Приключения Аллы Парамоновой, журналистки и девицы на выданье

Только мне так могло везти. Нашла транспорт и на тебе, придется снова лезть на рожон, одна надежда, что Максимовский со своими угрозами не даст им случая взглянуть в окно. — Никит, давай к машине, — полушепотом проговорила я. — Постарайся, чтобы тебя из полицейских никто не узнал... — А ты? — За углом в кустах посижу. Блузка рваная, да и джинсы к тому же... в самый раз перед ментами дефилировать. — Окей, я быстро. Постараюсь во всяком случае... И Вересов, отчего-то пригнувшись как под обстрелом, ходко потрусил к главному подъезду. Утро начиналось мягким рассветом. Рядом со зданием полиции находилась желтая двенадцатиэтажка, и шмыгнув за угол я поняла, что от глаз стражей порядка я спряталась, а вот от бдительных граждан — нет. Кустов за углом не оказалось, и моя маета в разодранной одежде на фоне облезлой стены полицейского участка не осталась незамеченной. Ранней пташкой оказался тщедушный мужичок, живший на первом этаже. Видно, подняла бедолагу в такую рань алкогольная зорька, и за неимением иного развлечения он во всю пялился на меня. Я чувствовала себя как пресловутая леди Годива, правда барышня была на коне и прикрыта собственной гривой... На гриву у меня вряд ли наберется, а вот конь как раз прибыл. И вовремя. Похмельный мужичок, увидев, что я собираюсь сбежать, открыл форточку и выдал неуместное: — Ату её! Ату... Газуя мимо его окошка, я сложила из пальцев всем известную фигуру, и мы с Вересовым удалились, оставив болезному едкий выхлоп старенького Форда. — Что это было? — спросил ошарашенный Никита. — Ерунда, — усмехнувшись ответила я, эпизод меня позабавил и даже немного поднял настроение. Побег удался, день обещал быть солнечным, и жизнь уже не казалась столь мрачной. Авось кривая вывезет. У моего подъезда старушечьего караула не наблюдалось, и я еще раз порадовалась своему везению, так и представила их лица, осуждающие бесстыжую Парамонову, за неделю приведшую в дом третьего кавалера. В жилище моем всё оставалось по-прежнему: пустая банка на подоконнике, пустой кейс от ноутбука в коридоре. Я присела на диван в гостиной и прижала пальцы к вискам. Нет, голова не болела, я просто пыталась сосредоточиться и понять, что мне делать дальше. Кое-какие вещи, косметика и главное — паспорт остались в квартире у Максимовского, выход в интернет теперь только с телефона, на который преступник присылал SMS с обещаниями новых встреч, и в запасе пара дней отпуска, одобренных Михалычем. — Ал, ты в порядке? Никита присел рядом и тревожно заглядывал мне в лицо. — Всё нормально. — Ничего себе нормально! Скажи, зачем надо было сматываться из полиции? Там было бе-зо-пас-но! Будут же вызывать, спрашивать, и как объяснять...? Несмотря на словесное жужжание Вересова, у меня сложился более-менее ясный план: надо срочно ехать к родителям, только так я смогу защитить их от угроз Константина и как-то договориться с этим гадом. — Ал, ты вообще меня слышишь? Снова Вересов. Я на минуту забыла о его существовании, и теперь нужно избавиться от его участия, ставшего весьма назойливым. — Извини, за всё сразу, — миролюбиво попросила я. — Милая, я так тебя люблю... Боже мой. Снова эта пластинка. Мне начинало надоедать. — Ну, раз любишь, послужи мне еще раз, — сказала я, глядя в когда-то обожаемое, но сейчас искаженное травмами, лицо. — Всё, что пожелаешь, — ответил он. — Мне нужно к родителям в Малино. Отвезешь? — Не вопрос, — начал было Никита, но тут зазвонил его телефон. На его лице была смесь удивления и испуга. Он повернулся ко мне спиной и наконец-то ответил: — Да, любимая... Нет, я в порядке... Не волнуйся... Я тебе потом... Да, да, конечно... Сейчас буду... Да, да, прямо сейчас. Мне стало и смешно, и жалко. Оксанка не выпускала вожжи ни на минуту, видно доложили ей, что муженек попал в какую-то передрягу, да еще вместе с девицей. А если фамилию девицы назвали, то Вересову остается только посочувствовать. — Никита, — я не дала ему и слова сказать, — я всё понимаю, и ни на что не претендую. Езжай домой, успокой жену. Я доберусь на такси. — Не обидишься? — Нет. — Ал, ты вроде сказала, что простишь меня... ну... что было раньше... — Простила, Никита. Иди уже. И он ушел. Я тут же выбросила из головы последние мысли о Вересове, и занялась делом. Переоделась, собрала сумку, выгребла из холодильника всё, что могло испортиться, вынесла мусор. Денег у меня было немного, только то, что завалялось в кармане джинсов, на такси явно не хватало, придется ехать муниципальным транспортом. Зарядка для телефона теперь у Романа и очень скоро я могу остаться без связи. Надо спешить. Пока я сновала по бесконечным эскалаторам переходов метро, потом тряслась по обочинам на юркой маршрутке, меня не отпускали мысли о моих близких. Даже реклама потолков «Натянем Германию» на борту корпоративного минивэна не вызвала у меня обычной улыбки. В деревне нашей, недавно ставшей окраиной московского района, было немноголюдно. Дачники уже разъехались на работу, а пенсионеры-жаворонки готовили завтраки или работали на приусадебных участках. Мои так рано не вставали, отец обычно работал за полночь, да и мама любила почитать издательские новинки. У автобусной остановки, окруженной пышными кустами одуряюще пахнувшего жасмина, меня поджидал незнакомый автомобиль. — Вы Алла? — спросил вышедший из авто водитель. — Допустим. — Вам записка, — он воровато оглянулся и сунул мне сложенный листок. — А что интернет и мобильную связь уже отменили? — с усмешкой спросила я, гадая от кого письмецо: Константин или Роман? — Не ко мне претензии. Я тут в качестве курьера. До свидания, — быстро попрощался он и сел в машину. Я посмотрела ему в след и на всякий случай запомнила номер. Листок, что был зажат в моей руке, был выдернут из блокнота школьницы, на то красноречиво указывал милый котенок, свернувшийся клубком внизу у номера страницы. Я развернула послание. Почерк был мне незнаком. Значит не Максимовский, его редактуру я видела на полях макета статьи. Да и не стал бы он мне писать, хотя... на звонки же я не отвечаю. Нечего гадать, развернула, прочла. «Молчи больше, проживешь дольше. Или вот еще: смолчал — беды в дом избежал. Народная мудрость, Долли. Урок продолжу у тебя, ты калитку-то открой, не ерепенься». Видимо, моё признание родителям придется отложить. Послушаю, что скажет эта сволочь... В памяти возникла картинка: двое беспомощных, связанных скотчем и насильник, рвущий на мне блузку. Слёзы навернулись на глаза. Хорош уже, Парамонова, — сказала себе я, — надо думать, как перестать быть жертвой! Сводня уже дает показания, в полиции есть фоторобот, номер автомобиля, даже адрес преступника, а он не залег на дно, не затаился, а продолжает кошмарить несчастную журналистку. С такими мыслями я добрела до нашей усадьбы. Открыла калитку, вспомнила слова в записке, и тут же закрыла её изнутри, накрепко, на засов. Решено: разговаривать будем, где угодно, только в дом я его больше не пущу! Я достала сигареты и присела на садовую скамейку. Любимые мамины розы, кусты лилий, клубничные грядки, всё здесь было таким близким сердцу и дышало спокойствием. Котофиля вышел меня встречать. Я взяла его на руки, погладила шерстку, кот заурчал и прикрыл глаза. — А пойдем-ка мы сварим кофе, — поднялась я, и пообещала Котофиле, — угощу тебя вкусняшками, знаю, где мама хранит. Кот покорно поплелся за мной. Я достала турку, пакет с кофе, поставила кипяток. Котофиля терся о мои ноги, мол не забудь про меня. Взяла с бортика кухонной мойки его миску и выложила туда странную субстанцию из пакета, уверяющего, что именно так кошки понимают нежность. С чашкой кофе я устроилась в обеденным столом в нашем саду. Калитки, с места моей дислокации видно не было, зато отлично просматривался подъезд к дому со стороны шоссе, и подходы, в случае если незваный гость пожалует через забор. Я перебрала оставленные отцом газеты, и увидела наш таблоид с перекошенным лицом известного телеведущего на титульном листе. Ликино творение, вернее фотокорра, работающего со Шваревой. Сам скандал с известным шутником и балагуром возник из ничего, но, как и предсказывала вещая Горобцова, быстро перерос в международный. Статейка была написана бойко и даже с моралью, мол, слово не воробей. Когда я мучилась ожиданием со второй чашкой кофе ко мне вышла мама. Я всегда удивлялась и завидовала её собранности и умению выглядеть утром словно на дипломатическом приеме: никакой сонливости, прическа волосок к волоску и обязательно платье, никаких футболок и спортивных костюмов! — Доброе утро, — приветствовала она, — у тебя выходной? — Михалыч расщедрился, — ответила я, и тут же поправилась: — Владимир Михайлович дал отпуск на два дня. — Вот и хорошо, а то вид у тебя усталый. Прими душ, выспись. — Непременно, но чуть позже. — Ждешь кого-то? — снова задала вопрос мама. — Заметно? — осторожно спросила я в ответ, совсем не хотелось говорить о Константине, мама она как ФСБ, отпустит только выпотрошив. — Глаз с дороги не сводишь, и это не совсем вежливо если говоришь с кем-то. — Прости, я действительно устала. Сварить тебе кофе? — Отдыхай, я сама, — сказала мама и ушла в дом. Котофиля, перебирая толстенькими лапками ушел следом. Я снова стала напряженно наблюдать за дорогой, понимая, что если ранним утром Константин озаботился услугами курьера, то тянуть с визитом он не станет. И была права! Машину он сменил, припарковался в переулке, и через пару минут уже стоял у нашей калитки. Я заблаговременно вышла, захлопнув за собой дверцу, отделяющую нашу твердыню от остального мира. — Привет! — с улыбкой поздоровался он. — Встречаешь? — Ага. Добро пожаловать отсюда. — Чего так? — В дом не пущу, не обессудь. — Что, не послушала меня? — зло бросил он, крепко стукнув кулаком по кованному металлу забора. — Болтать начала? — Пока не начала, — осторожно ответила я. — Жду, чем удивишь на этот раз. — У меня к тебе предложение. — Давай. — Руки и сердца. — Тебе что, в твоем отделе кадров мозги совсем отшибло? — вскипела я, решив, что он принимает меня за идиотку раз продолжает эту игру. — Ты чего такая резкая, Долли? Я тоже могу кое-кому отшибить... — А я знаю. Парнишка из города мебели вон с каким развороченным лицом теперь ходит. — Уже теплее, — голос его принял новый оттенок: ирония пополам с удовольствием. — Я вдруг узнал, что парнишка тот твой старый знакомый, человек не посторонний, а значит у меня была причина для ревности. — Ты бредишь... «У него точно есть информатор в полиции...» — уныло подумала я. — Слушай сюда, — зло начал он, и снова превратился в того насильника: резкие жесты, безжалостный взгляд. — Хочешь своих близких видеть живыми и здоровыми, тогда запоминай: мы были помолвлены, а ты вдруг вздумала хвостом вертеть, то журналист, то одноклассник. Вот я и не выдержал. — Как в твою стройную версию вписывается Валерия Аркадьевна? — с усмешкой спросила я, хотя по спине бежал холодок. — Старуха старой закалки, будет молчать. А ты заявление свое из полиции забери, типа семейные разборки, с мужем поцапалась, — велел он. — Остальные потерпевшие еще потерпят, опять же ты уговоришь. — Мужа? — переспросила я. — Когда это ты успел им стать? — Паспорт давай и стану. — Экий ты быстрый. — Ты забыла с кем имеешь дело, — на его лице вновь расцвела задорная улыбка, но теперь я знала ей цену. — Помню, с менеджером по персоналу, — пробурчала я и ядовито сообщила: — А паспорта у меня нет. — Захочешь добром всё решить, то найдешь свой паспорт, — и он похлопал меня по плечу. — Мне терять нечего. — Теперь слушай ты. Даже если... — я сделала паузу, и подняла указательный палец вверх, — даже если я скажу «да», то брак наш будет только на бумаге. Этим ты обеспечиваешь моё молчание и только! — Ну ты... — задохнулся Константин от моей наглости, видно думал уже, что смог сломать меня. — Близко к моим родителям не подходи, иначе я обнулю все наши договоренности! — Суток хватит тебе? — спросил он. — Три дня. — Ну... — неуверенно произнес Костя. — И без возражений, — оборвала я его мычание. — Ты ведь хочешь, чтобы потерпевшие тоже отказались от заявлений? — Ладно, договорились. Трое суток и баста. Константин потрепал меня по щеке и пошел к переулку, где оставил свой автомобиль. Вдруг он остановился, приветственно взмахнул рукой кому-то за моим забором. — Екатерина Анатольевна! Здравствуйте! Я просто бегом бросилась вслед за ним и остановилась рядом. Меж коваными прутьями ограждения и сквозь обвитую вьюном перголу было видно, как мама поставила на стол кофейник, а у её ног отирался Котофиля. — Здравствуйте, Константин. Ужель уходите? А мы как раз собирались завтракать. Бедная мама! Если бы она могла знать, кого приглашает к столу... И это моя вина, и даже сейчас я не могу предупредить её и папу. Я готова была зареветь, но только сжала кулаки от злости. — Простите великодушно, что не зашел поприветствовать, — продолжал светскую беседу мой обидчик, — очень тороплюсь. Передавайте привет Геннадию Ильичу! — Непременно передам. Хорошего вам пути, — попрощалась с ним мама, и стала разливать кофе по чашкам. Константин повернул голову ко мне и сверкая улыбкой сказал: — Теща у меня просто золото. — Твоя якобы теща — филиал ФСБ, так что дуй отсюда, пока не разоблачили. — Прощай, любимая, помни обо мне, — проговорил он, и указал на меня пальцем, — три дня. Я печально проводила его взглядом, мечтая о том, чтобы это была последняя наша встреча. Потом вернулась в дом, приняла душ, поднялась к себе в комнату и просто рухнула в постель — бессонная ночь дала о себе знать. Сон мой был глубоким, но беспокойным. Снилось мне будто бы я в гостях у моего однокурсника Павла Гершина в его шикарном офисе в Москва-сити. Пашка встречал меня как дорогую гостью, угощал редким напитком, болтал без умолку, но в какой-то момент оставил одну любоваться видами Москвы сквозь панорамное окно небоскреба. И почему-то долго его не было, и я пошла его искать, и почему-то на соседнюю недостроенную башню, и было мне там страшно и ветрено на безумной высоте... И я кричала от ужаса... Меня разбудила мама, тряся за плечо. Открыв глаза, я не понимала, где нахожусь, схватила её за руку и не отпускала. — Алла, да что с тобой? Сон плохой? — Да... Сон... Слава богу, сон... — Там твой товарищ приехал. — Кто? — испуганно спросила я. — Коллега, Роман. — А... скажи ему... сейчас спущусь. — Умойся, причешись, а то вид у тебя... — Хорошо, конечно. Пусть подождет. В ванной комнате я взглянула на себя в зеркало: бледная копия когда-то успешной журналистки Парамоновой. Это конец? За трое суток я не написала ни строчки кроме «с моих слов записано верно», и эта фраза фигурировала в трех протоколах. Статья будет закончена и сдана к печати Максимовским, и тут у моего противника никаких шансов закрыть тему нет. Слегка увядшие лавры достанутся и мне... Представляю злорадный смех Шваревой и её обычную подколку, мол сдулась Алла Парамонова журналистка Всея Руси... Меня же ожидает фиктивный брак. Или брак по расчёту? Неважно. Надо как-то преподнести это Роману, и продавить его отказ от претензий по большому счету, не открывая всей правды. Я плеснула воды в лицо, провела щеткой по волосам, оправила легкий сарафанчик. Парамонова во всеоружии, осталось придушить в себе влюбленность и воплотить задуманное. Максимовский стоял у распахнутой двери нашего дома, его движения выдавали нетерпеливость: взмах ладони по волосам, пальцы, пробежавшиеся по лицу и снова прижатые к векам. Скорее всего мой напарник и вовсе не ложился спать. Бедняга... Моё сердечко громко забилось, захотелось обнять его, поцеловать колючую щеку, утешить... — Привет, — увидев меня, Роман двинулся навстречу. — Привет, — я клюнула его поцелуем в отросшую щетину, отстранилась, и кивнув головой в сторону сказала: — Пойдем... На краю сада, у границы соседнего участка, стояла старая беседка, построенная еще моим дедом. Мы редко использовали её, лишь мама хранила здесь урожай яблок, сушила плоды для компотов и мяту для чая. — Есть сигареты? — с надеждой спросила я. Роман достал из кармана джинсов раздавленную пачку моих слимов. — Как знал, — сказал он, помог мне прикурить и добавил: — Ничего не хочешь объяснить? Мне стало искренне жаль его, он хочет ясности, но вряд ли получит. — Как статья? — увела я разговор в сторону. — Плавный велел сегодня сдать, по горячим следам. Я весь день провел в редакции, тебе раз двадцать звонил... — Я спала... — Хм... Я бы не смог... — и тут же посыпались вопросы: — Почему из полиции ушла? Кто тот парень из магазина? Я вдыхала дым и с тоской думала с чего бы начать, но тут Максимовский признался: — Я читал протокол... Вот как?! Это что, бестселлер дня? Не желаете ли почитать о приключениях журналистки Парамоновой? Я задохнулась от злости. — Тогда и нечего рассказывать, и так всё знаешь. — Парамонова, а ты не считаешь, что это нечестно по отношению ко мне? Мы партнеры в конце концов... — Партнеры... в библейском смысле? — В обоих смыслах, не придирайся к словам! — Ромка начинал кипятиться. — Владимир Михайлович спецом меня за статью усадил, потом проговорился, что обещал тебе избавление от моего общества. Чем у тебя башка набита, если ты считаешь, что я не могу помочь тебе в критической ситуации, не пойму тебя, чтобы там ни случилось? Мне было не по себе. Я понимала, что выгляжу как капризная сука, но мне и нужно быть такой, чтобы оттолкнуть от себя любимых, справиться самой и не утянуть их в трясину, куда я попала по своей дурости. — Сильвер не пострадал? — спросила я, решив не отвечать на вопрос о содержимом моей головы. — Это всё что тебя заботит? Ноут уцелел. Завтра привезу в редакцию. — И паспорт. — Что? — не понял Роман. — Мне нужен паспорт, — повторила я, боясь, что он спросит к чему такая срочность. — Что-нибудь еще? Если ты не вернешься ко мне так и скажи, я привезу вещи. — Я не вернусь. — Хорошо подумала? Передать свои эмоции словами я не могла и только кивнула. Роман взъерошил волосы ладонью, посмотрел на меня уставшим взглядом и сказал: — Завтра. Сильвер, паспорт и прочее. Материалы по статье у тебя на рабочем компе. — Я приеду, — только и смогла выдавить я. Роман вышел из беседки, более не сказав и слова. Я пошла следом, но не догнала, когда я подошла к калитке он уже завёл машину. Я с тоской смотрела в след удаляющемуся седану. С портсигаром на террасу вышел отец. — У тебя всё в порядке? — Да, пап, не волнуйся. Рабочий момент, слегка разошлись во взглядах. — Бывает. В спорах рождается истина. Завтра помиритесь. Ох, если бы, — подумала я.