Рождение и смерть Ницраила

г. Горький, 3 сентября 2019 г., Дегтярёв

            Я ёжился в комнате под одеялом. Меня не покидало странное возбуждение. Чёрт, неужели я один из тысячей, миллионов, открою тайну магии? Неужто это всё вообще может быть реально?             Санёк лежал и, скорее всего, спал под очередной тайтл, внимания на меня он никакого не обращал. Женёк и Валера смылись, поэтому я чувствовал себя довольно комфортно для «медитации». Я принял позу Ленина, в которой он и сейчас лежит на Красной площади, взял с подоконника амулет и стал смотреть в его начало, на ту самую руну «ворота». Я делал это интуитивно: нигде не учат, как следует проникать в другие миры, или типа того. Гугл на запрос «Сказочник» выдавал только всякую детскую дичь.             Ничего не получалось. Я полностью освободил разум, мне даже начало казаться, что руна сияет какой-то особенной чернотой. Чего-то не хватало… Дорога! Как иначе я подойду к воротам?             Я взял другой амулет с руной «дороги». «Дорога» стала сиять ярким золотистым светом, руна ворот — чёрным… и всё пропало. Я слишком сосредоточился, наверное. Так бывает со всеми зрительными иллюзиями. Если переборщить с вниманием, иллюзия исчезает. Пойду в туалет, что ли, раз уж ничего не вышло. Я встал с постели и открыл дверь. На кухню прогулочным шагом прошёл Лысый. Хм-м-м, мне кажется, или он несколько… прозрачный? — Здарова! — поздоровался я с ним, но он не обратил внимания и продолжил готовку.             Это непохоже на него. Обычно он, намефедроненный, бросает все дела и стремиться поболтать с любым встречным. Разве что сейчас он без дозы — без дозы мефедронщик, конечно, тот ещё болтун, чувствующий только апатию и всю лёгкость бытия Атланта своими плечами. Я не очень уважал мефедрон именно поэтому, да и боялся привыкнуть к нему, потому и не нюхал.             Когда я вернулся в комнату, Санёк чего-то искал у меня под кроватью и бормотал. — Санёк, чего тебе? Чё-ёрт…             Я смачно выругался. Это что ж получается, я остался на койке, а это сон? Я всего лишь астральное тело, а моё физическое лежит на койке без движения?!             Руна дороги стала сиять ярким золотистым светом, руна ворот — чёрным… и всё пропало. Это последнее, что я помнил…             Что за… я же лежал! — Димон-кун, ты чего? Спишь? Димон, ты спишь? Ты спишь, Димон? Да ты спишь, Димон… — бормотал Санёк над моим телом.             Моим телом?! Я стал ходить по комнате. Росло волнение, сердце бешено билось в груди. Или у меня не было сердца?! Я подошёл к окну. Чёрные твари, чёрные звери, вроде Венома, бросались на какого-то старика, а он пытался отбиться от них палкой и кричал. Не стоит вмешива…             Последнее, что я помню, это как руны сияли разными цветами, и вот я здесь. Меня не покидает чувство, что прошло много времени с того момента, но это всего лишь ощущение. Я стоял у окна в общежитии и смотрел вниз. — Эй, Димон-кун! — окликнул меня Санёк как-то устало. — Ну чего тебе? — спросил я и обернулся.             Я всё это уже видел, успокойся… «Успокойся!» — закричал я сам себе, — «ты всё это видел, это твоё тело…» Тело?! Каково это, а? Каково видеть свои впалые щёки и глубоко посаженные глаза сверху вниз? Пугает, скажу вам. Но ещё больше пугало, что рядом на койке сидел старик и смотрел на меня, невозмутимо раскуривая трубку. — Мне мира во всём мире, дружбу народов и… — сказал он и замолчал.             Сказочник… — Чтобы ты не забывал, держи вот эту косточку в руках.             Он протянул мне какую-то вытянутую кость нижней челюсти с рядом зубов. — Это оружие великого воина, челюсть онагра, дикого осла. Держи её в руках, послушай меня, иначе ты всё забудешь, находясь здесь, — сказал старик миролюбиво. — Забуду? — я не испытывал отвращения к таким вещам, только не понимал, при чём тут кости и память. — Ты в сфере разума, как называют это сейчас. Или в мире мёртвых, как называли раньше, за кромкой. Ты уже был здесь, помнишь? Тогда я помогал тебе помнить нашу встречу. Ты видишь, что твой сосед Александр постоянно мерцает? Он находится по ту сторону, сюда лишь приходит информация о его физическом положении, но память, осознание о себе, всё постоянно обновляется. Ты не мерцаешь, ты — это все твои воспоминания, форма — осознание о себе. Тебе больше некуда хранить воспоминания, ты заполненный сосуд здесь, и нужно собирать их в… мне нравится считать, что это клубки.             Меня пугала обстановка, в которой старик с такой обыденностью говорил эти непонятные вещи. — Получается, стоит мне выпустить эту… челюсть, я всё забуду? — Да, если она окажется достаточно далеко, а взяв, — снова вспомнишь. Ты поймешь, когда она перестанет помогать тебе в запоминании. Храни её, я дарю. Этим оружием один великий воин победил не меньше тысячи врагов. Если ты будешь служить мне, я подарю тебе его силу, а не только оружие. — В чём будет заключаться служба? — спросил я. Ради этого, в конце концов, я и пытался добиться аудиенции. — Это деловой разговор. Я уже говорил в общих чертах. По существу, договор… Ты убиваешь, я плачу тебе за убитых. — Какова плата? — спросил я, в нервозности трогая острые зубы осла. — За каждого человека я прибавлю его физические характеристики, его силу, ловкость, жизненную мощь к твоим. Убьёшь трёх — будешь силён как трое, убьёшь двадцать — будешь силён как двадцать, вынослив как двадцать, быстр как двадцать. — И всё? — А почему что-то должно быть сложно? — Например, за мной же будут охотиться? — Дикого зверя всегда стремятся пленить, но он рвёт цепи и убивает загонщиков. Чего именно боишься ты?             Я вспомнил промелькнувшее слово «орден». — Полиции и… вы говорили, «орден». Ордена, — повторил я. — Про Орден ты ничего не ведаешь, как ты можешь бояться? А про полицию… чего ты боишься? Тюрьмы? — Пулемётов и гранат, — усмехнулся я. — Оружия? — засмеялся старик. — У тебя тоже есть оружие, — он указал на челюсть в моих руках. — То, что оно сделает с моим телом, — с нажимом пояснил я. — Твоё тело будет исцеляться как пять человек, десять. Скольких ты убьёшь, в общем. Тебя будет крайне сложно убить, уж поверь. А с силой ты и решётки сломаешь и машину перевернёшь, — старик улыбался. — Ну что, согласен? — А если меня схватят хитростью? — не верил до конца я в такую простую «службу». — Каждого можно пленить хитростью. Некогда великий человек — Фенрисульф — доверился высшим колдунам Севера, решившись пройти их последнее испытание, и его пленили. Ты знаешь про Глейпнир? Он попался в крепчайшую цепь, но такую тонкую… потому что доверился чести одного из колдунов. — Какова ваша выгода? — Мы с тобой разделим тело пополам. Я получу половину этого мира, ты — половину из того мира. Я получу знания человека и его информацию, а ты — годы жизни, силу, выносливость, скорость и прочее. Так ты станешь демоном Ницраилом, бессмертным и сильным. Это если не учитывать того, что было сказано ранее о причинах. — А если я не соглашусь?.. — Без если. Я не принуждаю тебя начинать убивать, лишь нужно твоё согласие. Ты можешь всю свою короткую жизнь прожить, — в голосе старика появились нотки недовольства, — не убивая никого, даже если согласишься.             Пожалуй, здесь нужно было следовать правилу «дают — бери, бьют — беги». — Я согласен. — Чудесно, — старик спрятал трубку и положил руки на кость. — Запомни самые важные условия нашего договора, иначе ты пойдёшь яд в городской водопровод класть. Жертва должна слышать твоё имя из твоих уст перед смертью, твоё новое имя — Ницраил, и ты, Ницраил, должен забрать с тела жертвы что-то её… Хм… Это может быть кровь, плоть, кость, всё, что покажет твоё владение телом. Забери это и… пожалуй, съешь, так будет символично. А теперь скажи, — он смотрел своими серыми глазами за моей реакцией, — тебя устраивает? Ты всё понял? Повтори. — Значит, просто назвать имя и выдрать против воли жертвы её кровь, кость, мясо или ещё чего. — Да. Насчёт воли не обязательно. Это может быть и добровольно.             Что ж… Теперь предложение старика было понятно, но будет ли оно действовать в реальном мире? — Поверь мне, это не грёзы. С этой силой ты станешь великим демоном Ницраилом, и кровь, не стоящая и ломанного обола, будет твоим благом, — сказал он. — А теперь, если ты согласен, ложись прямо на своё тело. Не волнуйся, тебе физическому от этого ничего не будет. Вложи кость в руку твоего тела и вспомни руны. И так ты очнёшься.             Я выполнил указания старика.             Чёрт! Просыпаться от этого, пожалуй, как просыпаться от криосна. Меня всем телом подбросило вверх и снова уронило на кровать. Всё это время не смыкавшиеся глаза покраснели, их резало, будто насыпали песка. Визина бы пару капель в каждый… — Димон-кун! Димон-кун! Ты чё, с открытыми глазами спал? — Получается, так. — А я уж подумал, ты меня игноришь так, — глянул на меня Санёк из-за крышки ноутбука. — Ты во вселенной Fate разбираешься? — спросил он меня. — Как в кораблестроении. Валеру спроси, он во всём разбирается. — А, он так и сказал, как в поэме… э-э… «я философию постиг, юристом был и буду я… и в богословии… я крут, а в аниме — говно». — Так и сказал? — усмехнулся я, растирая глаза. — Не, он красивше сказал, но я лично считаю, что вся эта философия и богословие — полное ни-ш-што, если ты не знаток в аниме. Как я, например. — Но и ты плохо разбираешься во вселенной Fate, раз спрашиваешь, — начал я бессмысленный спор. — Я-то как раз разбираюсь. И вообще, ничто не идеально, но к этому нужно стремиться, Димон-тян… — он сделал обиженное лицо, а я посмеялся про себя. — Я на пути к превращению в Бога! — он выделил последнее слово, и я понял, что он всерьёз. — Поздравляю, — усмехнулся я. Если предложение старика верно, я тоже на пути превращения в бога. Пару людей прихлопнуть — и можно на олимпийские игры, Усейна Болта обгонять. Все настоящие боги явили свой лик через кровь.             В дверь постучали. — Пошли курить, Димон! Предложение есть, — услышал я голос Лысого. Он окончил готовить и звал меня.             Я решил сделать перекур и обдумать ещё раз всё, что можно и нужно. — Так и почём? Он кивнул и быстро-быстро сказал: — Полторы. Полторы. Тыщи. — Это липкий? — тихонько уточнил я. — Да. Грамм. Грамм, да, думай быстрее.             У меня голова была забита другим, не липким. Честно говоря, я уже путался в том, что мне делать, куда мне идти, что мне было нужно. Следует ставить цели, исходя из потребностей. Я хочу сейчас жрать, это раз, я хочу холодного вайсберга, это два. Стрёмный старик с зубастой челюстью предложил мне убить кого-нибудь. Насколько я помню, в первую нашу встречу со знакомством он предлагал то же самое, говоря, что я это должен сделать так, как умею только я.             Ну, например, я мог пойти на теплотрассу с Лысым, курнуть травы и забить его камнем… Он жилистый, здоровья особо не потерял на траве, только на мефедроне мог, но сколько он его посеял? Чай не крокодил, чтобы всё себе сжечь, ещё годков тридцать мне точно прибавит к жизни нелепой.             На всё моя воля. Может, я могу убивать, скажем, раз в тридцать лет и быть таким середнячком всегда, на тридцать-сорок на лицо и жить-кайфовать. С другой стороны, я не знал, как работает этот механизм. Может, этот «Сказочник» так долго тянуть не станет и всё перестанет действовать уже завтра-послезавтра, его предложение.             Лысый встал и пошёл в сторону теплотрассы. Сигарета для него — это просто повод поговорить. Я же решил следовать своим потребностям — выпить вайсберга пшеничного и пожевать чипсов из мяса. Если и решиться убивать, следует ждать лучшего момента.             К назначенному времени я вылез из пивнухи, переоделся, написал Настюхе и пошёл вниз. Вскоре они спустились, и мы встретились и снова перекурили, а после отправились в байк-бар. Тот находился вниз по Лазурной улице, в подвале какого-то стрип-кабаре. Как говорится, здоровая конкуренция.             Рядом с лестницей стоял огромный, сваренный из труб харлей. Вход вершила крепкая стальная гермодверь, открытая настежь, внутри стояла прохлада. Мощная вытяжка затягивала дым и создавала прохладу. Да, похоже, это одно из немногих мест, где можно курить.             Все стены здесь оклеены фото горьковских мотоколонн, мотоблогеров, бывавших здесь проездом. Здесь, где Лазурная улица переходила в Лицейскую, можно было добраться прямиком до федеральной трассы, поэтому, в теории, местные «мёрдэрциклы» могли увидеть проездом этот харлей и остановиться на чашечку пива. — Тебе чё тут, пивнуха драная?! — орал бармен на какого-то пацана. Бармен мало чем отличался от старого метросексуала, с серьгами и набором колец. — Пивнуха драная, чтобы по карте платить?!             Людей в этом байк-баре находилось немного — так, у стойки пара худых мужиков в косухах да пара малолетних дебилов и… Конь. — Димон! Здарова! — поприветствовал он меня. — Пошли к столу!             Он слез с высокого стула и прошагал к столу с торчащими мотоциклетными ручками, столу для армрестлинга. — Не надо, — сжала мне плечо Абрамова. Но мне… знаете, я не самый слабый человек, и уверен в своих силах. — Пойдём, — принял предложение я, а Конь усмехнулся. — Валера тоже тут? — Ты хотел спросить, тут ли Астарот? Здесь. И Жох здесь, и Мара здесь. Вон, — он указал на стол позади себя. Там я и увидел эту дружную компанию, попивающую пиво. Жох подскочил со стула, заметив жест Коня, а Мара одарила меня ледяным насмешливым взглядом. Валера же казался растерянным и улыбался, он поднял руку в знаке приветствия. Дороги ведут в Рим! Как же!             Я тряхнул головой и взялся левой рукой за свою мотоциклетную ручку. — Можешь за другую взяться? — попросил Конь. — Я левша.             Настя стояла, опираясь на колонну, поддерживающую потолок. Кашпировский смотрел с таким азартом, будто собирался принять участие. Несмотря на обилие пивных калорий, Кашпировский оставался очень худым, жилистым, но не таким крепким, как Конь.             Я взялся правой рукой за свою часть мотоциклетной ручки. — Я разобью, — подошёл Валера. Он положил свою руку на наши сжатые ладони. — Когда уберу, начинайте. Раз-три.             Жилы напряглись. Мы не двигались с места. Конь стал сворачивать запястье к себе, но я противился и прижался телом к руке. Затем Конь решил потянуть нашу цепь на себя, рука стала заворачиваться.             Я не смогу? Если он завернёт ещё хоть на миллиметр, боль заставит сдаться рефлекторно. Чёрт… Я вложил всю силу, чтобы вывернуть его запястье.             Р-раз! Теперь я лидирую, но он только этого и ждал! Одно движение, и Конь становится победителем, а я бросаю руку и трясу ей. Чёрт, больно. — Хочешь правой рукой? — спросил он меня.             Киплю! — Не, хочу пива, — контролировал я себя. Сильный человек, хоть и пьяница. Тебя могут победить, я знаю, но нужно уметь взять себя в руки. Нужно знать, как взять реванш. Я был не полный ноль в армрестлинге и знал не меньше Коня. По весу мы похожи, по силе тоже, просто у него крепче связки. — Ну, возьми у меня, заслужил, мужик. Силён, я тут давно этим занимаюсь. Это… Жох, как это называется, когда победил, а нихрена не победил? Давно так больно не делали.             Вот какой молодец, оправдывается. Как ни странно, от этих слов мне на мгновение полегчало. — Димон, давай потом как-нибудь увидимся, и ещё того… — он показал руку. — Ага. Давай, — я усмехнулся. Если предложение Сказочника сработало бы, то хоть завтра. Но… как бы сказать, сомнения всё же находились. Люди убивали, им «бог» говорил всякое, про награды тоже, ага, а на деле — шиза. Хотя Сказочник богом не назывался, вряд ли бы вселюбящий Бог стал своими руками творить демона… как его там… Ницраила. — Я с тобой, давай? — спросил Кашпировский у Коня. — Да хоть десять раз! Только теперь правой, я ей так не умею. — А я никакой не умею, — заржал Кашпировский. — Пошли за стол, — сказала Настя и повела меня.             Мы сели. Я бы мог поддержать Женька, но раз уж Настя ловит меня, ей есть что сказать, пусть это и будет манипуляцией. — Ты зачем лезешь? Я вижу, какое у тебя лицо. Ты кого собрался убить? — спрашивала Настя. Она щёлкала пальцами, — Земля вызывает драчуна! Ты патологически проигрывать не умеешь. Руку дай.             Я смотрел на неё и не знал, злиться мне или умиляться. — С тобой иногда как с дикой собакой. Вроде хвостом машет, а само как цапнуть думает, — она с интересом смотрела мне в глаза. — У тебя же рука опухла. Молодец! Растянул связки.             Я не обращал на неё внимания, как не обращал внимания на её твёрдые, но нежные пальцы, тонкие, оставляющие белые следы от длинных, но не чересчур, ногтей.             Кашпировский проиграл, так что Конь и его компания вернулись за свой стол, оставив нашу компанию в покое. Вскоре нам принесли пиво и жареных пельмешей с кетчунезом. Настя, конечно, тоже пила с нами, но пельмени вне её диеты. — А это я, между прочим заплатила, хоть бы спасибо сказали, — Настя аккуратно вытерла пиво с губ. — Спасибо, солнышко! — я сложил руки домиком и усмехнулся, зная, что заплатила, конечно, она, но из моего кошелька. — Большое-большое спасибо, добрая девочка! — поблагодарил Кашпировский. — Димон! Димон! Пошли курить! — окликнул меня Валера. — Сиди, — прошептала Настя. Конь прошёл мимо меня, Валера прикоснулся к плечу и повторил: — Пошли, Димон!             Меня немного передёрнуло. Сложно сопротивляться желанию выйти на свежий воздух и покурить, когда выпил большой стакан пива и хорошо перекусил. Я степенно вышел из-за стола. — Я пойду. Не потому что нитка за иголкой…             Настя посмотрела обыденно-осуждающе. А зачем мне идти? Чёрт знает. Кашпировский элегантно достал портсигар, показал пальцем на вентиляцию и покачал головой, дескать, и тут можно, но всё же… Мне нужно выйти именно на улицу, набирающую силу ночи и чёрный акрил.             Я взял с вешалки куртку, в кармане которой лежала пачка и зажигалка. Свежий воздух приятно шевелил волосы, и всё бы ничего, только презрительный взгляд Мары, такой насмешливый. Тварь… Я хотел сплюнуть. И как звучит-то: «Мара» — как будто древнерусское что-то, возвышенно. Машка — и всё. Не буду обращать внимания, станет легче. — И он тут… — услышал и даже немного не понял. За что это меня так презирать?             Плевать! Успокойся, иначе даже Настя замечает твой взгляд. Что ж, презираешь меня? Кажется, я нашёл хорошую жертву. Не боишься меня? Так приятно вгонять страх в тех, кто равнодушен, ты возвышаешься.             Я улыбнулся.             Верно, ты понял! Верно! Ты знаешь всё! Это правда?!             Стоит ли её кровь хотя бы ломанного обола?! Медяк, брошенный на погоду, смех ребёнка, голос рыбы. Тьфу! Ты же всё понял?             Да конечно, понял. И для такого хлама мне быть демоном Ницраилом?             Да, представь, что это такое, когда она такая насмешливая открывает тебе дверь, ей плевать, думает, что сейчас уйдёшь, исчезнешь, а ты — свежим ножом в плечо, прям над ключицей.             Нет, это слишком нелепо и быстро, ты забываешь, что с тем же успехом ты мог бы убить и бомжа, и Лысого того же. Это глупо! Надо жить с ней и умирать с ней, ловя последнюю каплю сворачивающейся крови… — Димон! — сказал Валера. — Ты, когда рука остынет, реванш устроим? Завтра-послезавтра?             Он прервал мои мысли, но теперь мне всё стало ясно. Я улыбнулся самой ласковой улыбкой. — Да, конечно.             Мара рассмеялась.