Ария Змея

      В тот момент казалось, что это была любовь с первого взгляда. Истинно осознаётся мудрость: “любовь не во владении, а в уважении”, ибо глядя на возвышенный вид и изящные формы, заглядывая в светлую душу, полную мудрости и красоты, которой тяжело найти равную, всё, что возможно – так это тихо восхищаться, в страхе нарушить вековой покой, да не оставлять усилий в попытках познать всю глубину хранимых таинств.       Библиотека пика Цинцзин – место поражающее великолепием до самых костей, находится на крупном отшибе с противоположной от врат на пик стороны, спокойно можно прочертить ровную линию от них до белокаменного моста, ведущего к местному дворцу знаний. Лазоревого оттенка черепица, сверкающая на солнце точно драконья чешуя, массивные врата и стена по краю обрыва. Шень Цинцю в своё время был удивлён, что здесь нет никакой охраны, максимум – их библиотекарша, Ши Лянь. И это логично, учитывая общую защищённость секты, вот только, как оказалось, этого было недостаточно и спасти местные знания полностью так и не удалось, а мадам Ши погибла в попытке спасти хоть что-то.       Стоя на светлом широком мосте, который так и приглашает пройти по нему к обители знаний, Шень Цинцю почти оцепенело смотрел на столь формальные стены и врата, а в разуме всплывали картины огня, охватившего место покоя номер два в сердце учёного. Демон знал куда бить. Точнее, догадывался и не прогадал. Сложно сказать почему Цзю на самом деле столь трепетно относился к библиотеке. Может из-за проведённых в её просторных залах, под светлыми сводами, множества дней и ночей, где его попросту не посмели бы тронуть из-за святости места, может благодаря молчаливой компании библиотекарши, с которой они и говорили-то редко, а может из-за возможности иногда вздремнуть, падая от переутомления, после практики в рисунке и каллиграфии, да и просто в тяжёлые дни, чтобы его в какой-то момент выставили, ибо негоже над книгами засыпать.       Хорошее место.       Шень Цинцю мысленно соскальзывает с размышлений о его потенциальной участи.              Внутренности библиотеки приветствовали как родного, как-то совсем тепло сверкнули тусклые солнечные лучи, поблёскивая на узорах с вплетенными в них рунами и массивами поддержания температуры и влажности. Похожие структуры сохранения встроены и в стеллажи. Первые из этих заклинательских вязей нанёс лорд основатель Цинцзин (с третьего поколения этим начал заниматься пик Фувэнь, как раз когда появился), тогда здание было меньше, уже позже оно расширялось, почти каждый из хозяев вершины учёных внёс свои новые полки на стеллажах, а то и пристройки. Ши Цзиндань, например, расширял исторические записи людского и заклинательского миров, записывая новое и создавая копии старого, на пару с Ши Лянь. В самом деле, летописцы. Сам Шень Цинцю подумывал о расширении отдела бестиариев и сборников с демоническими и волшебными растениями, ибо демоны, как минимум мелкие и неразумные, имеют свойство часто мутировать и эволюционировать, разделяться на новые подвиды, а как следствие меняются и паттерны поведения и действие ядов, даже прежде знакомых созданий. Всё из-за довольно короткой жизни (прерываемой, зачастую, насильственно) и нестабильной среды обитания, полнящейся нестабильной демонической ци. Да и мало ли чего они ещё не знают, что могло бы пригодиться в частых противостояниях с демонами. Работа Шень Цинцю – выяснить и разработать методы противодействия. (Возможно – просто возможно – если Цинцю сможет собрать достаточно сведений и сохранить библиотеку, Цанцюн сможет выстоять даже после его смерти…)       Откуда-то раздавался тихий шорох бумаг, пергамента, кожи, дощечек и промасленных тканей, на которых выписаны и выгравированы знания и истории, редкая тихая речь адептов и учеников. И никому нет дела до Шень Цзю. Поразительно приятное чувство – не ощущать чужих взглядов, опасных, с отвращением, презрением, желанием ли, жадностью ли, восхищением или страхом полнящиеся. Без такого и дышится как-то легче. Это мало освобождает косых взглядов, полных любопытства, вне стен обители знаний, но это довольно легко.       Цинцю отвесил вежливый поклон мадам Ши, перебирающей книги на полках отдела художественной литературы почти в начале библиотеки, и направился глубже, к, пожалуй, любимой нише демонологии. Шень Цинцю слыл ярым демононенавистником, что происходило скорее из-за его постоянного поиска противодействия, но на деле он больше питал чисто научный интерес и странный азарт. Истребление опасности для простого люда – просто приятная для всех побочка, а не самоцель. Да и изучать и в последствии применять выработанные стратегии ведения боя самостоятельно всегда интереснее, чем просто постоянно обрабатывать отчёты и делать выводы, после отсылая адептов в поле на пробы и за новым материалом. Кровь кипела и активно мозг работал только при личном участии, хоть и не получалось уделять всему этому столько времени, сколько хотелось бы – документация сама себя не разберёт, а её всегда прилично.              Путь короткий и за столиком в зоне чтения раздела демонологии его ждали двое – Ся Нэньяо и Синь Сяомин. Дева Синь оказалась той самой личностью, с которой Ся Нэньяо так стремился познакомить Шень Цинцю. Парень пусть и был слегка затравлен, тем не менее водил дружбу с представительницей дома, имеющего связь с императорским двором. Она какая-то там двоюродная сестра нынешнего наследника, которую, по большей части, отдали в даосскую школу-секту, чтобы глаз не мозолила, пока замуж не выдадут. Замуж Синь Сяомин не собиралась – можно сказать просто по высокомерному и одновременно с этим, ленностному выражению юного лица, на которое падали выбившиеся из причёски тёмные пряди, поза расслабленная, но с присущим благородным кровям величием; несмотря ни на что, неопрятной она совершенно не выглядела. Вот о ней Цинцю краем уха и в прошлой жизни слышал, что сразу привлекло внимание. Куда она делась из секты – не совсем понятно, но вот о её перебежках с пика на пик он даже за несколько дней пребывания на пике успел услышать, да и её двоюродная старшая сестра какое-то время преподавала игру на цине, хоть и уволилась буквально года за два до становления поколения "Цин" лордами. Она просто не прижилась сначала на Сяньшу, который пусть и давал наилучшую защиту от покушений на её свободу, но просто не соответствовал интересам (да и с тамошними девушками она не поладила от слова "совсем", что чуть не переросло в открытую травлю – на деле довольно редкое явление среди фей, предпочитающих более тонкие методы и перемывание косточек за спиной), потом на Фувэнь, Цзуйсянь и даже Цюндин. В общем, активно искала себя, совершенно не стесняясь своих похождений и несколько скандальной репутации. А вот на Цинцзине задержалась и цепляется изо всех сил. Как она призналась, ей просто нравится разностороннее образование и предоставленный инструментарий для творчества на пике учёных. Да и народ покрепче будет – среди адептов и учеников, выдержавших все отсеивающие этапы существования и собирающихся остаться на Цинцзин, трудно кого-то действительно оскорбить или расстроить, пусть за бескультурье и будут косо поглядывать, а слабых духом вовсе раздавят и не моргнут, иногда даже с летальным исходом; репутация пика слегонца ненормальных "благородных и не очень" людей себя оправдала. А вот кто-то другой легко бы сказал, что просто змея в серпентарии хорошо прижилась. Она, конечно, с трудом догоняла образовательную программу пика, из-за различий между вершинами пришлось буквально продираться по тропе знаний – Цинцзин наименее щадящий в плане перевода на него, редко когда делающий поблажки даже переведённым ученикам (это не значит что обучение на других пиках хуже, оно просто другое, зачастую проще, в силу более узкого направления), так что и широким кругом общения особо не обзавелась, так ещё и характер недружелюбный, но вот одного шисюна чем-то зацепила. Возможно, у Ся Нэньяо просто вкус в людях плохой, но кто Шень Цинцю такой, чтобы осуждать.        – Шень шиди. – кивнула девушка, звякнув крупными серьгами, почти не поднимая глаз от какого-то свитка, который та читает, оперевшись о стену, несмотря на наличие спинки у стула. Чувствует себя как дома, так сказать.        – А, Шень-сюн, я уж думал ты не придёшь! – радостно поприветствовал Ся Нэньяо, почти сразу перескочивший с привычного обращения внутри школы на более обывательское (своеобразное проявление уважения к старшему). Выглядит он гораздо опрятнее, чем при первой встрече, когда он добирался до ванн, которые общие для учеников и не обделены очередями, так что это практически гонки (Цинцю в них не участвует, просто потому что может сходить туда посреди ночи, ну или пока все на занятиях, на крайний случай).              Шень Цинцю, вообще, в эти “посиделки”, как их именовал Нэньяо, ввязался только из-за возможности быстрее освежить память для теоретического экзамена на младшего адепта. Просто будет давать ответы, на вопросы, возникшие у боевых брата с сестрой, тем более, что Синь Сяомин всё ещё закрывает пробелы, возникшие из-за перехода с пика на пик. А ещё вскоре намечается традиционная ежегодная “проверка знаний” от Ши Цзинданя, ака испытание нервов на прочность, и тут страдают просто все ученики. Лорда Цинцзин сгорающие нервные клетки детей не волнуют совершенно, всё это вообще продиктовано нежеланием лишний раз участвовать в процессе обучения и вести занятия, а знать что там в головешках этих учеников остаётся – надо (хотя Цинцю считает, что он просто хочет держать всех в тонусе, чтоб жизнь сахаром не казалась). Даже у Шень Цинцю хватало совести, чтобы вести хоть какие-то занятия, помимо боевой подготовки и совершенствования. Впрочем, что сильнее уничтожает чужие нервы – вопрос, конечно.       Зато Цзю не нужно будет с этим всем напрягаться лишний раз – примерно на это же время назначен экзамен на адепта. Чего, к слову, было удивительно легко добиться. Спасибо одной случайности, принёсшей Шень Цинцю замечательную идею, о которой он изначально и не думал даже – просто сказать, что он переродился. Да, всё так просто. Ну, почти. Пришлось-таки наплести кое-какую историю, в которой он адепт одной из разрушенных демонами школ с окраин, когда-то существовавших под юрисдикцией Цанцюн, уточнить, что воспоминания перенеслись несколько повреждёнными, а от совершенствования – только неплохие духовные корни; и всё это из-за повреждения совершенствования в процессе "умирания". Ситуация не сказать чтобы распространённая, но не невозможная, при достижении определённого уровня развития золотого ядра перенос навыков и некоторых, или даже полных воспоминаний на следующее воплощение – вполне нормально, насколько это возможно. Другой вопрос в том, что относительно немногие из людей этого способны достичь. Вот такой ходячий пример, явившийся на Цанцюн полвека назад, и натолкнул Цинцю на мысль, как проскочить обучение, иметь подстраховку в случае попыток поиска информации о его прошлом воплощении, и при том вызвать наименьшее количество подозрений (что-что, а плести ложные образы бывший-будущий лорд Цинцзин умел).       Если Ли Бо, всё же, когда-нибудь вознесётся – Шень Цинцю обязательно зажжёт пару раз благовония в его храме. Это вообще персона интересная – основатель пика Цзуйсянь третьего поколения “Тай”, великий поэт, умер “бессмертный пьяница”, по официальной версии (особенно любимой простым людом), борясь с водным чудовищем в реке Ло, героически отдав там жизнь за благое дело. В менее официальной версии – напился и утонул. И верьте во что хотите, вот только сам Ли Бо, когда они с Цинцю как-то раз разговорились (ещё в прошлой жизни, стоит отметить), признался, якобы да – напился и утонул. Честно говоря, тогда Цинцю испытал невероятную смесь восхищения и удивления. И этот человек основал один из пиков величайшей школы (тогда всё ещё просто праведной секты, но как факт), который ныне посвятил свою деятельность не только духовному вину, но и внешней алхимии в целом.       Да и сам бывший лорд вообще к власти на вершине не рвался, преспокойно отдав её Е Цинхули, оставшись на пике просто как старейшина и мастер одного из залов. Пусть прошлые лорды и не могли претендовать на пост, но вот их новых воплощений это не касалось, даже если имя прежнее, что теоретически могло стать способом держаться одному человеку на посту чуть-ли не через поколение, но настолько самоотверженных, властолюбивых безумцев не нашлось, их просто наследниками не назначают.       Очень забавная и странная лазейка, на самом деле.        – Интересно, шицзунь будет спрашивать историю великих сект?.. – своими словами Ся Нэньяо вырвал из потока мысли, мерно бегающего глазами по иероглифам, Шень Цинцю. Подросток сидел, держа одной рукой какой-то сборник с историями на заклинательский лад, а другой подпирал щёку.        – Зная шицзуня Ши, скорее всего наизусть историю основания Цанцюн спросит. Слово в слово, конечно. – Синь Сяомин тихо фыркнула отвечая. Что ж, не то чтобы она не права, – Но лучше сначала подтяни, наконец, игру на цине. А то, если у шицзуня от твоей игры уши завянут – никакой экзаменационный материал по истории, даже от зубов отскакивающий, не спасёт.        – По больному, шимэй! – страдальчески взвыл ученик Ся, которому ни теорию по музыке, ни практику не сдать, если не расшибётся в лепёшку.              Впрочем, легенда создания Цанцюн наизусть – это тоже не шутки. Ши Цзиндань очень любит спрашивать её каноническую версию – весьма кровавую, пусть и героическую, в какой-то мере. О том, как основатели Цанцюн буквально отвоевали заклинателям право на свободное и гармоничное существование, в один из самых кровавых периодов истории. В те тёмные времена заклинательство было не совсем законно, по крайней мере, никаких законов для совершенствующихся не было, а всех, кто мог “колдовать”, правительство предпочитало держать в узде, прибегая порой к… не самым правильным методам, пусть обычный люд уже тогда мог полагаться на даосских заклинателей. Но вот правителям было страшно, по вполне объяснимым причинам – слишком неконтролируемая сила, которую не удалось прижать на самом её зарождении и она попросту более не подлежала уничтожению. Да и причин не было, само по себе даосское учение безвредно, а следующие ему люди были простыми отшельниками, вообще не совсем понятно, когда путь самосовершенствования обрёл форму обретения не только просветления, но и силы, способной приблизить человека к созданиям потусторонним и дать возможность одолевать некоторых демонов и зверей даже один на один, что даже опытным, но смертным воинам давалось далеко не всегда. Совершенствующийся мог бы спокойно заменить сотню, а то и тысячу бойцов, но вот гарантий безопасности от них не было никаких. И тихая вражда и полные запреты в некоторых государствах продолжились бы, если бы не покусились на святое для будущих основателей Цюндин и Цинцзин. Жена для первого и кровная сестра для второго. Говорят, любил (против некоторых общественных норм тех времён, говорящих, что любить женщину позорно – не для того они созданы) первый из основателей её без меры – в это верилось.              Она сгинула во время войны, когда император государства Чжао захотел завербовать в своё войско одного из заклинателей, а когда “по хорошему” убедить не вышло, ибо заклинатель, пусть и жил в стране, слову императора так просто покоряться не хотел (уж не из тех, кто почитает его величество центром вселенной, он был), тем самым задев самолюбие восседающего на троне сына неба, этот самый “светило поднебесной” решил взять женщину в заложники. Кого именно неудачливый пытался завербовать – не ясно, зато случилось непоправимое – Тихий Феникс (как деву прозвали в художественных пересказах легенды) погибла. Был то несчастный случай или злонамеренное действо – тоже не указано.              Как только весть дошла до её мужа, тот впал в такое горе, что, как воспевают в поэмах и музыке, разверзлись небеса, посыпались молнии на сухую землю, выжигая всё без остатка, ввергая в праведный ужас поражённых силой заклинателя, и в состоянии не угасающей ярости тот убил многотысячную армию государства, тем самым поспособствовав его падению. Самого главу тогда спас только случай и названный брат, позже известный как основатель Ваньцзянь, усмиривший бушующую смертоносную энергию.       После этого случая была напугана вся Поднебесная, глава секты твёрдо решил внести порядок в сосуществование со смертными. В тот год трое даши основали секту Цанцюн, разместившись на вершинах хребта Тяньгун, взяли имена с иероглифом “Нин”, в честь погибшей жены и сестры, чьё имя так и начиналось, а уже через несколько лет, от имени секты, что чуть позже обзаведётся статусом праведной, а ещё позже станет ещё и школой – в которую будут принимать не только адептов, готовых до смерти посвящать себя их пути, но и простых учеников – они начали организованно обходить правителей государств, предлагая установить свод правил в сотрудничестве, ну или хотя бы мире. Соглашались не все, но сражаться, памятуя о “гневе небес” и потере небесного мандата императором Чжоу, после того, как он разгневал заклинателей, никто не решился.              Окончательно, правда, всё разрешилось только уже после падения империи Цинь и смерти сына Цинь Шихуанди и всё приняло форму не просто договорённостей – законов, нерушимых традиций. Тогда же фома секты начала обретать “праведность”, а мелкие школы уже засоряли поднебесную, следуя за Цанцюн.              Всё это было больше тысячелетия назад, началось когда письменность не была общей для всех, пока под началом Ли Сы не был сформирован стандарт, а до этого все записи неизвестно ещё насколько релевантны, тем более, что написаны они были как раз самим поколением “Нин” и переписаны ещё несколько раз ими же, учитывая, что никакие другие свидетели ранних событий до того момента не дожили. Примерно в это же время первое поколение сошло с поста.              Когда-то Шень Цинцю эту историю и правда наизусть знал. И её песенный аналог. Он даже посвятил ей одно из полотен, которое, пожалуй, нужно будет восстановить и в этой жизни, только лучше. И повесить где-то в главном зале на Цюндин, там как раз место неплохое было.       Правда это уже после смены поколений – нынешний глава школы Цзю с самого начала недолюбливает, так что творение его руки у себя на глазах держать не позволит.              Шень Цинцю, если честно, ждёт не дождётся ухода предыдущего поколения, благо глава школы тормозить уж точно не намерен, по тем или иным причинам, Шень Цинцю неизвестным, пусть до этого ещё не один год. Это может звучать высокомерно, но в своём становлении лордом он не сомневается. Основным соперником был главный ученик, вот только даже если он выживет, главный ученик не равно наследник, пусть почти все наследники и побывали на позиции главного ученика. Да и Цинцю уже главным учеником не стать. Возможно, имеет смысл попытаться предотвратить смерть Ань Цзуньцзина – человек он неплохой, пусть они никогда и не ладили, из него бы получился хороший мастер зала литературы когда-нибудь в будущем. Вот только история с его то ли убийством, то ли несчастным случаем может оказаться весьма запутанной. Следствие вёл Ши Цзиндань и подробностями, естественно, не делился. По официальной версии он был убит на ночной охоте, не демоном, нет, его отравили где-то там (на теле не было ни одной раны, и в лёгких ничего не обнаружили, да и свидетели говорят, якобы господин совершенствующийся с охоты живым вернулся), вот только лорд Ши потом с таким кислым лицом и плохим настроением ходил, что ни у кого на Цинцзин не возникало сомнений в сложности ситуации. Хотя какая-то часть верила, что в смерти Ань шисюна виноват Шень Цзю, нанявший кого-то. Вот только эти обвинения столь же обоснованы, как если бы они сказали, что Юэ Цинъюань убийца.       В этом, впрочем, ещё предстоит разобраться, а учитывая, что никаких нормальных объяснений не было – проблема в крысе, и это даже не Шан Цинхуа, а кто-то уже сейчас повыше. Причём она либо самоустранилась заранее (ну или точнее её устранили хозяева), либо оказалась достаточно мастеровита, чтобы даже Ши Цзиндань не вынюхал – а это уровень. Так что самым простым способом будет отправиться на миссию с Ань Цзюньцзином, но это минимум через два года, а там уж не сложно подгадать – не так уж часто тот на одиночных миссиях бывал (Шень Цинцю знает, в то время он с подозрением относился ко всем, кто может покуситься на его жизнь, и не всегда обосновано, так что старался знать обо всех передвижениях таких людей).       Единственной интересной деталью стал слух о том, что у Ань шисюна завёлся роман с какой-то чиновничьей дочкой, вот только… Шень Цинцю забыл как её зовут. За этим тоже следовало бы присмотреть.       Тем более, что вся эта ситуация неплохо так подпортила репутацию Шень Цинцю. С какой-то стороны это и вправду было странно. Пришёл неизвестно кто в секту, по блату, через полтора года получает меч, после чего, спустя всего полгода, погибает потенциальный наследник, а Цзю получает любезное имя поколения “Цин”. О том, что Ши Цзиндань предупредил Шень Цинцю о церемонии наречения и начал подготавливать почву ещё до смерти главного ученика никто, конечно, не ведал. А вот само имя дали аккурат когда Ань шисюна в секте не было, тогда он и помер. Возможно, ошибкой было назначать Цинцю главным учеником так сразу, вот только пустовать место не могло, а поставить наследника на главенствующую роль – логично. Это был выбор из двух зол: либо его бездоказательно винят, а после забывают об этом (особенно если бы нашли настоящего виновника и прилюдно наказали), либо подвергаются сомнению его способности, что могло подорвать положение наследника, а это уже могло усилить давление со стороны главы школы.        – О чём задумался Шень-сюн? – прервал тишину Ся Нэньяо, заметивший хмурое выражение боевого брата. Ну или ему просто наскучило сидеть в тишине, а других вопросов не нашлось.        – Ну что ты, моя голова пуста как сброшенный панцирь красноголовой черепахи. – не без иронии отозвался Шень и глянул в окно, – Уже поздно, я, пожалуй, оставлю вас. – вряд-ли он уже сможет сосредоточиться сегодня.              Ся Нэньяо, которому тут ещё сидеть и сидеть, смотрел в след почти с завистью, а Синь Сяомин же просто хмыкнула.       

      ***

             Место, где когда-то стояла – будет стоять – бамбуковая хижина, далёкое от проходимости, но не запретное. Относительно небольшая территория, освещённая мягким лунным светом навевала какую-то страшную тоску. Шень Цинцю всегда хотел, чтобы было куда вернуться – хижина была этим местом. Как бы некоторые в секте его ни презирали, маленький дом в бамбуковом лесу стал единственным оплотом одиночества и покоя, пусть не всегда способный уберечь от кошмаров и, тем более, Юэ Цинъюаня, никогда она не подводила в хранении секретов. Теперь, когда её нет… осознание накатывало с новой силой. Он словно и не понимал сколько изменилось. Вот только всё, что может Шень Цинцю – отрешённо смотреть на зияющую пустоту в сердце, на месте которой было небольшое здание.       Правильно говорят – начинаем ценить потеряв. Цинцю и раньше ценил хижину, уж слишком много времени и сил он вложил в постройку, контролируя каждую уложенную досточку, ювелирно вплетая массивы и печати в структуру, но стоило ей пропасть, как её важность возросла стократ. Сколько в своё время там хранилось отчётов, записей, артефактов, тайн? А теперь ничего. Всё было уничтожено демоном, кое-что самими печатями, не позволяющими добраться до секретов секты, и тогда Шень Цинцю даже радовался неосторожности, недалёкости даже, полукровки, когда всё было погребено подальше от чужих рук. Он радовался буквально любой возможности позволить Цанцюн продержаться на плаву хоть немного дольше, даже когда понимал – осталось недолго, особенно после собственного заключения. Глава Юэ не справился бы один. Возможно, он и сам это понимал. Возможно, именно поэтому он так глупо умер – не столько спасать рвался, сколько просто понимал – это конец, нет смысла осторожничать, нет смысла тянуть, нужно же в последний раз ослушаться Сяо Цзю.              Сдался.              Просто сдался.              Почему?              Шень Цинцю этого не понимал. Не понимал, как можно оставить свои же обязанности, отвернуться от клятвы защищать своё. Он уже когда-то облажался с названным братом, не вытащил из кошмара, а потом ещё и секту оставил умирать. Хотя, возможно, потому и бросил, потому что уже однажды не выполнил обещание – второй раз проще. И кто знает, сколько на самом деле было таких обещаний, сколько раз была возможность привыкнуть лгать или просто не оправдывать ожиданий, намеренно и нет.       И ведь, в самом деле, Юэ Цинъюань мог остаться столь же импульсивным, и даже добрым, но кто знает насколько он на самом деле изменился за годы? А может, это Сяо Цзю его никогда не знал. А знал ли его на самом деле Ци-гэ? Или они так и жили в кромешном неведении, добровольно довольствуясь ложными образами-спасателями? Они помогали друг-другу выжить, Цзю зарабатывал, вырывал каждую крошку, Юэ Ци защищал от одиночества и безумия, и заговаривал зубы работорговцам – лишь бы их не избили. Вот только уже тогда они не были лишены предрассудков, и даже спустя годы цеплялись за них.              Шень Цинцю даже не знал, что чувствует по этому поводу. В голове один только шум и лёгкое разочарование. Привязан ли он всё ещё к Юэ Ци? В какой-то момент он его простил? Стало ли ему просто всё равно?       Он даже не уверен, что чётко может вспомнить его лицо, что некоторые детали не дорисовало воображение. Шень Цзю даже не уверен, что вообще помнил, как выглядят человеческие лица, он провёл слишком много времени во мраке, глядя на тот доступный ошмёток мира одним глазом, с помутневшим от кислотных паров зрением, а самым частым посетителем оказался уродец, на которого смотреть не возникало совершенно никакого желания; а когда он вновь начал видеть чужие лица, само осознание накатывало медленной волной. Он и правда забыл, какими разными бывают человеческие носы, разрезы глаз, пока не начал смотреть на знакомые лица: Му Цинфан, Ши Цзиндань, Лю Цингэ – не так уж и много, если задуматься, но они разные, отличаются от тех же Ся Нэньяо и Синь Сяомин, и чёткие. Если задуматься, то Лю Цингэ, например, он лучше запомнил именно таким – подростком (но не взрослым, взрослым он запечатлился исключительно мертвецом), и всё равно образ отличался от того, что было в реальности. Со смерти Лю Цингэ прошли годы, но вот Юэ Ци был последним, кого Цинцю видел. Странное чувство, но они оба казались теперь совершенными незнакомцами – как и все, как и всё – лишь лёгкими отголосками звучали былые чувства, а лица подстёрлись. Стоило ли найти Юэ Цинъюаня, который в этот период времени в основном избегал его? В прошлом Цзю правда гонялся за Юэ Ци, сейчас желания не возникало, пусть и поймать его будет в разы проще – сейчас Шень Цинцю знает весь хребет как свои пять пальцев, выловить одного человека на Цюндин не составит труда.       Но Цинцю не хочет сорваться и стоит ли того простое воспоминание чужого лица? Он ненавидит непредсказуемость, а предсказать сейчас собственную реакцию не получается. Он ничего не почувствует или попытается прикончить Ци-гэ, заработав при этом искажение ци? Расплачется? Рассмеётся, разозлится? Испытает ужас, окунувшись в воспоминания, которых до сих пор успешно избегает?       Не хочется гадать, хочется знать. Вот только даже прожив однажды от рождения до смерти он не может до конца знать всего, даже себя, как оказалось.              Шень Цинцю покачал головой. Место, где была хижина, навевает меланхолию и нежеланные мысли. Сейчас бы окунуться в работу, но слишком клонит в сон, чтобы действительно что-то делать.              Невозможность практиковать инедию дико раздражает, благо, за прошедшее время они с Му Цинфаном неплохо продвинулись в своих разработках медитаций, хоть практиковать и сложновато, в основном из-за нежелания случайно раскрыть всё Ши Цзинданю. Не сказать чтобы, что Шень Цинцю боится смерти, но пожить подольше хочется. Ну хотя бы до получения Сюя в руки, а то он соскучился по чувству меча в руках. Приходится осторожничать, благо, желания проследить пути протекания ци у шицзуня не возникает, а способов сделать это на расстоянии не существует. В целом возможностей вызвать подозрения в этом ключе не особо много, но мало ли.       А так из других осложнений только поддержание баланса. По сути, мёртвая энергия может почти полностью заменить собой инь ци в построении баланса внутри тела, а культивировать её могло быть немного сложнее, если бы тело Цинцю уже не было к ней адаптировано. Другой вопрос – где достать, ибо непосредственно на Цанцюн мест скопления нет, придётся искать ближайшее кладбище, хотя лучше бы иметь возможность бывать в местах более обширных, типа бывших мест побоищ и просто захоронений покрупнее. Это нужно просто для более быстрого развития, мёртвая энергия попадает в меридианы, ци Шень Цинцю начинает медленно её нейтрализовать сливаясь, тогда лучше всего провести немного модифицированную – ради упрощения слияния – им с Му шиди медитацию на накопление ян, чтобы ускорить процесс, а заодно в целом увеличить запас ци. На деле целитель был несколько против таких махинаций, предлагая просто подобрать новый путь циркуляции, подстраиваясь под особенности тела и внутренней энергии (что и стало основным способом развития, во время, пока нет возможности покинуть хребет), из-за опасности введения чистой тёмной ци, но Шень Цинцю не то чтобы нужно его согласие, чтобы попробовать. Он вообще убеждал Му Цинфана исключительно из уважения к соучастнику, но в случае чего не отступил бы (о том, сколько они спорили, упоминать не стоит).       Как конкретно всё пройдёт сказать сложно, вероятно, в процессе всплывут ещё нюансы, но пока этот вопрос придётся отложить до лучших времён и заняться простым совершенствованием по уже доработанной формуле (спасибо, более чем вековому, опыту Му Цинфана).              И, всё же, интересно, а можно ли искусственно развить вторую сеть духовных вен? Для этого, обычно, нужны корни, но это штука врождённая. Можно ли их пересадить? Есть ли хоть какой-то шанс, что они приживутся? И в каком возрасте лучше такое проворачивать? Или лучше сразу ядро? Но оно есть не у всех видов демонов, что неплохо так ограничивает. Да и вот это Цинфан уж точно откажется проворачивать. А если на каких-нибудь демонических и духовных животных и согласится (что очень вряд-ли), то эксперименты на людях – точно нет, а без опытного и талантливого лекаря Цинцю точно такое не провернёт.              Не то чтобы он хочет, конечно. Тем более это даже для него не слишком гуманно. А ещё открывает путь к возможностям в целом пересаживать золотые ядра – а это верный путь к катастрофе. Просто представьте себе, если у людей появится возможность украсть чьё-то золотое ядро (а кто-то точно попытается, рано или поздно). Вероятно, именно поэтому никто таким не занимается, а если и пробовали, то уж точно не оглашали, достаточно безумных пока не нашлось. А Шень Цинцю тем более не сумасшедший.              Просто… Просто это звучит как идея обезвредить зверёныша, пока он безобиден. Просто вырезать у него демонически духовные корни и вопрос с полукровкой решён! Так ещё и любопытство учёного утолит. Правда, для начала его найти нужно, но это не должно быть слишком сложно. У берегов реки Ло, конечно, прилично городов, но вот мёрзнет она не во всез местах, и искать стоит начать именно ото льдов, ибо, по признанию самого полудемона, его нашли у замёрзшей реки. Сам Цинцю ещё на досуге помедитировал, пытаясь вспомнить, что щенок рассказывал на “чаепитии” (которое, скорее, стабильно превращается в церемонию унижения тебя и всего твоего рода, если не повезёт).       Что же, слова о том, что его приёмная мать была прачкой у богатой семьи сужает поиски.       Конечно, было бы проще убить зверёныша. Цинцю не хотел об этом думать, но не думать не мог. Если убивать, то убивать ребёнком. Вот только Шень Цинцю не горит желанием собственными руками убивать детей – кроха человечности, спрятанная, вероятно, где-то в пятом пальце левой ноги активно протестовала. Он может быть жесток и безразличен к чужим страданиям, но даже у такого человека могут быть границы, через которые он не хочет преступать. С другой стороны, избавляться от взрослого будет поздно, а просто не принимать в Цанцюн – глупо. Нельзя позволить мини-чудовищу попасть в чужие руки, тот слишком везуч, чтобы просто умереть где-то там и кто знает, каких сил он там наберётся. Возможно, у Цинцю просто паранойя, но проще работать, зная где зверёныш. Отдать на другой пик? Нет, звучит ужасно, на Байчжане тот может стать ещё злее, так ещё и сильнее – образование там то ещё пекло, тому же Лю Цингэ было плевать на происходящее у учеников даже больше, чем Цинцю, кто знает, что произойдёт, но явно ничего хорошего, а на другие вершины щенка просто не возьмут. Может, на Аньдин, но отдавать его в руки предателю – самоубийство просто. И в то же время у себя на пике он видеть это отродье не хочет.              Для начала, стоит его хотя бы найти. Может, тогда что-нибудь вразумительное в голову придёт. Ну или пробудится желание убивать детей, как знать.              Но ещё раньше нужно хоть как-то закрепиться на Цанцюн. Неплохо бы обзавестись ещё и какой-никакой информационной сеткой, но это дело совсем не быстрое, так ещё и дорогое. Такие возможности появятся ещё не скоро.              Шень Цинцю откинулся на траву, глядя в глубокое небо, подмигивающее звёздами. Он слишком много думает, как для человека настолько ограниченного в возможностях. Тем более, что он вообще предпочёл бы не думать об этом вовсе.       Даже такому человеку порой хочется, чтобы проблемы решались сами собой. Мечта просто.        – Нужно будет попросить у лорда Ши построить здесь хижину… – куда-то в пустоту, почти не слышно произнёс Шень. Хотя в ночной тишине вершины учёных даже это резало слух, заставляя поморщиться.              Спать под открытым небом даже Шень Цзю не прельщает, пусть и всё лучше, чем общежитие. Впрочем, когда холода начнут брать своё придётся изворачиваться. Возможности спуститься с горы пока нет, до прохождения теоретической части экзамена меч ему не светит, даже если по уровню совершенствования он смог бы забрать Сюя и раньше. Впрочем, на это, вероятно, уйдёт чуть больше полугода, может, год. Звучит неприятно, но в прошлом меч он получил спустя полтора года, быстрее был только Юэ Цинъюань, взявший в руки Сюаньсу спустя год. В то время факт того, что они, уличные крысы, обогнали даже великолепного, талантливого, гениального и так далее Лю Цингэ, подарил, поразительный для нынешнего Цинцю, прилив радости и гордости. Который, впрочем, быстро затух. А сейчас и вовсе казался просто глупостью.              Слабый ветер колышет низкую траву, щекочущую щёки и запястья, степенно выдувая тревоги и навевая сон. Или кошмары, как знать. Да и без разницы – всё равно придётся спать, вставать рано, нужно будет добраться до выделенных покоев и переодеться, а дальше дела-дела…              Чуткий сон медленно накрыл густой пеленой, забирая в свои тревожные объятия.