Ария Змея

      Тихий шёпот листвы бамбука, почти прозрачной на просвет солнца, мягкого, почти не греющего. Осеннего. Лишь закончился рассвет, росы на траве уж нет, а воздух всё ещё влажный, словно вот-вот и ветер принесёт мелкую морось.       Вдох, почти свободный, лишь напряжение в позвонке и рёбрах мешает полностью насладиться глубоким дыханием и юноша ловит каждое мгновение, почти прикрывая глаза, но, не желая расставаться с пейзажем, завораживающе прекрасным, почти сияющим в лёгкой дымке, он не смыкает веки до конца, позволяя картине размыться по краям.       Тихий пик, на котором живут и властвуют зачастую вовсе не тихие безумцы, что всё же страшаться лишний раз шуметь в своей обители и разрушать царство покоя её господаря.       Шень Цинцю ранее потребовались целые сутки почти неподвижного наблюдения, чтобы вновь привыкнуть видеть свет. Наслаждаться красотой миров вне пахнущих кислотой и затхлостью четырёх стен. Ощутить своё тело от макушки до кончиков ногтей. Он молод, оно болит, его чуть не настигла мигрень, но всё лучше, чем зияющая сенсорная пустота, пришедшая после множества истязаний бренной оболочки и смерти последней надежды. Цзю предпочел бы сгинуть раньше этого. В агонии, но не в бездне. Гнев всегда был лучше безразличия, Шень Цинцю выбирал злость и язвительность, но нет такого человека, что способен вечность жить в гневе. Всяк механизм изнашивается, всяка дорога кончается, всяк человек погибает.       У Цинцю, к моменту смерти кончились силы злиться. Будто сам гнев его отринул, яд кончился. Он экономил, копил, отроду был с большим запасом ненависти, но… даже его не хватило. Шень не без тоски понимает, что кровь больше не кипит, и даже новая жизнь и вернувшаяся молодость не вернула прежних сил, которыми он горел. С прошлой жизнью из него словно вытянули всё, что хранилось в душе. А там почти ничего не было, лишь пыльные воспоминания и горячая злость. Мир всегда был либо пуст, либо агрессивен, лишь изредка рождалось в мёртвом, заскорузлом сердце что-то тёплое, далёкое от апатии или ненависти. Красивое. Но быстро увядающее, словно цветок чей сезон подходил к концу. Позже и оно перестало приходить и Цинцю с особым остервенением попытался удержаться за злость, лишь бы не пасть в пустоту. Не спасло.       Было не понятно, этот “второй шанс”, как его внутренне охарактеризовал учёный (опираясь исключительно на эпические рассказы), промысел небес с целью лишь поиздеваться или в самом деле на что-то рассчитывают? Глупо, ведь Цинцю не будет с этим ничего делать, желания как-то не осталось. Быть может, просто возможно, он бы хотел попытаться сохранить чью-то жизнь. Не свою даже, нет – она ему безразлична. Но он мог бы скрасить всеобъемлющую скуку, преследовавшую его полжизни, ту когда он не был зол.       На сей раз он мог бы попытаться немного развлечься. Цзю не надеялся забыть всё, нет, но он мог бы попытаться игнорировать всё это и надеяться, что оно не всплывёт. У него богатый опыт сокрытия истин, но Цинцю, обычно, не обманывал самого себя. Забыть пытки зверя… нет, щенка, забыть ученичество у У Янцзы, забыть всё, что происходило на пике и в его тенях, забыть поместье Цю и улицы – всё это вне его власти. Большая часть уже оставила отпечаток на теле и совершенствовании, всё – на хлипком, как обветшалая погребальная хижина, рассудке.       Он мог бы в открытую послать Юэ Цинъюаня; спасти старую подругу и жениться на куртизанке; возможно, пораньше познакомиться с Лю Цингэ, просто смеху ради; покрасить волосы или типа того; улучшить совершенствование; уделать, наконец, Лао Гунджу на политическом фронте, спасибо сохранённым в прошлой жизни знаниям и свободному времени, которое это предоставит; побывать наконец в запертых руинах и городах, и демоническом царстве, потому что это просто интересно. У него определённо есть пара идей и даже если ему суждено умереть через какие-то пару десятков лет, он мог бы что-нибудь сломать и это будет хотя бы интересно. Он мог бы стать действительно плохим человеком. Или остаться тем же. Лучше он становиться не хочет, совершенно осознанно не хочет. Его всегда называли плохим человеком, но на сей раз он мог бы попытаться защитить себя. Если он тихий, это ведь не значит, что немой. И это могло стать забавным, можно было бы поиздеваться над людьми, не только над врагами, а действительно побыть злодеем.       Он был рождён со скверным характером, жестоким, но так редко пользовался этим себе во благо, что это почти смешно. Лишь рыл могилу, методично и упорно, не осознанно, но тем не менее усердно.       Шень Цинцю чувствовал, будто начинает медленно оживать. Он ещё не успел с кем-то поговорить, возможно, всё это сон. Но он не думает.       Стоит понять когда идёт этот сон. Есть простой способ проверить, но нужно зеркало. Или спокойный водоём, раз уж на то пошло.       Цинцю сделал короткий шаг на одеревеневших ногах, шаткий слегка, знай бы себя Шень хоть немного хуже – назвал бы несмелым. Он почти наслаждался шелестящими звуками, каждым шорохом на молчаливой земле, приветливым дуновением ветра.       Ноги будто сами несли до нужного места, позволяя не следить за собой и за окружением. Цинцю даже удивлялся тому, насколько хорошо помнит это место. И ни одного человека по пути, словно это правда сон. Но это не так, во сне невозможно почувствовать реальную боль и нельзя прочесть слов в книге.       На ходу, просто на всякий случай, учёный достал любимую тетрадь из рукава. Страницы были исписаны текстом, местами неровным, где-то сказался уголь, где-то страницы вовсе были просто поцарапаны, местами были иллюстрации, четкие и по делу, удивительно подробные, пусть и без светотени.       Сейчас эти закорючки лишь горькую усмешку вызывают, с тех пор и каллиграфия и рисунок Шень Цинцю возросли настолько, что Сяо Цзю, раб, и мечтать не мог. Он вёл эти записи, с демонами, призраками, талисманами и т.д. с усердием и любовью, подкрепленными безграничным любопытством. Эта вещица не раз помогала учёному, ещё во времена бродяжничества с мошенником, когда он забрал её, девственно чистую и почти новую, с чьего-то мёртвого тела, и вновь спасает. Читается легко и просто, каждый иероглиф в изношенной тетради ровно такой, каким он его помнит, а помнит он в совершенстве. Такое невозможно во сне, ни в одном.       Тихие шаги останавливаются аккурат у кромки воды. Шень Цинцю закрывает тетрадь в мягкой обложке, которая кое-как держится от всех вплетенных в неё новых страниц, прячет обратно в рукав и смотрит вниз.       Вода чистая и совершенно ровная, непоколебимая ласками ветра или наличием жизни в ней. Цинцю склоняется над ней и в ответ нефритово-зелёными глазами смотрит ровное отражение. Он поворачивает голову, не отводя взгляда, присаживается на колени, почти касается кончиками волос озерца, ворошит пальцами и, спустя половину чашки чая, находит. Единственный седой волос, лишь начавший белеть, ибо седеть начал лишь после присоединения к Цанцюн. После встречи с Юэ Цинъюанем.       Значит, ему недавно семнадцать, и он здесь меньше года. Это, конечно, не точно, просто его расчеты. Он довольно чётко помнит, когда обнаружил у себя первую седину, тогда Цзю, надевая одежды с пика Цинцзин, нередко рассматривал себя в отражениях, будто старательно выискивая что-то новое.       Нашёл.       Ему не понравилось.       Зато теперь его дотошность помогла понять примерный период времени, в который он попал, не задавая при этом странных вопросов окружающим. Ещё одно подтверждение, что ничего из этого не было и не есть сон. Ощущается… странно. Он бы предпочел, чтобы вся его предыдущая жизнь оказалась кошмаром? Или эта, новая, потенциально прекрасным посмертным сном или видением Диюя? Шень Цинцю не знает. Он словно ничего не знает в этот момент.              На дне видно каждый камушек, какой-то темнее, какой-то светлее, а Цинцю на мгновение чувствует себя одним из этих камней. Странная ассоциация, но вполне уместная, по скромному мнению учёного. Лечь бы среди гальки и ни о чём не думать, не беспокоиться, а просто быть. Вот только Шень Цзю не очень-то любит водоёмы, так что и такая бытность, вероятно, окажется не самой приятной. Да и проходимость здесь высокая, один из двух водоёмов на Цинцзин, как-никак. Не столь популярный как крупное озеро, и всё же, Шень не очень обрадуется чужой регулярной компании. Ему ещё в прошлой жизни неприятных гостей хватило.              Но не успел Цинцю пуститься в более глубокие размышления о бытности камнем, как откуда-то со стороны послышались шаги. Не громкие, но увесистые, полные какой-то господской уверенности. Узнать обладателя шагов просто по походке никакого труда не составило, даже не оборачиваясь.        – Неужто ученик Шень заблудился? – звучал мягкий, почти снисходительный голос. Не знай Цинцю лучше, поверил бы в покровительственную любовь лорда к своим ученикам.              Он плавно поднялся и, даже не взглянув на собеседника, отвесил вежливый поклон с приветствием.        – Этот ученик благодарит шицзуня за беспокойство. – каждое слово странно непривычно перекатывалось на языке и казалось слишком громким, а речь чуждой, голосовые связки неприятно засвербели. Это настолько выбивало из колеи, что даже нужда проявлять почтение вышестоящему, от которой он уж успел отвыкнуть, не вызывала раздражения.              Объясняться он не стал.              Поднимаясь он натолкнулся на тёмные глаза Ши Цзинданя. Невероятный контраст тяжёлого взгляда и довольно мягкой речи.        – Не стоит стесняться, все поначалу теряются. – Шень Цинцю показалось, будто на дне чужого голоса мелькнули стальные нотки, свидетельствуя скорее о насмешке, судя по опыту Цинцю. Но задавать лишних вопросов лорд Цинцзин не стал, махнув рукой на, честно говоря, правда потерянного ученика. Просто не территориально потерянного, – Некоторые твои боевые братья пожаловались на твоё отсутствие на занятиях, вот я и проверил. – то есть, сделал что-то просто ради галочки. И где только время находит?        – Этот учтёт. – ответил Шень “пока что не учёный и не Цинцю” Цзю.        – Как твоё совершенствование? – спросил Ши Цзиндань.              Совершенствование… Цинцю предпочёл бы и не вспоминать. Ужасно, просто ужасно, все его труды откатились! Всё заново… Ну, уж не совсем всё, но, откровенно говоря, почти полностью всё.       Шень искренне не любит повторяться, и даже если на сей раз он будет продвигаться быстрее, благодаря опыту и знаниям, это всё равно не может не разочаровывать.       Не то чтобы у Цзю в целом была достаточно хорошая жизнь, чтобы он хотел оказаться в прошлом. И если ранее он благополучно избегал упаднического настроения, то сейчас неплохо так взгрустнул. В прошлый раз он бесконечно долго пахал, будто проклятый, пытаясь и догнать учебную программу пика Цинцзин, и кое-как нагнать совершенствование, в отчаянной попытке хотя бы начать создание золотого ядра. И всё ради простого понимания – его меридианы не просто превратились в страшно заскорузлые духовные вены в силу возраста, они были к чертям собачьим загрязнены из-за тех пары годков под началом У Янцзы и именно это стало основной причиной того, что Цинцю к моменту церемонии наследования оказался лишь на стадии конденсации ядра.       Он чётко помнит, как был на грани того, чтобы просто разрыдаться от бессилия из-за столь очевидной, но столь невидимой для самого Шеня проблемы. И, что самое смешное, это могло всплыть раньше, если бы Цзю просто позволил Му Цинфану проверить своё здоровье. Но сыграла подозрительность. Было страшно и мерзко, он просто не мог позволить врачу даже попытаться помочь, стабильно зализывая все раны самостоятельно. Это сейчас, после проверок на вшивость и многих лет сотрудничества, учёный знает, что лорд Цанцяо хранит медицинские тайны до гроба.       Горькие воспоминания, радует во всей ситуации только то, что нынешний Шень может не наступать на те же грабли и, если не полностью раскрыть потенциал самосовершенствующегося, то хотя бы большую его часть. Но к Му шиди наведаться стоит, он сможет ускорить процесс очищения духовных вен.        – Этот ученик… – после достаточно долгого, явно испытывающего терпение Ши Цзинданя, молчания начал Шень Цинцю – просит шицзуня отпустить его на Цяньцао.              На откровенно тяжело давшуюся ученику фразу лорд Цинцзин отреагировал приподнятой бровью, но вскоре кивнул, давая добро отлучиться, вероятно, на день или два.              Шень возможностью воспользовался мгновенно, покидая поле зрения лорда.              Честно говоря, всё, чего сейчас хочет Цинцю – не видеть Цзинданя до момента сдачи экзамена на адепта. После он всё ещё с радостью не виделся со старейшиной Ши, но у того есть тенденция активно терроризировать адептов.              …              Возможно, ему лучше просто остаться учеником???       В самом деле, неприятно, когда тебя скидывают в чрево азалиевого ящера и ждут пока ты выберешься. Ну или переваришься. И это Шень Цинцю плохой учитель, да?..       Впрочем, можно попытаться быстро перескочить на уровень старшего адепта, их хотя бы убить не пытаются.              На этом этапе ты уже сам пытаешься себя убить самыми изощрёнными методами, которые принято называть научными взысканиями.       Шень Цинцю там нравилось.              Идя по старому, может не совсем доброму, но определённо родному пику в направлении радужного моста, невольно окунаешься в воспоминания, встреча с нынешним господарем сей обители лишь лучше позволяет вспомнить все злоключения лет ученичества.              Цинцю своего “учителя” никогда не любил. Но ненависти никогда не питал. У них были… сложные отношения. Ши Цзиндань разглядел в Цинцю что-то, что сподвигло его назначить именно Шень Цзю своим наследником. Впрочем, ответ лежал на поверхности – ученик очень быстро нагнал программу пика. Пятилетка за год, так сказать, при откровенно слабом начале, ибо образованию в поместье Цю маленький раб сопротивлялся всеми фибрами души, хоть всё равно умудрился усвоить неплохой пласт знаний.       Сейчас он даже благодарен своему первому настоящему учителю – пожилому человеку, что относился к вещи молодого господина с… добротой даже. Ничего по настоящему плохого о том пожилом человеке просто невозможно припомнить, тот стойко переносил всё отторжение Цзю и продолжал рассказывать, даже если ученик всем своим видом показывал, что не слушает и не смотрит. Однако уроки довольно неплохо в своё время отложились в памяти, хоть ни голоса, ни лица, ни имени учителя спустя столькие годы уж и не вспомнить.       Ши Цзиндань и близко такого терпения проявить не смог бы, с ним они друг другу знатно нервов истрепали. Цинцю не думает, что сейчас что-то изменится.              Впрочем, ему хотя бы не придётся с нуля терпеть все образовательные методы лорда Цинцзин. Тот пытался исправить в Цинцю всё и в половине случаев был успешен. Придирался даже к мелочам, как на яву всплывала фраза:        – “Не опускай голову. Благородные господа даже при угрозе лишь выше нос задирают, а ты всё шею и лицо защитить пытаешься, будто псина дворовая. На поле брани можешь делать что хочешь, но не на людях.” – после чего следовал слабый удар по челюсти, безболезненный, но унизительный.              И так со всем: положение головы, ног, рук, осанка, взгляд, вдалбливалось всё до мелочей – в конце Шень Цинцю и вправду в совершенстве мог копировать манеры и поведение августейших особ. Это было поразительно, Цзю признавал, но счастлив, что не придётся проходить хотя бы это с нуля. Он бы повесился.              Но надо бы только подумать, как не вызывать слишком много подозрений объёмом знаний и оправдать резко ускорившееся совершенствование (раскрывать больше правды Ши Цзинданю он совершенно не намерен).              Вот только разработку стратегии прервала какая-то шумиха.       Это не особо удивительно, учитывая решение сократить дорогу через необхоженные пути бамбукового леса, ибо обычно именно в таких (только таких) местах есть место шуму, но всё равно неприятно.              Чуть поодаль, по правую руку какого-то скромно выглядящего паренька обступила стайка из четырёх его одногодок. Очевидно, не с добрыми намерениями, быть может хотят заиметь бесплатную рабочую силу, или вроде того. Вульгарщина. Право слово, так ведут дела только дети и идиоты, а это, вероятно, смежный случай. Самого Цинцю тоже пару раз пытались так прижать, после того как он отказался выполнять поручения вне своих прямых обязанностей, то бишь выполнять чужие, вот только это каждый раз заканчивалось весьма травматичным опытом. В основном не для Цзю, было бы поистине позорно отправиться на Цанцяо из-за своры благородных и не очень отродий. Те, что постарше и поумнее ведут дела иначе, но это уж холодные войны среди адептов.              Шень Цинцю уж хотел проигнорировать учеников и пройти мимо, но что-то здесь было не так. Парнишка казался смутно знакомым, не отпускало странное ощущение. Просто интуиция и, кажется, дежавю. А к подобным ощущениям Шень привык прислушиваться, зачастую интуиция не обманывает (другой вопрос правильно её истолковать).       Так что, как бы сильно ни не хотелось не ввязываться во что-то, он сменил курс к неприятной компашке. Всё равно, зная себя, он давно уже во что-то вляпался, просто нынешняя версия не помнит.              Увидев приближающегося Шень Цинцю из-за плеча обидчиков, мальчишка аж оживился весь, воспарив новой надеждой, что его не побьют. Цзю он, видимо знает, просто не очень хорошо.       Ну, на сей раз он правда здесь чтобы помочь, а не посмотреть и уйти.        – Шень шиди! – “не-незнакомец” активно махнул рукой – наконец-то, я уже заждался! – решил притвориться, будто встреча запланирована, значит. Ну хорошо.              Прочие обалдуи странно на них косились, очевидно разочарованные новым положением. На дне глаз виднелась лёгкая трусость. Не удивительно, среди учеников на пике много кто уже побаивается Шень Цзю из-за его холодного вида и жестокого нрава, хоть многим это и не мешало попытаться подавить его и завоевать авторитет. Не слишком успешно, как можно понять.        – Этот Шень приветствует боевых братьев. – Цинцю кивнул на грани бесцеремонности, не проявляя к “шисюнам” и толики должного уважения, но при том невозможно сказать, якобы он не соблюдает приличий. Дело в тонкостях.              Парень протиснулся мимо детей (на деле все они не то чтобы дети, лет 13-14, уже подростки) и подскочил к Шень Цзю, вставая рядом.        – Ладно, И шисюн, шиди – парниша манерно и совершенно театрально поклонился боевым братьям – мы с Шень шиди, пожалуй, пойдём.        – И что может быть настолько важнее помощи своим старшим боевым братьям? Раз уж вы вместе, сможете закончить в два раза быстрее и пойти куда шли. – “И шисюн” вполне очевидно избегал смотреть на Цзю, говоря с его новоявленным “спутником”, на что Шень с трудом подавил язвительную ухмылку.              На деле их уровень совершенствования выше, ибо по обыкновению в школы совершенствования приходят в период от семи до одиннадцати лет, возраст, считающийся сензитивным периодом для начала культивации. Как следствие – малолетки превосходят Шень Цинцю, что безусловно било по болезненной гордости в своё время.       Честно говоря, на фоне всего нынешняя сцена выглядит особенно смешно.        – Нет, спасибо. – как ни в чём не бывало выдал Цинцю – Я вполне уверен, что сейчас не наша очередь дежурить. – Шень, по сути, ткнул пальцем в небо. Он понятия не имеет в чём суть дела, но тут главное звучать убеждённо, остальное как-то само подтянется.              Да и вообще работы не так уж много, большую часть бытовых дел так или иначе выполняют ребята с аньдин, которым за это доплачивают (прислуга по факту). Ученики (богатые детишки в основном) делают хоть что-то ради самодисциплины, по словам Ши Цзинданя. Правда ли это? Нет конечно, он просто сэкономить на найме персонала хочет, сваливая работу на “не занятых” учеников.       И плевать ему, что учебная нагрузка вообще не маленькая, помимо типичных боевых навыков и попыток создать золотое ядро, нужно заучивать тысячи иероглифов (восемь – самый минимум, не знаешь к концу первого года? катись отсюда, непутёвый), более-менее владеть хотя бы трёмя языками (благо, китайский включительно), у цзин ци шу наизусть, ну и хорошая успеваемость по преподаваемым на пике дисциплинам и всё это длиться как минимум пять лет кряду, ибо без этого базиса фиг тебе, а не дорожка в адепты, можешь идти домой. Для тех, кто не сорвался в первые года три, после первых пяти лет – свободный график, просто подготовка к испытаниям на младшего адепта, расширение познаний, так сказать.       Откровенно говоря, большая часть благородных семей из четырёх окружающих хребет Цанцюн государств, отправляют на пик Цинцзин своих детей во многом из-за образования и дисциплины. Сложно не выйти учёным мужем с места, где вас буквально тиранят этим обучением, а базы с головой хватает на получение звания чиновника. Не смотря на то, что в первый год вылетает около половины поступающих, а на третий год в целом остаётся процентов десять от изначального количества. Не густо, текучка среди учеников бешеная, хоть в большинстве случаев и есть возможность пересдач и продолжения обучения. Просто нервы у народа сдают, большая часть благородных детей – те ещё неженки, как оказалось. Зато такая своеобразная проверка на прочность подчёркивает элитарность пика Цинцзин в частности и школы в целом.       Цинцю в “прошлом” пришлось проходить через это в ускоренном темпе через пот, кровь и слёзы, под прямым руководством Ши Цзинданя, что чем-то напоминало скорее прохождение через Диюй туда и обратно, а не обучение в праведной секте.              Он ставит всё имеющееся у него золото на то, что мелочь перед ним совсем скоро вылетит, раз даже не могут просто следовать своим обязанностям. Дедовщина дедовщиной, но если они не могут найти более элегантного или честного способа очистить свой график, то плакала их карьера среди совершенствующихся.              Парень рядом, кажется, одновременно и повеселел и забеспокоился. А вот “противник” задумал раскрыть рот, что Цинцю пресек простой фразой:        – Мы идём по поручению шицзуня. – с щелчком раскрыв веер, безжалостно и просто соврал Шень. Его мало заботит столь фривольное использование упоминание Ши Цзинданя, на такое мало кто осмелится, зато эффективно.              Чужой рот с громким щелчком захлопнулся, а Шень Цзю махнул головой пареньку и двинул дальше в сторону радужного моста под недовольные взгляды детей.        – Спасибо за помощь! – произнёс человек, чьего имени Цинцю всё никак не вспомнит, как только они отошли.        – Не соглашайся помогать кому-то бесплатно, на шею сядут. – вместо ответа на благодарность сказал Шень.              Задело, по всей видимости. Парниша как-то взгрустнул, но печаль продлилась недолго.        – Ну-у-у, тебе я когда-то помог сориентироваться на пике и вот сегодня ты помог мне избавиться от лишней нагрузки! – он издал нервный смешок в слабой попытке, кажется, оправдаться.              … Шень Цинцю вспомнил.              Что ж, долг за помощь был вновь выплачен. Не удивительно, что учёный не запомнил его, это была мелкая помощь за мелкую помощь и с тех пор они не общались. Как бы странно это не прозвучало, несмотря на то, что Шень Цинцю – плохой человек, он искренне отвечает на добро добром в равной степени. Оттого, вероятно, интуиция и решила ему напомнить:”а вот помнишь этого парня? В этом времени долг ещё не выплачен”. Звучит смешно, но, возможно, это просто попытка Цзю сохранить хоть какой-то остаток человечности.              Даже сейчас.              А мальчишку с каштанового цвета волосами, кажется, Ся Нэньяо звать.        – А куда мы идём? – спросил, наконец, “Ся шисюн” когда они уже вышли на радужный мост.        – Цяньцао. – ёмко ознаменовал Шень.              Нэньяо глянул немного удивлённо, но спрашивать не стал. Может, решил, что правда по поручению Ши Цзинданя идут.        – К слову… – что удивительно, молчание нарушил Цинцю. Ему нужны разведданные и алиби, – Ты не знаешь, нельзя ли досрочно сдать экзамен в адепты? Я глянул, и многое из проходимого мной было изучено, просто в другой структуре. Если потрачу время на повторение и систематизацию, думаю, смогу осилить. – чистая, вообще-то, правда.              Ся Нэньяо глянул с лёгким шоком и недоверием, но Шень был достаточно убедителен.        – Это ж в какой семье ты учился?.. – Цзю вздёрнул бровь, давая четко понять, что отвечать не намерен, – Ладно, эм… Я не уверен? Не то чтобы в истории было много народу, решившихся прыгнуть с огня да в полымя, по крайней мере я не слышал. Но если попросить у шицзуня, думаю, он обязательно одобрит!              Шень Цинцю просто понимающе кивнул. Насколько бы хлипким оправданием для снятия подозрений со сферы познаний учёного ни было свидетельство Ся Нэньяо – это уже что-то. Ши Цзиндань попытается копнуть глубже, но Цзю уверен в отсутствии провокационных показаний на свою персону, а прошлое… Что же, его размытость вызывает вопросы, но свидетельств странствий с У Янцзы не найти, своё имя Шень благоразумно не распространял, а рабское происхождение… этот момент он перепроверит, но если Цю Хайтан не станет (а она не станет, не сейчас) преднамеренно и громко искать его, то свидетелей тоже не найдут, просто никакого фундамента для рытья конкретно в эту сторону нет.       В остальном, придётся просто смириться, в крайнем случае, Ши Цзиндань сочтёт его опасным и втихую подстроит внезапную кончину, но это очень вряд-ли. Шень Цинцю слишком хорошо понимает – в ближайшее время наследника лучше Цзиндань не найдёт, а глава школы уже сейчас давит на единственного лорда без кандидатов на замену.       Вот только… Цинцю не очень-то и хочет вновь становиться лордом. Он мог бы попытаться откосить. Впрочем, в прошлый раз его никто и не спрашивал, перед фактом поставили. И очень уж не хочется намеренно преуменьшать свои способности и замедлять развитие, да и в простых учениках торчать без смысла и цели, а у лорда Цинцзин глаз намётан, он заметит, Цинцю не по наслышке знает.       К тому же, перспектива в будущем не быть в подчинении ни у одного живого существа во всей поднебесной (кроме Юэ Цинъюаня, но это такой себе аргумент) очень даже прельщает. Можно ли судить добротного злодея за жажду власти? Уж вряд-ли.        – О, я должен познакомить тебя кое с кем! – прервал ход мыслей (и свой и Цзю) Ся Нэньяо где-то на полпути – Давай я позже загляну к тебе на Цаньцяо. Я же правильно понимаю, что ты там не на один шичен?              Только Шень медленно начал кивать на последний вопрос, как Нэньяо и след простыл.       Шень Цинцю только и успел ему вслед моргнуть.              Что ж, его ждёт ещё одно странное знакомство. Он просто надеется, что на сей раз без неловких забываний имени. Ну, Ся Нэньяо должен их познакомить, как минимум.              Не то чтобы ему интересно, но, по всей видимости, он сам себя на это обрёк, не прогнав взашей боевого брата. Шень Цинцю правда не думает, что заводил столько знакомств. Целых два человека, вау.       Учёный надеется, что на этом закончится, он второй день в прошлом, куда так торопиться? Он даже не понимал, почему вообще подписался на это. С другой стороны, на возврат в прошлое он тоже не подписывался.              Шень Цинцю попытался вспомнить хоть что-то связанное с Ся Нэньяо, помимо первой встречи, которая, пусть и осталась слегка нечёткой в памяти, но обрела более выразительные очертания. Следующая их встреча с глазу на глаз в предыдущей жизни состояла в другое время, немного другом месте и развязкой стала драка.              …              Цзю всегда был несколько агрессивен.       После он благополучно отшил Ся Нэньяо на правах возвращённой услуги и с тех пор они разговаривали настолько редко, что Шень даже имени его запомнить не удосужился, погрузившись в обучение и молчаливую войну сначала просто с дураками, а потом с претендующим на пост лорда, что… грузило. Союзников у Цинцю не было, ровно как и времени и желания их искать. К тому же, в какой-то момент он благополучно спровоцировал ораву Байджановских псов, что тоже отнимало кое-какую долю времени, сил и творческого, чтоб его, ресурса.       Да и в какой-то момент Нэньяо вовсе перестал мелькать в поле зрения, видимо, покинув пик до становления Цинцю лордом, ибо конкретно своих подчинённых лорд Цинцзин запомнил поимённо, проверив подноготную и семейное древо. Хотя учеников толком запоминать так и не начал.              В приятном одиночестве и в мыслях, до Цяньцао Шень добрался довольно скоро. Жаль, Сюя не с ним, можно было бы и не пешком переть.              Уже на пике лекарей выцепить вечно занятого Му Цинфана труда, как ни странно, не составило. Да ему сегодня везёт, аж подозрительно как-то.        – Ах, здравствуй…        – Шень Цзю. – подсказал учёный.        – Шень шисюн. – лекарь изобразил профессиональную улыбку, даже не представляясь, здраво полагая, что в секте нет людей его не знающих, – Я могу чем-то помочь?              Обычно Му Цинфан довольно занят, но на личные просьбы отказывает редко. Только если просящий:”конченный ублюдок…” цитата Му шиди, с того раза когда они однажды разговорились. Было ужасно странно слышать такие изречения из уст обычно спокойного и милого лорда Цяньцао, но сразу вспоминается одна история из прошлого лекаря, когда того за совершенно баснословные деньги просил помочь смертельно больной, вдумайтесь, сифилисом мужчина, которому на последних стадиях болезни никто другой помочь был неспособен. Очень настойчивый. Вот только слухи о нём ходили… Совершенно нелицеприятны. Нет, конечно, основываясь только на слухах Цинфан никогда бы не отказал, но попросил Ши Цзинданя расследовать этот момент, во избежание помощи круглому насильнику и убийце. Лорду Цинцзин всё это было категорически невыгодно из-за связи мужчины с дворцом Хуаньхуа, но отказать лекарю Му он никак не мог. Как-никак, Му Цинфан – ценнейший лекарь, на сегодняшний день вот уже полтора века работающий на Цанцюн шан.       В общем, Ши Цзиндань, и сам недолюбливающий дворец, вполне серьёзно занялся делом и, ха-ха, нашёл улики. Подать иск в суд они не могли (точнее могли, но смысла не было, большую шишку оправдали бы, просто ради сохранения репутации). Так что Цинфан поступил просто, согласился помочь, просто чтобы была возможность попасть к “пациенту” и отказать там им всем прямо в лицо, развернуться и уйти.       Всё это случилось гораздо до рождения Шень Цзю, а историю эту он услышал из уст самого Ши Цзинданя, которого пробило на рубрику “весёлые истории”.              Какая ностальгия… Ну да ладно, он здесь по делу.        – Этот Шень будет благодарен, если лекарь Му проконсультирует его по некоторым вопросам совершенствования. – с уважением к старшинству по возрасту и лекарскому стажу изрёк Шень Цинцю.              Му Цинфан намёк понял, на миг помрачнев.        – Конечно, Шень шисюн. Прошу, подожди за той дверью, мне сначала нужно закончить некоторые дела. – и удалился в неизвестном направлении.              Вот за это Цзю и любит будущего лорда Цяньцао, никаких лишних вопросов.              Вот только это, кажется, правда какой-то день спонтанных знакомств, что не то чтобы радует.              Стоило Цинцю уверенно распахнуть дверь как откуда-то со стороны послышался гулкий удар и последующее болезненное шипение, сразу привлекая внимание учёного.              А там картина с фресок: распахнутая дверь напротив, за которой в приятном полумраке виднеется незастеленная койка, по левую руку окно, в раме которого, с очевидно не зажившей подбитой ногой, потирая ушибленную голову, застыл не предвидевший такого подвоха не кто иной как…              Лю, мать его, Цингэ собственной персоной. Малолетней.              Нет, серьезно, что за день такой???