Бесконечная сказка

Проснулся Князь от лая. Бесконечного и долгого лая. Рубашка на нём была уже полностью сухой, а вот голова раскалывалась, будто бы подтекала где-то. Долгий сон был слишком для него непривычен. Но жаловаться не хотелось. Это ведь было целое «ого» в его мире. Целая ночь сна! Если бы не Горшок, выбежавший во двор, хрен бы Князь встал. Ещё бы валялся, наслаждаясь целым днём безделья. Какое же счастье для него! — Ты чего разлаялся? — Князь сонно выглянул на улицу. Горшок был поодаль дома, он стоял над кем-то и продолжал его звать. Скорее всего звать. Князь двинулся к нему, и уже издалека понял, что увиденное ему не понравится. В траве лежал осёл, подгибая свои копыта. Он издавал странные похрюкивающие звуки, но от них по всему телу шли мурашки. Будто бы осёл истошно вопил на своём языке. — Что это с ним? — Князь наклонился над ослом, осмотрел его и так, и этак, но не нашёл ни одной раны. — Съел что-то не то? Был ли это нужный осёл или был ли это случайно попавший сюда осёл, но животину точно было жалко. Бедное животное страдало от непонятного недуга, так что, недолго думая, Князь схватил его на руки и поднял с земли. И как же это было тяжело! Осёл весил вдвое меньше него, но это ничуть ситуацию не облегчало. Горшок побежал в дом, Князь медленно последовал за ним. И пусть помочь хотелось искренне, в доме лесничего не было как таковых лекарств. Такие-то травы были засушены, но были ли они лечебными, Князь не знал. Он в этом деле вообще мало соображал. А Горшок и того меньше. Но Князь всё равно привычно обратился к псу: — Ну и что будем делать? Пёс издал привычное фырканье, перекладывая ответственность на человека. Князю ничего другого не осталось, как напоить осла и ждать, что будет дальше. Травы он запарить не рискнул. Осёл мог съесть не те ягоды в лесу, мог надышаться чем-то не тем. Да что угодно! По глазам определить человек это или нет, Князь не решился. Да и в глубине души не хотел знать, умирает в этих глаза что-то людское или что-то из животного мира. Всё было живым, всё заслуживало скорби. Горшок от осла решил не отходить. И всё то время, что Князь готовил еду, смотрел только на бедное животное. Может, в этом собачьем обличье он видел то, что не мог видеть человеческий глаз. Но это было ровно второй вещью, которую Князь наверняка знать не желал: за каждой раскрытой тайной стояло что-то тоскливое. Можно понимать животных, но вместе с тем чувствовать их боль. Можно управлять стихиями, но с ними же и умирать. Даже добрые сказки имели конец, и от этого всегда становилось чуточку грустно. На этот раз пришлось готовить на троих. Князь решил не церемониться и просто приготовил мясо птицы. Усмехнулся про себя: он решил накормить умирающее животное другим мёртвым животным в надежде на то, что одному из них полегчает. Вспомнив, что для осла лучше принести траву, он сначала разложил еду по двум тарелкам, а потом пошёл во двор. Навскидку он постарался нарвать самой зелёной травы, но осёл лишь носом в неё упёрся и уснул. Они с же с Горшком поели. До наступления темноты у них было раздолье: они отдыхали, болтали (вернее, болтал Князь, а пёс в ответ подвывал) и, в общем-то, снова ели. Решив проверить, сколько сейчас в Горшке собачьего, он вывел его на улицу и кинул ему палку. Пёс посмотрел на него вполне осознанным взглядом «ну ты дурак», и на этом весь эксперимент подошёл к концу. Когда стемнело, начались сборы. Князь привязал к себе банку, вооружился острым ножом, вдоволь напился воды, принёс для осла свежей травы и пообещал, что вернётся с лекарством. То есть, с пиявкой. Даже если нет никакого проклятья, боль высосать пиявка сможет — и это будет уже хоть чем-то. Путь до водяного пролегал уже через привычный тихий лес. По какой причине он так пустовал, Князь так и не мог взять в толк. Что это нынче за проклятия пошли на каждом шагу. Зверей в людей превращают, людей — в зверей. Избушки проседают, а в лесу ни единой живой души, кроме нежити. Вот и вся проза жизни. — Сейчас бы Безголового к нам. Составил бы беседу, — Князь улыбнулся, вспоминая об их временном путнике, который любил и песни петь, и рассказы рассказывать. — А то, боюсь, человеком ты станешь нескоро… со временем. В современности своей этой. Пёс фыркнул, боднул его головой о бедро и стал быстрее перебирать лапами. Озеро показалось ещё через час. Далеко они зашли, понял Князь. Ленивый день не добавлял сил, и Князь представлял себя в постели, под стёганым одеялом. В этих мыслях даже Горшок рядом был, как собирательный образ человека и пса. Вот и жизнь в путешествиях, когда думаешь, что счастлив, а потом приключения как-то слишком наваливаются и, вроде бы, хочется просто обычного человеческого сна и дома. Горшок притаился, стал пробираться медленно, склонив голову ближе к сырой земле. Князь нож взял в руку и стал смотреть по сторонам. Первое движение показалось у кромки воды. Спустя несколько секунд, нечто, похожее на лягушку, вышло на сушу и стало покачиваться. Под носом у этого существа были длинные зелёные усы. А под губами виднелась борода. Присмотревшись, Князь действительно увидел пиявок. Они вертелись у него на лице, а сам Водяной будто этого и не замечал. Стало интересно, это у него в водоёме такие водятся или же они растут на нём, как сорняки. Водяной отвернулся от них и заговорил: — Кто здесь ходит ночами? Князь растерялся. Он нож покрепче перехватил и руку завёл на спину, чтобы оружие скрыть. Охотник из него был явно паршивый: даже со спины его заметили сразу. — Я, — отозвался Князь, и выступил вперёд. — А ты кто будешь? — Водяной поправил свои усы и повернулся к нему лицом. Разговаривать с массивной спиной было проще, чем с этим лицом. Глаза у Водяного были, как у рыбы — в разные стороны. Лицо чуть сплющено. Он и говорил так, будто квакал. — Человек я, — отозвался Князь. — Познакомиться хотел. Князем зовут. — О, — протянул Водяной. Князь только надеялся, что он не станет протягивать ему руку для рукопожатия. — Приятно-то как. Выпьешь со мной? Князь покачал головой: страшно было что-либо тут пить. А Водяной достал из-под складок флягу и сделал глоток сам. Гласные после этого он стал растягивать ещё сильнее. — Зря. Это настойка особая. Пробирает лучше любого царского алкоголя. — А из чего она? — Ясное дело, — Князю показалось, что Водяной улыбнулся. — Из человеческих глаз… Шучу. Водяной засмеялся, Князь подхватил его смех из вежливости. Горшок где-то затерялся: его не было ни видно, ни слышно. Неладное почувствовал он сразу. А как хорошо, когда всё под присмотром! Водяной плюхнулся на задницу и будто бы расплылся. Стал похож на шар. — Садись р-р-рядом, поговор-р-рим. Князь решил послушаться. Он нож спрятал обратно в ботинок, а сам сел неподалёку. Было слишком влажно и, если честно, немного прохладно. Ветер со стороны болота казался по-особенному холодным. — Я бы с радостью долго говорил, но у меня, если честно, просьба одна. Я не просто так пришёл, — Князю стало неловко, потому Водяной молчал и только вдаль смотрел. Он его не видел, но складывалось стойкое ощущение, что уже насквозь успел его разглядеть. Просто за пару секунд знакомства. Раз Водяной молчал, Князь решил поделиться частью истории. О лесничем он, конечно же, умолчал. — Ко мне в дом осёл пришёл, больной. Страдает слишком. Друг заколдован. Какая-то ерунда происходит. А я тут услышал, что… ты можешь помочь снять боль и колдовство. Вот и пришёл. Водяной молчал и молчал, и Князь подумал, что он уснул. Но внезапно раздался его протяжный голос: — Так ты ради осла пришёл или ради друга? — Так то ж одно, — рассмеялся Князь. — Если честно, они оба, кажется, ослы. Водяной посмеялся. Возможно, тоже из вежливости. — Люди приходят. Всегда приходят и просят. Меня не слушают. Князь не нашёл, что ответить. А Водяной продолжил: — Я истории знаю. Много. Я на русалке был помолвлен. Я был знаком с королём. Я дочь его видел. Я говорил ему, что будет плохо. А он не слушал. Люди никогда не слушают. — Ты знаешь, что Принцессу похитили? — нахмурился Князь. Водяной кивнул. — Откуда? — Я много знаю. Много видел раньше. Люди приходят. И ты пришёл. — Я могу послушать твои истории. Тоже — из вежливости. Малость — из корысти. Вдалеке над кустом торчал хвост, и Князь успокоился, поняв, что Горшок находится рядом, следит за ними. — Послушай, — сказал Водяной. — Хотя бы одну. Я был молод. Влюбился в русалку. Предлагал ей жить в моём озере. А она с эльфами водилась. Играла с ними в шашки. Одному из них проиграла и стала ему обещана. Хотела она того или нет, но так с ним и осталась. Князь слушал и не думал о своём. Он отвлекался на чужую боль, и собственные проблемы на секунду меркли перед грузом чужих чувств. И вспоминались они только в тот момент, когда за кустом происходили движения: Горшок чего-то выжидал. — Я как рассудил. Русалки неглупые, они хитростью людей уводят за собой и топят. Их жестокие развлечения не говорят о кроткости. Понял я, что русалка эта спаслась от меня, выйдя за этого эльфа. Они статные. Они красивые. А я — Водяной. Я напоминаю злое чудище, хотя не утягиваю людей под воду. Водяной вздохнул. — Никогда не знаешь, что окажется правдой, Князь. Некоторую правду лучше и вовсе не знать. Не знать, как видят тебя другие и что о тебе думают. Любовь сильна, но, если она взаимна. А если ты чудище и любишь прекрасное, то это прекрасное от тебя сбежит. — Не думаю, что это так, — Князь вздохнул. — А ты поживи в моей шкуре. Люди приходят. Люди просят. И ни один не видит во мне живое. Живое видят только в красоте. Безобразие напоминает о смерти, о жестокости, о том, от чего нужно бежать. Вот они и бегут. Получают своё и бегут. — Неужели, тебя за всю долгую жизнь никогда не любили? Не были добры? — Князь тоскливо нахмурился. Вообще-то, он верил Водяному и понимал, о чём тот говорил, и только из-за этого не хотел соглашаться. Потому что был сам из тех, о ком шёл рассказ. — Был ко мне добр один человек. Лесничий неподалёку. Слушал мои рассказы. Рассказывал сам. Мы выпивали здесь. За каждую встречу я давал ему по одной пиявке, что утоляла бы его боль. И сам же нашу дружбу этим похоронил. — Как это? — А так, что без них он уже не мог справляться с болью сам. А стоило мне отказать ему, как разозлился он. Теперь и не приходит вовсе. — Может, боится, что ты его утопишь? Водяной усмехнулся. — Может, и боится. — А ты бы утопил? Водяной повернул свою голову. Он всё ещё был как шар, только внутри был сдувшимся. Внутри был надломленным, и в глазах читалось, что глупый этот вопрос. Неужели плохо слушал рассказ? Князь кивнул без слов, понимая истину. — А я ведь не просто так отказываю, — вздохнул Водяной. — Каждая тварь стремится к жизни. Даже если она порой безрадостна, всё ждёшь какого-то чуда. А пока его нет — даёшь чудеса другим. В пиявках этих вся моя сила. Вся моя жизнь. Если ни одной на бороде не останется, то и жизни моей не станет. Князь присмотрелся к бороде, чтобы понять, сколько пиявок на ней осталось. Казалось, что было много. Но если исчислять в годах, то даже меньше собачьей жизни. Не захотелось отнимать несколько пиявок за раз. Может, и вообще не стоило бы ни одной брать, и отправить лесничего сюда самостоятельно. Но с другой стороны — какой-то осёл издыхал в доме. Горшок был ещё собакой. С Лесничим был уговор. Хотели путь верный узнать, а в итоге ещё больше заплутали. — Я хотел попросить несколько пиявок, а в итоге теперь ни одной брать не хочется. — Это же почему? — Водяной посмотрел на Князя. Князь пожал плечами. — У тебя беда. Тебе остаётся на часу весов складывать чужие жизни и смотреть, чья будет важнее. — Да как-то мне не хочется участвовать в таких делах. — Руки испачкать всё равно придётся. Только хорошим не будешь. Знаешь, почему этот лес пуст? — Почему? — Потому что это было предупреждение от эльфа. Так он защищает свою русалку. Теперь, куда я не сунусь — всё живое разбегается. Эльфы хранители леса. И здесь они не оставили ничего, кроме жуков, на которых порой слетаются птицы. Какой зверь сюда забежит, так оказывается мёртв от людской руки. — За что он так с тобой? — За чувства, ясное дело. Всё самое прекрасное и самое ужасное идёт от чувств. Каковы твои чувства? Князь пожал плечами: чувства от разговора были смешанные. Но Водяной явно имел в виду конкретных лиц. Ради кого Князь готов пойти на что-то плохое, а ради кого — на хорошее? — Ладно. Ты ведь пришёл ради дела. — Ты добровольно отдашь пиявок? — с сомнением спросил Князь. — Я дам тебе одну пиявку, а кому ты её отдашь — уже будет за тобой выбор, — и не дав Князю что-либо добавить, он ловко выдернул пиявку, словно выдёргивал волос. Она в его пальцах начала извиваться, желая присосаться хоть к чему-то. Князь быстро достал банку, открыл её и пиявку Водяной забросил внутрь. Банка закрылась. Наступило молчание. Одна пиявка была добыта. По лёгкому пути отдать бы её лесничему, и получить взамен живого осла. Ведьма бы там уже расколдовала Горшка, и они бы продолжили путь. Сложность возникала в сомнениях. Во-первых, у них уже был какой-то болеющий осёл в доме. Во-вторых, Ведьма может догадаться об обмане и не расколдовать Горшка. Тогда бы хотелось действовать своими силами. Но, опять же, пиявка одна, а души на эту пиявку целых три. — Вижу, что ты растерян, — улыбнулся Водяной. Только ему эта ситуация приносила веселье. — Позволь дать совет: всех разом не спасти. Без жертв никак не обойтись. — Скажешь, следовать своему сердцу? — невесело хмыкнул Князь. — Ты ему и так следуешь. Просто ещё не знаешь об этом. Не догадываешься. Водяной поднялся. Горшок из кусов выпрыгнул и ринулся к нему. Князь не успел его остановить, как острые зубы вцепились в чужую одежду, и Водяной, не устояв, упал на задницу обратно. Расплылся, собрался и поднял руку, чтобы пса от себя отогнать. Князь чувствовал ужас вперемешку с надеждой, что хоть одна пиявка сама упадёт с этой бороды. И чаша весов хоть немного станет равна. — Горшок, фу, блин! Но пёс в одежду вцепился мёртвой хваткой. И Водяной сам оторвал пиявку и кинул в него. Пиявка вцепилась в лохматый бок, и Горшок, взвыв, отпустил Водяного и убежал дальше в лес. Стало ясно, что процедура не самая приятная. Собственным голосом в голове снова прозвучало: за всё нужно платить. Водяной всплеснул руками и зло указал на Князя. — Тебя я на своём болоте видеть больше не желаю! — Прости, я не знаю, что на него нашло, — попытался оправдаться Князь. Его сейчас больше волновало, куда убежал Горшок и где посреди ночи его искать. Лес хоть и тихий, но не менее от этого опасный. Эльфы явно здесь не водились. — Иди за своим сердцем. Больше мы с тобой не увидимся, — Водяной вскочил, как только его ступни коснулись воды, он будто бы в ней растворился, оставив после себя только брызги. Совестно было, но вместе с тем, Князь не понимал, чего ожидать от укуса пиявки. — Я не вернусь сюда. Но обещаю, что поговорю с Лесничим, — прокричал в воду вместо благодарности Князь, и побежал в лес, по тем следам от Горшка, которые ещё виднелись на земле. Нашёлся пёс нескоро. Хотя бы по той причине, что Князь искал собаку, а от собаки остались только уши да хвост. Человеческое тело, скрытое тенью от дерева, Князь заметил только на раз третий. Удивился сам себе, что проглядел такое большое пятно человеческой кожи. Подойдя ближе, Князь разглядел в этом пятне Горшка. Он был обнажён, скручен, и только из его бедра торчала уже мёртвая пиявка. Она больше не шевелилась и, видимо, ничего больше не выкачивала. Не справилась, подумал Князь, и над Горшком склонился. — Эй, ты в порядке? — он коснулся плеча. Горшок был без сознания, замёрзший, голый и совсем беспомощный. Нечего было делать, пришлось взвалить его на себя и понести в сторону дома. В лесу этом Князь уже ориентировался неплохо. Из-за отсутствия зверей, растительность тут была хорошая. И он мог что по мху, что по цветам понять, куда ему идти. Он ориентировался по ним не как по компасу, а как по тому, где он уже ходил и что видел. Цветы за солнцем наклонялись всегда. А в темноте было понятно, в какой стороне солнце скрылось, потому что именно в ту сторону наклонялись стебли растений. Тащить Горшка было тяжело, но вариантов других у Князя не было: он бы его ни за что не оставил там. Даже до рассвета. Не стал тратить время на то, чтобы сплести из веток хоть что-то, на чём можно было бы утащить тяжёлого человека. Понёс его так. И хоть проклинал всё, на чём стоит свет, о выборе своём не жалел. — Чтоб ещё раз я ввязался в какие-то приключения с тобой, — ворчал Князь. Когда вдалеке стала видна избушка, он начал улыбаться. И недовольство потихоньку растворилось в последних тяжёлых шагах. В доме осёл всё также носом упирался в траву и лежал. Он редко-редко дышал, будто его жизнь держалась на волоске. И, скорее всего, так оно и было. Князь уложил Горшка на постель и укрыл одеялом, а сам сел на пол, глубоко дыша. Оставалось решить последнее, отдать пиявку хозяину дома, ослу или же ещё раз Горшку, чтобы всё заклятье из его тела ушло. Хотя с этими собачьими ушами он выглядел комично, ещё и хвост торчал из-под одеяла. Князь смотрел на него, на чашу весов опуская то, что будет честно, что будет правильно и то, что велит сердце. Помочь Горшку нужно было обязательно. Князь с этими мыслями провалился в дрёму. Проснулся он ближе к утру. Солнце только начинало подниматься над горизонтом и не всё вокруг было светлым. Горшок зашевелился, открыл глаза и уставился на него в ответ. — Ты теперь-то говорящий? — спросил Князь. Горшок нахмурился. — Ё-моё, — проворчал он. И оба сначала замерли, а потом рассмеялись. — Что это, блин, было? — Что именно? Горшок пожал плечами. Он ощущал себя странно. То есть, не совсем в своём теле. И последнее, что точно помнил, как в домишко вошла ведьма-целительница, как она начала говорить про мужа, а потом закружилась голова. Мир потерял краски. И он видел Князя. Видел декорации. Но восприятие этого было будто бы и не его вовсе. — Я не понимаю, мысли будто бы в голове появились, — Горшок начал улыбаться. Он потрогал голову и замер, потому что пальцы коснулись ушей. — Что это, мать его, такое? — Ты не пугайся, но ты ещё не совсем вернулся… — Так, — Горшок бесстыдно откинул одеяло. Его не смущало, что он был голым и грязным. Его интересовало собственное тело. И то, что чуть выше задницы был хвост. — Я че теперь, пёс что ли? — Уже нет. Уже больше человек, чем пёс. — Да ты посмотри на меня! — Не буду я на тебя смотреть! Оденься! И Князь действительно не стал больше смотреть, он отвернулся, а Горшок поднялся на ноги, начиная так ворчать, что в этих звуках можно было отличить то самое собачье «гав-гав-гав». Князь улыбнулся. — Ты не смейся надо мной. Ты видишь, какой я теперь? — Я вижу, что ты ещё не одетый, — усмехнулся Князь. — Значит ты не туда смотришь, — продолжил возмущаться Горшок. Вот так, спасай его зад, а в ответ не «спасибо», а «какого хера». — Князь, блин! Ё-моё. А одежду-то мне где брать? Князю пришлось подняться. Он сначала набрал для Горшка воду, нашёл какую-то чистую тряпку и стал искать вещи. — Ты пока помойся, а я у Лесничего поищу вещи какие. Горшок мылся тщательно. Отвлекался, правда, на хвост, который никак не желал пойматься в руки, а помыть его хотелось. Горшок руку вправо — хвост влево. И наоборот. Он вертелся у тазика, и Князь его застал именно в момент, когда пол был весь мокрый, а хвост торжественно сжимался в руке. — Я поймал! — весело оповестил Горшок. И Князь усмехнулся, закатывая глаза. — Рубаху и штаны нашёл. Перевяжешь покрепче, и не потеряешь. Горшок забрал вещи. Хвост он спрятал в штанине, оставались только уши. По сути, Князь мог сказать правду про то, что отправила его ведьма, про то, что пёс изначально был не псом. С другой стороны, проще было Горшка погнать в лес и оставить там на съедение жукам, потому что он начинал уже раздражать. По его болтовне Князь скучал, но скучание это пропало ровно в тот момент, когда Горшок снова заговорил про Принцессу, Колдуна и про цветы, которые он добыл! Он! Да если бы не Князь! Пришлось гнев свой усмирить, чтобы начать разговор. — Нам нужно сначала разобраться с твоим телом и ослом, а потом уже думать о Принцессе и колдунах. — Да чё моё тело? Вернётся в норму, — беззаботно отозвался Горшок. — Меня таким, может, даже лучше запомнят. — Только начни мне сейчас затирать про бессмертие, и я тебя чем-нибудь шибану. — Да тише, Княже, — Горшок потянулся, чтобы потереться лицом о его плечо, но вовремя себя остановил. Он замер где-то между, с вытянутой шеей. Князь, к счастью, сделал вид, что не заметил. — На то это и приключения, чтобы всё шло не по плану. — А мне не нравится, когда не по плану! — Всё не проконтролируешь. Князь закатил глаза. В стиле Горшка влюбиться в Повелительницу Мух, а потом убить её молнией. Всё ведь не проконтролируешь! — Что будем делать с ослом? Горшок пожал плечами, не желая вступать в дискуссию о ценности любой жизни. В глубине души он уже понимал, что Князь принял решение, в котором сомневается, но отступать от него всё равно не хотел, поэтому задавал вопросы. — Спасём осла, — сказал Горшок. Князь выдохнул и посмотрел тем взглядом, который значил «ну ты чего, на моей стороне, что ли, будешь? А как же споры? Разногласия? Переубеди меня, блин». Но Горшок не повёлся, только похлопал себя по бедру, а вернее, по хвосту. Как-то спокойнее становилось, когда он этого хвоста мог коснуться. Внутреннее ликование. Будто бы он смог! Будто бы поучилось! Всё он! Какой Молодец! Поймать хвост не так-то просто, а вот у него получалось раз за разом. — Ты чего такой довольный? — сощурился Князь. — Ещё недавно был в ужасе из-за внешнего вида, а теперь… радуешься. — Я не ему радуюсь, — ответил Горшок. — Я тебе радуюсь, не видно разве? Да и мой внешний вид только тебя напрягает. Что, не нравлюсь таким? Горшок усмехнулся ещё шире, явно в шутку, но Князь не ответил, только повздыхал, потёр своё лицо покрасневшее и пошёл к ослу. Тот ещё дышал. — Я думаю, что он отравлен, — сказал Горшок. — С чего такой вывод? Горшок пожал плечами. Что-то на уровне интуиции и запаха. Он точно был уверен, что это отравление, из-за которого ослу плохо и больно. И пиявка тут поможет только с тем, что снимет боль, но вот жизнь ослу она может и не спасти. — Не понесём же мы его сейчас ведьме, — вздохнул Князь. — В дороге может и копытами кверху лечь. — Да и, быть может, это не её осёл. Станет ли помогать, — Горшок присел рядом. — Будем медлить и ждать, когда всё решится само или сделаем что-то? Князь злился на себя. Он размышлял о ценности чужой жизни, а по итогу ждал, что всё решится само и самым лучшим образом. Но лучшим образом не решалось. Вообще никак не решалось. Ценность чужой жизни не превышала ценность ответственности за действия. Князь повздыхал над ослом и всё же пошёл за банкой. Пиявка там всё ещё крутилась. За стекло уцепиться ей не удавалось — нужна была живая плоть. — И влетит же нам потом за это, — пробурчал Князь. Он открыл банку и приложил горлышко к ослу. Пиявка вертелась, вертелась и, наконец, вцепилась в осла. Тот завопил, но сил подняться у него не было, поэтому его копыта стучали по полу и на всю избушку крик стоял с несколько минут. Потом как-то поутихло. Осёл мордой своей упал в пол и замер. — Он же не это, ну, того, — растерянно сказал Князь. Горшок принюхался и покачал головой: «не сдох он, живой». Спустя ещё несколько часов, когда пиявка от тела отпала, осёл поднялся и стал по избушку медленно расхаживать. — Князь, смотри! Живой! Живой и здоровый. Осёл принюхивался ко всему, и Князь понял, что их животина проголодалась. — Эй, за мной иди, — он позвал осла на улицу. По голосу или по запаху, но осёл последовал за ним. Они отошли от дома на несколько метров, и осёл сам начал принюхиваться к траве. Поел какие-то цветы, походил ещё и лёг спать прямо у крыльца, под тёплым солнцем. Князь вернулся домой. Горшок принюхивался к тому, что есть в доме лесничего. — Слушай, а ты не голоден? — спросил Горшок. — Может, картошки наварим? Горшок непонятно откуда достал с пять картошин. Пошарив ещё по кухне, он нашёл банку грибов. Князь не был уверен, что им стоило бы на это даже смотреть, не то, что брать в руки. Но Горшок уже ловко открыл банку и засунул в рот первый маринованный гриб. — А ниче так, — сказал Горшок. Князь взялся за картошку. Когда она готовая оказалась снова на столе, половины банки с грибами уже не было. Князь любопытства ради попробовал один гриб, а Горшок подъедал и подъедал их. Даже на картошку с таким аппетитом не смотрел, как на эти странные грибы. — Будет забавно, если они какие-то, ну, — Горшок усмехнулся и покрутил пальцем у виска. — Не для нас, в общем-то. — Они в любом случае были не для нас. — Ну ты погоди. Он разве ставил какие-то запреты? Он пустил нас к себе жить, ё-моё, а сам свалил. Условие было только про пиявку, — аппетит у Горшка был зверский. Князь с ухмылкой подумал, что аппетит у него теперь, видимо, собачий, но вслух об этом говорить не стал. Зато Горшок продолжил болтать. — Конечно, это условие мы не совсем выполнили. Зато скотину, вон, спасли. Оставим ему одного осла. Будет вместо собаки по хозяйству помогать. — Да с него… как с козла молока. Буквально, — Князь покачал головой. — Нет, Горшок. Скорее всего, придётся нам либо валить отсюда до его прихода вместе с ослом этим. Либо ждать Лесничего, поговорить с ним и договориться о другой оплате. — А если свалим, не кинется нас искать, чтобы пристрелить? — Думаю, что может, — Князь пожал плечами. — Проверять будем? — улыбнулся Горшок. И блеск в его глазах показался Князю нехорошим. Они только и делали, что обещали что-то кому-то и сбегали. Хотелось хоть раз поступить иначе. Прошлый опыт хорошим всё равно не назвать. Люди и нежить им помогали. Они пытались помогать в ответ, но какая-то долговая яма получалась по итогу. У Князя ещё были припрятаны мёртвые цветы. Если бы не хвост и уши, они бы могли сбежать сразу к тихим болотам и отдать ведьмам плату за подсказку: какой путь для них будет верным. — Давай попробуем дождаться Лесничего, — предложил Князь. Горшок сказал «как знаешь», и взгляд его ничуть не изменился. Он всё ещё блестел. А спустя недолгое время, Горшку настолько похорошело, что он улёгся на пол рядом с кроватью и просто смотрел в потолок и улыбался. Вот и грибы, подумал Князь, и нахмурился, надеясь, что эффект пройдёт быстро. Но наступил вечер, а Горшок продолжал улыбаться, только с пола перебрался на кровать. Он смотрел мутно на всё, что его окружало и, кажется, не понимал до конца, где и почему находится. Князь проверил осла — он всё ещё ходил у дома. Для пущей верности, Князь привязал его верёвкой к дому, дав волю отходить всего на несколько метров от него. Вернувшись к Горшку, он пощёлкал пальцами у его лица. К удивлению, Горшок отозвался. — Что такое? — Ты как себя чувствуешь? — Вообще заебись. — Да, я заметил, — Князь вздохнул. Снова вечерело. Дни пролетали так быстро, что Князь не успевал следить за тем, что они должны делать. Принцесса была всё ещё у колдуна. Лесничий надеялся на них. Целительница ждала их с ослом. Ведьмы на болотах ждали, когда они принесут цветы. И только Горшок среди всего этого ничего не ждал и ни о чём не думал. Он был главной причиной происходящего, но сам в ус не дул. Князь присел на кровать. Горшок отодвинулся подальше и стал ждать, что Князь устроится рядом, но тот сидел и задумчиво смотрел на свои руки. Горшок не выдержал и сам потянул его на кровать. — Ложись, поспи, — предложил Горшок. — Да как спать-то? Мысли дурацкие в голове. — Не понимаю тебя. Что забавно, скорее всего, Горшок действительно не понимал. Пока он был под этими чудо действующими грибами, он просто существовал, без анализа ситуации, а, значит, без тяжёлых мыслей в голове. Другое дело, что сам Князь съел только один гриб, и поэтому расслабленность ощущал… вот строго на один гриб. Ничего тяжёлого не хотелось делать. Но мысли были ясными. Даже яснее, чем обычно. Горшок продолжил его тянуть на постель, пока Князь не улёгся. И по привычке голову уложил ему на плечо. Одумался, правда, быстро. Даже смутился, потому что не был больше тем глупым псом. — Вот я вроде и не помню ничего толком, а, как сказать, блин, — Горшок посмотрел на Князя просяще, мол, ну пойми без слов. Ну постарайся. Ему так не хотелось эти мысли обрекать в слова. — Я как на инстинктах. Делаю, а потом думаю… но делаю, ё-моё, то, что хочу. — Да ты и раньше делал всегда то, что хотел. В чём разница? — Да это же не то, — возразил Горшок. И впервые за то время после еды нахмурился. — Делаю другое. Желания другие. Меня словно тянет, чтобы по голове потрепали, тьфу ты. Понимаешь? Даже звучит как херня какая-то. Князь усмехнулся. — Ты о собачьих своих повадках? — Ну, — Горшок лежал рядом. Настолько близко, что Князю и не пришлось особо тянуться, чтобы потрепать его за ухом. — А ты что… сам никогда не делал то, чего хотел? Князь задумался. Князю вовсе не хотелось это ворошить, тем более сейчас, но затянувшееся молчание тревожило теперь сразу два сердца. — Ты чего молчишь? — Горшок лёг так, чтобы видеть его лицо. — Да я просто задумался. — Так ты вслух говори, чё ты там надумал. — Я и раньше думал об этом, но сейчас понимаю, насколько это по-разному. Твоё собачье… и моё. — О чём ты? — Было бы куда забавнее, если бы ведьма эта меня в собаку превратила. Я же за тобой, как пёс, и хожу. Нашу дружбу… её же собачьей преданностью называют, потому что ты ввязываешься во всякую херню, а я за тобой следую. Я же и принцессу спасать не хотел-то… — О, сейчас начнётся вся эта еботня, что всё из-за меня, да? Ё-моё, Князь, ты взрослый мужик, ты сам за себя решаешь. Мог бы не идти, раз не хотел. — Да в том-то и дело, что не мог! Князь сел на кровати. Не хотел же он тревожить именно эти мысли. Именно это проговаривать вслух. Потому что Горшок бы не понял, даже с собачьими мозгами. — Ты же вляпываешься во все истории, куда бы я тебя одного отпустил? Тут не принцессу, а тебя спасать нужно. Серьёзно. Без шуток. И я знаю, что ты не просишь. Но в этом и суть верности: быть рядом без всяких просьб. — Так ты злишься на меня или че? Князь вздохнул. — Я не злюсь на тебя. Просто, — он повёл печами. Этот груз, к сожалению, так с них и не спал. Не хотелось ни благодарности, ни признания, а простого человеческого понимания. Но Горшок всё ещё не был человеком в абсолютной форме, чтобы понять, что слепо следовать — тяжело. И от пары ласковых Князь сам бы не отказался. Чтобы не наговорить лишнего, Князь вышел на улицу. Горшок не понял до конца, какого чёрта произошло. Ещё недавно его трепали за ухом, а теперь было ощущение, что он сказал или сделал что-то не то. Горшок вышел на крыльцо не сразу. Сначала он повтыкал в потолок, прокручивая их разговор, а потом, повздыхав, уселся на ступеньки рядом и головой боднул Князя в плечо. Снова собачий жест, подумал Князь. — Вот спасём принцессу, и потом, если захочешь, отправимся в другое путешествие. Или чего ты там хочешь? Князь хотел одного: чтобы его тоже поставили на первое место. Как это делает он по отношению к Горшку. Чтобы за своё спасение он говорил не «да у меня всё было под контролем, не нужно было убивать Повелительницу Мух, зачем ты вмешался вообще», а простое и ёмкое «спасибо». Значит, благодарности всё же хотелось. Если не обманывать себя, Князю много чего хотелось. И уж точно не хотелось сидеть на крыльце на улице, ожидая Лесничего с грёбанным ослом. Думать о том, как им спасаться дальше. Думать о том, как бы реализовать хотелки Горшка. — Княже, — Горшок упёрся лбом в его плечо. — Идём спать? — Не хочу. Иди один. Горшок покачал головой. — Не могу. — Это ещё почему? — Да хрень какая-то. Я теперь засыпаю только после того, как ты меня чешешь по голове да в лоб целуешь. Ебануться, да? Всё то, что он делал с ним до этого. Князь как-то не думал, что это имеет хоть какой-то эффект. Пёс засыпал всегда рядом, это правда. Но Горшок, его Горшок, засыпал самостоятельно и без его присутствия. — Я думал, что в тебе сейчас больше человечьего, а не собачьего. Видимо, ошибся. Горшок пожал плечами. Видимо, ошибся. — Так ты спать идёшь? — Или всё же человечьего, — пробормотал Князь. Горшок начал подталкивать его в плечо. Князь не выдержал, обхватил его лицо и громко так чмокнул его в лоб. Остался на коже даже влажный след от губ. Горшок рукой, словно лапой, вытер этот след и нахмурился. — Ну это не то. — Я тебе не нянька! — Ты мне зажмотил поцелуй? — возмутился Горшок, будто Князь обязан был теперь его за ухом трепать и всё делать для его сна. — А если от этого моя жизнь теперь зависит? — Твоя жить зависит от твоих желаний. И пока оно у тебя одно — нахрен убиться ради бессмертия. — Ты всё ещё возмущаешься?! Князь опешил от этой наглости. — Я ушел, чтобы успокоиться. А как успокоиться, когда ты своей рожей мне здесь светишь? Горшок недовольно сквасился. Он толкнул Князя в грудь и тот упал на спину, на эти гребанные ступеньки. Больно так. А Горшок едва ли не сверху на него забрался с истошным «гладь меня, гладь». — Просто погладить прошу, блин, че такого. Если бы начал ещё притираться, то точно бы Князь сломал ему нос. Но Горшок только в глаза ему смотрел, дышал глубоко из-за накатившего возмущения, и ждал, когда Князь сдастся. Князь сдаваться вот ни разу не планировал. Они ещё немного поборолись, прежде чем Горшок в наглую его руку не уложил себе на голову. Вот если бы собаки так могли — они бы так и делали. А не только под руку подсовывали свою морду. Горшок был слишком наглым. Но и слишком привычным, чтобы совсем уж удивляться. Князь немного больно сжал его волосы на затылке, и начал от себя отстранять. Горшок только плотнее налегал и в порыве попытался укусить его за руку. — Всё, слезай с меня. Надоело! Горшок зарычал, лицом в сгиб шеи упёрся. Князь на секунду испугался, что он сейчас ему перегрызет горло. Но Горшок только дышал шумно. Казалось, что ещё немного и заскулит. — Не понимаю, че не так тебе, ё-моё, — Горшок совсем успокоился, потому что Князь точно ощутил на себе весь его вес. — Мы ж рядом. Вместе. Это же главное. Князь бы поспорил, но вот настроение уже было не то. Горшок зашмыгал носом и совсем притих. Теперь в его собачьем мире получить небольшой отказ было настоящей трагедией. Как это его не хотят гладить? Как это не хотят целовать на ночь? Князь сдался и руку запустил в его волосы, начиная поглаживать. Сначала едва уловимо, но после он уверенно пальцы впутал в волосы, и начал их перебирать. Уши его он тоже не обделил вниманием. Хвост под штанами забился о бедро. Значит, настроение у Горшка выпрямилось. Спать идти не хотелось, но Горшок будто и забыл, для чего изначально звал Князя. По сути своей он добился желаемого, просто в другом месте. Уснуть он может и на улице. Под открытым небом даже привычнее, чем в доме. Горшок носом притёрся к шее получше. Лизнул её и губами вжался в щеку. Ну, отлично. Ласковый пёс ласков во всём, пока не пытается вцепиться зубами в кадык. — Спать теперь можешь идти? — спросил Князь. Горшок отрицательно замычал. Он немного порычал ему в щеку, и губами поднялся выше к скуле. Если честно, ощущения были от этого смешанные. С одной стороны хотелось затаить дыхание и вообще не шевелиться, а с другой — повернуть голову и посмотреть, что же будет дальше. Любопытство взяло шествие, и Князь медленно начала поворачивать голову к Горшку. Тот едва-едва отстранился от его лица, чтобы столкнуться носами. Горшок поморщился забавно, чем вызвал у Князя улыбку. Недолгую, но искреннюю. — Всё хорошо. Теперь, иди спать, — прошептал Князь. Хрен его знает, что нашло. И зачем он так понизил голос. — Правда хорошо? — Да. Горшок подождал немного, чтобы убедиться, что Князь правда успокоился тоже. Если не успокоился, то снова бы разозлился на то, что Горшок не уходит. Но злости не было. Князь просто глубоко дышал из-за тяжёлого веса сверху. Горшок немного привстал, чтобы больше коленями упираться в ступеньки. Он носом провёл по чужой щеке. Принюхался. От Князя пахло родным. От Князя пахло немного им самим. — Позови меня. Князь не совсем понял, зачем и как именно. В смысле по имени? Что именно Горшок хотел? — Мхм, — Князь прочистил горло. — Горшок? — Нет, нет. Как-нибудь… не знаю. Иначе. Как зовут обычно? Четвероногих этих. Князь вот ни в коем случае не собирался Горшка называть хорошим мальчиком. Вот ни разу. И, если честно, на хорошего мальчика Горшок не походил. Вон как на него накинулся. — Горшок, ну ты чего? — Князь погладил его по спине. — Вставай давай. Я с тобой домой пойду. Горшок тяжело вздохнул. Его губы уже всё лицо Князя покрыли поцелуями. Хорошо, что он не высовывал язык и не пытался его облизывать. — Сначала позови меня. — Если смотреть правде в глаза, то это будет обман. Потому что, ну, ты сам посуди. Ты ведёшь себя непослушно, а хочешь, чтобы я звал тебя хорошим мальчиком? Горшок вздохнул. — А что мне делать, чтобы быть… хорошим? — Во-первых, слезть с меня полностью. Горшок снова вздохнул. Казалось, это было для него испытанием. Он посмотрел ему в глаза. Во взгляде этом читалось что-то совсем тоскливое. Князю стало немного его жаль, и он снова потрепал Горшка по голове. Тот прикрыл глаза, и, видимо, это было зря. И это движение, и это действие, и этот порыв. Князь только едва-едва коснулся губами линии его челюсти, как Горшок наклонил голову ниже, и их губы столкнулись сами по себе. Как обычно, когда это бывает случайностью. Только с поправкой на то, что, кажется, случайным это не было. Горшок раскрыл его губы языком и толкнулся ему в рот. Наглый даже в этом, подумал Князь, а только потом осознал, что мысли в его голове должны быть другими. Всё внутри уже подняло бы бунт, будь он хоть немного нормальным. Но внутри поднималось лишь тепло и жгучее ощущение, что если Горшок сейчас отстранится, то всё пропадёт. И их цель, и их мир, и их дружба. Князь на поцелуй старался не отвечать: уж если всё и прекратится, то точно не из-за него. Это у Горшка какие-то странные порывы и желания. Князь же всегда неизменная верная единица. Он не стал бы отталкивать, но и не стал бы делать первый шаг. Поцелуй ощущался терпко. Хотя бы по той причине, что Горшок во вкус вошёл сразу. Стоило их языкам соприкоснуться, как он зарычал и свой язык попытался полностью уместить у него во рту. Он целовался жадно, наваливаясь, и только рукой своей прижимал его руку к загривку. Мог бы — сделал бы так, чтобы Князь продолжил его гладить, но уж больно неудобно было за запястье тянуть то в одну сторону, то в другую. Горшок от губ отстранился и прошептал снова: — Погладь, Княже. Ну? Князь не мог противиться этому голосу. Просящему, чуть хриплому. Горшок очень редко прибегал к таким интонациям. Обычно он брал на «слабо» или требовал, потому что знал — Князь его во всём поддержит. А если не поддержит, то всё равно будет рядом. Как в этом путешествии. Ох, как же Князь не хотел в это всё ввязываться. Как он ладонью зажимал ему рот на глазах у Короля. Их могли казнить! Но Князь вовремя понял степень опасности, и сделал выбор в пользу спасения Принцессы, а не в пользу гильотины. Хотя чувствовал себя всё равно, как на казни. Даже сейчас. Затаив дыхание, Князь наблюдал, как млеет Горшок от почесывания загривка пальцами. Он едва на него слюной не капал, и стало страшно, что это, наверное, первый и последний раз, когда он Горшка будет вот так касаться. — Горшок, — Князь прекратил почёсывания и убрал от него руку. Горшок печально вздохнул. — Ладно, ладно, — и начал подниматься. Тело его двигалось плавно, будто лениво. Взгляд был тёмным-тёмным. С другой стороны, когда он вообще у него был другим? Князь начал подниматься следом. В груди горело, а на губах всё ещё ощущался поцелуй. Он подумал над тем, что теперь уж точно они не лягут в одну постель, но дома Горшок упал под стёганое одеяло и похлопал (забыл, кто из них двоих пёс?) по свободному месту рукой. — Иди ты уже, ё-моё. Я тебя чё уговаривать по сто часов должен? Князь лёг, и Горшок заключил его в объятия. Если уж его не хотят обнимать — он в состоянии был сделать это сам. И сделал.