Диковинный недуг кравчего

— А ну, расскажи, как все было! — молвил Федька, поправляя локон на лбу и улыбаясь своему отражению в зеркале. — Так я ужо который раз… — СКАЗЫВАЙ! — рявкнул Басманов так, что верный его холоп Демьян чуть не выронил из рук перламутровый гребень. — Ну, чего было… певчие, значится, стихиру Пасхальную завели, я думаю, видать, крестный ход скоро. Давай глядеть, как бы к тебе поближее встать, чтоб, как все выходить станут, сзади пристроиться, а то мало ли что. На секунду глаза отвел, тут слышу — Катерина Михаиловна как завизжит на весь Собор, прости Господи, у меня чуть сердце из груди не выскочило! Федька вздохнул и закатил глаза: — Да это не повторяй ужо, скучно, ты далее давай… Не прерывая расчесывания хозяйских кудрей, Демка продолжил: — Я сразу глядь — а твоей головы и не видать в толпе! Катерина Михайловна подбежала туды, за сердце схватилася. Сама там чуть было не упала, хорошо Алексей Данилыч малость охолонил ее. Гляжу — народ прямо расступается, что море перед Моисеем! Галдели все сперва, а тут затихли разом, слыхать было как муха летит! Федька довольно заулыбался — это место ему особенно нравилось, и он вновь и вновь заставлял Демку, Максима и матушку пересказывать в красках произошедшее. К батюшке с расспросами он благоразумно не лез. — Разошлись все, значит, Государю дорогу дают! Смотрю — а это он тебя, батюшка, омертвелого, на руках несет, ну вот как жених невесту в дом заносит! Ну и силушка у Государя, думаю, богатырская, коли он молодца крепкого, как пушинку подымает. — Хорош я был? — Оченно хорош, хозяин. Очи прикрыты, капюшон с головы слетел, кудри свисают этак прихотливо, — тут Демка импровизировал, потому что совершенно не помнил таких подробностей, — Только бледный как смертушка. — А Государь? — А Иван Васильевич, видно взволновался тоже. Токмо в лицо твое глядит и не смотрит боле ни на кого! Скорым шагом идет, да как рявкнет: «Лекаря в мою опочивальню, немедля!» Ну вот, вышел он из собора да и все тут. — А народ что болтал? — Да не слушал я, кормилец! Катерина Михайловна за царем побежала, да и мы с боярином ей вослед поспешили. Неужто я буду досужие сплетни слушать, когда с хозяином моим беда! Федька усмехнулся. — Ну уж краем уха чего услыхал небось? Вы, холопы, все везде слышите… — Вот те крест, не слушал! Видал я только, как глаза все таращили, а Григорий Лукьяныч аж разъярился, покраснел весь, да бормотал себе под нос что-то, проклятья небось. Не любит он нас. Так… а другие… про царицу чего-то болтали, мол… Федора…— он поймал в зеркале взгляд Басманова, чтоб понять, стоит ли продолжать или лучше умолкнуть. Но Федька не злился, а лишь забавлялся Демкиным рассказом, и холоп смелее продолжил, — Федора, мол, нынче у нас царица… эвон его сам Государь в опочивальню как невесту понес… *** Что было дальше, Федька знал и сам. Очнулся он скоро, в постели Государя. Рядом сидела матушка, держа его за руку, отец и лекарь стояли поодаль, а сам Иван Васильевич расположился в резном кресле. Пресветлое выражение его лица, которым любовался Басманов в храме, было стерто тревогой. Меж бровей, на высоком челе государя залегла глубокая складка. — Ну вот, я ше говорить! — с явным облегчением воскликнул лекарь, как только Федька пришел в себя, — принц Басманоф здороф, сей обморок происходить только от голода и потери сил! Матушка поспешила поднести к побледневшим Фединым губам чашку ароматного сладкого узвара, да принялась расспрашивать о самочувствии, да лепетать о том, как она испужалася. Лекарь обтер Федьке лоб и виски тряпицей, смоченной в душистом уксусе. — Ступайте все, — слабым голосом повелел Федор, — все хорошо уже со мною! Токмо с государем желаю остаться. Матушка, хоть и оборачивалась с беспокойством, решительно была уведена под руку Алексеем Даниловичем. Лекарь, сказав Ивану Васильевичу несколько слов по-немецки, тоже с поклоном поспешил удалиться, оставляя юного кравчего наедине с великим государем.