И всё пламенем горит

Совесть обычно мучит не тех, кто виноват. «Время жить и время умирать». Эрих Мария Ремарк

      С каждым днем люди из деревни со все большей мрачностью провожали ведьмака взглядом. Лишний раз старались даже на него не смотреть. Не говоря уже о том, что рядом с ним, словно тень, шастала тощая девица. А слухов становилось все больше. То ли Ив считали ведьмачьим фамильяром, то ли шлюхой. Впрочем, это не задевало ни самого Эскеля, который привык к дерьмовому отношению к ведьмакам, ни Ивори. Она так вообще пропускала любые комментарии в свой адрес мимо ушей.       Самым важным для нее оставалось то, что она все еще дышала и не была отправлена в могилу. А что до остального… она немного привыкала к местному люду, к «правилам» этой жизни. И одним из них было кое-что жестокое, но столь же привычное для Ив: если ты отличаешься от всех, то тебя ненавидят.       — Почему он не высовывается? — они сидели вечером возле только что разожженного костра и жарили уже жестковатый хлеб, который девушка слегка подсолила. Прошло уже несколько дней с приезда Эскеля в деревню. Звери все также дохли, но лихо будто бы и вовсе пропало. Правда, было нечто, что говорило ведьмаку об обратном. И это ему чертовски сильно не нравилось.       Ивори с каждым днем становилась все более вялой и безучастной, будто кто-то крал ее эмоции. И если в первый день их знакомства девушка дерзила и продолжала пререкаться, то сейчас безразлично смотрела на языки пламени и крутила в руке горячий кусок хлеба.       Да, лихо действительно прицепилось именно к ней. Только вот бестия эта не была проста и так запросто от свой жертвы не отвяжется, пока не убьет. А такой исход не нравился мужчине и, уж тем более, не понравится Ив. Эскель поднял глаза на девушку, которая сидела напротив и протягивала руку к огню. Словно завороженная, она не замечала, как огненные всполохи ласкали ее кожу. Не обжигали, а дарили лишь тепло, которое отзывалось в самом сердце.       — Он ждет, когда ты ослабнешь, — безрадостно отозвался ведьмак, не отрывая своего янтарного взгляда от того, как на всполохи пламени кожа Ив отвечала золотистыми переливами, будто защищая свою хозяйку от огня змеиной броней. Возможно, окажись Ивори злом во плоти и умей пользоваться своими силами, Эскель ничего бы и не смог с ней сделать, раз уж даже огонь ее не брал. Можно было разве что попробовать двимеритовые бомбы и ирден. Но такие эксперименты явно закончились бы для самого мужчины знатной трепкой.       — Если это поможет его выманить, то ладно, — убрав руки от огня, Ивори откинулась назад и улеглась на траву. Да она и сама понимала, что была далеко не в лучшей своей форме. Не говоря уже о том, что ей все время хотелось спать, а в груди все явственнее разрасталась пустота. И она ее… не пугала. Что должно бы было настораживать девушку только сильнее. Сейчас она больше походила на ленивую кошку, которая с удовольствием грелась у костра и больше ничего не требовала.       А вот Эскель в очередной раз задумался о том, кем все же могла быть его новая знакомая. Нечто, предрасположенное к полиморфизму, защищенное чешуей и предстающее перед окружающими в облике прекрасной девы.       Ламия.       Это мысль и прежде посещала ведьмака, но было столько несостыковок, что идея тут же отбрасывалась в сторону. Хотя бы потому, что эти бестии не могли говорить, несмотря на свою разумность. Они просто шипели, демонстрируя всем в округе свой раздвоенный язык.       Да, мужчина в течении дня наблюдал за Ив. И уж точно понял, что не было у нее никакого раздвоенного языка. Да и рядом с ламиями его медальон бы уже давно стал сходить с ума. Но тот молчал. С другой стороны, Ивори могла быть лишь потомком чистокровной ламии, благодаря чему обрела способность вести беседы.       Но более безумной была мысль о том, что девушка принадлежала к роду аспидов. И вот тут-то для проверки Эскелю понадобился бы бард, которого в ближайшее время ему в этой деревеньке явно не сыскать, так что либо мужчина отбросит идею насовсем, либо отложит ее на время.       — Может, сциталус? — себе под нос забубнил ведьмак, смотря на то, как Ив пододвинулась ближе к костру, а в ее глазах так и плясали янтарные всполохи огня. Она будто и вовсе не замечала ничего, что происходило вокруг, а это уже становилось плохим сигналом для ведьмака. И если в ближайшие дни он не убьет лихо, то бестия поужинает девушкой. И тогда уже не нужно будет думать о всяких ящерах и девицах со змеиными хвостами.       — Кто это? — от размышлений Эскеля отвлек спокойный женский голос. С каждым днем мужчине все больше казалось, будто он ни разу еще не видел настоящей Ив. А все ее мнимое спокойствие было лишь итогом сожранных лихом эмоций. Да и злость, с которой он столкнулся при первой встрече с Ивори, тоже могла быть деликатесом для бестии, который он взращивал в ней со столкновения на тракте.       — Змей с блестящей чешуей. Крайне ядовитый, — если Ив и была ядовитой, то яд ее проявлялся в излишне резких фразочках, которые то и дело слетали с ее языка. — Но они не обладают полиморфизмом, — ключевым во всей головоломке была как раз возможность превращаться во что-то другое, отличимое от змеиной формы. И вот тут-то Эскель и ломал свою голову уже несколько дней. — Или все-таки ламия, — размышлять вслух было всегда более плодотворным занятием, которое к тому же иногда заставляло девушку улыбнуться.       — Хвост вместо ног у меня еще не отрастал, — тонкая рука вновь потянулась к огню. Тепло. Костер был горячим, что разительно отличалось от того, какой озябшей чувствовала себя саму Ив в последние сутки. Это было похоже на грипп, где хотелось просто лежать, наслаждаться чужим теплом и не думать ни о чем. Вместо этого Эскель то и дело завлекал девушку в разговоры и всячески пытался ее растормошить. Что злило. И казалось Ивори вандализмом и насилием над живым человеком. — Да и не тянет меня высасывать жизненные силы из каждого встречного мужика, — это даже звучало дико, отчего Ивори усмехнулась. — Или хочешь быть добровольцем? — блестящие огнем глаза уставились на ведьмака.       — Для начала я хочу убить лихо и наконец-то увидеть, каких эмоций в тебе будет больше: язвительности или безумия, — можно было смело сказать, что мужчина привык вести с Ив диалог и в какие-то моменты даже мог осадить острую на язычок девушку. Правда, в последние дни этого и не требовалось.       — А вдруг я ранимая барышня, которая, обретя саму себя, разразится горючими слезами? — в это не верила, как и сама Ивори, так и ведьмак, но предположение было больше, чем просто забавным.       — Тогда я тем более хочу это увидеть, — ведьмак доел свой далеко не самый роскошный ужин и огляделся. В деревне было тихо, ведь все люди уже спали, а скот давным-давно разогнан по хлевам. Только изредка можно было услышать лай собак, да скрежет мышей в застенках домов. Где-то храпели лошади, дрались кошки. Но все это было настолько обыденными звуками, что Эскель даже не обращал на них своего внимания. В отличие от Ивори, которая впитывала в себя всю эту новую для себя атмосферу, словно губка.       — Как давно пала Цинтра? — в кое-то веке Ив хотела действительно понять, что ее ждало. В каком времени она оказалась? И насколько плоха была ее судьба? Сейчас девушка лишь надеялась, что не сказала ничего лишнего, иначе Эскель посчитает ее не просто бестией, но еще и невесть чем. Хотя… куда уж хуже. Лучше уж быть полоумной в глазах ведьмака, чем мертвой.       — Ты не знаешь, какой сейчас год? — почему-то мужчина не думал, что амнезия его новой знакомой была настолько катастрофичной, но, похоже, Ив была либо слишком хорошей актрисой, либо провалы в ее памяти были куда более выборочными и глубокими. — Почти год назад, — заметив на себе сонный взгляд янтарных глаз, отозвался он и сложил в седельную сумку остатки хлеба и сыра. — Как себя чувствуешь? — и сейчас в Эскеле говорила далеко не забота, а профессиональный интерес. От ответа Ивори зависело то, насколько быстро нужно было искать лихо.       — Как будто мной протерли пол, — девушка перевернулась на бок и закрыла глаза. Возле костра было тепло и настолько уютно, что можно было представить себя лежащей возле камина в старом родительском доме. В нем царила любовь, когда мама еще была жива. А на праздники она делала вкуснейшую индюшку с лимоном и специями. Всегда пахло выпечкой, корицей и… теплом. Таким же, какой Ив чувствовала рядом с пламенем.       Беззвучные слезы, которых Эскель не видел, потекли по бледным щекам Ивори. Она скучала по маме, скучала по тому, что когда-то у нее было. И дело было далеко не в том, что она в одночасье оказалась в другом мире, а просто в том, что после смерти родного человека вся ее жизнь изменилась куда больше, чем после переселения на Континент. Сейчас она хотя бы понимала, что все зависело только от нее самой.       Но семь лет назад, когда самой Ив было всего семнадцать, ее собственный мирок рухнул, словно карточный домик. Ломались привычные уклады семьи, отец запил и увлекся покером, они продали дом с большим двором из-за карточных долгов, поселились в небольшой и грязной квартирке, где иногда можно было встретить тараканов.       Иногда не хватало денег на еду, так что Ивори пришлось устроиться в кафе. А там все и так пошло по одному месту. Учеба не заладилась, она не смогла никуда поступить, поэтому так и продолжила работать в кафе, а все деньги уходили на оплату коммунальных услуг и хоть какой-то еды.       Отца же девушка видела не так уж и часто. Особенно трезвым и в хорошем настроении.       Так что, да, Ив была даже довольна тем, что покинула Ирландию и оказалась здесь. Сейчас ей хотя бы не нужно было видеть мерзкие рожи посетителей забегаловки, в которой она горбатилась последнюю… вечность. И никто не заставлял ее глупо улыбаться, когда ее саму оскорбляли и, что иногда случалось, выливали напитки. Люди бывали настолько отвратительными, что хотелось облить их бензином и поджечь.       — Ивори? — когда девушка не ответила ему в третий раз, Эскель уже было подумал, что Ив уснула, но потом она медленно все же повернулась к нему, спешно утирая непрошенные слезы. — Мне придется оставить тебя одну, чтобы найти лихо. Сейчас он действует из тени, и от этого может стать только хуже тебе самой, — мужчина пытался быть тактичным и аккуратным в своих словах, ведь раньше Ивори делала все, лишь бы не оставаться один на один со своим незримым преследователем.       Сейчас же, что было даже хуже ее собственной бледноты, Ив безмолвно кивнула. Ох, пресвятая Мелитэле, она не пыталась спорить с Эскелем! Можно ли было считать это тревожным признаком? Определенно!       — Могу только посочувствовать лихо, — несмотря на то, что чувствовала она себя хуже, чем просто хреново, Ивори все равно пыталась шутить. Даже получилось выдавить улыбку несмотря на то, что ей все же хотелось скорбеть по собственному прошлому, которое просто невозможно вернуть. — Ерунда какая-то, — себе под нос пробурчала девушка так тихо, что этого не услышал даже вездесущий ведьмак со своим уникальным слухом. «Ерундой» Ив назвала свою сентиментальность и слезливость, ведь раньше девушка считала себя слишком крепкой для соплей.       Иногда ей даже казалось, что все слезы она выплакала на похоронах мамы, отчего после этого не проронила ни слезинки. Но, видимо, в этой жизни было слишком много всего того, что до сих пор удивляло Ивори. И одним из этих вещей были ее непредсказуемые эмоции.       — Возвращайся в сарай и сиди там. Не вылезай, — Эскель поднялся на ноги и стал собирать все то, что могло ему пригодиться. — Ты меня слышишь? — после того, как мужчина заметил очередной кивок головой, он тяжело вздохнул. Как бы не найти по возвращению ее труп…       Ведьмак не покидал деревню вплоть до того момента, как не убедился, что несчастная жертва лихо устроилась в дальнем углу сарая. Где ее не было видно со стороны входа. Правда, для бестии это было не сильно большой проблемой, ведь и без того слепое чудище в основном полагалось на свое обоняние и слух. Да и, судя по всему, лихо уже успело выкачать из Ив большую часть ее хороших воспоминаний, оставляя девушку в пропасти из отчаяния и страха.       Когда-то очень давно Эскель уже видел подобное, но тогда в силу своей неопытности не успел помочь, и на его глазах парнишка иссох и стал похож лишь на призрак себя прежнего. А после явилось и лихо, которое, казалось, не замечало ничего вокруг, кроме своей жертвы. Вкусной, пахнущей тоской, скорбью и смертью. Самый настоящий деликатес для бестии, словно она была виноделом и ждала, когда же ее напиток настоится.       Конечно, когда чудовище расправилось со своей едой, оно обратило внимание и на то, что вокруг было еще слишком много живых людей. Только чудом ведьмаку удалось убить лихо, не подвергая деревню еще большей угрозе. И стало причиной нескольких шрамов на спине и предплечье.       — Не лучшие воспоминания, — мужчина уже оказался под пологом листвы ночного леса и надеялся, что шел в правильном направлении. Не хотелось бы потеряться в тот момент, когда позади был человек, ну или нечто похожее на человека, которому требовалась помощь. Пусть Ив об этом в открытую и не говорила.       Неподалеку от деревни, по словам старейшины, должна быть старая охотничья сторожка, в которую уже давно никто не хаживал, так что это могло быть отличным местом для лихо. Достаточно близко, чтобы доставать до Ив, но при этом скрыто от чужих глаз. Да и бестия бы продолжила мучить сельчан, если бы они не додумались бы пригласить ведьмака. А такое, к сожалению, бывало частенько. И дело было не столько в ненависти к Цеху, а в том, что разграбленные и разрушенные войной селения не были способны заплатить за заказ.       — Не уверен, что и эти-то смогут со мной расплатиться, — первой части денег, которую ему вручил старейшина, хватило бы разве что на заточку меча. И им крупно повезло, что у Эскеля прозапас было несколько эликсиров, которые могли ему помочь с заказом.       Окажись на его месте Ламберт, тот бы просто развернулся и уехал. Нет оплаты — нет работы. Даже если от этого страдали совершенно невинные люди. Да тут еще и сама жертва была далеко не человеком. Младший ведьмак первым делом задушил бы Ив, а потом без зазрения совести еще и запросил бы свой кошель с монетами за убийство бестии.       Лес стал казаться в ночи еще более мрачным и негостеприимным, а медальон еле ощутимо задрожал. Эскель приближался к сторожке, а рука его все сильнее смыкалась на стальном мече. На этот раз серебро не послужило бы ему хорошей службой, ведь слабостью лихо была именно сталь. Только вот что-то подсказывало ведьмаку, что самой бестии поблизости, как и прежде, не было. Реликт либо прятался, либо его и впрямь здесь уже давно не было.       Ко всему прочему, в темноте мужчина все явственнее видел следы чудовища: то тут, то там виднелись кровавые пятна.       — Шерсть, — себе под нос прошептал Эскель, снимая с сучка выдранный клок. Как выяснилось мгновением позже, он принадлежал той самой корове, которая пропала из деревни. Бестия полакомилась ей уже настолько давно, что от трупа остались одни только кости. Одичавшие собаки даже рога обглодать успели. Помимо этого, вокруг было и без того много крови. Старой и засохшей. Складывалось ощущение, что бестия давно не питалась, словно специально разыгрывала аппетит перед финальным блюдом.       Поодаль ведьмак заметил окутанное облаком мух тельце белки. Оно свисало с ветки, будто лихо хотело сначала полакомиться грызуном, а потом передумало, оставив мертвое животное там, где оно было поймано. Мертвые глаза зверька смотрели на Эскеля будто с осуждением и предостережением: не ходи туда.       Показалась сторожка.       А запах гниющей плоти только усилился. Точно также, как и вибрация медальона.

***

      Ив проснулась от навязчивого и тяжелого ощущения, будто кто-то на нее смотрел. И это было тем самым чувством, когда она боялась даже открыть глаза. Казалось, словно нечто нависало над ней, а дыхание незваного гостя щекотало ей лицо. Никогда прежде Ивори еще не ощущала настолько всеобъемлющего ужаса. Она вся состояла из страха, как будто кто-то связал девичье тело из нитей оцепенения.       — Эскель, если это ты, я тебя убью, — девушка зажмурилась настолько сильно, что у нее заболели веки, а пульс в висках забил с такой силой, что хотелось вырвать это чувство прямиком из грудины.       Но ответа не последовало.       Ивори только явственнее ощущала свою беспомощность перед тем, что нависало над ней. Оно забиралось ей под кожу, дергало там за ниточки и наводило только больше жути. И вот от нее-то у Ив вообще не получалось избавиться. Все это походило на настоящее безумие, где она не могла даже сделать лишнего вздоха.       — Раз, два, три, — себе под нос зашептала девушка, после чего перекатилась из своего угла и открыла глаза. Легче от этого не стало, ведь она слишком отчетливо видела ноги ниже колена, обтянутые тонкой серой кожей. И это могло значить лишь одно — лихо было в паре сантиметров от нее. И оно могло сожрать ее в любую гребанную секунду. Бестия сделала шаг в сторону незадавшейся беглянки. — Пошел нахер от меня, хренов ты кусок хаукарля!       То ли лихо действительно задумалось о смысле сказанных в его адрес слов, либо… оно было сыто, чтобы вот так запросто нападать на Ив, но бестия позволила девушке выскочить из сарая и…       Она не разбирала дороги, путалась в собственных ногах и испытывала при этом настолько оглушительный ужас, что не слышала ничего, кроме бешенного биения собственного сердца. А на пятки неукоснительно наступала бестия, которая и без того преследовала девушку в кошмарах. А сейчас она была натуральной и казалась еще более жуткой, чем помнила Ив.       Казалось, что кожа лихо стала еще более белой, почти прозрачной, и настолько дряблой, что походила на старую застиранную ветошь. Однако… это было не самым страшным из всего, что приходилось видеть Ивори в своей не самой длинной жизни. А повидала она знатное количество нелицеприятных вещей. С учетом, что весь дом, в котором они жили с отцом, был рассадником жести.       Но сейчас…       Ив, выбегая из сарая, споткнулась о нечто мягкое; в нос тут же ударил металлический смрад настолько густой и, казалось бы, осязаемый, что хотелось закрыть рот и нос рукой. Это было не просто невыносимо, это близилось к катастрофе, где Ивори грозило прощание с ее недавно съеденным ужином.       Под ее ногами было нечто иное, как тело когда-то еще живого и вполне себе дышащего человека. С разницей лишь в том, что отныне женщина, которую изредка Ив видела в деревне, смотрела на весь окружающий мир пустыми и навек незрячими глазами. Незнакомка была мертва. Безоговорочно. И бесповоротно.       А ее кровь алым пятном впиталась в рыхлую землю. Она была холодной на ощупь и липкой, отчего тошнота с новой силой сдавила горло Ивори. Девушка не могла верить собственным глазам. Только не тогда, когда прямо перед ней лежало не шевелящееся тело с огромной дырой на животе.       Лихо ее лишь надкусила.       Что можно было сказать и про всех тех, кого Ив видела в темноте деревни. И их было много. Казалось, что все поселенье высыпало на улицу перед тем, как бестия на них напала. Сейчас они все были похожи на надкусанные яблоки, которые почему-то не приглянулись маленькому ребенку.       А Ивори оказалась в эпицентре кровавой бани, буквально по уши стоя в склизкой субстанции. Женская ладонь уже начинала замерзать, когда Ив все же обратила на нее внимание. Лужа крови окружала кисть руки, которой она упиралась в землю. Это было ужасно. И чувство, вцепившееся в ее сердце, парализовало и не позволяло даже дышать.       — Это я во всем виновата, — девушка сидела в деревне, которая отныне будет лишь еще одним местом на Континенте, которое пожрали чудовища. И одно из них медленно подкрадывалось к одеревеневшей Ив, которая окончательно потеряла любой смысл продолжать сражаться. Слишком уж цепкая вина присосалась к ее душе.       Широко распахнутыми глазами она стала наблюдать за тем, как в лучах предрассветного солнца к ней приближалось лицо. И его один-единственный глаз, казалось, с удовлетворением смотрел на то, в каком опустошении пребывала его жертва. Какие вкусные эмоции! Сладкий букет из ужаса и потерянности! Если бы бестия умела говорить, она бы непременно озвучила свое восхищение тому, что сейчас видела.       И лихо даже не тревожил тот факт, где-то там, в лесу, бродил ведьмак. И вот он-то с удовольствием бы прикончил чудовище, если бы только знал, что происходило сейчас в деревне. Ив могла только надеяться, что после ее смерти Эскель все же прикончит лихо, а не оставит его бродить по земле и убивать несчастных путников. Пожалуй, это было единственным, о чем думала девушка, когда пятипалая лапа сомкнулась на ее шее. Она лишала ее воздуха, лишала последних отголосков когда-то ярких и радостных эмоций. Возможно, если бы в Ивори оставалось еще хотя бы немного позитива, она бы сравнила лихо с более уродливой версией дементора.       Однако вместо этого она продолжала немигающим взглядом наблюдать за тем, как глаз бестии прищуривался от удовольствия. И чем выше Ив поднимали в воздух, чем ближе она чувствовала конец своего существования, тем яростней начинал блестеть взгляд лихо. Это был его аперитив — эмоции. Чудовище настолько увлеклось своим занятием, что даже не заметило, как под его рукой все ярче начинала проступать золотая чешую. Она будто бы так и кричала, что этот ужин будет его последним.       Не говоря уже о том, что за спиной бестии, таясь в уходящей ночи, на опушку деревни выбирался и ведьмак. Эскель сжимал в руках кривой кулон — настоящий артефакт, который лихо создавал не так частно. В, казалось бы, простой на первый взгляд вещичке, были закованы настоящие чувства и эмоции девушки, что бесчувственной куклой смотрела на бестию золотистым взглядом.       И стоило только мужчине разломить побрякушку, как отчасти власть лихо над Ив вмиг испарится, а сама бестия будет уязвима. Однако Эскель тянул. Он выискивал наиболее подходящий для этого момент, когда одним ударом избавить Континент от существа, которое буквально стерло с лица земли еще одну деревню.       Настроение у ведьмака было не просто паршивым, оно грозилось самолично испепелить бестию. Не говоря уже о том, что история из прошлого вновь повторялась с мужчиной. Только она была куда более жестокой и омрачающей. Где главная жертва лихо должна была остаться в живых, а вот все ее окружение оказалось повержено занесенной над ними рукой смерти.       — Не медли, — в лучах поднимающегося из-за горизонта Солнца ведьмак заметил, что глаза Ив сверкали золотом также ярко, как ее чешуя на шее. Почти ослепительно прекрасно. Если бы не тот факт, что голос самой девушки уже был слабо отличим от шепота из-за длинных костлявых пальцев, которые перекрывали ей весь воздух. — Убей, — то ли она говорила это лихо, то ли Эскелю, который все ближе подкрадывался к бестии. Мужчина этого не знал, но видел, что Ивори все сильнее цеплялась руками за запястье чудовища, который уже был готов праздновать свою безоговорочную победу.       — Ты потерял свою игрушку, — зазвенела сталь, когда ведьмак достал из ножен свой меч, а кулон, созданный лихом, заставлял медальон самого Эскеля дребезжать еще сильнее, чем при простой встречи с чудовищем. — Ив, не думал, что ты так быстро сдашься, — чтобы пробудить в девушке саму жизнь, нужно было сломать ту стену, которая отделяла ее от ее же эмоций. Именно поэтому сейчас ведьмак, кинув пульсирующую от магии подвеску, разрубил ее пополам.       Она, словно бы в замедленной съемке, затрещала и в считанные мгновения рассыпалась в пыль, сопровождаемая невыносимым скрежещущим ревом самого монстра. Он терял контроль над своим деликатесом. Лихо настолько долго ждало этого момента, что сейчас, разрушение его собственных планов, вызывало в нем небывалую ярость. Швырнув девушку в сторону, бестия повернулась к ведьмаку. Он! Именно этот ублюдок стал виной тому, что жертву начали переполнять украденные ранее хорошие воспоминания.       — Так-то лучше, — лишь на миг переведя взгляд на девушку, Эскель вернул внимание на чудовище. Оно стояло перед ним в полный рост и криво улыбалось, будто бы обещая мучительную и долгую смерть. — Теперь уже она не кажется тебе такой вкусной? — Ив тихо и, казалось бы, безжизненно лежала на земле и не шевелилась. И пока мужчина не мог сказать, была ли девушка вообще в порядке, ведь раньше ведьмаку не приходилось возвращать забранные лихом эмоции.       Монстр бросился на Эскеля ожидаемо быстро, благодаря чему у ведьмака получилось легко увернуться от отчего-то неуклюжего броска лихо. Он шатался, вот-вот грозился запутаться в собственных ногах, а длинные костлявые руки махали по сторонам подобно безвольным плетям.       Разбитый кулон.       Все дело было в нем. Его создание и, тем более, разрушение сыграло с лихо дурную шутку — забрало последние силы, которые вообще-то он надеялся восполнить, сожрав Ивори. Это было последней ошибкой. Последней жертвой, которую он не смог заполучить.       Жизнь лихо пресеклась быстрее, чем Эскель мог на то рассчитывать. Его убийство было легким. Но все еще запятнанным множеством смертей. Слишком много людей погибло прежде, чем ведьмак смог им помочь.       — Ты жива, — и лишь одна девушка оставалась здесь, когда вокруг царил настоящий хаос. Кровь впитывалась в подернутую летней росой почву, смрад разложения от бестии быстро распространялся в воздухе, а медальон ведьмака наконец-то переставал вибрировать.       — Это все из-за меня, — девушка лежала на спине, уперевшись золотым нечеловеческим взглядом в бескрайнее голубое небо. Оно окрашивалось в цвета начала нового дня, было подернуто легкими перистыми облаками и будто бы обещало каждому, кто ходил под ним, счастья и радость. Сама же Ивори давилась слезами, которые застряли в ее горле. Казалось, что только сейчас в полной мере реальность обрушилась на нее. Вся эта грусть не была показной, она действительно сострадала каждому, кто умер сегодня в этой деревне.       — Больше никто не пострадает, — Эскель было хотел помочь девушке подняться с земли, когда его кулон коротко дернулся, а на месте, где лежала Ив, уже был маленький светлый хорек. — Тебе лучше здесь не оставаться, — вообще-то на этот раз ведьмак даже планировал забрать девушку с собой, но никак не ожидал, что маленький зверек убежит.       Пушистое тельце скрылось за высокой и густой травой так быстро, что мужчина отборно выругался и было направился на поиски Ив. Быстро себя осек. Какая-то часть его разума так и говорила, что ему не нужны были такие проблемы. Не нужен был никто рядом, пока он блуждал по Большаку. Только вот совесть и та его добродушная сторона, которая все еще ютилась на душе закостенелого ведьмака, твердили об обратном.       Эскель вернулся в сарай и выкопал из соломы вещи, которые Ивори успела стащить у селян: нож, несколько шматков засушенного мяса, три комплекта одежды и, конечно же, бутылка медовухи. И вот ее-то ведьмак тут же и осушил.       Ночь была ужасной.       Настолько ужасной, что мужчине хотелось поскорее отсюда убраться. И сделает он это в любом случае — вернется Ив или нет.

***

      Из опустевшей деревни, предусмотрительно отдав тела погибших огню, ведьмак уехал, когда солнце уже было высоко в зените. И не знал он, что в одной из седельных сумок, свернувшись калачиком, тихо плакал светлый хорек.