Диковинный недуг кравчего

В ту ночь Государь был особенно нежен и внимателен. На праздничную службу он не вернулся, и даже на Трапезу пасхальную отлучился лишь ненадолго, только для того, чтоб сказать торжественное слово, а после вновь воротился к Федюше. Иван корил себя за невнимание и небрежение. За то, что, сосредоточась на собственном духовном делании, он совсем упустил из виду попечение о ближних. Под ближними царь имел ввиду, конечно, своего юного полюбовника, не мысля вовсе о жене и сыновьях, пребывающих в Москве.   Федька же наслаждался своим положением — далеко не всегда Иван Васильевич был так добр и заботлив. Пасхальная Трапеза у Феди прошла прямо в постели, ибо Государь не дозволил ему вставать, хотя Басманов чувствовал себя уже вполне хорошо. Стукнулись алыми крашенками — и Федька выиграл, что еще боле улучшило его настроение. Отведал он и любимых перепелок, и лебедей с брусникой, и творожную Пасху с изюмом и орехами — а уж от куличей пышных и вовсе оторваться никак не мог. По детской привычке, расставаться с которой Федька и не думал, объедал он с них только белые сахарные верхушки — остальное отдавалось холопам.  — Утомился ты, ангел мой, с приготовлениями этими, да оголодал совсем, — молвил Государь, ласково глядя на своего милого страдальца и отводя кудрявую прядь ему за ушко, — а все же пост строго держал, не поддавался искушению… Федька, вспомнив материнские пироги,  да и еще кой-какие вольности, коих за весь пост набралось немало, покраснел что маков цвет и даже перестал жевать кулич, бросив быстрый взгляд на царя. Благо Иван не заметил Фединого смущения, а быть может, приписал его стеснению от своих хвалебных речей. В любом случае, Басманов рассудил, что прознать про это государь не мог никак, и со спокойной душой продолжил свой пасхальный пир.  Соскучился Федя за пост не только по скоромным яствам, но и по соромным делам. И тут он тоже получил сполна. Иван Васильевич раздевал его неспешно, любуясь, и ласкал нежно, как хрупкий цветок. Покрывал невесомыми поцелуями любимое личико и шейку, спускался ниже, скользя губами по белой атласной коже, дразня чувствительные розовые соски, срывая с Федькиных губ стоны и всхлипы. Таким Иван бывал редко. Обычно он набрасывался на истомленного желанием мальчишку, как тигр на добычу, разрывая замысловатые завязки и пуговицы богатых фединых одежд. Но сегодня он сдерживал себя.  Изголодавшийся по любви Федька в нетерпении елозил по простыням, вжимался своим стоящим членом в пах Ивану, совершенно бесстыдно приподнимал бедра и раздвигал ноги, предлагая себя как похотливая уличная девка. Но государь не спешил, и сначала долго ласкал изнемогающего от желания Феденьку лишь перстами, не жалея драгоценного ароматного масла, желая уберечь от малейшей боли. Брал его не спеша, наслаждаясь каждым движением и стоном, лаская и давая мальчику сполна все, чего он так долго желал. Но как ни старался Иван Васильевич растянуть удовольствие, изнывающий от похоти, распаленный юноша быстро воспарил к вершинам блаженства, увлекая за собой и венценосного полюбовника. Однако история сия на том отнюдь не закончилась, а только началась.