Он вернется!

      — Он вернется. Он обязательно вернется. Он всегда возвращается, — шепчет Сережа неизвестно кому. Птице, который приходит постоянно — честнее сказать, он вообще не уходит, лишь изредка, когда доктор дает уж какие-то совсем убойные таблетки, отходит немного в сторону, — либо самому себе в отражении. Это же отражение, его отражение в зеркале. Зачем в камере зеркало? Иногда он пытается подумать об этом, придумать логичный ответ — зачем? — но мысли разбредаются почти сразу, и ничего не выходит.              Или он говорит это Рубинштейну? Нет, доктора нет сейчас рядом. Нет же? Сережа осматривается в камере: белые мягкие стены, мягкий пол, из чего они сделаны?, он так хотел разодрать их, чтобы можно было попробовать убить себя содержимым, но ничего не вышло!, бумага и уголь, он пытается рисовать, ему позволено, часть терапии, как говорит доктор. И все. Никого нет: ни Птицы, ни доктора, ни Софочки. Тогда кому он говорит это, повторяя, как молитву: «он вернется»? И о ком? Он же не вернется, тот, кто обещал… Он же не вернулся, хоть и обещал!              Сережа ждал его. Ждал, ждал, ждал! Олег ушел в армию, и Сережа ждал его два года, что Олег вернется, как обещал, останется рядом, и они будут вместе строить империю. Но Олег не вернулся. Он приехал ненадолго, чтобы снова уехать. Он пообещал, что вернется, только закончит контракт, и тогда… Но лишь снова короткий визит. Так было долго, годы: приезд, несколько дней или недель вместе, а потом снова «мне пора!». И хоть бы не врал, хоть бы не обещал, но Олег обещал, а Сережа зачем-то ему верил. Пока верить стало больше некому — Олег умер. А оттуда еще никому не удавалось…              — Ты так и не вернулся, — Сережа шепчет тому, кто обещал и не сдержал обещание, сжимает пальцы в кулаки. А потом кричит. Кричит в голос. Чтобы просто выплеснуть всю боль, что поселилась в нем чуть больше, чем год назад, и которую он не смог пережить. — Оле…              Санитары врываются так стремительно, что крик обрывается на середине, когда Сережу валят на пол, прижимают колено к его горлу:              — Заткнись! Заткнись, ублюдок!              Сережа не знает, есть ли у них повод его ненавидеть, вернее, не его, а Птицу, который натворил дел, или они просто так издеваются над ним, упиваясь своей силой и безнаказанностью, но какая разница, если исход один: он почти задыхается, темные пятна перед глазами, кровь шумит в ушах. И никто ему не поможет: Рубинштейна нет — у Сережи хоть нет часов, он приноровился осознавать, какое время суток, хотя бы примерно, — Софочки — тоже, и значит, что Птица — единственный, кто... Птица может прийти и спасти, но Птица не приходит, когда Сережа думает об Олеге. Мстит и не приходит. А потом подбрасывает кошмары, показывая смерть Олега во всех подробностях, будто Сережа сам был там! И сейчас он не поможет. Помочь мог бы только…              — Он вернется. Он всегда возвращается! — шепчет Сережа, уже почти отключаясь. Олег. Олег придет и спасет его! Заберет к себе, с собой, туда, за грань!              Окно в палате — камере — Сережи под самым потолком. И Сережа видит, как Птица мелькает там, наверху. Странно, почему он пришел сейчас? Он же ненавидит Олега! Олега, Олега. Олег. Олег. Ты же обещал.              — Оле-е-ег! — Сережа кричит во всю мощь слабых, измученных легких. Удар в висок вырубает его. Остается пустота.       

***

      — Серый, дружище!              Олег. Это Олег. Он пришел! Он вернулся. Сережа не может ни пошевелиться, ни сказать что-то — нет сил, нет сил даже дышать, он бы и не, только вот тело как-то само делает вдохи и выдохи, качает кровь сердце, глупое. А так нет сил. Да и зачем? Это же… Олег пришел за ним. Это же Олег! Значит, все кончилось. Больше никакой боли, никакого Рубинштейна, никакого Птицы, никаких лекарств. Дурных снов. Безумия. Только пустота и… Олег.              — Олег… — выходит лишь тихий шепот, и Олег наклоняется к самым губам, Сережа чувствует его дыхание на своих, жадно хватает этот выдох. Вот так, так хорошо! Олег, он вернулся. Он пришел. И заберет с собой. Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. В порядке.              — Давай вытаскивать тебя отсюда! — Олег тоже шепчет, Сережа непроизвольно напрягает слух, в голове от этого звенит, и он мотает ею, чтобы убрать звон. Становится только хуже: теперь голос Олега словно через вату. — Сережа…              Олег касается его. Сережа чувствует, как Олег трогает его пальцы, Сережа все ногти сгрыз, кутикулы оборваны до мяса, немного больно, но это же ничего, это все скоро кончится. Сережа сжимает пальцы Олега в своих, больше рефлекторно, чем осознавая, что делает. У Олега горячие руки. Странно: у мертвых же не должно быть горячих рук? Или это потому, что Сережа тоже умер? Уже. Он фыркает смешком: умер и не понял. А хорошо, хорошо, что так быстро, раз — и все!              Олег целует. Целует его пальцы, щетина — нет, борода! — щекочет, Сережа смеется тихонько. Отвык, как это делать, выходит что-то больше похожее на кашель, чем на смех, но это тоже ничего, он научится, вспомнит как. Там поводов для смеха у него будет больше, ведь Олег…              — Сережа, что они с тобой сделали? — теперь Олег держит его за подбородок. Нежно, бережно. Так он делал в юности, когда… Сережа мечтал, что Олег однажды вот так вот возьмет его и поцелует, но Олег никогда этого не делал. А теперь и не сделает, ведь он мертв. И Сережа мертв, раз видит Олега. Интересно, а мертвые целуются?.. — Черт возьми, Серый! Что. Они. С тобой. Сделали. Скажи хоть что-нибудь!              Олег гладит по заросшей щеке, приподнимает голову, заставляя посмотреть на себя. Сережа ловит его взгляд — голубые глаза смотрят обеспокоенно, строго и удивительно живо. И Сережа понимает…              — Олег, ты вернулся!              Он вернулся! Он и правда вернулся. И… Нет, это Птица. Это всегда только Птица. Он притворялся Олегом, он снова… Это снова Птица. Он хочет убить Сережу окончательно, хочет разделить их. Хочет… Сережа отшатывается, бьется головой о стену. Хорошо, что мягкая. Нет, плохо. Лучше бы разбить себе голову, тогда бы все кончилось, и он бы оказался с Олегом. С Олегом!              — Я вернулся. К тебе. За тобой. Я вытащу тебя! Ты мне веришь? Веришь, Сережа? — Олег близко, так близко, что Сережа уже не видит его глаз, лица, лишь размытое пятно. Но чувствует тепло Олега, запах Олега, чувствует, как он гладит волосы, шею, плечи. Чувствует, как он…              Что-то гремит совсем рядом. Олег замирает, прислушивается. Сережа вцепляется в его руки: нет, нет, не уходи! Не оставляй! Не опять, не снова, больше я не вынесу!              — Олег! — крик выходит диким, страшным, и плевать, что снова услышат и придут санитары, плевать, что изобьют, плевать, даже если явится доктор или его помощница, на все плевать! Лишь бы Олег не ушел, лишь бы…              В зеркале на стене отражается лишь одна фигура. Сережина. Сережа ложится на пол, сжимается в комок и беззвучно плачет. Олег не вернулся. Хоть и обещал!