Полуденный зной

– Пожалуйста, братик, не надо! Сердце испуганной птицей трепыхалось в груди – Антон весь задеревенел, застыл, не в силах отвести от брата взгляд, а глаза того опасно блеснули. Рома отнял руку от бедра парня и потянулся к лицу Антона. Тот испуганно вздохнул, дернулся и зажмурил глаза. Тут же почувствовал легкое прикосновение к своим волосам. Рома убрал влажные пряди с лица брата; ладонь неожиданно ласково скользнула по напряженной щеке, ниже, пока не остановилась на окаменевшем плече. Несильно сжала. Антон рискнул открыть глаза. Он уже привык к тьме, и в льющемся свете уличного оранжевого фонаря мог разглядеть обеспокоенность на лице Ромы. – Тоша, – ласково позвал он, и сердце Антона болезненно сжалось, – ты что, испугался? Антон не шелохнулся. Напряженно смотрел на склонившегося над ним брата, не понимая, что от него ждать. А Рома все вглядывался в его лицо – блестящие во тьме глаза быстро бегали. – Ты кричал во сне, – наконец сказал он. – Кошмар приснился или что-то болит? Кошмар, и это его продолжение. Антона мелко трясло от того, с каким жаром, с какой силой брат сжимал его плечо. Пугало то, как Рома навис над ним – казалось, одно неверное слово, и Рома навалится на него, чтобы… Чтобы что? «Чего он хочет?» Рома тем временем снова погладил брата по волосам, скользнул горячими пальцами на затылок, коснулся выпирающего позвонка, чуть нажал. – Ты весь мокрый, Тоша. Давай переоденемся. За одно мгновение страх ледяной покалывающей волной поднялся от пальцев ног до лица. Коротко вдохнув, Антон вцепился в одеяло и подтянул его выше к подбородку. Часто замотал головой. Рома окинул его странным взглядом. – Будет же приятнее лежать. Приятнее. Антон не хотел, чтобы было приятнее. Просто надеялся, что брат прочитает его мысли и наконец уйдет. Оставит его одного, а на следующее утро, когда страх, вызванный дурными снами, схлынет, Антон сможет разобраться в себе. Отстранившись, Рома как-то поник. Его плечи опустились, и глаза заблестели сильнее, ярко, влажно. – Принести воды? Антон снова мотнул головой, все еще не доверяя своему голосу. – Хорошо, – кивнул Рома. – Если что-то понадобится, не стесняйся – буди меня. Поднялся медленно, грузно, словно на плечах невидимый мешок картошки нес. Скрипнули половицы, заскрежетала притворенная дверь, а с души словно камень упал – Антон перевернулся на бок и накрылся одеялом с головой.

***

Антон открыл глаза, когда уже было светло. По теплому солнечному свету угадывалось позднее утро. Потянувшись к телефону, Антон увидел, что было начало одиннадцатого. Встать бы, но Антон слишком плохо спал, чтобы чувствовать себя бодрым. Тогда он перевернулся на другой бок, свернулся в клубок и, накрывшись с головой, закрыл глаза. Нормальный сон не шел. Антон дремал, и от жары и духоты видения походили на бред заболевшего человека. Как в фильме ужасов, он без конца переживал предыдущий день, только вместо легкого и приятного общения был жар чужих рук, обжигающий шепот, дыхание близко-близко. «Тоша, Тоша, Тоша…» Выныривая из кошмара, взмокший Антон в противовес голосу разума сильнее укутывался в одеяло и переворачивался на другой бок. Было все жарче, нечем дышать, и Антону виделся тот день, когда он напился с друзьями. Брат, такой угрожающий и большой, высился над ним – в руках он сжимал ремень. А потом полоснул Антона по лицу. Обжигающе, сильно – в ужасе Антон понял, что его лица касался не ремень, а рука брата. Его ладони заскользили ниже, ниже, ниже. «А-а!» – Антоша, – его плеча мягко коснулись. – Ты что, обезьянка? Болит что-то? Внутри все сжалось; глаза увлажнились. Обезьянка. Так мама звала его в детстве, потому что Антона было не согнать с турников. Он карабкался, крутился, кувыркался. Все знакомые шутили, что он будет в олимпийской сборной страну представлять. А Антон даже экзамен сдать не смог, как надо. Позорище. Оставаясь в жарком и влажном коконе, Антон глухо сказал: – Ничего не болит, мам. Просто не выспался. Я полежу? Мама наклонилась, чтобы поцеловать его во влажный висок. Кровать скрипнула, в коридоре раздались затихающие шаги. Антона трясло. Как перед экзаменом, когда тебя накрывает мучительное волнение, от которого не избавиться. Хочется только поддержки, которую Антон с умеренным успехом заменял давлением тяжелого одеяла. Сердце трепыхалось, и страх перед неизвестным никак не унять. Страшно, так безумно страшно! Забывшись изматывающим поверхностным сном, Антон открыл глаза, когда его вновь позвала мама. – Антон, посмотри на меня. Нехотя перевернувшись на спину, Антон выглянул из своего кокона на взволнованную серьезную маму. – С Ромой поссорились? Испуганно мотнув головой, Антон вцепился в кокон изнутри – хорошо, что мама не видела! – Он, – мама замолчала, словно подбирая слова, – Рома ударил тебя? – Нет! – выпалил Антон, и, видимо, ответ был слишком быстрым, чтобы мама поверила. Она очень серьезно посмотрела сыну в лицо. – Ты можешь рассказать мне все, – пообещала она. – Я на твоей стороне, Антоша. Антона охватил липкий страх. О чем мама говорила? Почему она думала, что Рома мог ударить его? По какой причине она сказала, что на его стороне? – Все нормально, мам, – сказал Антон, и его собственный несчастный голос резанул слух. – Рома, – парень нервно сглотнул, – Рома не бил меня. Мама посмотрела на сына с недоверием, но ничего не сказала. – Попробуй встать, Антоша, – ласково попросила она. – Прими холодный душ. Хочешь блинчиков? Я могу испечь. – Мам, – голос дрогнул. – Спасибо, но… но я еще полежу, хорошо? – Сыночек… Как же стыдно, но рисковать встречей с братом Антон не мог. Лучше еще полежит, а потом все образуется. Ведь образуется же?

***

Со временем игнорировать зов природы стало невозможно, и Антон, выпутавшись из одеяла, выскользнул в коридор. Мама что-то готовила на кухне, Рома часто печатал на ноутбуке – вроде все, как обычно, а тяжело дышалось, хотелось согнуться в три погибели, скорее прошмыгнуть в туалет, а потом бегом обратно. Когда Антон вышел из уборной, уже готовясь проскользнуть обратно в комнату, как встретился взглядом с Ромой, который стоял у двери в гостиную. Стоял, привалившись к косяку, и тяжелым взглядом буравил его лицо. А Антона словно обожгло. Он замер, не в силах отвести взгляда от мрачной фигуры брата, а потом в ушах словно стартовый пистолет выстрелил. «Беги!» И Антон бросился в спальню. Рома за ним не пошел. Вышел Антон из комнаты только поздней ночью после того, как долгие часы он, напрягая слух, прислушивался к звукам квартиры. Мама уже давно легла – ей на работу, а брат то открывал холодильник, то ходил по коридору, то работал у себя в комнате. Теперь же, наконец, стало тихо, и Антон воровато, на цыпочках подошел к холодильнику и поел оставшейся с ужина холодной картошки. Попил воды, наскоро воспользовался уборной и вернулся к себе. Нервозность не отпускала. Его знобило, словно поднимался жар, и Антон сильнее кутался в одеяло, насквозь пропитывая его потом. И жарко, и холодно, и нечем дышать. Здорового сна не получилось и получиться не могло, ведь мало того, что Антон провел весь день в болезненной дреме, так еще и нервы, умноженные на духоту, вызывали из памяти осколки воспоминаний, которые искривлялись, представляя прошлое кошмаром. Из липкого сна Антон вырвался резко, со вскриком. Утер пот со лба, вынырнул из влажного кокона и прислушался – в гостиной на повышенных тонах разговаривали мама и брат. С каждой последующей минутой Антон сильнее напрягал слух, и теперь ему казалось, что мать с братом не просто разговаривают – ругаются. Ее голос холодный, необычно низкий, бескомпромиссный, и звенящий металл в ответах Ромы. Хлопнула дверь, затем еще одна – входная. На мгновение Антона оглушила ватная тишина, а потом короткий стук в дверь: – Антоша, – мама сначала заглянула, но, поймав взгляд испуганных медовых глаз, вошла в комнату. – Мне на работу, обезьянка. Антон кивнул, а мама внезапно подошла ближе к кровати и, глядя сыну в глаза, сказала: – Мне остаться? Если нужно, я никуда не уйду. Глаза Антона распахнулись еще шире. Почему мама так говорила? Связано ли это с их недавней ссорой с Ромой? Знает ли она что-то такое, что неизвестно Антону? – Нет, – пряча сомнение, ответил Антон. – Все нормально. Мне просто, – он сглотнул, – просто нездоровилось. Сейчас уже получше. Мама едва ли поверила, но спорить не стала. Подошла еще ближе, наклонилась и коснулась теплыми влажными губами взмокшего лба. – Обязательно поешь, Антоша, – попросила она. Антон кивнул, и мама вышла. Засобиралась, а вскоре захлопнулась входная дверь. Антон же накрылся одеялом с головой и, свернувшись под его тяжелой, пропахшей потом и страхом защитой, снова затрясся. Он не понимал, почему нервное волнение не отпускает его, почему так болезненно заходилось сердце, отчего все внутренности переворачивало, перекручивало, словно на бур наматывало. Страшно и тошно. Не знал Антон, и сколько это будет еще продолжаться. Антон дрожал, когда вновь хлопнула входная дверь. Трясся, когда кто-то шумно прошагал по коридору до уборной. Его трясло, когда снова послышались тяжелые шаги. Все ближе и ближе, а потом дверь открылась. Антон сжался, сворачиваясь в клубок. Шаги все отчетливей, пока резким движением с него не сорвали влажное и теплое одеяло. Распахнув глаза, Антон глянул на брата и встретился с синим огнем его глаз. – Ты что это тут устраиваешь? – рыкнул он. – А ну, вставай! Даже в тот раз, когда брат застал его в гаражах вусмерть пьяного от самодельной отвертки, голос Ромы не звучал с такой угрозой. Страх захлестнул Антона с головой, только вот спасательного круга в виде одеяла не было – оно мокрой грудой валялось на полу. – Вставай, сказал. Рома нагнулся и схватил Антона за предплечье, чтобы вздернуть того на ноги. – Отпусти! – испуганно вскрикнул парень, цепляясь за руку брата. – Руку убрал! Сердце бешено забилось. Отнять руку от вжимающихся в его предплечье жестких пальцев брата было тяжело, практически невозможно, но угроза, волнами исходившая от его напряженного тела, вынудила Антона послушаться. Он покорно опустил руку, не сводя испуганного взгляда с лица брата. – Что это за херня, а, Антон? Пальцы, наконец, разжались, и рука легла на спину брата. Ощутимый тычок промеж лопаток чуть не сбил Антона с ног, и тот широко шагнул, чтобы удержать равновесие. – Закрылся в комнате, в одеяло летом завернулся, – еще один тычок в спину заставил Антона выйти в коридор. – Что матери остается думать, а? Брат снова толкнул его в плечо. – Раздевайся и в душ. Антон весь сжался, втянул голову в плечи, ссутулился, искоса глянул на брата. Таким разъяренным Антон Рому никогда не видел. – Пожалуйста, Рома, – взмолился он, не понимая, о чем просит. – Давай-давай. А то козлом уже воняешь. Нервно вздохнув, Антон вцепился в футболку, перекрещивая руки на груди, словно пытаясь закрыться, защитить свое слабое тело. – Хорошо, Ром, хорошо, – попробовал он утишить гнев брата, но тот продолжал тяжело смотреть на Антона. – Я жду. Его синие глубокие глаза ощупывали испуганное лицо, сжавшееся тело, дрожащие неверные ноги. Тяжело сглотнув, Антон закусил губу и потянул футболку наверх. Синий взгляд потяжелел, и Рома развернулся. – Помоешься, есть иди. С губ сорвался вздох облегчения.

***

Антон затягивал, как мог. Вымыл волосы, нанес мамин бальзам. Протер массажной варежкой каждый сантиметр тела. Горячие тугие струи били его покрасневшую, местами поцарапанную грубой тканью кожу, и их обжигающее давление успокаивало. Мало-помалу вода из горячей превратилась в теплую, из теплой в тепловатую, к ней начали примешиваться уже холодные струи. Тогда Антон со вздохом выдохнул и закрутил кран. Завернувшись в полотенце, Антон вернулся к себе в комнату, и на контрасте со свежим воздухом коридора в спальне затхло пахло страхом. Поморщившись, Антон распахнул окно – в комнату ворвался прохладный ветерок, серебряно и высоко прозвенел колокольчик. Антон вдохнул свежий воздух полной грудью и прислушался к себе: может, долгий душ пошел на пользу, а может, свежий воздух, но сердце, наконец, унялось. Его больше не трясло. Просушив волосы банным полотенцем, Антон переоделся в чистое и вышел к Роме. Нет смысла больше прятаться в спальне – Рома его везде достанет. Лучше встретить его смело и попытаться объясниться. Если бы Антон понимал сам себя… На кухне пахло молочной кашей и кофе. Рома сидел за столом и явно ждал его, потому что, как только Антон вошел на кухню, Рома поймал его взгляд и указал на табурет напротив. – Ешь. Было неловко. Завтракать под тяжелым взглядом брата оказалось тяжелее, чем Антон мог подумать. Каша все никак не пережевывалась, не лезла в горло, и Антон отчаянно запивал ее кофе, глотая так. Потом Рома подвинул блюдо с бутербродами. Масло, сыр и колбаса – любимые. В иной раз Антон бы с аппетитом накинулся на угощение и крошки не оставил, сейчас же кусок в горло не лез. – Ты вчера целый день ничего не ел, – весомо заметил Рома. – Давай, хотя бы половину. Такой мягкой просьбы ослушаться Антон не смел. Взял бутерброд, сделал мышиный укус, запил кофе. Вкусно. Когда с завтраком было покончено, Антон уходить не торопился. Чувствовал, что тяжелого разговора не избежать, поэтому сложил руки на коленях, ковыряя заусенцы, и потупился. – Посмотри на меня, Тох. Синие глаза обжигали. – Скажи мне, чего ты испугался? «Себя. Я испугался себя».