Полуденный зной

Антон никогда раньше не замечал, что Рома такой тактильный. Когда они гуляли, брат то и дело касался его. Легко, ненавязчиво, чтобы направить в нужное направление. Или же протягивал раскрытую ладонь и переводил через дорогу. Снимал с волос сухие цветки, убирал паутину с лица. Поправлял одежду, стряхивал пыль с шорт, после того как они вдоволь насиделись на каменном парапете, любуясь на море. Внимание брата льстило. Наверное, это потому, что они теперь на равных. Оба уже взрослые. Антон больше не мальчик, от которого так весело убежать гулять с друзьями. С ним может быть интересно. Он заслуживает внимание. И Антон с радостью приветствовал частые прикосновения брата. Сначала робко, затем увереннее трогал брата в ответ. Брал брата под руку, когда было слишком много людей. «Чтобы не потеряться», – убеждал себя Антон. Подражая брату, снимал с него упавшую листву и цветы. Прижимался к боку, чтобы согреться в прохладные летние вечера, когда морской свежий ветерок пробирал. Рома тогда улыбался и, обнимая парня за плечи, притягивал его ближе. Приятно. Они сидели, прижимаясь друг к другу, и подставляли улыбающиеся лица под соленые брызги. Около получаса назад, грузно переваливаясь с правого борта на левый, прошел последний паром. Его белые свежевыкрашенные бока лизали стальные волны, вздымались к верхней палубе, орошали редких путешествующих брызгами и пеной – те весело вскрикивали и махали в сторону берега рукой. Антон улыбался и махал в ответ. А потом, видимо, закрыли рейд, потому что ни паромов, ни катерков видно не было. Только бушующая стихия: низкое небо и стальное неспокойное море. Ветер крепчал. Рука Ромы соскользнула с плеча брата и указала на темнеющий горизонт. – Смотри, какие тучи. Антон кивнул. Тяжелые, свинцовые, явно дождевые. – Думаешь, ливанет? Вернув руку на место, Рома кивнул. – Вон смотри, полосы на горизонте, видишь? Антон кивнул. – Это дождь. А ветер нам в лицо. Гроза все ближе. Надо бы возвращаться, а сидеть было так хорошо и уютно. От руки брата по телу разливалось тепло, так по-летнему пряно и горько пахло его одеколоном, и соленый ветер в лицо. Людей все меньше, гомон стих, лишь крики чаек и свист низко летающих ласточек. Рука брата скользнула на его спину, легла между лопатками, легко растерла. – Пойдем, Тоха, а то вымокнем до нитки. – Пойдем, – нехотя согласился Антон и принял протянутую руку. Дома мама собиралась на ночное дежурство. Видимо, опаздывала, потому что никак не могла остановиться на чем-то одном: то наполняла контейнеры едой, то внезапно бросалась в свою комнату и возвращалась с сумкой, куда бережно ставила банки с клубничным вареньем. – Галине Андреевне несу, – сказала она, словно оправдываясь. Антон кивнул. Жаль, конечно. Он любил мамино варенье, и клубничное ей удавалось лучше всего, но хлебосольная мама всегда старалась угостить коллег, знакомых, друзей. Были и плюсы – те не оставались в долгу, и зимой Антон наслаждался супом с ароматными сушеными грибами, компотами, которые мама почему-то не закручивала, домашней пастилой. Вкусно. А мама снова принималась за контейнеры, потом опять хлопала себя по лбу, бросалась в коридор, откуда возвращалась то с бахилами, то с зонтиком, то с шарфиком. – Забуду ведь, – сказала она, потряхивая полуавтоматическим зонтом, – придется с пакетом на голове идти. Хмыкнув, Антон глянул в окно. Если буря разыграется, то ни зонтик, ни пакет не помогут. Еще с весны у дома не прочистили ливневки, и теперь на въезде во двор собиралась огромная такая лужа. Антон однажды исхитрился настолько ловко сфотографировать себя на ее фоне, что в личку посыпались вопросы, куда это он уехал на каникулы. От мыслей о луже-озере отвлек назидательный голос мамы. – Начнется дождь, снимите белье с балкона. На плите плов, на столе шарлотка. Антон поднял было взгляд, но мама смотрела не на него, а на зашедшего Рому. – Понял-понял, – усмехнулся брат. – Тоха все сделает. – А ты на что? – возмутился парень. Рома весело рассмеялся. Мама еще какое-то время носилась по квартире, собирая недостающие вещи, а потом выглянула в окно и попросила Рому достать старый дождевик с верхней полки шкафа, куда тот был заброшен за ненадобностью. Роме даже табуретка не понадобилась, хоть дождевик и был завален всяким ненужным старьем. «Надо же, как вытянулся», – завистливо подумал Антон. А мама тем временем надела резиновые сапоги и, облачившись в дождевик, прошуршала к двери. Уже на выходе мама обернулась, погладила Рому по щеке, чмокнула Антона в макушку и только затем поспешила на работу. Как только за ней закрылась дверь, Рома направился на кухню. – Чай будешь? – спросил он. Антон сел на табуретку и кивнул, а Рома тем временем выглянул в окно. – Серым серо, – хмыкнул он. И тут же, словно в противовес его словам, графитовое небо прорезала яркая молния. Антон вздрогнул. Когда он вроде и забылся, громыхнуло так, словно совсем рядом разверзлась земля. – А! – коротко вскрикнул Антон и тут же наткнулся на цепкий взгляд синих глаз. – Ты что, Тох, – усмехнулся Рома, проходя к плите, – грозы боишься, а? «Ну, немного». – Нет, конечно, – храбро соврал Антон. Рома хмыкнул. Глянул на гороховый чайник, перевел взгляд на электрический. – Тебе быстро или вкусно? Хохотнув, Антон ответил: – Давай вкусно. Чиркнула спичка, тут же запахло дымом и горящим деревом. Не успел чайник начать закипать, как небо прорезала молния, затем еще одна – страшная, ветвистая. В этот раз раскат грома последовал раньше. Антон сжался и несчастно посмотрел на брата. Поймав его взгляд, Рома мягко улыбнулся. – Не бойся, Тох. Это же земляничный дождик из земляничной тучки. Антон вспыхнул, хоть перед глазами и встали милые сердцу картинки доброго мультфильма, который они с братом смотрели еще детьми. «А дождь все идет и идет. Целый час. Как заведенный», – грустно сказал Лисенок, поглядывая в окно. «Это теплый дождик. Грибной. После него весь лес будет в грибах», – ответил Папа Лис. «Ну да, – удивился Лисенок. – Интересно. А бывает земляничный дождик? Я так люблю землянику!» «Все бывает, – ответит Папа Лис, откладывая газету. – Когда я был маленьким, то любил гулять под конфетным дождем». «Вот здорово!» – Мне, что, пять? – все же возмутился Антон, пряча за деланным раздражением щекотное смущение. Рома пожал плечами и взялся резать шарлотку. Странно, но хоть брат с ним, как с маленьким, внутри стало тепло-тепло, и при следующем раскате Антон думал лишь о теплом грибном дождике, после которого весь лес в грибах. В стекло ударили первые тяжелые капли, и Рома обернулся. – Сними белье, а? Антон кивнул и поторопился спасти выстиранные мамой вещи. Схватил корзину и бросился к балкону. Сверкали молнии, свежо пахло озоном и медовыми цветами. Буря разыгралась не на шутку, и Антон так торопился снять белье, что пара ярких прищепок свалилась вниз. Антон с тоской проводил их взглядом. Делать нечего. Пожал плечами, в последний раз глянув на цветные неоновые пятна, затем унес корзинку с бельем в гостиную и вернулся к Роме, а чайник уже во всю гудел, закипая. – Темно, Ром. Включу свет? – Давай, – отозвался Рома, поставил на стол две тарелки с гороховым ободком – на них по щедрому куску шарлотки. А Антон тем временем щелкнул выключателем. Ничего не произошло. «Это еще что такое?» – возмутился Антон и часто-часто защелкал. – Тоха, прекращай, – с нотками раздражения сказал брат. – Света нет. Вздохнув, Антон опустился на табуретку и придвинул к себе пирог. – И что делать теперь? Чайник уже во всю бурлил, и Рома снял его с огня. – А ничего, – отозвался он, разливая по кружкам кипяток. – Оставим газ гореть, будет светлее. Потом фильм можем посмотреть – у меня на ноуте полный заряд. Взволнованный возможностью посмотреть что-то интересное вместе с братом, Антон принялся сыпать сахар. Одна ложка, другая, третья. Сладко! А тем временем становилось темнее. На кухне же сиделось уютно: голубоватый газовый свет мягко освещал кухню. В окно бились ветки сладко пахнущей акации, и Антон буквально замирал от ощущения счастья. Как же хорошо вот так с братом! О том, что будет, когда он уедет, Антон старался не думать. Как и об осени. Все потом. – Ничего такая, да? – сказал парень, ковыряя шарлотку. Рома усмехнулся. – Ничего такая, но не клубничный пирог, м? Антон насупился. Вот будет теперь дразнить его все время! – Ну ничего, – сказал Рома, прихлебывая чай. – Сейчас набежит земляничная тучка – пойдем урожай собирать. – Ну тебя! – в сердцах воскликнул Антон, с силой погружая ложку в шарлотку. Рома только тихо рассмеялся. – Ладно, – он поднялся и хлопнул брата по плечу. – Мой посуду и подтягивайся – посмотрим что-нибудь интересное. Опять Антону посуду мыть. Все еще злясь на подтрунивания брата, Антон наскоро сполоснул тарелки и из чувства противоречия вместо гостиной пошел в ванную. Положил на раковину телефон включенным фонариком наверх и долго, размеренно мылся. Вернулся спустя минут двадцать. Рома уже полусидел на разложенном диване, на его коленях стоял ноутбук. – Ты, что, потерялся? – насмешливо спросил он. Антон закатил глаза. – Землянику собирал на улице, – кисло ответил он, подсаживаясь к брату. На волосы легла горячая рука. – То-то мокрый весь, – негромко, с улыбкой сказал Рома; его умелые пальцы так правильно, так хорошо массировали кожу головы, что обиды как-то сами собой забылись. Антон прильнул к ласкающей его руке. – Лисенок, – мягко сказал Рома, и Антон улыбнулся, снова вспоминая тот мультфильм из детства. – Давай, я уже составил нам плейлист. Антон придвинулся ближе, но уже после вступительных титров понял, что маленькая подушка под поясницей удобной не была. С завистью глянул на брата – у того вон какая огромная! Словно прочитав его мысли, Рома вытянул руку, приглашая Антона в объятия. Стало действительно удобнее. А еще тепло и уютно. В итоге с перерывами на туалет и поесть они посмотрели три фильма, разрядив батарею с девяносто пяти процентов до нуля. Дождь за окном стих, но не прекратился, а свет так и не дали. – То-о-оша, – как-то протяжно донеслось сквозь дрему. – М-м, – сонно отозвался Антон. – Давай ляжем поудобнее, а? С трудом открыв глаза, Антон как-то даже сообразил, что пора идти к себе, но у Ромы, видимо, были другие планы. Он поправил подушку и, приобняв брата, уложил его ниже. – Умница, – похвалил Рома, – молодец. А Антон не понимал, за что его хвалят, но думать не хотелось, вставать не хотелось, ничего не хотелось – только спать. Антон прижался к теплому телу брата. Такое мучительно сладкое ощущение, когда пытаешься бороться со сном, чтобы еще почитать или поболтать, лишь бы следующий день не наступал так скоро, а сон все равно накрывает, медом смежает веки, укачивает на мягких волнах. Поддаться усталости так приятно, и Антон вроде уже засыпает, чтобы резко проснуться от влажных теплых прикосновений к шее, щеке. – Что? – непонимающе спрашивает он, вглядываясь широко распахнутыми глазами во тьму. – Тихо, – жарко выдохнул ему на ухо Рома. – Все хорошо. Кончик языка брата остро уперся в кадык, прочертил его и двинулся наверх. Влажно прошелся по скуле, лизнул мочку, принялся ласкать ушную раковину. – Нет! – выдохнул Антон. – Рома, нет! Он хотел было убежать, но рука брата легла поперек его груди, удерживая. – Ты что, Тоха, испугался? – вкрадчиво спросил он. – Ничего плохого не случится, все нормально. А сердце билось как бешеное. – Я просто поглажу тебя, – рука брата скользнула под резинку шорт. – Сделаю тебе приятно. Лицо Антона страдальчески скривилось. Он закусил губу, чтобы не закричать. Чтобы не толкнуться бедрами навстречу горячей ладони. – Как тогда. Ты помнишь?

***

– Все хорошо. Наберешь теплую ванну и повторишь все то же самое. Медленно, аккуратно. Торопиться некуда. Антон помялся. Было стыдно, было страшно. А вдруг опять больно? Вдруг он навредит себе? Читая его нерешительность, Рома внезапно подошел к ванне и заткнул ее пробкой. Открыл воду, покрутил смеситель. – Залезай, – сказал он, когда ванна наполнилась. Неуверенно глянув на брата, Антон нахмурился. Уголки губ поползли вниз и выглядел он так, словно вот-вот заплачет. – Все будет хорошо, – улыбнулся Рома. – Все мужчины через это проходят. Мужчина. Антона-то и парнем никто еще не называл, только мальчиком. А тут мужчина! Из чувства солидарности он все-таки решился. Разделся под одобрительные кивки брата и залез в теплую ванну. – А теперь делаешь вот так. Было обжигающе стыдно и мучительно приятно, и от этого становилось еще тяжелее. Антон буквально сгорал от смущения. Он низко опустил голову и крепко зажмурился. Скоро искры удовольствия внезапно разгорелись в острую боль. Не такую, как в прошлый раз, но все равно было больно. На это Рома сказал, что нужно пробовать чаще. Спокойно, не торопясь, и все получится. И улыбался ему так обнадеживающе и ласково, что сжималось сердце.