Искупление

Никогда. Никогда не жди от людей определенного поведения или действий. Не возлагай ложных надежд — они разрушатся, словно соломенный домик под порывом ветра. Есть священники, что грешат в тайне от остальных, а есть осужденные понапрасну, чьи души чище слезы ребенка. В каждом человеке есть зло и есть благодетель. Без одного не было бы другого. И только когда человек равносильно принимает в себе обе стороны души — он становится по-настоящему честен. С собой и окружающими. Индика наконец честно призналась себе, кем является на самом деле. Она так долго бежала от прошлого, что потеряла себя настоящую. Теперь все будет иначе. Кудец изменил её. Не внешне, но внутренне. В этом ли состоит чудо? В человеческом выборе — как поступить, что сказать. Морозный зимний ветерок шевелил короткие каштановые кудри. Она стояла посреди улицы, чувствуя, будто принятие старых и новых тревог возродило её израненную девичью душу. Индика брела, куда глаза глядели. В монастырь она больше не вернется — там её никто не ждет. Там нет будущего. А здесь что? Остаться на улице совсем одной, без средств к существованию и возможности найти хоть какой-то заработок? В Спасове каждый человек удавится за копейку, никто не захочет платить молодой слабой женщине хоть за что-то, кроме плотских утех. Тело ломило от проделанного пути. Индике был нужен теплый ночлег. Завалиться спать на несколько часов, чтобы мало-мальски прийти в себя. В отсутствие денег заночевать в котельной — неплохой вариант, по крайней мере пока кто-нибудь не выставит её оттуда. Сегодняшний сон, спокойный глубокий сон, впервые был настолько безмятежным. Несмотря на то, что девушке приходилось ютиться на пыльном жестком полу, её усталость помогала закрыть глаза на все претерпеваемые неудобства. Никаких сновидений, будь то плохие или добрые, не слыхать голоса беса, затихшего… Навсегда? Время текло. Сквозь щель в крыше монотонно капала вода. Стук, стук, стук… Даже громче звука приближающихся мужских шагов. Они не разбудили Индику, даже наоборот, убаюкивали уставшую физическую оболочку. Спустя пару часов, уже просыпаясь, бывшая монахиня почувствовала чужое присутствие рядом… И неприятный запах мочи. Глаза распахнулись сами собой, взгляд устремился в сторону сгорбившегося мужского силуэта. — Зачем ты пришел? — тихий женский голос нарушил гнетущую тишину. — Блять! — выругался Илья, встрепенувшись. — Думал, что ты того… спишь ещё… Я чего пришел-то… Прощения просить хотел. За всё прощения. Понимаешь, я совсем не осознавал, что делаю. Яд отравил моё тело, мне было страшно… что калекой останусь на всю жизнь, не смогу даже гитары в руки взять… На все готов был пойти, лишь бы спастись. Это был бред больного ослабленного человека, которому дали каплю надежды. Разве ты на моем месте просто отрубила бы себе руку? Как бы поступила ты, Индика? Но Индика молчала. Она не нашла нужных слов. Глаза снова закрылись непроизвольно, виски пульсировали, а голову словно сжало в тиски. — Да, теперь я калека. Без прошлого и без будущего. Возможно, смерть стала бы для меня лучшим избавлением от всех бед, но ты не дала мне погибнуть. Тогда я… так сильно разозлился… Может Бог передумал и решил не даровать мне прощения за то, что я просто пользовался твоей добротой, — Илья утер рукой, ныне и впредь единственной, свою грязную щеку. — Я предал тебя. Но мне совестно. Как никогда раньше. Всю свою жизнь я думал, что поступаю правильно. А потом каторга… Рука… Ну, дальше ты и сама все знаешь. Сука. Мне самому от себя противно, слышишь? Знаю ведь, что не спишь и всё слышишь. Хуже просто некуда. Вот где я оказался — сижу здесь в единственных обоссанных штанах и прошу прощения. От меня так несет, что самого воротит. Это настоящее дно выгребной ямы, из которой мне не выбраться. — И что ты хочешь от меня? — послышался шорох и тонкая тень мелькнула на стене. Индика поднялась с пыльного пола, садясь чуть дальше от прежнего места. — Чтобы я помогла тебе выкарабкаться? А ты сам-то согласен принять помощь? Знаешь, в чем твоя беда, Илья? Ты надеешься на высшие силы, при этом не подозревая, что ради своего спасения ты сам должен постараться. Слышал притчу о двух лягушках, которые упали в крынку с молоком? Та, что даже не пыталась спастись — быстро утонула, а вторая так долго барахталась, что молоко стало маслом, это и позволило ей выбраться. Что ты сделал для своего спасения? Надеялся на кудец? Что волшебным образом твоя сгнившая рука вдруг прирастет обратно? Даже для человека в бессознательном состоянии это глупо. Я так увлеклась твоей идеей, что в какой-то момент действительно поверила… А чуда не случилось… — Я знаю! Я знаю! Я ошибся, — тон его голоса стал выше и агрессивнее. — Мне стоило бросить эту затею в тот момент, когда ты ампутировала мне руку. Тогда моя вера в чудо уже сильно пошатнулась. Ты права, как бы мне не хотелось это признавать… Куда ты направишься теперь? После всего, что случилось. И на этот вопрос Индика не знала ответа. Ей некуда было идти, не было и возможности остаться. Рано или поздно голод, холод или болезни заберут её душу. Она долго-долго молчала, обняв худые хрупкие колени. — Давай вместе пойдём куда-нибудь? Я клянусь, что на этот раз не подведу твоего доверия. Вместе мы сможем пережить холода, да и денег… Заработаем, как сможем. Мне ведь тоже некуда идти… — Ты просто боишься один остаться, вот и всё. Потому что сопьешься, а умрешь где-нибудь близ трактира, в собственных нечистотах. Какая незавидная участь. И ведь в её словах была доля правды. Илье нужно было спасение, но он не умел спасти себя сам. А Индике нужна была новая, спокойная жизнь. С другой стороны, у мужчины, даже лишенного руки, гораздо больший шанс заработать себе на пропитание, не продавая тело на растерзание… Из чувства вины в нужный час стоит извлекать выгоду. Никто не говорит о морали, а лишь о выживании. Ведь человеку, как и животному нужна пища не только духовная, но и телесная. — Любой боится так умереть. Я завяжу с алкоголем. Может не сразу… Но обещаю, что напиваться вусмерть не буду. Хочешь, блять, на колени встану… Ебаный хер, — место выбитого зуба разболелась, заставляя Илью зашипеть. — Что я должен сделать ради прощения? — Для начала портки свои выстирай начисто. Да и хорошо бы тебе самому отмыться. Вонь стоит невыносимая, — прокашлялась бывшая монашка. — Хочешь со мной идти — иди. Это твой выбор. Но не жди, что я тебя когда-нибудь прощу. Всякому терпению приходит конец. Просто помни об этом. А теперь ступай и подумай, где можно одежду выстирать. Пока не отмоешься — не приходи. Этот разговор породил лучик надежды. Зажег маленькую искру в темноте. Они долго сидели, глядя друг на друга искоса, пока Илья не поднялся с невнятным бормотанием, вперемешку с отборным матом. Шаги становились все дальше, принося Индике хотя бы долю желанного спокойствия. В ней все ещё было слишком много добра. Несмотря на клятву самой себе, она верила, что спасение где-то близко. Не зря же Илья вернулся. Раз совесть измучила, стало быть, есть за что?