполнять все-все, что они прикажут. Интересно, так ли Леша прогибается под ним в постели, как это мелькает нечеткими картинками перед глазами Кирилла, когда он почему-то об этом задумывается? Гречкин встряхивает головой, его кудри пружинятся, и нужно вернуться к работе. — Хочу сразу всех предупредить, чтобы у вас не было какого-то стресса, когда вы будете выходить на сцену, — Кирилл встает с места и проходит на центр, начав свою маленькую вступительную речь с размахиванием длинных рук в разные стороны. Леша и Август занимают место в третьем ряду, чуть подальше от детей, с интересом слушая монолог. А детям он что говорит — это его лучший друг или, может, брат из Германии? — Пробы названы пробами только для пафоса. На самом деле, мы возьмем вас всех, независимо от таланта учить большие тексты и показывать разные эмоции на сцене. Или скрывать их, это тоже полезно в жизни. — Кирилл хочет сказать, что у нас тут любое искусство — это искусство, — Сережа присоединяется на сцену, запрыгивая на ту, а не поднимаясь по боковым ступенькам. — Если вы классно играете — мы дадим вам роль, если вы пишете музыку или типа того — вы присоединитесь к нашим музыкантам в мюзиклах, а если уж вы совсем ничего не умеете и пришли сюда ради этой мордашки, — он кивает в сторону Кирилла, по-доброму улыбающегося, как кот. — То будете помогать нам с декорациями, костюмами и прочими организационными моментами. Всех все устраивает? Дети поспешно кивают, не отвлекаются на телефоны и горят идеей быть частью чего-то большего. Но, на самом-то деле, многие из них просто еще не знают, что никто не станет особенным, потому что будет являться частью чего-то особенного. Это что-то станет особенным, потому что там каждый из них. — Он неплохо справляется, — Август кивает на Кирилла, который через два часа проб, где школьники бегали по сцене со своими монологами, заученными наизусть, пели песни под гитару и даже читали стэндап, сидел окруженный ими же на сцене во время маленького перерыва. За это время Глеб успел съездить до ближайшей кафешки, чтобы выцепить детям по чизбургеру и банке колы, а Сережа и Илья сделать кучу заметок в своих блокнотах о каждом из присутствующих. — Думаешь, в театре он так же неплох? Леша помнит только одну постановку — самую первую, в которой играл Кирилл. Тогда он выглядел по-другому, на сцене его было жаль, как измученного персонажа, а теперь… теперь он не знает, какой Кирилл сейчас и какие роли играет. Макарову остается пожать плечами и… попасть в цепкие лапы Разумовского, который шумно падает на сидения перед ними и разворачивается к Августу лицом. Сережа, если честно, Лешу пугает. От него неизвестно чего можно ожидать, у него слишком хищный взгляд и резкие духи. — Как вам у нас, все хорошо? — Сережа не дожидается ответа, когда Леша открывает рот. — Скажи, что мы не обижаем твоих детей. Я — Сергей, кстати. Он протягивает руку для приветствия Августу, но не Леше. И его очень много. Если зал был заполнен энергией Кирилла — такого размеренного и спокойного, громко смеющегося над шутками школьников и лучезарно улыбающегося девчонкам, то сейчас всю инициативу и главенство на себя забрал Сережа. — Разумовский, — дополняет он, когда Хольт с недоверием пожимает его руку. И на этих словах что-то просчитывает в голове, пытаясь понять, почему фамилия такая знакомая. — Мы с тобой или… с Вами? — Работали вместе, — договаривает Август, вежливо улыбаясь. — Kleine welt!* Сережа хитро щурится, наблюдая за реакцией Леши. Он точно не ожидал, что его бойфренд будет хоть чуточку связан с кем-то из этого странного места. А теперь, получается, у Разумовского есть полное право подбегать к ним, общаться с Августом и… кто его знает, что еще он придумает. — Верно! Так вы с нами до конца сегодня? — он поправляет свою рубашку, очки с переносицы чуть съезжают вниз, а Леша замечает, как пара девочек влюбленно хихикает около Кирилла. Там Тася, которую он Гречкину не рекомендовал, стоит слишком близко, выискивает момент для тактильного общения и держит осанку так, чтобы было видно ее декольте в корсетной блузке. И это почему-то раздражает. Не быть в центре внимания, наверное. Всех школьников или только Кирилла? — Я уже собирался уходить, — Август на этих словах поднимается с места, и Сережа делает то же самое. Зеркалит его действия, бегло посматривает на Лешу и что-то крутит в своих мыслях. — У меня деловой ужин по проекту, ich habe ihn einfach hierher gebracht.* А у Леши нет собственных ног или возможности выполнить это действие самостоятельно, без поддержки? — наверняка Сережа бы задал этот вопрос, будь у него хотя бы капелька знаний немецкого. Но с Хольтом в рабочих переписках они общались на английском, либо через переводчика на русском, когда Сереже нужно было дополнить записи проекта о безопасности. Леша коротко кивает, поднимается следом и явно хочет проводить Августа до выхода. Но Сережа блокирует ему проход, натянуто улыбается и нагло кладет ладони на плечи. Хольта это заставляет вопросительно выгнуть брови и почти что вытянуть руку, чтобы одернуть Разумовского. Но он держит себя в руках, к тому же на людях, и просто наблюдает. — Я провожу нашего дорого гостя, — он глазами показывает на Августа. — К тому же, у меня тоже есть для него кое-какой проектик, а ты пока помоги Кириллу со стульями на сцене, будь добр. Леше хотелось бы задать два вопроса: первый — почему помочь не могут внезапно исчезнувшие из зала Глеб и Илья, и второй — какого, собственного, хуя? — Alles in ordnung,* — спокойно проговаривает Макаров по итогу, не желая нарываться на какой-нибудь конфликт. Он прекрасно осведомлен о характере Августа, и здесь не место для его демонстрации. — Ich rufe an, wenn ich nach hause fahre.* Август кивает, и Сережа убирает ладони с плеч Макарова. Леша остается стоять между сидениями, наблюдая и за Сережей, который аккуратно встает рядом с высоким Августом, и за Кириллом на сцене. — Чудно! Хоть я и понятия не имею о том, что ты тут сказал, а еще, кстати… Он направляется в сторону выхода к коридору, забалтывая Хольта своим активным говором, и Леша выдыхает, когда они скрываются за дверями. Ему, кажется, нужно не только помочь Кириллу со стульями, но и самому себе со своей внутренней паникой. Этот вечер был спокойным и размеренным ровно до того момента, пока не ушел Август. Леша даже хотел записать Дубину и в чат с Юлей и Громом длинное голосовое о том, что театр и весь этот процесс в роли наблюдателя не так плох. Как минимум, он узнает что-то новое, проживает некое закулисье и — это правда интересно. А потом, когда Разумовский практически за руку вывел Августа из здания, все пошло на какой-то перекосяк. Детей, перекусивших и выведенных на перекур под присмотром Савчука, высадили в кружок, кого-то на стулья, а кого-то прямо на пол, по их собственному желанию. Кирилл, Сережа, Илья и Глеб заняли свои места за сидящими на стульях, упираясь ладонями о жесткую деревянную спинку, и позвали на пустующее место Лешу. Деваться было некуда, школьники искренне начали зазывать преподавателя для совместного участия… в чем? — Я знаю, что вы все из одной школы и, может, это будет не так весело, но эту игру мы проводим для маленького знакомства. Вы должны будете сказать о том человеке, на которого вам укажет кто-нибудь из нас — старших — три факта. Наугад, что первое придет в голову из ассоциаций. Надеюсь, мы будем попадать в тех, с кем вы тесно не общаетесь. Кирилл с энтузиазмом хлопает в ладоши и, наверное, окей, тут ничего страшного нет. Леша знает чуть-чуть о каждом из учеников, о ком-то, может, и больше. Игра не кажется страшной, быть вовлеченным в процесс с учащимися, выходящий за рамки школьных занятий, всегда хорошо. Эти ситуации повысят его авторитет, на уроках будет тише, и, кажется, они начали игру. — Соня, верно? — Кирилл кладет руку на плечо девочки с очень светлыми вьющимися волосами, которая сидит на стуле перед ним. Эта девочка из десятого класса очень здорово пела фолк, шла на золотую медаль и напоминала Леше фарфоровую куклу. Она мило смущается на любую похвалу, часто стоит в очереди школьного буфета за шоколадкой с вафельной прослойкой и ненавидит сладкий столовский чай. Девочка кивает, и Кирилл выискивает глазами второго человека. — Три факта о Марке. Тот самый Марк, который теперь неделю не будет делать домашку, потому что услышал что-то неприличное от Леши. — Ну… — Соня задумывается, потирает кончик носа длинными пальцами и отводит взгляд в сторону. Марк из одиннадцатого, они редко пересекаются с классом помладше, но Леша почти что уверен, что этот его ученик тайно влюблен в Соню. Потому что именно он просит поваров в буфете сохранить одну шоколадку в запас. — Я думаю, что Марк любит слушать научные подкасты, его любимый цвет — черный, а еще он… кажется, бегает быстрее всех в классе. Марк довольно кивает, складывает руки на груди и заставляет слишком расслабленным поведением девчонку смутиться. — Научные подкасты — тема. Бегаю я и правда быстро, но мой любимый цвет — любой зеленый, — что странно, потому что выглядит он всегда, как Чунгук из корейской группы — в черных больших шмотках, кепках и капюшонах. — Я польщен. Кирилл усмехается, играет бровями в сторону улыбающегося Сережи, и продолжает игру. Они проходятся по трем парам, когда Тася выбирает самого Гречкина. Она максимально концентрирует свое внимание весь этот вечер только на нем, лишь бы он говорил, говорил и говорил. И лишь бы он заметил ее, которая тянется сильно, хочет больше внимания и особого отношения к ней. Вряд ли она знает, что Кириллу нравится быть завоевателем, а не брать то, что уже лежит вот так — готовым продуктом. — Кирилл, три факта о… — Леша хочет поставить все, что имеет, на ее последующую фразу «обо мне». Но Кирилл быстрее: берет и перебивает ее, меняя все правила игры на свои. — О вашем преподавателе, — он улыбается, наблюдая за Тасей. Та от такой улыбки тает, почти что сползает со стула вниз и, кажется, нервно пинает одноклассника, который сидит на полу перед ней. — Думаете, получится у меня угадать что-нибудь о нем? Строго не судите, я вижу его всего третий раз в своей жизни. Дети кивают, а слова Гречкина странной болью завязываются в узел между ребрами. Они перетягивают каждую косточку, сжимают те до хруста и превращаются в бантики. Леше хочется подышать и закончить эту игру, буквально закричать и закрыть уши ладонями, потому что он не знает, что Кирилл скажет дальше. Вряд ли он что-то помнит. Вряд ли Кирилл что-то плохое скажет при детях. И Гречкин деланно задумывается. Замолкает на пару минут, погружая весь зал в тишину. Смотрит прямо в глаза Макарова, и складывается ощущение, что они в зале одни. Как тогда, в машине перед старой театралкой, когда они арендовали бар, молча смотрят друг на друга и ничего не говорят. Леше хочется выбежать подышать. Умыться колючим снегом, растирая его по щекам, открыть интернет и ближайшим же рейсом вернуться обратно в Германию. Или, правильнее будет, сбежать? — Я думаю, что Леша, — как мягко и по-родному он произносит имя. — Любит подсолнухи, не без удовольствия варить кофе тем, кто в нем абсолютно не разбирается, и… наверное, слушает странный инди-рок. Зачем ты помнишь эти моменты? Те первые, которые заложили в сердце так много хорошего. И подсолнухи на кухне в старой квартире, и первую встречу один на один в кофейне и даже ту песню «Wet Leg». Он не рассказывал ученикам про старую работу бариста, врал, что ненавидит кофе, и никогда не заикался о любимых цветах. Ни на один праздник он не получал от детей букеты, потому что, наверное, никто не привык дарить их учителям-мужчинам. Но сейчас единственной опорой, которая помогает твердо стоять на ногах, является спинка стула перед ним и какой-то до боли знакомый взгляд Кирилла. Без ненависти, без осуждения. Взгляд, полный сочувствия, желания снова сблизиться хотя бы на чуть-чуть и прощения. — Два из трех, — неловко прокашлявшись, наконец отвечает Леша. Дети наблюдают за ними, как за очень напряженной сценой в кино, и, вероятно, это будет обсуждаться еще несколько дней. Он улыбается и продолжает. — Если честно, за время проживания в Германии я очень соскучился по русской музыке. Ну, знаете, такой, которую можно слушать, разъезжая на дорогих спортивных тачках.