Long way (from) home

Всё происходит так быстро, что Юмэ даже не успевает возмущаться. Сначала Чонгук забывает в её купе свою книжку об альпинизме. Через пару часов на соседней полке каким-то образом появляются его кружка и клетчатый плед. Вечером к ним присоединяются ещё одна подушка, очки и салфетка с вышитой на ней Фудзиямой. И вот как-то так, почти незаметно в её купе переезжает сам Чон Чонгук. Осознавая, как плотно этот парень всего за несколько дней вошел в её жизнь, Юмэ с удивлением понимает, что… она не против. Прислушиваясь к себе, она не чувствует сопротивления. Проблемы на работе и прошлые отношения вдруг кажутся такими далёкими, будто оставленными в прошлой жизни. Впрочем, это логично: с бывшим парнем они больше года жили как чужие люди… А Чонгук как-то сразу стал почти родным. Парень-альпинист вписывался в её дни так ненавязчиво и легко, и одновременно твёрдым шагом прокладывал дорогу к её сердцу. Будто взбирался по каменистым выступам к новой, ранее неприступной вершине. Будто бы покорял. А Юмэ действительно чувствует, что сдаётся и ничего не может – не хочет – с этим поделать. Глядя на то, как он сопит после обеда, укутавшись в плед и оставив снаружи один лишь нос, Юмэ хочет верить, что она может стать для него горой. Той самой, которая разрешит себя покорить и станет надёжной защитой для своего покорителя. Такой Чонгук – храбрый, но мягкий – действительно вызывал желание и доверяться, и защищать. Юмэ не отказывает себе в желании радовать его чаще: − Вот, − ставит на столик пакет с ещё влажными после мытья крупными жёлтыми ягодами. − Это северная ягода, морошка. Говорят, она повышает иммунитет и делает людей чуть счастливее. Женщина на станции убедила меня попробовать, но одна я точно не справлюсь. Поможешь? Глаза Чонгука сияют таким неподдельным счастьем, что Юмэ готова поверить даже в самые расхожие вещи. Чонгук мгновенно хватает ягоду и бросает её себе в рот. Раскусывая и жмурясь от удовольствия, слизывает с кончиков пальцев сок. Затем делает так ещё и ещё. Только на пятой ягоде вспоминает: − Прости, − виновато опускает взгляд и чуть трясёт головой. – Я так набросился, просто… они и правда вкусные. Очень. Юмэ улыбается шире, кивая – разрешая. Чонгук радуется ягоде как ребёнок, и его радость – такая искренняя, чистая, что ей невольно заражаешься, чувствуя в груди тот же яркий свет. Чонгук – кажется, немного потухший снаружи, но очень яркий внутри. Наблюдая за тем, как он ест морошку, улыбаясь и пачкая сладким соком губы, Юмэ понимает, что хочет быть и той самой искрой, которая поможет ему загореться вновь.

***

Ночью люди способны на то, что вряд ли сделают днём. И это чистая правда. Четвёртой ночью они переезжают Урал – поезд идёт медленно, будто тянет время, зацепившееся за верхушки гор. Но Юмэ всё равно не может уснуть. В груди у неё поселяется странное чувство. Предчувствие. Будто вот-вот должно что-то случиться. Подтянув к подбородку одеяло, девушка чуть приоткрывает рольштору и смотрит на ночное небо. Тёмно-синее, почти чёрное, оно похоже на бархат, расшитый блестящими точками звёзд. Сегодня очень звёздная ночь, − проносится в мыслях. Наблюдая за тем, как плывут мимо известные и неизвестные ей созвездия, Юмэ чувствует себя зачарованной и тихо, едва слышно выдыхает. И, машинально переведя взгляд, замечает блестящие в темноте, устремлённые на неё глаза. В этот момент ей кажется, что в них тоже прячутся звёзды. − Не спишь? − спустя минуту молчания спрашивает Чонгук. Голос у него негромкий и хриплый, в темноте видно, как растрепались тёмные волосы. Юмэ ничего не сказала ему, когда сосед, поглядывая на неё, попросил проводника принести в купе и его ужин. И когда после ужина устроился на соседней полке. И когда там же, в метре напротив, снова уснул, сверкая из-под пледа мордочками кроликов на пижаме. − Нет, − так же тихо отвечает Юмэ. Предчувствие в груди крепнет, растекаясь по телу приятной истомой. Она разрешила Чонгуку остаться у себя – точнее, просто не стала его прогонять. И вот сейчас Чонгук тоже не спит, продолжая смотреть на неё – внимательно, цепко. Будто на что-то решаясь, подгадывая момент. И вдруг он делает то, чего Юмэ от него совершенно не ждёт. Чонгук отодвигается ближе к стене и откидывает в сторону плед, освобождая место на своей полке. − Пойдём ко мне? Кажется, я не могу уснуть в одиночестве, − шепчет лукаво, но ещё тише, почти сливаясь голосом с шумом колёс. Юмэ замирает, чувствуя, как гулко ухает вниз сердце. Смотрит в глаза Чонгука, будто ищет в них подтверждение его словам – ей точно не показалось? И вновь натыкается на звёзды – несмелые, робкие, но сияющие так прекрасно, − и идёт им навстречу. Медленно садится, сбрасывает с плеч своё одеяло. Опускает босые, вмиг озябшие ноги на прохладный пол и быстрым, лёгким движением перетекает с своей на соседнюю полку, вновь оказываясь в приятном тепле. Чонгук сразу перекидывает руку через её талию, охраняя от падения и набрасывая плед. Заботливо подтыкает края, прижимая ближе и согревая. Юмэ спиной чувствует рельеф мышц на его груди. От тепла рук и тёплого выдоха в шею бегут мурашки. − Сладких снов, − шепчет над ухом хриплый, но, очевидно, довольный голос, пока его хозяин осторожно зарывается носом в волосы на затылке и крепко, но бережно обнимает. Прижимаясь ближе – конечно же, чтобы не упасть! – Юмэ ощущает, как в этих объятиях её находит покой, и, наконец, засыпая, знает, что сны сегодня будут действительно сладкими. Кажется, этой ночью у её снов появляется страж.