Вкус тлена

Служба могла затягивать подобно омуту. Кормик торчал на посту под солнцепёком, присматриваясь к толпе, перегонял попрошаек из Торгового района, как пастух — упрямое стадо, или выслушивал упрёки и жалобы любимых сограждан. Вечером он составлял отчёт и опись интенданту за каждую царапинку на казённых доспехах, а к ночи валился почти без признаков жизни. Так дни собирались в недели и летели с головокружительной скоростью. И до сих пор Кормик не слышал, что же именно он раскопал в наркопритоне. Лейтенант Тарр, конечно, не обязан обо всём докладывать простым стражникам, но хотя бы слух долететь должен был! В казарме всегда обсуждались новые опасности с улиц, но про странный наркотик будто никто не слышал. Иногда Кормик наведывался в Квартал Нищих по путевому маршруту, но ни разу не углублялся. Его словно специально держали подальше от того самого дома. Да и с Дирком первое время они дежурили в разные смены и почти не виделись. С Бибелем и Бобелем получилось трагичнее: Кормик забыл, как они выглядели, поэтому не мог поймать и расспросить. — Ты себя накручиваешь, — ворчал Дирк. — Просто никому нет дела до нищих. И он был совершенно прав. Разве что жрец Илматера мог прямо взглянуть на оборванца и предложить помощь. Остальные делали вид, будто Квартала Нищих не существует. Порой до жителей города доходили речи аристократов о том, что его легче оцепить и сжечь, чем привести в порядок. Торговцы, ремесленники или достопочтенные маги Академии не особо громко их осуждали. Чтобы провести собственное расследование, Кормик решил затаиться у всех на глазах и прикинуться смирившимся: перестал донимать лейтенанта Тарра вопросами и молча выполнял свою работу. Не сразу, но путевые маршруты изменились. Кормика ставили в скучные места, где почти ничего не происходило. Однако нищие были повсюду и сновали призраками по торговым рядам в поисках лёгкой наживы и милостыни. Кормик втирался в доверие изо всех сил и по неопытности перебарщивал с навязчивостью. Долгое время его обходили по широкой дуге. Зато звонкие монеты притягивали нищих, как чаек — хлебные крошки. Наконец Кормик сумел разговориться с детьми, напоминавшими волчат — они так же забавно скалились при виде синего плаща, шипели на протянутую руку, убегали с добычей, но всегда осторожно крутились где-то рядом. Им было любопытно, а Кормик про себя уже вопил в отчаянии. Страшные фантазии оказались правдой: у кого родители ещё были живы — те уже променяли детей на дурман. Также кто-то спивался, кто-то сидел в тюрьме или уходил в дальнее плавание. Конечно же, Кормик старался критически оценивать рассказы юных шалопаев, но даже на поверхности вырисовывалась жуткая картина. Жуткая — и не новая. От детей он услышал свежую страшилку о Жадном Джероме, что тянулся к бутылке даже из могилы. Каждый рассказывал историю на свой лад, но общая канва сводилась к тому, что смерть не смогла утолить жажду Джерома, поэтому каждую ночь он бродил по кварталу в поисках любого утешения для неупокоенной души. Подобных баек можно было услышать сотни по тавернам, но эта отчего-то зацепила Кормика. Возможно, всё потому что память выжгла образ взбесившегося наркомана — вдруг эта сказка про него? Ведь в любой — даже самой сказочной — истории таилось зерно истины. После дежурств Кормик стал наведываться в Квартал Нищих. Патрульные на воротах делали вид, что верили в историю про больного родственника, но и помогать не спешили, вопросы игнорировали. Каждый такой визит сопровождался гнетущим ощущением проблем; Кормик ни секунды не расслаблялся, глядел по сторонам на подозрительных типов и готовился схватиться за меч. Всё менялось, когда его встречали волчата: их присутствие снимало с Кормика ярлык вражеского шпиона. Местные продолжали зорко следить за каждым его шагом, но куда охотнее разговаривали. Пришлось вложить много сил, чтобы добиться их доверия — и эта работа оказалась куда тяжелее патрульной службы. Кормик полностью морально вымотался и порой сомневался, что усилия того стоили. Он услышал сотни историй о несправедливости, впитывал в себя чужое горе и едва не захлёбывался эмпатией. Нищие мастерски тянули жилы слезливыми историями ради медной монетки. Однако все затраты окупились сполна: Кормик понял, что не сошёл с ума, и новый наркотик действительно захватывал квартал. Старики называли его просто «дрянь» и плевались через плечо, словно нечистую силу отводили. Продавцы толкали её за смешные деньги, а порой раздавали даром для сомневающихся. Стоило раз войти в эту реку — и обратной дороги уже не было. Старые знакомые «соли прорицания» и листья олисуба, с которыми власти боролись со дня основания города, в мгновение ока потеряли популярность. Только не о такой победе мечтал Кормик. Наперво он подумал, что под огромный спрос нужна соответствующая сеть изготовления и поставок. Подобная структура не могла вечно таиться в тени, кто-то бы обязательно засветился или пошёл торговать на стороне. Значит, цепочка маленькая и подконтрольная — всё равно что искать иголку в стоге сена. Дело выглядело изначально безнадёжным, но Дирк был прав: никому нет дела до нищих. Кормик просто не мог опустить руки после всего, что узнал. Да и леди Арибет никогда бы не отступила перед трудностями — а ведь с нечистью бороться куда сложнее! Логичнее было начать с самого низа цепочки — продавцов: найти, проследить, припугнуть — если придётся. Однако обиженные недоверием волчата всё тянули Кормика к могиле Жадного Джерома, чтобы показать местную страшилку. Им не было дела до каких-то убийственных курительных смесей — пока что. Эта мысль о худшем резала по живому. У погоста для бездомных волчатам пригрозил клюкой полуслепой старик: видимо, не в первый раз те пытались потревожить покой усопших. Форма стражи его волновала куда меньше, чем остальных нищих — наоборот, старик охотно пожаловался Кормику на безбожное происшествие. Покойников здесь закапывали без почестей и жреческих отпеваний, не ставили и надгробные камни, лишь прикладывали деревянные таблички с именем или кличкой. У многих и того не было. Поэтому одна могила сильно выделялась — холм земли придавливала глыба, увешанная символами Келемвора. — Никто не знает, откуда он пришёл и что жгло его душу, — поведал старик. В отличие от Кормика, который жадно осмотрел всё вокруг, он держался от могилы подальше. — Но что-то этот бедолага пытался в себе заглушить. Как и все мы, впрочем, — добавил он со вздохом. — Как он выглядел? Я могу пообщаться со свидетелями? Вы обращались к жрецам? — Кормик сыпал вопросами, но старик на всё отвечал уклончиво или отрицательно. Выходило так, что могила случайно стала объектом суеверного страха. Бедолагу могли поспешно посчитать умершим, раз он был завсегдатаем сточных канав. Кормик прекрасно понимал, что наркоманы и пьяницы с богатым опытом, у которых разлагались душа и тело, ничем визуально не отличались от восставших мертвецов. Он мог напасть на кого-то и получить смертельный удар. Бывало, что на беспомощных бродяг охотились для развлечения, как на зверей. Кормик склонялся к версии, что кто-то — сам не совсем трезвый — убил Джерома случайно, спутав с нечистью, а затем сочинил страшную байку в оправдание. Такой расклад событий был куда более реальным, чем некромантия. Тогда Кормику нужно было искать не наркоторговца, а некроманта. Выходило, что эти две истории никак не вязались. Самодельные амулеты жутковато трепыхались на ветру, плетёнки и куски тканей гнили под дождём, и в этой груде Кормик приметил пожёванный кончик курительной трубки. От омерзения всё нутро перетряхнуло — словно Кормика тоже злой дух преследовал. Трогать трубку он не стал; чутьё и так подсказывало, что истории как-то связаны, даже если Жадного Джерома убили по ошибке. Дурман захватывал умы и души, словно проклятие, отнимал разум и превращал людей в животных — одно зло порождало другое, разрушались все связи по цепочке. Так постепенно и незаметно распаду подвергнется всё вокруг. Неужели в страже этого не замечали? Кормик не хотел снова спорить с лейтенантом Тарром без весомых оснований, поэтому перешёл от разведки к делу. — Знаешь, откуда эти трубки берутся? — обратился Кормик к старику, и тот быстро кивнул. — Все знают. Гончар делает их из глины, вот и хрупкие такие. Постоянно нужны. А ушлый торгаш Хазир продаёт их по пять медяков, подлая его личность. Там лавка, у ворот, — старик не глядя указал в иную сторону, но Кормик и так понял, куда идти. «Волшебные снадобья Хазира» были передвижной лавкой, а не магазином. По утрам хмурый калишит в сопровождении охранника привозил из Торгового Квартала телегу с товарами, а с наступлением темноты уезжал. Он всегда стоял на виду у стражи, опасаясь собственных покупателей, и до сего момента не вызывал подозрений. Обычно нелегальные торговцы старались уйти вглубь квартала, а не стояли возле ворот. Теперь Кормик понимал, что Хазир боялся не зря, да и ажиотаж был не вокруг его великолепных зелий. Наверняка порошок распространял тоже он, вручая «комплементом» к заказу. День клонился к вечеру, поэтому Кормику пришлось поспешить. Волчата следовали за ним тут и там, но отстали недалеко от поста стражи, словно вампиры, учуявшие серебро. Тележка покидала район через распахнутые ворота, а Кормик сбавил шаг до прогулочного под пристальными взглядами коллег. Он проследовал за Хазиром в Портовый район и узнал, где тот работал. У некоторых бедняков дома были меньше, чем один его магазин. Телегу тащил широкоплечий охранник, но пот со лба стирал Хазир, приговаривая, что вымотался. Он обмахивался расстёгнутым воротом вышитого камзола и пыхтел как закипающий чайник. Чтобы застать его врасплох, Кормик наскочил внезапно, со спины. — Господин Хазир, я бы хотел задать вам несколько вопросов. Тот вздрогнул, повернулся и с удивлением вытаращился на синий плащ. — А вы?.. — Стражник Кормик, — отчеканил он и сразу напал: — Вы продаёте курительные трубки наркозависимым. Распространение карается… — Позвольте, — мягко осадил Хазир, — моя деятельность строго контролируется… представителями закона, — добавил он с намёком, будто Кормик мог быть самозванцем, раз не знал об этом. — У меня всё на виду, уважаемый. Да, я продаю несчастным трубки исключительно по доброте душевной, и это не запрещено. Почти по себестоимости раздаю! Где вы такое видели? Тем временем из магазина вышел ещё один калишит и помог охраннику разгрузить повозку. Всё выглядело так, будто Хазиру действительно нечего бояться. — Как минимум вы подталкиваете к употреблению. Если бы вы были действительно против, то перестали бы их предлагать. — Уважаемый, поверьте, их не так просто остановить! Будут нюхать в чистом виде или глотать, а потом умрут в мучениях от кровоточащих язв! И помочь им я уже не смогу, поэтому из двух зол выбираю меньшее. Кормик нехотя кивнул: Хазир говорил правду. С «солями» что только ни делали, пытаясь выжать их свойства на максимум, и часто это заканчивалось плачевно. Листья олисуба не запрещали, поскольку отвар из них обладал бодрящим действием, но концентрат уже был ядом и галлюциногенном — лишал сна и выжимал тело досуха. Альтруизм тут был ни при чём — Хазир однозначно наживался на зависимых, и это стоило проверить официально. Впрочем, следом Кормика посетила догадка. — И новый порошок — «дрянь» с улиц — так же нюхают? Что будет, если кто-то его наглотается, а не выкурит? Хазир резко оглянулся. На улице никого, кроме них, не было, однако его это не сильно успокоило: взгляд бегал, плечи ссутулились. От былой радушности не осталось и следа; он едва держал лицо. — Если дорога жизнь, перестаньте задавать подобные вопросы, — проговорил Хазир. Однако Кормик поступил ровно наоборот: подобрался и навострил слух, точно гончая. Правда сама шла в руки — как не потянуться? — Это угроза? — Тир великий, мальчик! Ты либо непроходимо глуп, либо… — Хазир так и не подобрал другой диагноз, осёкся, когда скрипнула дверь, и из его магазина вышли два калишита. Он тут же подобрался и вновь вернулся к роли торгаша, на сей раз возмущённого. — Простите, я не совсем понимаю, о чём речь. Если вы пытаетесь навязать мне «защиту» или в чём-то обвиняете, то я вынужден прогнать вас. Приходите с официальными претензиями… как вас там? — Простите за беспокойство, уже ухожу. Чуйка Кормика ликовала: всё-таки нашлась гнилая ниточка в полотне, нужно лишь вовремя подцепить, потянуть — и так добраться до покровителей. Для лейтенанта Тарра одних подозрений мало — все торговцы то налоги не платили, то контрабандой приторговывали, то в сговор вступали с конкурентами, а совершенно легальный олисуб перевозил каждый третий. Требовалось что-то существенное. Скажем, связь с посредниками — кто-то же должен товар приносить и забирать на точки? Учитывая спрос, ходить к нему должны каждый день. Кормик решил приглядеть за торговой лавкой после закрытия и уселся в укрытии меж сваленных ящиков. Попахивало гнилью и мочой, но выбирать не приходилось: лавка стояла на краю района, у порта. С моря дул порывистый холодный ветер и словно пытался выгнать его. Мышцы быстро задубели. В таверне неподалёку шумели завсегдатаи; иногда они выходили на улицу подышать и выяснить отношения, а Кормик боролся с желанием выскочить и всех разогнать, чтобы хоть немного разогреться. Из магазина вышел второй калишит, охранник оставался внутри. Кормик заметил у него небольшой тюк за спиной, будто бы пустой. Хотя абсурдно рассчитывать на то, что наркоторговцы будут выносить товар ящиками. Следовало проследить за ним в будущем. Кормик так увлёкся наблюдениями, что не заметил за шумом из таверны шаги в свою сторону. Его взяли под руки с двух сторон, выдернули из укрытия и бросили на мостовую. Кормик едва успел сгруппироваться, как тут же со всех сторон обрушились удары тяжёлыми сапогами. До меча не позволяли дотянуться, а затем кто-то и вовсе наступил на руку. Сквозь тьму и подступившие от боли слёзы Кормик пытался разглядеть приметы, хоть что-то. Голос был незнакомый, глухой: — Знай своё место, собака! В следующий раз нежничать не будем — хребет сломаем, и в богадельню отправишься, понял? Все пятеро скрывали лица под шлемами. Все пятеро носили тот же синий плащ городской стражи, что и Кормик.