Загадка русского поцелуя

      Императоры, сопровождаемые многочисленной русско-французской свитой, о чем-то увлеченно беседовали, склонившись друг к другу. Их лошади спокойно шли поодаль ото всех, почти соприкасаясь боками, нога в ногу.       Мюрат пытался отогнать от себя вялую скуку, которая жужжала вокруг него надоедливым речным комаром. Наполеон под конец дня совершенно забыл о своих приближенных, и теперь его внимание было всецело приковано исключительно к российскому самодержцу. Даже цесаревич Константин, на всех собраниях преданно следующий за Александром попятам, теперь находился вне зоны видимости обоих императоров. Он задумчиво поник и нахмурился, глядя на пышные хвосты богато оседланных арабских жеребцов.       — Конечно! Мы подъедем поближе… — обрывочно донесся до свиты бодрый голос Наполеона. — Мюрат! — он тяжело обернулся в седле и, остановив коня, подозвал маршала к себе резким мановением руки. — Мюрат, император Александр хочет поближе взглянуть на гвардию. Бессьер там?       — Да, Ваше Величество.       — Тогда поезжай и предупреди его, что мы будем через полчаса.       Наполеон аккуратно подмигнул левым глазом, и его губы невольно растянулись в заговорщическую ухмылку, которая тотчас одернулась в обратное положение — в завлекательную расслабленную улыбку, предназначенную только для Александра. Намек был понят безукоризненно. Мюрат артистично-медленно кивнул, поймав на себе теплый взгляд русского императора. Вдарил лошадь шпорами и помчался галопом через лесную дорогу к широкой равнине, где расположились полки императорской гвардии.       Пока что всё следовало точно обговоренному плану. Наполеон истово горел желанием показать Александру свой привилегированный пеший состав в полном блеске. Однако сделать это как бы невзначай, будто совершенно никаких приготовлений к смотру не было осуществлено. Французская свита преданно молчала, а Мюрат в компании гвардейских командиров уже третий день подряд без продыху готовил полки к яркому шествию. Сюрприз должен был поразить Александра в самое его сердце, трепещущее при виде идеальной армейской выправки. И даже если в его светлую голову закрались некоторые подозрения, что вокруг него совершается какой-то заговор, то за непроницаемой пеленой его вечно кротких, вечно приятных голубых глаз определить это наверняка было просто невозможно.       Мюрата удостоили чести стать непосредственным воплотителем секретного плана, и теперь развязка сюжета интриговала его ничуть не меньше, чем своего вождя. Быстрым соколом он слетел с возвышенности и рванул прямо к полчищам гвардейцев, которые уже при полном обмундировании начали выстраиваться в тесный строй. В спешке носились от солдата к солдату офицеры в парадных одеяниях, не умолкали гудящие со всех сторон напряженные голоса, бойко свистела музыка. Мало кто обратил внимание на экзотичную птицу, ярко мелькнувшую среди полков, как гроза среди бела дня. Мюрат не встретил приветственных улыбок и затаил легкую обиду на занятых офицеров, но тотчас позабыл обо всех горестях, когда нашел среди всеобщего столпотворения маршальский мундир командующего Бессьера. Тот с горячностью разъяснялся с командирами полков, иногда срываясь на мощный крик. Мюрат бойко свистнул, подъезжая к суетящемуся маршалу, и мановением головы отвел его от армии на короткий разговор.       — Ну что, как дела? Помощь нужна?       — Нет, — сурово ответил Бессьер и, сморщившись, бешено отмахнулся от назойливой мошкары. — Господи, эти твари! Я терпеть их уже не могу!       — Ну, мой друг, — ехидно хохотнул Мюрат, спешившись с лошади. — Что вам эти безобидные жучки. Вы мне лучше скажите, всё ли готово.       — Почти.       — Этого мало. У вас минут двадцать, не больше. Они уже на подходе.       — Знаю я, — еле сдерживая накал в голосе, выпалил Бессьер. — Если Сулес мне сейчас же не построит здесь, — гневливо ткнул пальцем в спешно собирающихся егерей, — второй полк, я с него кожу стяну.       — При царе, надеюсь?       Лицо Бессьера от неожиданности вытянулось и подобрело. Командующий горячо усмехнулся, обнажив кривоватые верхние зубы.       — Конечно. Думаю, его это зрелище впечатлит больше, чем смотр.       Время текло на удивление неспешно. Гвардейцы выстроились в колонны, услаждающие взор своей гармоничной расстановкой. Французские знамена, штыки, отполированные до стального блеска, красные султаны начали отовсюду возноситься к ярко-голубому безоблачному небу. На лицах солдат, по-праздничному чистых, отдохнувших, бритых по моде, читался непередаваемый восторг, смешанный с трудно скрываемым естественным страхом — страхом перед скорым явлением наместников Бога на земле. Перед императорами двух титанических европейских держав.       — Едут, — глухо проронил Бессьер, и Мюрат, обратив внимание в сторону возвышенности, увидел двух знакомых арабских лошадей.       Благоговейное молчание в одночасье сразило гвардейские полки. Солдаты, казалось, все разом задержали дыхание от волнительного предвкушения. Но Мюрат, не испытав никакого смятения, картинно-медленно достал ажурные часы, вычурно облитые золотом, и удовлетворенно хмыкнул: прошло ровно полчаса, как и обещал Наполеон. Бессьер, стараясь сохранить маску непроницаемого равнодушия, заметно побледнел и, словно пораженный внутренней молитвой, опустил голову.       — Эй, чего напряглись? Выдохните! — загромыхал озорной смех Мюрата прямо над ухом. — Они оба в хорошем настроении.       — Я не переживаю, — спокойно уверил Бессьер и, выпрямившись, промокнул платком блестящие от влаги щеки. — Просто не могу подвести Его Величество.       — А вы хоть раз его подводили?       — Нет, — до жути строго и коротко раздалось в ответ. — Лично я — никогда.       — Ну и всё тогда, чего даже думать об этом? Лишний раз трястись, — вопрошающе раскинув руки в стороны, улыбнулся Мюрат. — Ладно, я поехал. Рассчитываю на ваш успех.       Он похлопал на прощание по плечу собирающегося с мыслями Бессьера и, вскочив на коня, рванул обратно навстречу свите, которая направлялась к изысканно обустроенной смотровой площадке.       В какой-то момент издалека он приметил, как вокруг Наполеона закружился мамлюк. Император второпях выскользнул из седла и грузно приземлился на траву, чуть не подвернув лодыжку. Было видно, как его лицо скривилось, а изо рта вырвалось безголосое ругательство. Его коня тут же прихватили за уздцы и повели к стоянке. Постепенно спешиваться начала вся свита. Наполеон мгновенно оказался у лошади Александра. Теперь он, сильно задернув голову вверх, что-то особо пылко рассказывал, отрывисто и сильно жестикулируя левой рукой. Правую он подал навстречу, отогнав от императорского коня озадаченного денщика. Александр принял вызов. Под заинтригованные взгляды свиты вальяжно перекинул обтянутую белым сукном ногу, доверчиво ухватился за крепкую ладонь Бонапарта и роскошно спустился на землю.       — Мюрат! — крикнул Наполеон, заметив приближающегося маршала. — Как Бессьер?       — Всё готово, Ваше Величество. Командующий ждет, — ответил Мюрат и, последовав примеру остальных, начал скоро спешиваться. Еще один денщик, возникший рядом с ним безликой тенью, перехватил и его лошадь.       — Благодарю, — бросил Наполеон в приказном тоне и мгновенно отвел глаза к Александру, который что-то бегло шепнул ему на ухо. — Да, да, брат мой, — тут же любезно смягчившись в голосе, сказал он на порядок тише и повел за собой царя, ладонь которого крепко прижал локтем к себе, — я вас со всем устройством познакомлю. Вам понравится.       — Заранее уверен в том, сир, — донесся до Мюрата бархатистым трепетом голос Александра. — Только не спешите, пожалуйста. Я едва за вами поспеваю.       Наполеон без лишних слов тотчас замедлил шаг.       Чуть поклонившись, маршал дождался, когда императоры пройдут мимо него и, по-щегольски расправив плечи, последовал за ними по лестнице на площадку, укрытую деревянным навесом.       Всюду мелькали искусно переплетенные знамена двух империй. На вытянутых столах, укрытых драгоценными скатертями, были симметрично расставлены легкие закуски, бокалы, ампирные позолоченные вазы, сжимающие в своих объятиях пышные тильзитские розы. Сладко пахло цветами и полевыми травами. Хрустальные кувшины запотели от жаркого летнего воздуха, и тонкие их стенки покрылись морозными каплями. Фужеры императоров наполнили темно-бордовым прохладным вином, следом оросились бокалы всех членов свиты.       — Нет почести приятней для меня, чем ваша ко мне дружба, — торжественно-громко начал Наполеон, обратив на себя внимание всех присутствующих. — Вы говорили, что Провидение свело нас чередой фантастических случайностей. Но я не верю в такие совпадения. Наш союз был предписан самим Богом, и теперь перед нами стоит серьезная задача — свершить великое дело. Защитить страждущих от разорительного зла, поставить на место Альбион, наводящий смуту на наши народы, — он медленно поднял бокал над своим лицом и теперь обратился прямо к Александру, который слушал его с нескрываемым восторгом.       Мюрат тихо вздохнул. Это всё, конечно, здорово, и величаво, и помпезно. Но можно как-то ускориться? Не полки же в бой ведем. Хотелось уже чокаться и пить холодненькое — а то слишком жарко.       — Пусть наша дружба воцарится над врагами и вернет Европе тот мир, которого она жаждет уже столько лет. Я пью за нас, мой брат, — воскликнул Наполеон. — За наш с вами вечный союз!       — За нас, — вторил с радостной улыбкой Александр, и вся свита распылилась в громогласном ликовании.       Задорно зазвенели фужеры со всех сторон. Мюрат особо крепко ударился в бокал цесаревича, едва не плеснув на его вздернутый нос вино, и весело ойкнул. Константин смущенно и запоздало хохотнул, не прикрыв рот:       — Если б вы еще поддали, я был бы на вас очень-очень зол.       — Сердечно простите меня, Ваше Высочество! Я так счастлив. Так счастлив, что едва могу себя удержать! Скорее же пейте со мной до дна за здоровье императоров.       Мечтательная ирония пришлась Константину по вкусу. Он, искоса взглянув на брата, действительно прильнул к золотому ободку и за несколько громких глотков осушил весь фужер, шумно выдохнув и даже не поморщившись.       — Вот это да…       — Ваша очередь, — с вызовом напомнил цесаревич, отставив руку в сторону, чтобы слуга наполнил его бокал.       Мюрату не оставалось ничего, кроме как с той же бодростью, с тем же бесстрашием влить в себя весь бургундский нектар. Сладость приторно зачесалась в горле, и он затряс головой — черные кудри выпали из-под шапки и защекотали лицо.       — Вы молодец, — довольно кивнул Константин и, указав раскрытой ладонью в сторону фуршета, заманчиво шепнул. — Надобно вам закусить, чтобы полегчало.       — Это мне-то закусить? Мне вино, как рыбе вода.       Большие выразительные глаза цесаревича шкодливо блеснули, и Мюрат отчего-то задумался. Не было в этих глазах и близко той мистической нежности, которую без остатка подчинил себе, как неугомонную богиню, старший брат. Константин смотрел на всех по своей природе всегда жестче и отрешеннее. Даже когда радость наводила на него слезы, не сходила с его взгляда холодная печать севера. Глаза Александра, наоборот, были чуть меньше, проще, грустнее, но смотреть в их теплую небесную синеву было приятнее. На душе всегда возгоралась сладостная нега. Будто два южных сицилийских солнца обагряли лицо своими лучами. Хотелось купаться в этом ласковом свете, как в парном молоке. Интересные глаза были у повелителя вечных снегов. Императору французов повезло — он мог созерцать их каждый день без остатка. Мюрат отмер — цесаревич уже успел отвлечься от него и заговорить с другим членом свиты. Сбоку смотреть на его приплюснутое мясистое лицо уже было не так отрадно: задранный короткий носик полностью изничтожал впечатление от красивых глаз. В этом смысле старший брат безоговорочно выигрывал во внешности. Не только у Константина. У всех присутствующих. Даже Мюрат, уверенный в своем безграничном обаянии, скрепя сердце был готов преклониться перед любимцем Афродиты и признать его бесспорную победу. Маршал исподлобья посмотрел вправо, желая в подтверждение своих мыслей снова найти русского императора, и стал свидетелем достаточно откровенной сцены. Александр, чуть склонившись к Наполеону, в явном нетерпении приобнял его чуть ниже шеи занятой бокалом рукой, что-то сказал и, рассмеявшись грудным смехом, ловко ударился губами в его скулу. Мюрат, кажется, приоткрыл рот в изумлении. Он нашел в толпе Коленкура и вперил в него требующий объяснений взгляд, но генерал, вежливо улыбнувшись, только незаметно пожал плечами. Александровские сопровождающие, наоборот, засияли от упоения, как бриллианты на офицерских орденах. Один только Беннигсен как-то сконфузился.       — Русские! Как же вы это любите, — довольно зарделся французский император и, повернувшись к свите, безмолвным жестом пригласил всех на террасу.       Наполеон, в сознании Мюрата вечно суровый, неприступный, не выказывающий ему, почти ближайшему к нему маршалу, никакой ласки, улыбался так сильно, с таким победным напором, что на его полных щеках показались две глубокие ямки.       «Всё, потеряли бойца» — мелькнуло в голове у Мюрата, и он, отбросив чрезмерную дурашливость, быстро ухватил со стола две крупные оливки под негодующий взгляд Коленкура.       — Что? Это, по-вашему, просто так поставили?       Коленкур тут же прижал палец к губам и нахмурился.       — Скучный, — хохотнул Мюрат с полным ртом и, наспех отдав косточки слуге, потянулся за всеми следом. Заиграл барабанный марш. Смотр должен был начаться с минуты на минуту.

***

      Свита медленно спускалась с возвышенности по пыльной тропе, которая вела прямо к выстроенным колоннам. Императоры вновь отдалились ото всех, вышли чуть вперед под руку — активная беседа увлекла их без остатка, и теперь даже Александр начал активно выкручивать в воздухе целые пируэты левой рукой. Парад произвел на него небывалое впечатление. Пылкость французского императора поглотила царя всецело — по крайней мере внешне. Вино делало свое дело.       Мюрат выцепил взглядом из толпы Коленкура и, поравнявшись с ним, шепнул:       — Чего вдруг императоры решили пешим ходом?       Умное лицо генерала как бы проснулось от размышлений: его угловатые серьезные брови, всегда в моменты задумчивости угрожающе сдвинутые к переносице, расслабились и добродушно поползли вверх.       — Это была инициатива императора Александра.       — Ничего себе. Я как-то всё пропустил, — неловко проронил Мюрат заплетающимся языком и продолжил с иронией. — Видимо, последний бокал был лишним.       Генерал деликатно промолчал и, секунду подумав, добавил:       — Его Величеству очень понравился этот жест.       — Конечно, — смешливо и непозволительно громко протянул Мюрат. — Пешкодрапом, извините, переться вдоль десятитысячной гвардии…       — Тише.       — … геройский поступок, — снова басисто зашептал маршал. — Не каждый на это решится. Его Величество любит, когда ради него идут на такие жертвы.       Коленкур сжал челюсть до желвак, чтобы заглушить приступ смеха, и спустя пару секунд почти с бесстрастием продолжил:       — Я не думаю, что для императора Александра прогулка пешком — серьезная помеха. Он очень вынослив. Ровно как и вся русская свита.       — А Его Величество? — покосившись на чуть сгорбленную спину Наполеона, сказал Мюрат, решив довести наконец генерала хотя бы до сдавленного хохота.       — Вы зря шутите. Его Величество выносливее всех нас вместе взятых. Кому как не вам это знать.       — Он выносливее всех нас вместе взятых, — воровато прищурился Мюрат, встретившись глазами с внимательными генеральскими, — когда император Александр появляется на горизонте.       — Ну, что я могу вам сказать. Он очень молодеет рядом с царем, — еще тише заключил Коленкур и, окончательно совладав со смехом, вновь натянул на лицо маску серьезности.       — Арман, а вы тот еще романтик, оказывается.       — Я? — бровь вопросительно выгнулась. — Серьезно?       — Ну да, а кто же еще. Молодеет… с царем. Ох, лирика!       — Это не мои слова. Говоря между нами, — уязвленно отметил Коленкур.       — Чьи же?       — Угадайте с одного раза.       — О нет, я не поверю, что Его Величество прямо так вам и сказал! Хотя…       Генерал отвернулся, и сбоку можно было приметить, насколько многозначительно-хитрым сделалось выражение его худого лица. Безмолвный ответ получился красноречивым. Мюрат широко улыбнулся и даже как-то опешил. Что же еще интересного мог рассказать об Александре французский император своему обходительному дипломату? Оставалось лишь думать и гадать. Коленкур чуть отступил и обменялся парой фраз с подошедшим к нему Уваровым — разговор был демонстративно окончен, и Мюрат благополучно выдохнул, вновь обратив свой взор на двух императоров. В какой-то степени ему казалось, что и вправду вокруг царя молодело всё. И солнце над ним возгоралось будто ярче, и воздух около него казался свежее, и уставшие глаза его приближенных озарялись рядом с ним чарующим довольством. Александр улыбался с такой обходительностью, с таким участием, что никто не мог устоять перед его обаянием. Никто не мог подавить в себе ответную улыбку. Его мягкая аура, смешиваясь со взрывной, неукротимой энергией Наполеона, наполняла всё пространство вокруг невообразимым дыханием молодости. Мюрат не мог вспомнить, когда его император в последний раз казался таким счастливым, как сейчас. Только, может, во времена Итальянской кампании, когда его разгоряченное сердце начало познавать беспощадную женскую любовь и еще не успело об нее с треском разбиться. Неужели Александр настолько приятен, что общение с ним доставляет большее удовольствие, чем времяпрепровождение с женщинами? Мюрат отмахнулся от этой дикой мысли. Приятельство, разумеется, — замечательная вещь. Но женщины должны быть всегда: кто бы что ни говорил, их ласка не заменится никакой, даже самой преданной рыцарской дружбой. Жаль только, что сейчас он плелся посреди дикого поля, а не танцевал с какой-нибудь прелестницей на балу. В прозрачном невесомом платье, с волосами, как черное вспененное море, с талией, как… Эх, ладно уж, долг есть долг. Не каждый день случается Тильзит — разок можно и потерпеть.       Оставшуюся дорогу маршал то утопал в сумбурных мыслях, то всматривался в верхушки тонких сосен, то беседовал с цесаревичем Константином, который при виде императорской гвардии всё более расцветал.       Сине-белые парадные мундиры пестрели, как благородные ирисы у подножья Фонтебло в майскую жару. Офицерские ордена вспыхивали, как звезды на небосклоне, красные султаны мягко вздрагивали от ветра, который усилился с приближением вечера. Перед императорами и свитой предстала во всем своем величии жемчужина французской армии.       Александр, возложив ладонь на рукоять сабли, прохаживался вдоль колонн, заглядывая в глаза каждому встречному солдату. Он останавливался перед командирами особо понравившихся частей, вступал с ними в дружеский разговор, лишенный торжественного церемониала. Обдавал их лестной улыбкой, приятным комплиментом и получал в ответ благодарность, граничащую с преклонением. Наполеон всё это время пребывал в блаженном покое. Руки его, как у человека абсолютно уверенного в своем превосходстве, были расслабленно сцеплены за спиной. Он, наоборот, пребывая перед полками, не говорил ни слова. Лишь только внимательно следил за царем, идя чуть позади. Следил за его пышными жестами, за его словами. Не выпуская его статную высокую фигуру из виду ни на мгновение.       Императоры дошли до первого гренадерского полка, который совершал маневры под личным командованием Бессьера и его приближенных командиров. Александр, выйдя к середине колонны, остановился. Тишина, сопровождаемая одним только шелестом травы, воцарилась над армией. Ладонь русского императора, укрытая белой перчаткой, легким взмахом обнажила спрятанный клинок.       — Старогвардейцы! — воскликнул громко Александр, с особым изяществом отсалютовав саблей. — Я помню вас всех до единого! Поднимите же штандарты выше во имя нашей дружбы — пусть они зажгутся золотом на солнце!       Гвардия разразилась громовым виватом, за ней оглушительным возгласом завторили соседние колонны. Взлетели расшитые знамена к небесам, и Наполеон, польщенный трепетным вниманием к своим любимцам, радостно заулыбался, встретившись взглядом с командующим Бессьером. Всё вышло точно так, как было запланировано, и император, отвлекшись на секунду от Александра, встал в вполоборота к свите. Найдя Мюрата, пальцами ненавязчиво подозвал его к себе.       — Александру всё нравится. Я доволен, — коротко сказал он, с особым азартом щипнув маршала за серьгу в мочке уха. — Вы молодцы с Бессьером. Хорошо подготовились. Я подумаю, что преподнести вам в качестве подарка.       — Честь для меня — служить вам, — заученно промурчал Мюрат и, глянув сверху в торжествующие серые глаза, согнулся в легком поклоне.       В душе тягучим медом растеклось радостное самолюбие. Он как будто опьянел еще больше: хотелось лыбиться, как прокаженный, подвывать себе что-нибудь под нос от счастья и лезть с объятиями к Коленкуру, чтобы серьезному генералу стало повеселее.       Наполеон вернулся к Александру, который уже пристал с ласковыми расспросами к хладнокровному Бессьеру. Но Мюрат-то знал, в каком состоянии сейчас находился смертельно бледный командующий гвардией. То есть как в одиночку лететь грудью на австрийские пушки — это ему не страшно. А как встречаться за обменом любезностями с русским царем, истинным ангелом, — его чуть не валит с ног. Однако по мере того, как разговор с императорами всё более затягивался, щеки Бессьера, кажется, румянились. Веселость Александра заметно расслабила его, растопила его маршальскую бдительность. Он даже позволил себе пылко рассмеяться от какой-то удачной шутки. Вот она, ловите — еще одна жертва невообразимых чар русского императора! Как он это делает? Его речь лилась, как соловьиная трель, его слова ободряли, как сладкий нектар. Есть ли хоть один человек в мире, который остался бы невосприимчивым к этой загадочной магии обольщения? Мюрат хотел было гордо воскликнуть про себя, что именно он являлся этим неприступным героем. Но нет. Сразу вспомнилась сцена, когда маршал, едва не провалившись сквозь землю, как мальчишка перед миленькой сверстницей, оказался сражен мягким объятием и слишком точным комплиментом. Настолько точным, настолько желанным, что казалось, будто Александр — Господь Бог, читающий потаенные мысли каждого, кто осмелится посмотреть ему в глаза. Не император, а истинная сирена, облаченная в военный мундир. Не успеешь заметить, как она всецело подчинит тебя своему естеству и превратит в безвольную куклу, преданно ползающую за ней на коленях. В этом с Бонапартом они абсолютно схожи, но методы их обольщения катастрофически разнятся. Наполеон — пламенный вихрь, который силой своего характера, своего гения подхватывает тело и несет с собою бешеным ураганом в самый эпицентр войны. Александр — тихое озеро, приглашающее к своим берегам, убаюкивающее своей сердечностью и кротостью. Только вот чем дольше в это озеро смотришь, тем больше в нем утопаешь.       — Брат мой! — раздался вдруг голос Наполеона, как набат среди ночи.       Мюрат тотчас вырвался из раздумий и дернул головой в сторону императоров. Он отвлекся настолько, что совершенно упустил момент, когда разговор с Бессьером был окончен и маршал вступил в ряды свиты. Наполеон встал напротив Александра, стиснул его плечи ладонями и заглянул в светлое, по-славянски мягкое лицо снизу вверх. Свита медленно собралась вокруг них.       — В знак нашей глубокой дружбы хочу поцеловать вас так, как целуетесь вы с русскими. Не откажете ли вы мне в такой любезности?       Чего-чего? А можно повторить? Кажется, я не расслышал. Мюрат выпучил глаза и въелся в профиль своего императора. Это какая-то шутка, что ли? Русские понятно: для них целоваться в десны со всеми подряд так же естественно, как дышать. Они все потом ходят с такими красными губами и щеками, будто обмазались земляникой. Но французы-то! Целуются в большинстве своем с женщинами по вполне известному поводу. И целуются до той степени пламенно и бесстыже, что язык от боли щемит иногда по нескольку часов. От секундного молчания, разразившегося в воздухе, горло обожгло подкатившим смехом, граничащим то ли со стыдом, то ли с волнением. Мюрат не сдержался: его пухло-широкие гасконские губы начали расплываться в шаловливую улыбку. Так вот она какая, развязка хитрого плана. Устроить грандиозный парад, поднять все пешие части элитного состава, чтобы всего-навсего под шумок чмокнуть северного Аполлона в его налитые, как яблочко, щеки, — как же это по-наполеоновски. Ах, до чего горяч корсиканский драматизм!       — Это будет великой честью для меня, — тихо ответил Александр, и глаза его как-то странно сощурились. Не от негодования или отвращения. Это был томный, дымчатый взгляд, которым в совершенстве своем по природе обладает любая женщина, испытывающая к сердечному другу особые чувства.       Мюрат совершенно растерялся и снова уставился в глаза царя, не боясь попасться за рассматриванием. Ему точно не показалось! В голову тут же стрельнула до ужаса грубая мысль, но маршал с особым запалом придушил ее на стадии зародыша. Нет, о таком даже думать нельзя. Русские целуются с мужчинами спокойно, значит, ничего предосудительного в жесте императора нет и быть не может. А взгляд царя… Лишь игра в дипломатию, в политическое обольщение — никак не больше. И если Александр позволил чужестранцу совершить с ним такой обряд, можно считать, что мирный договор уже подписан и Наполеон из заклятого врага официально превратился в ближайшего друга.       — Позволите мне? — спросил Наполеон.       — А вы знаете, что делать?       — Конечно, — удовлетворенно хохотнул, похлопав Александра по рукам чуть выше локтя. — Я бывал частым свидетелем этого жеста во время наших переговоров и, позвольте похвастаться, научился ему целиком.       — Боюсь представить, кто стал вашим учителем, сир, — по-доброму подтрунил царь.       — Alexandre! — озадаченно парировал Наполеон, высоко вскинув темные брови. — Я хороший теоретик. Мне не обязательно практиковаться, чтобы чему-то научиться.       — Посмотрим, — на маленьких губах русского императора показалась озорная беззлобная ухмылка — очень редкое явление, отметил про себя Мюрат. Сделавшиеся лукаво-лисьими глаза прикрылись еще сильнее, и теперь с трудом можно было разглядеть в них пронзительно голубые колдовские радужки.       Едва помедлив, Наполеон сдернул с себя двууголку и протянул ее мамлюку, который появился так же неожиданно, как исчез. Ладони, тесно сжатые белыми перчатками, аккуратно, практически невесомо обняли моложавое румяное лицо, как хрупкий фарфоровый сосуд. Александр медленно стянул свой головной убор и зажал его длинными пальцами. Озарились светом его медно-золотые чуть взмокшие кудри и высокий гладкий лоб. Он грациозно преклонил голову, никак не утратив величественную прямоту в осанке. Полки застыли в нетерпении, как натянутые до исступления струны. Мюрат незаметно глянул на стоящую сбоку русскую свиту: недоверие в их позах смешивалось с пытливым интересом. Цесаревич Константин, всё еще находящийся под особым впечатлением от вида войск, мерцал, как солнце в зените.       Стоило Наполеону коснуться губами царской щеки, гвардейские полки, не выдержав, загалдели, как музыкальный оркестр. Нерасторопно, с особой медлительностью он потянулся ко второй щеке. Сложенный на южнофранцузский манер нос своим кончиком ткнулся в светлые пушистые бакенбарды, и Александр полностью закрыл глаза, невольно обняв ладонями бока наполеоновского мундира. Сердце Мюрата забарабанило внутри так, что он чуть не подпрыгнул на месте, лишь бы успокоиться. Обычный русский поцелуй, горячо убеждал он себя, не отличающийся от всех предыдущих, подмеченных им в Тильзите. Ничего странного, ничего необычного. Почему же теперь такое жгучее волнение сковало цепями всё его тело? Он нашел расслабление только при виде Коленкура, который невозмутимо улыбался, сцепив в замок ладони перед собою. Как только Наполеон коснулся царских сомкнутых губ, армия разразилась оглушительным ревом. Мюрат непонятливо глянул на Александра, глаза которого разверзлись так, будто его поцеловала лошадь. Французская свита начала заливисто аплодировать, а русские, обомлев, не издали ни звука. Лишь потом, через несколько секунд, присоединились к всеобщему празднеству. Мюрат посмотрел на Константина — лицо царевича вытянулось от шока и вспыхнуло, как закатное небо. Уваров стоял с разинутым ртом, а Беннигсен что-то задорное шептал ему на ухо, то и дело покрякивая от смеха. Кажется, что-то пошло не так, подумал Мюрат, но всеобъемлющая радость охватила его без остатка, и он, забывшись, захлопал так, что по ладоням горячим молоком растеклась зудящая боль. Как же отрадно и легко сделалось на душе! Императоры распустили объятия и, улыбнувшись друг другу, под возгласы толпы надели шляпы. Наполеон ликовал, демонстративно прямо и нагло разглядывая лицо Александра, как бы изучая последствие своей шалости. В местах поцелуев кожа заметно налилась кровью — это ж с каким жаром нужно было кусать, чтобы остались такие броские розовые следы? Покрасневшие губы царя блестели влагой. Он немного стушевался, будто еще не успел прийти в себя, и начал искать кого-то среди свиты сощуренными невидящими глазами. Мюрат это заметил и по наитию глянул в сторону Константина — не прогадал. Александр искал именно его. Между братьями состоялся немой диалог: великий князь состроил потешную гримасу, как бы выражая усмешку, а царь лишь смущенно поджал губы. Наполеон не оставил это без внимания и обратился чуть подсевшим голосом:       — Ваше Высочество тоже желает скрепить со мною дружбу русским поцелуем?       Константин, сконфузившись, низко поклонился и, пытаясь говорить серьезно, промямлил:       — С удовольствием, Ваше Величество. Но всё же я бы предпочел, чтобы все поцелуи с вашей стороны были адресованы моему государю в качестве знака великой благосклонности к нашему народу.       — Ловко! — рассмеялся Наполеон, сжав локоть еще более зардевшегося Александра, который смерил цесаревича нечитаемым взглядом. — Да будет так. Слышали, мой брат? — обратился он к царю с опасной ухмылкой, и в его баритоне прозвучало оправдание, граничащее с какой-то сокровенной шальной угрозой. — Это была инициатива Его Высочества. Никак не моя.       — Я совершенно не против, — медленно протянул Александр, пытаясь возвратить своему лицу прежний улыбчиво-деловой вид. — Наоборот, я буду безмерно тронут вашей лаской.       — Вот как. Хорошо! Тогда буду почаще вам ее выказывать, — наполеоновская ухмылка сделалась рискованно двусмысленной, а взгляд — хищническим.       Александр кротко и тихо засмеялся, спрятав ладонью рот, но Мюрат всё равно сумел разглядеть в застывших чертах его лица чересчур сильное, по-женски ошалелое смущение. Будто императора застали врасплох всем произошедшим действом, и он отчаянно старался скрыть свое волнение. Мюрат внутренне взмолился, лишь бы такая необычная реакция не стала знаком полученного оскорбления.       Императоры снова под руку двинулись вдоль рядов гвардейцев. Царские щеки быстро побледнели, и вновь на маленьких губах воцарилась спокойная улыбка. Стеснение было позабыто в считанные минуты. И казалось, будто ничего не произошло вовсе — Александр по обыкновению засиял безупречной звездой среди золота французских эполет и русских орденов. Мюрат оказался далеко за его спиной, и теперь наблюдать за изменениями его переменчивого настроения больше не было возможности. До сих пор не отошедший от всей разыгранной перед ним сцены, он распылился и подкрался к Коленкуру.       — Арман! — гаркнул в затылок безмятежному генералу, отчего тот едва не подпрыгнул от неожиданности. — Хороший обычай у русских. Давайте тоже целоваться. За мир, дружбу, за здоровье императоров и всё такое прочее, — и вытянул к нему свои ручища.       Генерал оробел и, помедлив от шока, брезгливо толкнул ладонь Мюрата и выпалил гневливым шепотом:       — Лучше поговорите об этом с Константином. Он вам точно не откажет.       — Зря вы это сказали. Я ведь правда возьму и пойду. Заодно спрошу, отчего император Александр так запаниковал. Он же со всеми всегда спокойно целуется. Причем в губы — с большим удовольствием!       Коленкур в недоверии покосился на Мюрата и чуть подступил к нему.       — Вы, верно, что-то недопоняли.       — Нет, генерал. Я видел. Я очень внимательно наблюдал за ним. Он, право, очень сильно заалел, будто Его Величество… немножко перестарался.       — Перестарался… — эхом гугукнул Коленкур и, чуть не прыснув со смеху, почесал ладонью рот. — Осмелюсь спросить, с чем именно?       — Ну… Как вам сказать, чтобы не так грубо…       — Господи, тогда лучше молчите.       — Эх, а я уже хотел вас добить! Ладно, пойду все-таки спрошу у Константина, — стоило Мюрату шагнуть в сторону цесаревича, как жгучими тисками его схватили за запястье и дернули к себе.       — Нет! Вы что?! — сдавленно крикнул Коленкур. — Это верх грубости!       К ним бесшумно подплыл Бессьер и, потянувшись к Мюрату от любопытства, спросил:       — По какому поводу разговор?       — Обсуждаем, как хорошо прошел смотр! — весело громыхнул маршал. — А особенно конец смотра.       — Это правда, — задумчиво пробормотал Бессьер. — Его Величество очень любезен с императором Александром.       «А то» — подумал Мюрат и, отбросив всякую мысль из головы, беззаботно вздохнул, глядя в высокое летнее небо.

***

      Вечер пронесся без происшествий. Торжественный ужин, на который соизволили зачем-то пригласить захворавшего Фридриха-Вильгельма с унылой прусской свитой, прошел быстро и непринужденно. Императоры много обсуждали военное дело, совершенно не касаясь политики и, ко всеобщему удивлению, сегодняшнего смотра. Наполеон будто бы намеренно избегал этой темы, вечно уводя ее в русло общих разговоров ни о чем, — Александр ловко учуял подозрительную холодность союзника и больше о гвардии не вспоминал.       По наступлении десяти часов вечера к Мюрату, бесстыдно стоящему на балконе в одной рубахе и с удовольствием ловящему растерянные взгляды редких прохожих, без стука ворвался император. От удивления маршал рассмеялся и начал было неловко шутить, стряхивая с носа табак, мол, никак не был готов к позднему визиту и ему стоит поискать свои панталоны, но Бонапарт его резко осек.       — Я говорил с Коленкуром, — сказал без заунывных вступлений, пытаясь разглядеть в глазах Мюрата хотя бы малейший отблеск понимания, но нашел там лишь пустую безмятежность. — По поводу сегодняшнего.       — Вы о параде, Ваше Величество? Всё прошло просто шикарно, — уверил с полупьяненькой улыбочкой Мюрат, захлопнув табакерку и отложив ее на стол.       — Закройте дверь, — буркнул Наполеон и, погасив ближайшие к диванам свечи, пригласил маршала сесть.       Мюрат запер балкон, стянул с пуфа брошенный халат и вяло набросил на плечи. Приблизился к Наполеону, который, несмотря на свой призыв, стоял к нему спиной как вкопанный, правой рукой грузно упираясь на спинку кресла. Несомненно, мерзкое подозрение закралось в грудь и неприятным холодом прокатилось вдоль спины. Горло пережало. От волнения Мюрат тоже не стал садиться. Хотел было начать выяснять, по какому поводу ему нанесли столь поздний визит, но Наполеон, не оборачиваясь, спокойно сказал:       — Ты следил за Александром. Ты сказал, что мое поведение его ошеломило.       Мюрат, готовящийся к худшему, даже не сразу понял, о чем идет речь. Но когда воспоминание о параде дымчатым облаком всплыло в его голове, он недовольно фыркнул. Умеет же Коленкур нагнетать, раздраженно проворчал про себя, и, в негодовании затеребив пальцами сердоликовый кулон, вспыльчиво прокомментировал:       — Я такого не говорил!       Наполеон перебил его грозным шипением, и Мюрат, виновато кашлянув, продолжил теперь на грани шепота:       — Мне лишь стало интересно, почему император так смутился, — вот и всё.       — И как же он смутился? Как это выглядело со стороны?       — Ну… — наивно протянул Мюрат, не заметив, что из темноты на него теперь смотрели голодно и угрожающе почерневшие глаза. — Ваше Величество, мне как-то неловко об этом рассказывать.       Наполеон промолчал, но по его требовательному и тяжелому, как свинец, взгляду Мюрат понял, что ему настойчиво приказывали говорить дальше.       — Вы когда его в губы поцеловали, — остановился, кое-как удержав улыбку, — он очень испугался. И потом еще долго был рассеян.       — Я заметил. Но он мне ничего не сказал по этому поводу.       — А вы что, его лично об этом спросили?! — прикрикнул от удивления Мюрат, и снова в его адрес раздалось еще более гневное шипение.       — Хватит орать. У меня и так голова трещит.       — Простите, простите. Я немного охмелел и…       — Не проблема, — отрезал Наполеон и как ни в чем не бывало вернулся к прежней теме. — Нет, я лишь намекнул ему. Сказал, что его свита очень взбудоражена, и спросил отчего.       — А он вам что? — почти шепотом.       — Иоахим, какая разница? — раздраженно процедил Наполеон, чуть не закатив глаза. Через мгновение его сморщенный лоб расслабился, и на громком выдохе потупившийся баритон продолжил почти безмятежно. — Он не дал мне однозначного ответа. Посмеялся, увильнул, забыл — как всегда.       — Вас это сильно встревожило?       Наполеон отстекленело посмотрел куда-то вбок и, задумчиво проведя языком вдоль зубов, спустя паузу звонко цокнул и отрицательно покачал головой.       — Нет. Просто стало интересно.       — И что, вы пойдете к нему сейчас? — бездумно проронил Мюрат, даже не сумев представить, как содрогнулось всё тело французского императора.       — Да. Пора закрыть вопрос по Силезии, — Наполеон оттолкнулся от кресла и начал вышагивать беглый марш вокруг столика, глядя себе под ноги и что-то неразборчиво бурча под нос. — Александр просит меня уже второй день, но мне, если честно, надоело уже об этом разговаривать. Он стоит на своем и вообще не желает меня слушать… У него в голове вечно этот чертов прусский идиот и его полуразвалившееся горе-королевство. Фридрих, Фридрих! — фальшиво завопил, совершенно позабыв в порыве какой-то остервенелой ревности, что Мюрат стоял у него под боком. — О, мой Фридрих! Пожалейте моего Фридриха! Ох, мы же клялись над гробом, прости господи! Надо, кстати, подняться за нотой — чуть не забыл. И вообще… впрочем...       Он вдруг оборвал сбивчивый поток слов, остановился и ударился в маршала таким безотрадным и смущенным взглядом, будто его, преступника, уличили в каком-то страшном злодеянии.       — Забудь. Это всё неважно. Пустяки. Все проблемы решаемы. Дашь мне табаку?       Мюрат отмер от обрушившегося на него словесного шторма и схватил со столика табакерку. Раскрыл и учтиво протянул Наполеону, который уже оказался подле него. Император рывком снял перчатку без страха ее порвать, отщипнул табачного порошка и поднес к носу, громко вдохнул. Наступила благодатная тишина и тут же прервалась глухим кашлем.       — Ох, благодарю, — удушливо пробубнил сквозь платок. — Полегчало. Посмотри, чисто?       Мюрат оглядел его и деликатно указал ладонью на себя в районе груди. Наполеон сморщенно уставился на свой мундир и нервно стряхнул осыпавшийся табак.       — Отдыхай. У нас завтра поздний подъем. Спокойной ночи.       Он подлетел к двери, на бегу надев перчатку, и вдруг резко обернулся:       — А, точно. Я чего пришел. Я же обещал отблагодарить вас с Бессьером. Поднимитесь ко мне завтра оба в двенадцать. Без опозданий.       Он, снова забывшись, пожелал спокойной ночи и удалился из покоев так же быстро, как появился. Полусогнутый в спине маршал пораженно расправился и, уставившись на раскрытую табакерку в своей руке, хмыкнул. Это что за буря только что пронеслась по его комнате? Император заболел, что ли? Он был весь на взводе, как взмыленная лошадь, будто случилась какая-то катастрофа. И вообще, какая разница, кто кого не так поцеловал, господи! Что за бред! Нашли, чем мозги себе трепать.       Мюрат снова вальяжно ступил на балкон. Мысли о завтрашней встрече с императором теплым удовольствием растекались по телу с забродившей от вина кровью. Каков же будет этот таинственный подарок? Хотелось бы новехонькую позолоченную табакерку. Желательно с портретом жены. И с красными камнями: можно с сердоликами, но лучше с рубинами. А то нынешняя серебряная не очень сочеталась с его карманными часами.       Через несколько минут мечтательный туман развеялся, и Мюрат увидел, как в бешеной спешке Наполеон почти выбежал из дома. Он рванул по улице по направлению к квартире Александра. Без сопровождающих, без гвардейцев. Без шляпы.