Полуденный зной

Антон не верил, что это все происходит на самом деле. Горячие поцелуи, покрывающие шею; крепкая ладонь на его текущем члене. Его никогда никто так не целовал. Его никогда никто так не касался. Жарко, и не вздохнуть. В груди так тяжело и тесно, словно его гранитной плитой придавило, а вокруг жара, частое тяжелое дыхание и острый запах секса. – Рома, – звал Антон, метаясь по подушке. – Рома, не надо. Пожалуйста, не надо. Рома… И вдруг рука брата остановилась. Продолжала сжимать член парня у самого основания, но ни на миллиметр не двигалась. – Уверен, Тош? – жарко выдохнул брат на ухо. – Хочешь уйти? Кусая губы и чуть не плача от страха и разочарования, Антон кивнул. – Точно? – снова спросил брат. – Ведь все нормально. Я просто помогаю тебе сбросить стресс. Это как массаж. Друзья часто так делают друг другу, когда смотрят порно, а мы больше, чем друзья. Сил не было, и как бы Антон ни пытался сдержать себя, его бедра против воли толкнулись в сжатый кулак. – Мы братья, – горячий шепот на ухо, потом снова движение руки. Молчание стало Роме ответом. Он продолжил ласкать брата, покрывая его шею горячими поцелуями, а с губ того срывалось только тяжелое дыхание. Антон кончил с именем брата на искусанных губах. Не успел туман неги развеяться, а Рома уже притянул брата к себе. Прижал к своему горячему телу и гладил по голове, спине, рукам. – Такой хороший мальчик, – хвалил он. – Такой смелый и взрослый. Губы Ромы прижались к подрагивающему веку. – Мой самый любимый. Невесомые поцелуи-бабочки покрывали лицо парня, легко касались кровящих губ, прижимались к влажному виску. – Ты самое дорогое, что у меня есть, Тоша. Ласковые слова словно стрелы прямо в сердце. И какой же меткий стрелок его брат – прямо в яблочко. Внутри все сжималось, стонало, болело. Не понимая, что происходит, не понимая самого себя, Антон вжался в тело брата, крепко обнимая его. – Это правда нормально, Ром? – спросил он дрожащим голосом. Сразу же горячие губы прижались к макушке. – Да, лисенок. Это значит, что между нами особая связь. Я не обижу тебя, не бойся. Антон не боялся. Если Рома говорит, что все нормально, значит, так и есть. Они еще долго лежали, разделяя один воздух на двоих. Первым зашевелился Антон. Подался вперед и невесомо коснулся губами губ брата. Щекотно. Покалывает. И губы, и внизу живота. Рома на поцелуй не ответил – просто позволил Антону изучать его, попробовать что-то новое, а Антон легко касался губ брата. Нежно, невинно. В какой-то момент взгляд Ромы потемнел, потяжелел. Он положил руку на плечо парня и надавил, толкая его на спину. Тут же накрыл своим телом, не позволяя шелохнуться, и смял его губы требовательным жарким поцелуем. «Нет, – легкая паника на периферии сознания. – Это точно не то, что делают друзья. И совсем не то, что должно быть между братьями». В рот ворвался язык брата, и Антона внезапно замутило от слишком яркого чужого вкуса внутри. В голове билась одна лишь мысль: «Я делаю это со своим братом. Какой же я извращенец!» – Тошенька, – выдохнул Рома, наконец оторвавшись от его губ. – Я тебя погладил, и ты мне сделай приятно. Антон мотнул головой. Его рука легла на грудь брата и нажала в попытке оттолкнуть. – Прости, Ром, – несчастно сказал он. – Я не хочу. Пожалуйста. Давай не будем. Давай, как раньше. Пожалуйста, братик! К удивлению Антона, Рома отстранился. Лег на бок, откинул одеяло. – Посмотри сюда, Тох. Горя от стыда, Антон глянул, куда показывал Рома. – Ты же тоже мужчина. Ты же знаешь, как это больно. Что мне делать? Пойти встать под холодную воду? Смущение, чувство вины и безграничная любовь Антона к брату заставили его послушаться. Антону даже не пришло в голову предложить Роме помочь себе самому. Он не думал, просто покорился. Сдался. Позволил пальцам Ромы сжать запястье и направить руку так, как ему нравилось. – Да, – наконец выдохнул он, откидываясь на подушку. – Ты такой умница, лисенок. Годами познания самого себя движения руки были отточены до автоматизма, и в то же время все было настолько по-другому, что у Антона кружилась голова. Когда трогаешь себя, все чувства сосредоточены в паху; есть только одно желание, одна цель – как можно быстрее кончить. Теперь же Антон слишком ярко ощущал, насколько горячим был член в его руке. Руку прожигал насквозь. В воздухе густо пахло сексом, и Антона мутило. Все было слишком реальным и в то же время походило на горячечный сон. Со рта брата срывались приглушенные стоны. – Да, мой хороший, сожми ручку сильнее. Лучше бы брат молчал! Одна рука занята, поэтому левой Антон закрыл ухо, лишь бы не слышать его тяжелое дыхание, вздохи, стоны, срывающееся с губ собственное имя. – Тоша… Антон сильнее прижал холодную ладонь к уху и не заметил, как брат поднял руку, чтобы накрыть ей запястье парня. Вздрогнув от удивления, Антон услышал, что Рома что-то говорит, и убрал руку от головы. – Дай ручку, Тоша. И Антон позволил отнять свою руку от горячего члена брата. С улыбкой глядя на встревоженное лицо Антона, тот поднес ее ко рту, щекотно и мокро лизнул. Антон только выдохнул и дернулся, бессознательно пытаясь отстраниться. Рома не дал. Его пальцы сильнее сжались вокруг тонкого запястья: еще одно долгое прикосновение влажного языка, а потом Рома плюнул ему на ладонь. Много, густо. Антона начало трясти. – Насухую больно, Тох, – словно извиняясь, сказал Рома, возвращая руку на место. – Словно искру высечь хочешь. Он коротко засмеялся, а Антон боролся с собой, чтобы не потерять сознание. Внезапно сильное ощущение нереальности происходящего накрыло его с головой, и он словно посмотрел на них с братом со стороны. Он видел брата со спущенными шортами. Его налитый кровью, блестящий от слюны член в часто двигающейся руке Антона. А сам Антон в мокрых от недавнего оргазма трусах, краснел и дрожал, лаская собственного брата. – Тоша! – выдохнул Рома. – Тоша! Тоша-а-а! «Замолчи! Заткнись! Не говори ничего!» Закрыть бы уши, сбежать, закрыться в собственной комнате и спрятаться под тяжелым одеялом. Антон молился, чтобы все закончилось, как можно быстрее, и тогда, словно услышав его мольбы, Рома вдруг притянул его ближе и накрыл искусанные губы своим требовательным ртом. Его бедра резко толкнулись в дрожащую руку парня – по пальцам потекла горячая сперма. Хотелось плакать. Ранки на губах щипало; все тело мокрое, липкое, отвратительное. Быстрее бы брат его отпустил – Антону срочно нужно было в душ. А Роме, видимо, хотелось обниматься. Он притянул брата ближе, заключая его в кольцо рук, а Антона все трясло. Парень слишком ярко ощущал его дыхание на своем лице, прикосновение обнаженного члена к бедру, горячие руки на своей коже. Антон замер, готовясь терпеть. Но скоро дыхание брата выровнялось, и тогда Антон смог выбраться из его объятий. Света все еще не было, но Антон был даже этому рад. Он был уверен, что везде, где его касался брат, алели отметины. Боялся увидеть следы своего падения на лице – припухшие искусанные губы, взъерошенные волосы, блестящие порочные глаза. И на белье позорные пятна. Выругавшись, Антон сорвал с себя одежду и засунул в барабан машинки, щедро сыпанув внутрь порошка. Как только электричество дадут, нужно будет сразу же запустить стирку. Лишь бы мама не узнала. Мама. При мысли о матери по телу прошла волна дрожи. Если она узнает – Антон нервно сглотнул – если она узнает, то Антон уйдет из дома. Лучше жить на улице, чем такой позор. В голове против воли Антона принялись раскручиваться самые ужасные варианты: вот Антон заснул в объятьях Ромы, а мама приходит с ночной смены и видит их вместе. Полуобнаженных, перемазанных спермой друг друга. – Блядь… Вздрогнув от ощутимого ужаса, Антон забрался в ванну, задернул шторку и включил душ. Стоял так под обжигающими струями, мечтая растаять, исчезнуть, лишь бы только не наступил следующий день. «Тоша…» – зазвучало в ушах, а голос низкий и пошлый. Снова вздрогнув, Антон неловко дернулся, задевая плечом полочки с бутыльками, которые глухо попадали вниз. – Блядь, блядь, блядь! Ноги подкосились, и Антон упал вслед за шампунями, гелями, кондиционерами. – За что?! – всхлипнул он, обхватывая дрожащими руками колени. – За что… Хотелось плакать, но в груди горит, а глаза болезненно жжет. Ни слезинки не упало, и от этого было все тяжелее. Боль в сердце нарастала, ширилась, готовая вот-вот разорвать грудную клетку. Невыносимо. Антон все сидел под обжигающими струями. Так долго, что за спиной согрелся кафель. Так долго, что от густого пара было тяжело дышать. Так долго, что не верилось, что все произошло на самом деле. Выходить не хотелось, но внезапно моргнул свет. Стало ярко-ярко, словно ванную осветил десяток солнц. Охваченный паникой, Антон, как преступник, которого поймали с поличным, наскоро вытерся, отворачиваясь от запотевшего зеркала. Он боялся встретиться взглядом со своим отражением и узнать о себе что-то, что навсегда поменяет его жизнь.

***

Ложась в постель, Антон боялся, что всю ночь его будут преследовать кошмары, но, видимо, он настолько устал, что в голове просто выключили свет, а включили его утром. Телефон показал начало одиннадцатого, а значит, мама уже вернулась. Как же не хотелось вставать! Завернуться в одеяло плотно, туго, и просто ни о чем не думать. Только страх, что мама все поймет, поднял Антона с постели. Он тяжело встал на ноги, уныло поплелся в ванную. А на кухне во всю звенели голоса, гудел чайник, шкворчала готовящаяся еда. Покачав головой, Антон оперся о край раковины и открыл воду. Под мерный шум текущей воды хорошо думалось. Как сейчас встретиться с братом? Как посмотреть маме в глаза? Почему-то Антон был уверен, что его шея покрыта чернеющими засосами, так страстно и жарко Рома покрывал поцелуями его шею накануне. Заглянуть в зеркало было страшно, но Антон решился. На него смотрел несчастный парень со взъерошенными волосами и блестящими грустными глазами. Шея, на удивление, оказалась чистой. Антон еще немного покрутился, чтобы оценить свое состояние. Вроде, ничего видимого. А на сердце скребли кошки. Воспоминание о прошлой ночи заставило парня кинуть быстрый взгляд на стиральную машину – дверца открыта, белья не было. Сердце кольнуло холодной иголкой страха: «Хоть бы не мама!» Вдох-выдох, вдох-выдох, нужно успокоиться, собраться. Антон решительно шагнул из ванной. – Антоша, – улыбнулась мама, откладывая лопатку, которой переворачивала блины. Краем глаза Антон видел, что Рома сидит на своем прежнем месте, но посмотреть на него прямо не мог. – Доброе утро, Тох. – Доброе, – буркнул Антон и, потупившись, сел на табуретку. – Будешь блинчики? Антон кивнул. Зашкворчало масло, аппетитно запахло, и мама поставила поджаренные блинчики перед сыном. – Спасибо, – сказал было Антон, но рука мамы легла на его лицо – ее взволнованный взгляд обжег парня. – Что? – испуганно выдохнул Антон. – Опять губы кусаешь? – строго спросила мама. – Сколько тебе говорила – пользуйся гигиенической помадой, а ты что? Антон отвернулся. – Что, Тох, помадой стесняешься пользоваться? Парень вспыхнул, но на брата не посмотрел. – А если бальзам для губ, – не отставал Рома. – Тогда можно? А сердце билось как бешеное. – Отъебись! На кухне стало тихо. Так тихо, что слышно было, как в соседнем дворе скрипят качели. А потом тишину прорезал хлесткий удар. Губы обожгло, и Антон с силой вцепился в мягкую ткань шорт, лишь бы только не показать слабость и не прижать дрожащую руку к лицу. Парень тяжело сглотнул и уставился на блинчики – ажурный бок влажно блестел маслом. Антон часто заморгал. – Еще раз услышу матюги, насыплю тебе черного перца на язык! Втянув шею в плечи, Антон весь сжался. – Возраст такой, да, Ром? Брат ничего не сказал, но, наверное, кивнул, потому что мама продолжила: – Вот ты таким не был. Мама говорила вроде с Ромой, а стояла над Антоном, и слова ее били больнее ремня. – Спортом занимался, книжки читал, а у этого лентяя игрушки одни на уме! Дота его! Глаза защипало. Скомкав влажное вафельное полотенце, мама в сердцах бросила его на столешницу и вышла из кухни, громко хлопнув дверью. На ажурный блинчик упала капля. Потом вторая. – Тоша, ну ты чего? Антон всхлипнул. Стул со скрежетом прошелся по полу. Брат обошел стол и остановился у сжавшегося Антона. – Не плачь, мелкий, – негромко сказал он и положил горячую ладонь на макушку. Рука ласково погладила растрепанные волосы, еще раз, снова, а потом Рома притянул брата ближе. Прижимаясь влажной щекой к футболке Ромы, Антон втянул горьковатый травяной запах и несмело обнял брата в ответ.