Диковинный недуг кравчего

Басманов повернул голову и открыл было рот, желая огрызнуться, но осекся — сзади стоял царь. За то время, пока Скуратовы пыхтя тащили Федьку, государь уже успел вернуться в свои покои, пройдя другими воротами, и всю эту эпичную картину наблюдал из окна.  — Не ушибся, радость моя? — Иван Васильевич ласково провел пальцами по щеке Басманова. — Н-немного…— растерянно проговорил Федька, вглядываясь в глаза государя и гадая — что именно он видел? А главное - догадался ли он? Но спокойное лицо царя было совершенно обычно и непроницаемо.  — А вы — прочь ступайте, — велел государь Малюте и его сыну сердито, нахмурив брови и махнув рукой, — ничего вам доверить нельзя, Скуратовы!  Из сказанного Федька сделал вывод, что государь все-таки видел… однако еще был шанс все исправить и Басманов им тут же воспользовался: — Оченно я ушибся, царе, — он возвел к небу свои влажные лазурные очи и простонал, хватаясь за голову, — ничегошеньки не помню… помню токмо как на помосте стояли, а потом — бах! удар об землю! Тут я и очнулся! На дворе ужо!  Иван Васильевич участливо слушал и кивал, и Басманов был уверен, что тот ничего не заподозрил.  — Ну ладно, милый мой, — государь приобнял одной рукой и поцеловал Федьку в висок, — ладно… даст Бог, излечим тебя от этой хвори проклятой. Пойдем в опочивальню мою покамест, надобно отдохнуть тебе. Федька счастливо выдохнул и потерся щекой о государево плечо, как ласковый кот, думая о том, что впредь надлежит быть осторожнее. О том, что случится, ежели государь раскроет его маленькую хитрость, он предпочитал не думать вовсе.  *** Настроение у Федьки было прекрасное. Чувствовал он себя уже хорошо и был уверен, что в свою опочивальню государь позвал его не только для того, чтобы собственно почивать. По пути он бесстыдно прижимался к Ивану и шептал ему на ухо всякие срамные глупости, ничуть не стесняясь дворцовой стражи, стоящей в карауле. Государь лишь посмеивался в бороду и трепал Федюшу по кудрям.  Вдруг у дверей царской опочивальни Басманов заметил знакомую фигуру. Фигура сия переминалась с ноги на ногу, и была явно до крайности смущена. При приближении государя Демка (а это был именно он) и вовсе бухнулся на колени.  — Ты чего тут делаешь? — прошипел Федька, — коли батюшка послал, так скажи что во здравии я! Прочь пошел! — Он тут по моему указу, Федюша, — молвил Иван Васильевич, — помогать будет лекарю. Рынды распахнули пред ними высокие резные двери и государь кивнул Демьяну, приглашая следовать за ними. Федька решительно не понимал, что тут происходит, зачем понадобился Государю его стремянной и о каком лекаре речь. Думал сейчас он только о том, чтобы поскорее остаться со своим властным полюбовником наедине. Вопросительно изогнув свои соболиные бровки, Федька воззрился на царя.  Иван Васильевич пояснил: — Беспокоит меня хворь твоя, Федюша, времени я не терял, почитал в книгах мудрых о случаях таких, да посоветовался с кое-кем. Нашел я лекаря одного, англицкого, который мне и отписал о том, что знает как лечить подобное. Сегодня и прибудет. Ложись покамест отдыхай, пущай Демка тебя разденет и обед принесет.  Такой поворот Басманову был совсем не по нраву, и он хотел было возразить, но вспомнив, как сегодня он буквально прошел по краю пропасти, счел за лучшее не спорить, лишь выдавив из себя: — Благодарствую за заботу твою, государь, — лицо Федькино при том было таким кислым, будто он отхлебнул уксуса заместо вина, и Иван Васильевич еле сдержался, чтоб не рассмеяться. Федя послушно был облачен в совершенно бабскую полупрозрачную батистовую ночную сорочку до пят, шитую по горловине, подолу и рукавам широким венецьянским кружевом и украшенную голубыми шелковыми бантами у запястий. Сами банты эти были расшиты посередке крупными жемчужинами и более мелкой россыпью переливающихся сапфиров и алмазов. Это был подарок государя и тот особливо любил как контрастирует все это нежное роскошество с ладным юношеским телом молодого кравчего. Федору сперва было весьма соромно надевать это. Но потом, видя горящие глаза государя, который любовался на своего мальчика в сем облачении, Басманов смирился и даже находил в этом маленьком озорстве особую запретную прелесть.  Также покорно Басманов был уложен в государеву постель. Но Иван Васильевич, вместо того, чтобы сидеть с ним рядом, держать за руку и осыпать нежностями, как это было всегда после обмороков, лишь поцеловал Федора в лоб, наказал отдыхать и обещал прийти позже, вместе с лекарем. Басманову лежать в одиночестве было совсем не по нраву, но и возразить он не решился. Едва за государем закрылась дверь, раздраженный Федька ударил кулаком по подушке.  — Чего уставился?! — крикнул он на совершенно сбитого с толку Демьяна, — обед давай тащи! Хоть так развлекусь! *** С удовольствием откушав обед прямо в постели, Федька решил все же дождаться государя, который, как он надеялся, явится в свои покои на послеобеденный отдых. Не зря же он велел облачиться в соромную рубаху? Тогда можно будет отослать Демку и… В сладких мечтах об этом, разнежась на мягкой перине, незаметно Басманов задремал. Проснулся он уже тогда, когда лучи солнца, пробивавшиеся через плотно закрытые ставни,  приобрели медово-золотистый цвет. Государя в горнице не было.  Демка, страшась прилечь или присесть в царских покоях куда-нибудь не туда, примостился на полу у изножия царского ложа и тоже заснул здоровым молодецким сном прямо на ковре, как верный пес у ног своего хозяина.  — Подымайся, сонная тетеря! — пнул его босой ногой резво соскочивший с постели Федька. После сна он был бодр и полон сил и не намерен был больше ни секунды сидеть в одиночестве в четырех стенах в ожидании каких-то там лекарей. — Одеваться неси, живо! — Хозяин! — пролепетал Демка, — не велено ведь было покои покидать… государь сказал тебе в постели лекаря дожидаться.  — Ну сказал и сказал, подумаешь! — беспечно бросил Басманов, увлеченно разглядывая себя в маленькое зеркальце, — не твоего ума дела! Шевелись!  Демке было боязно нарушить приказ Государя, но возможная казнь в отдаленном туманном будущем казалась ему менее страшной, чем разъяренный хозяин прямо здесь и сейчас. Он отправился выполнять приказание, однако федькиного платья на том сундуке, где он оставил его,  не было. Не обнаружил он и сапог на полу. Осмотрев всю комнату, заглянув под лавки и в сундуки, Демка остановился в растерянности и почесал затылок. Одежа хозяйская будто сквозь землю провалилась.  — Что значит нигде нет?! — взбесился Басманов, бросая зеркало, — опять ничего найти не можешь, остолоп! Все за тебя делать надобно! Однако и Федьке своего платья и обуви сыскать не удалось. Босой, в одной кружевной рубахе, Басманов метался по царским покоям как разъяренный тигр в клетке. Он остановился, переведя дыхание и обдумывая свое положение.  — Митрофан наверное по ошибке забрал, пока мы спали! — высказал предположение Федька, — Сейчас же ступай в мою горницу, другую одежу принеси! Но только Демьян распахнул дверь — перед его носом со звоном сверкнули серебром скрещенные бердыши рынд, что несли караул у царских покоев.  — Не велено никого выпускать! — ответил один из стражников.  Демьян отпрянул, вопросительно глядя на хозяина. Федька готов был уже сам выбежать и поставить зарвавшихся караульных на место, напомнив им, кто он, а если надо, то и применив силу. К счастью, в последнюю секунду он вспомнил, что на нем одна бабская сорочка, столь роскошная и богато украшенная, что и при желании не сошла бы за мужскую. Щеки его вспыхнули алыми пятнами, как только он подумал, что кто-то кроме государя узрит его в таком виде. Не хватало еще досужих сплетен о том, что царь запер своего полюбовника в опочивальне, как какую-то наложницу, босиком и в женской рубахе. Некстати ему вспомнились и слова Малюты о том, что он-де падает без чувств как девка. Федька знаками показал Демке, чтобы тот затворил дверь.  — Да что за чертовщина здесь творится?! —  в бессильной ярости заорал Федька и с такой силой топнул босой ногой по полу, что пребольно ушиб себе пятку.