Звёзды в постели

***

      Во дворах очень тихо по вечерам. Слышен лишь очень отдалённый гул ночного города, последний шумит где-то там, вдалеке, продолжая жить своей активной, яркой и задорной жизнью, почти ничем не отличающуюся от дневной. Машины гудят громко, но их звуки стираются, приглушаются здесь и становятся едва различимыми на слух. На окраине города их толком и не слышно. Здесь царит свой особенный покой, который вообще сложно как-либо разрушить.       В такую спокойную минуту, когда воздух свежий, когда вокруг нет лишних пар глаз, которые могли бы как-то сбить с толку, когда над головами расстилается огромное звёздное небо, очень хочется расслабиться, максимально, и со спокойной душой отпустить от себя подальше все умные мысли, выпустить их из головы, никак особо не реагируя на их утечку. Но почему-то никак не получается это сделать. Чёрт знает, что мешает. В целом всё в порядке, даже очень хорошо, но внутреннее напряжение никак не спадает. И Сашу Леонтьева это даже расстраивает. Он, будучи ещё семнадцатилетним романтичным подростком, безумно ценит подобную спокойную вечернюю атмосферу, хоть уже и не так сильно, как, например, в те же четырнадцать лет. Она кажется особенной до сих пор. И очень хочется пустить по ветру все переживания, но, увы и ах, не выходит никак.       И Саша даже догадывается, почему всё так: он ведь не один. В одиночестве расслабляться гораздо проще. Кажется, что в уединении находишь абсолютную свободу и душевную гармонию. В такие моменты всё теряет смысл, просто наслаждаешься атмосферой, пока временно все тяжелые мысли уходят на второй план, маячат где-то на пределах видимости и временно теряют своё весомое значение. Но стоит кому-то постороннему появиться рядом, как внутреннее напряжение возвращается, а порой даже нарастает.       Буквально в нескольких сантиметров от него сейчас сидит Шура, который внешне выглядит не просто спокойным, он кажется ледяным, холодным, как камень или сталь, и таким же прочным, стойким и твёрдым. От Щиголева так и пахнет настоящим альфой, в каждом его действии есть эти мужественные манеры и, наверное, находясь рядом с таким, как Шура, любой омега будет чувствовать себя слабым и хрупким.       Саше часто бывает непривычно таковым себя ощущать. В размерах тела он гораздо крупнее, а физически сильнее многих альф. Он привык к тому, что совершенно не соответствует общепринятым стереотипам, не подходит под образ «идеального» омеги. Однако, рядом с Шурой кажется нормальным смущаться, краснеть и бессвязно мямлить, вести себя до жути скромно и скованно, быть тихим и нежным. Леонтьев совсем не привык к подобному, но поведение Шуры вызывает именно такие реакции. И они оба принимают это за норму.       — Курить будешь? — Шура, как истинный джентльмен, поджигая кончик обычной белой сигареты с оранжевым фильтром, предлагает и Саше. Слова его достаточно тихие, они нежно и ненавязчиво разрезают вставшее между ними молчание и неловкое напряжение, — Или хорошие мальчики не курят? — он говорит эти слова со странной ухмылкой. Леонтьев ведь и правда хороший мальчик, по крайней мере именно таким Шура его знает и видит.       И Саша, куривший за весь свой подростковый возраст лишь пару раз, да и то лишь в качестве забавы и эксперимента, смело принимает предложенную ему сигарету, зажимает её между средними фалангами пальцев, подносит к своим губам и просит поджечь. Он даже старается выглядеть в этом смысле неуклюже, чтобы слишком сильно не рушить свой обманчивый образ хорошего мальчика. В конце концов, именно этот образ чаще всего и привлекает внимание противоположного пола.       — Звёзды плохо видно в городе, — отрешённо говорит Саша, делая при этом частые, короткие и маленькие затяжки, и смотрит на ножное небо, которое с каждой секундой становится всё темнее. Закат давно погас, осталась лишь глубокая синева и едва различимые белые точки на её полотне. Даже луны почему-то не видно, — Тут гораздо лучше. Красиво так.       — Понятное дело, — Шура хмыкает, а его плечи чуть приподнимаются при этом, — В городе просто искусственного света слишком много, — он, в отличии от Саши, делает глубокие затяжки, но при этом не кашляет. Леонтьев думает, что, если попробует за ним повторить, то просто задохнётся сразу же, — Я бы тебе другие звёзды показал, запросто, — Шура усмехается, широко, хитро и очень самодовольно.       — Какие другие? — Сашу это, честно сказать, смущает. Он прекрасно понимает, о чём старший толкует, не маленький ведь уже давно. Но хочется сыграть дурачка. Кажется, глупые и несмышлёные омеги иногда стоят в глазах альф намного больше.       Шура ничего не отвечает, только взгляд в сторону уводит и продолжает улыбаться. А Саша продолжает нервно и часто подносить к своим губам сигарету.       Леонтьев горбится, а Щиголев, наоборот, выпрямляет спину. И в таком положении вещей кажется, что Шура больше в размерах, он гордо расправляет плечи, поднимает повыше подбородок, как можно шире старается расставить локти. А Сашка просто ёжится и сжимается, как жалобный котёнок.       — Слышал, что можно увидеть «звёзды» в постели? — Шура игриво поднимает брови. Он ими старается играть так, как видел это в фильмах, где показывали крутых альф, на которых омеги прямо-таки вешались.       Шура искренне считает, что сейчас выглядит круто, что «игра бровями» делает его самым мощным альфой в глазах Саши. Последний в свою очередь из-за всех сил старался сдержать хохот: уж больно смешно выглядит Шура. Нет, он, конечно, красивый альфа, но только в те моменты, когда не дёргает бровями. Подобное выглядит так, будто у несчастных волосатых «дуг» случился инсульт.       — Ты хочешь звёзды из бутылок вырезать? — Саша неловко хихикает. Ему вовсе не весело, просто он пытается не выглядеть совсем глупо и неправильно в глазах человека, знающего о жизни, наверное, всё.       Это ошибочное мнение, которое Шуре непонятным чудом удалось навязать тёзке. Тот искренне верил своему парню и его рассказам о «любовных похождениях», постоянном флирте и той «самой историей о том, как за ним пытались ухлёстывать сразу два омеги». Сомневаться в правдивости было крайне трудно: слишком уверенно и реалистично звучали слова. Они невольно вызывают неловкость и страх быть брошенным. Конечно, как Саша, будучи «нестандартной омегой», сможет конкурировать с кем-то ещё? А этот кто-то ещё рано или поздно появится, и наверняка будет в сто раз красивее и нежнее Саши. Естественно, Шура выберет не его. Вот и настанет конец первым отношениям!       — Чего? На кой хер их вырезать? — Максимально дерзко спрашивает Шура, надувая из дешёвой мятной жвачки пузырь. Как же важно сейчас выглядеть самым крутым альфой! А для этого необходимо сделать вид, словно пластиковые звёздочки известны только омегам и не выдать свою любовь к ним.       — Ну… Из пластилина и бутылок обычно делают звёзды и планеты, вешают их над кроватью и смотрят? — С каждым словом Саша чувствует себя только глупее. Вот надо было ему говорить про чёртовы безделушки? Нет! Стоило хотя бы раз прикусить язык и промолчать, позволив тёзке всё объяснить.       В воздухе висит напряжение, натянутое между молодыми людьми, как струна на гитаре. Одно неверное движение и всё лопнет. В случае молодых людей их может «погубить» любое случайно брошенное слово. В случае Шуры таковым является признание в любви к самодельному космосу. Подобное обычно любят омеги, но никак не крутые альфы, спящие при полной темноте, без ночника.       Вот вроде рецепт того, как быть «крутым альфой» просто как две копейки, но Шура лажает чуть ли не на каждом пункте. Во-первых, он боится спать в кромешной темноте и в свои восемнадцать лет пользуется ночником в виде лисы. Во-вторых, Шура слишком сентиментальный и достаточно часто загоняется из-за любого сашиного сообщения, написанного с точкой. В-третьих, Шура низкий. Весит мало, а вместо бицепсов у него можно увидеть руки-сосиски, тонкие, длинные и несуразные.       — Забей, это просто обычная омежья фигня, — Саша поджимает губы. Ему безумно стыдно за то, что он «втянул» крутого альфу во что-то предназначенное для противоположного пола. Подобное может и оскорбить… — Лучше расскажи мне про эти свои звёзды… А то я, как лох какой-то, ничего не знаю.       Саше удаётся войти в режим «дурочка», ведь альфы любят таких омег, немного глуповатых и наивных. Приходится соответствовать, переступая через гордость. Ну а как иначе? Никто не станет терпеть рядом с собой «нестандартного омегу», не способного даже рядом со своей второй половинкой побыть слабым и нежным. Нет, Саша, по сути, такой и есть, но он и силу любит демонстрировать, и рыбачить, и прочие дела, что согласна стереотипам принадлежат исключительно альфам. Приходится скрывать свои страсти и притворяться «красивой пустышкой» ради отношений.       — Ну… — Шура тянет букву «у» и прикрывает глаза. Он пытается подобрать самые красивые слова, чтобы впечатлить своего парня. — Это когда во время секса альфа одним только членом до «пика» доводит. Нет, не просто доводит, а заставляет пищать от восторга, а перед глазами вызывает не просто звёздочки, а настоящий звездопад! А ещё… А ещё… Альфа заставляет течь, как водопад! И это всё длится аж два часа… Нет! Нет! Вру! Три часа всё длится. Ты представляешь? Аж три часа сплошного наслаждения!       Речь звучит снова убедительно и громко. На неё невольно оборачиваются редкие прохожие и неоднозначно хмыкают, качая головой. Наверное, все они думают: «Какую же фигню несёт дурак. Ну надо же выдумать такое? Как, вообще, можно было додуматься до такого ужаса?» А Шура не знает, как он смог так быстро насочинять откровенный бред, представляющий собой дикую смесь из прочитанных высокорейтинговых фанфиков, сомнительного порно и рассказов товарищей. У последних сплошные любовные похождения, пока у самого Саши одни лишь мечты об этом. Он хочет, но боится, потому что знает — он любого омегу разочарует отсутствием мышц, приятного запаха и умением принести удовольствие. Это только на словах красиво… И Саша, милый и идеальный, совсем скоро узнает об обмане. Но у Шуры есть время подготовиться! Он точно всё сможет.       Щиголев пока ещё толком и не переживает о том, что его уверенный обман может стать таким уж очевидным в скором времени. Он ведь знает, что удивить Сашу, скорее всего, будет не так уж и сложно, потому что у омеги никакого опыта в этом смысле нет. Как, впрочем, и у самого Шуры… Но это ничего страшного. Пока разговоры остаются разговорами и никак не доходят до дела, можно расслабиться и вешать Леонтьеву лапшу на уши. С последствиями Шура разберётся позже. Да и какие могут быть последствия, в конце концов?       Саша краснеет от тех слов, что говорит альфа. Звучат они не слишком убедительно, однако, ничего не остаётся, кроме как поверить на слово. Леонтьев не может себе позволить как-либо проверить все эти громкие утверждения на правдивость. Потому лишь вскидывает вверх брови, внимательно вслушиваясь в экспрессивную речь партнёра. Так необычно видеть со стороны Щиголева такое обилие жестикуляции и мимики. О сексе он почему-то всегда говорит с ребячеством и восторгом. А Саша во время таких разговоров только покрывается румянцем. Хорошо, что вечер, ведь этого почти не видно в полутьме.       — А после бурного секса омега вообще не может стоять на ногах, поэтому альфа носит его на руках. Я вот носил! — и Щиголев с гордостью поднимает вверх правую руку, сжимает ладонь в кулак и напрягает бицепс. Только вот эта мышца не очень хочет напрягаться и показывать свою мощь, потому приходится постараться изо всех сил, чтобы создать хотя бы какую-то иллюзию. Саша только кивает на это, восхищённо разглядывая мышцы. В полумраке ему мало что понятно на самом деле. Но он делает вид, что во всей красе узрел Шурины бицепсы и оценил их по достоинству.       — Надо же… — Леонтьев уводит взгляд в сторону, напрягаясь внутренне. Такие слова даже немного пугают. Неужели, когда-нибудь у него самого тоже не будет сил чтобы устоять на ногах после соития с партнёром? Насколько Саше известно, это бывает ещё и больно в первый раз. От подобных мыслей становится действительно неприятно, — Я и не думал, что всё вот так, — Саша смотрит на свои пальцы и понимает, что в них просто-напросто истлела сигарета, так уж сильно он заслушался. Умеет же Шура увлечь своими байками. И ценность их в том, что воспринимаются они совсем не как байки.       — Я тебе тоже как-нибудь «звёзды» покажу, обязательно. И на руках буду носить, — мечтательно говорит Щиголев и снова по-дурацки играет бровями, а у самого внутри что-то даже щёлкает. На что он только подписывается? Знает ведь прекрасно, что своими худыми ручонками большого Сашу никогда не поднимет в воздух. Знает, но всё равно обещает. В конце концов, если Шура этого не сделает, то найдётся кто-то другой, какой-нибудь сильный и крепкий альфа, который станет носить Сашу на руках. А об этом даже думать не хочется. Щиголев ведь в него по уши влюблён, как бы сопливо это ни звучало.       — А больно не сделаешь? — Саша пытается строить невинные глупенькие глазки, говорит очень тихо и скромно, выражая тем самым свою слабость, свой страх и неуверенность, чтобы у Щиголева была возможность всё это развеять. Можно сказать, что Леонтьев так себя ведёт только чтобы потешить эго альфы, — Обещаешь?       — Конечно, клянусь тебе! — Шура и сам понимает, какой он дурак, когда говорит подобное, ведь на деле совсем не знает, как нужно обходиться с омегой, чтобы не сделать больно. Ну, а что ещё остаётся ответить? Не признаваться же. Сашу ведь это в один момент отпугнёт, — Тебе будет только до одури приятно! — и он придвигается к Саше поближе и сжимает одной рукой его талию, усмехаясь при этом максимально широко.       На самом деле оба они такие молодые и такие счастливые, но при этом глупые. Именно потому, что до конца не могут раскрыться и быть искренними со своим партнёром, не могут сказать всю правду и вести себя естественно. А всё из-за глупых страхов, которыми они оба буквально напичканы, всё из-за комплексов, дурацких стандартов и эталонов, вбитых в головы молодых людей и их желания приблизить себя максимально к ним, несмотря на невозможность достижения в этом успеха.       Хочешь, не хочешь, а Саша никогда не сможет стать ниже, заиметь феминные повадки и стройную фигуру. Да и это будет уже не он в таком случае. А Шура, в свою очередь, никогда не обрастёт мышечной массой, вырасти до двух метрах не сможет при всём своём желании. Но оба они делают вид, что эту простую правду принимать и учитывать не обязательно, потому и бегут слепо за стереотипными стандартами.

***

      «Ночь, улица, фонарь, аптека…» — гласят первые строки стихотворения Александра Александровича Блока, писавшего о некой незнакомке. В случае Шуры на дворе не ночь, фонари не работают, на улице шумно, а аптека невероятно пугает своим видом. Она огромная и вводит в дикий звериный ужас своей вывеской, яркой и приковывающей к себе из-за этого слишком много внимания.       Кажется, если Шура зайдёт в аптеку, все люди поймут — он зашёл туда не за аскорбинками, не за зелёнкой и не за леденцами от кашля. Всё это уже есть в домашней аптечке, а вот презервативов там не найти. Их нужно докупать в аптеке, где так много людей, которые всё увидят и поднимут на смех.       Да, крутые альфы никогда не стесняются того, что у них скоро будет секс, а вот Шура таковым никогда не был. Он только притворяться умеет, но на деле остаётся вечно смущающимся трусом, краснеющим от одной мысли, чтобы произнести слово «презерватив» в присутствии кого-то из старших. В кругу ровесников стыда из-за слов нет: все своим, да и осуждать никто не станет. А вот взрослые могут едко пошутить, зло посмотреть и унизить парочкой фраз, замаскированных под невинные.       Идти в аптеку совершенно не хочется, но, если не заходить — придётся отказаться от запланированного с Сашей секса. А это уже не просто невежливо, нет, это целое преступление против любви! Столько сил было потрачено на подготовку к «тому самому звёздному вечеру», что отступать будет глупо. Шура так тщательно занялся организацией, что выдраил свою комнату до блеска, а вещи аккуратно рассортировал по полочкам. Для полного завершения остаются только презервативы. Без них даже думать о сексе опасно: никому в столь раннем возрасте дети не нужны.       Шура смотрит на дверь, на грязные кроссовки, снова на дверь, опять на кроссовки… Заходить и говорить страшно до дрожи в коленях и слёз. Они позорны и не должны идти. Позорище Шура, а не круто альфа. Вот с таким Саша точно не будет счастлив, такого он точно совсем-совсем скоро бросит и найдёт себе более хороший вариант, умеющий не только языком чесать, но и действовать.       Душевные терзания длятся ещё несколько минут, а потом Шура всё же открывает дверь аптеки, стараясь быть максимально бесшумным. Однако противный колокольчик на двери противно звенит, заставляя аптекаршу посмотреть на себя. Её взгляд прямо-таки прожигает дыру, а улыбка не предвещает ничего хорошего.       Ладони потеют, в горле ком, а ноги подкашиваются. Путь от двери до прилавка превращается в настоящее испытание, сравнимое с зачётом по физкультуре. Нет, даже бег в тридцатиградусную жару не способен сравниться с тем, что Шура испытывает сейчас. Он еле передвигается, потеет, как мышь, и горит от стыда. Осуждать взрослая тётенька ещё не успела, а Шура уже готов сквозь землю и сгореть в магме.       — Молодой человек, вам подсказать что-то? — Спрашивает рыжая тётенька, поправляя очки в толстой оправе.       Голос громкий, чёткие и напоминает учительский. Он заставляет растеряться, раскраснеться ещё больше и заставить возненавидеть себя за хвастовство и предложение показать Саше «звёзды в постели». Их сейчас Шура видит, потому что от переживаний у него кружится голова, из-за чего риск упасть в обморок как никогда велик. Вот потеряет сознание Шура, и аптекарша точно поймёт, какой он жалкий.       — Мне бы это пре. пре… — А сказать полностью «презервативы» Шура не может: он дар речи потерял. Тут сидит женщина, одного возраста с мамой Щиголева, так что воображение легко пририсовывает её.       Аптекарша раздражённо хмурит брови, снова трогает очки и тяжело вздыхает. Она точно считает Шуру дураком, справедливо, между прочим! Ну не станет умный человек переживать из-за покупки презервативов, ведь это здравый шаг! Тут гордится нужно знаниями о методах контрацепции, не смущаться.       — Презерватив! — Достаточно громко выпаливает Шура и тупо устремляет взгляд на дрожащие ноги. Они напоминают сейчас осиновые веточки, готовые сломаться чуть ли не от каждого чиха. Наверное, если продавщица, действительно, чихнёт — от «крутого альфы» останется мокрое место и не более того.       — Молодой человек, вам какого размера? — Лениво и зачем-то громко-громко спрашивает женщина. Её целью будто стало унижение покупателя, которому и без того на душе по-настоящему погано.       — Самого большого! — Совершенно не думая, выпаливает Шура. Он забывает, что рядом нет тёзки, перед которым необходимо постоянно выпендриваться, строя из себя главную альфа-самсу на районе.       Брови женщины удивлённо «летят» вверх, но ничего она не комментирует, а только наклоняется, чтобы дать товар. Делает она всё медленно, как улитка, или же это сердце Шуры слишком быстро стучит?       — Вам какие? Обычные, супертонкие, клубничные, рельефные, со смазкой… — Женщин перечислять с невозмутимым видом. Она будто про погоду или рецепт запеканки рассказывает, а не про презервативы.       От такого разнообразия Шура невольно теряется. Он не знает, что ему брать! Столько всего, а вдруг на один из видов у Саши есть аллергия? Но почему-то соблазн вызывают именно клубничные. И Шура не может даже толком объяснить самому себе, почему именно они. Всё остальное, конечно, тоже безумно привлекательно звучит, но именно клубничные особенно привлекают внимание. Это звучит, как нечто очень вычурное. И кажется, что Саше подобное может понравиться. Возможно, Шура даже сможет его удивить клубничными презервативами.       Но страх вызвать у Саши аллергическую реакцию и доставить огромный дискомфорт всё-таки берёт верх. Потому Шура решает брать самые обычные. Но он обязательно спросит у Саши на счёт этого. Если, конечно, не струсит задавать такие вопросы. А ещё было бы хорошо не провалить хотя бы их первый раз и не облажаться, а то и второго может не состояться. Саша увидит, какой он неудачник, и просто сбежит от такого. Нужно изо всех сил постараться, чтобы подобного не произошло.       — Давайте обычные, — чуть дрожащим голосом говорит Шура и несколько раз быстро кивает головой. Это происходит машинально из-за взвинченного и нервного состояния, потому он сам этих действий за собой не замечает.       А пока эта суровая женщина молча, лениво и медленно ищет нужную упаковку презервативов и пробивает их по штрих-коду, Шура задумывается на несколько секунд, продолжая краснеть с каждой секундой всё сильнее. Ну почему именно он должен был побеспокоиться о контрацепции? Почему не Саша? И ответ, на самом деле, очень прост: Саша в этом смысле никакого опыта не имеет. Шура его тоже не имеет, но он, в отличии от Леонтьева, наглый обманщик, который умело сделал вид, что подобные покупки делал уже не раз. А теперь приходится отдуваться за свою грязную и гнусную ложь и краснеть до кончиков ушей.       Благо, больше никого в аптеке нет. Ни одного покупателя, никакой очереди. Это очень сильно радует, потому что при другом раскладе пришлось бы краснеть в несколько раз сильнее. Но до конца всё равно не успокаивает. Шуре всё равно очень и очень стыдно. Он вообще не понимает, как другие могут к подобному относиться спокойно и с такой лёгкостью покупать презервативы? Точно Шура один такой неудачник, который заикается даже при попытке произнести это злополучное слово при ком-то взрослом. Как только такому неудачнику, как он, посчастливилось вообще найти себе партнёра? Как Саша во всё это притворство поверил? И что будет, когда он всё-таки поймёт, что это лишь притворство?       Об этом Щиголев старается слишком сильно не задумываться, чтобы не запаниковать. Он изо всех сил пытается в себя поверить, убедить себя в том, что у него сегодня всё получится, по крайней мере должно, и он приложит для этого максимум своих усилий. Но мерзопакостное чувство страха так и скользит по всем внутренним органам, как змея, заставляя всем телом поёжиться. Нормальные альфы так не дрожат! Хочется скулить от собственной слабости и ограниченности. Шуре кажется, что он самый жалкий человек на планете, раз не способен элементарно купить презервативы без чувства страха, неловкости и яркого румянца.       Шура своими дрожащими пальцами протягивает продавщице тонкую купюру и ими же хватает небольшую упаковку. Кажется, что эта небольшая коробочка обижает ему кончики пальцев, слишком волнительно держать её в руках, слишком страшно быть замеченным кем-либо посторонним, страшно быть высмеянным. На деле ничего постыдного в этом нет, но Щиголева изводит и донимает отвратительное чувство в груди. Оно не позволяет расслабиться и спокойно держать презервативы в руках.       У Шуры в ушах начинает звенит и кажется, что если он ещё хоть одну секунду пробудет в этом месте, то точно упадёт в обморок, как жалкий неудачник. Такого нельзя допустить. Хочется поскорее закинуть упаковку в карман, чтобы скрыть её от чужих глаз. Ощущения такие, что это нечто противозаконное, запрещённое или вовсе краденое, чего совсем нельзя видеть посторонним людям, иначе у Шуры будут самые неприятные последствия.       Но в спешке он, конечно же, промахивается мимо кармана и легкая картонная упаковка, выскользнув из пальцев, падает на пол. От этого ещё сильнее начинает стучать сердце, и каждый его удар отдаётся странной болью в груди. У Щиголева во рту пересыхает от такого стресса. Но он очень быстро и стремительно наклоняется, тянется рукой вниз, хватает упаковку и с молниеносной скоростью вылетает из аптеки. И плевать, что о нём подумает эта женщина. Больше он с ней пересекаться уже не планирует и очень надеется, что этого не произойдёт уже никогда.       Шура стоит на пороге аптеки с ужасной отдышкой, такой, что можно подумать, он пробежал несколько километров. Звон колокольчика, висящего за дверью аптеки, эхом отдаётся в ушах. Какой же это всё-таки мерзкий звук, словами не передать, насколько он Шуре противен, как и весь чёртов мир, ни одной положительной эмоции нет. Шура, в общем, и сам себе жутко противен в эту минуту, до странной тошноты.       Щиголев всеми силами старается хоть как-то привести себя в чувства, иначе есть риск сорваться на истерику. Он делает несколько глубоких вдохов и мысленно пытается вспомнить, для чего всё это вообще нужно. Конечно же, ради Саши и их сближения, ради получения этого долгожданного опыта в сексе, которым все остальные альфы так часто при Шуре хвалятся. Уже надоело, честно говоря, слушать их истории и молча завидовать, хочется и самому поскорее начать рассказывать о своём настоящем опыте, а не о выдумках, составленных на основе всего просмотренного и прочитанного Шурой порно. Только вот нужно для этого сначала заработать этот опыт. И это, конечно же, того стоит, никак иначе. Во всяком случае, Шуре очень хочется верить, что его старания, учащённое сердцебиение, потные ладони и ком в горле того стоили.       — Блять… — Щиголев на секунду достаёт презервативы из кармана и смотрит на большую пометку на их упаковке. «XXL». Зачем он только ляпнул про самый большой размер? И только сейчас ведь дошло, что он слетит с него запросто. Шура слышал от Яши, что нельзя покупать слишком большие презервативы, иначе они просто не будут держаться, — Идиота кусок, — бурчит он себе под нос и разворачивается на месте. Другого выхода, в целом, нет. Придётся снова идти в аптеку.       Там оказывается очередь, состоящая, как назло, из достаточно взрослых людей. Вот бы сюда зашёл какой-нибудь альфа одного с Шурой возраста. Тогда бы не было ощущения, словно сексом больше никто не занимается. Да и спокойствие забрало бы в свои цепкие объятия, позволив в них утонуть.       Бабушка-омега долго-долго выбирает, какие леденцы от кашля будет брать. Шура за это время успевает раз двадцать написать завещание. Ему стыдно произносить в обществе омег малый размер своего «достоинства». Нет, оно имеет среднюю длину, но она не может никого, кроме неопытного Сашки, впечатлить.       Вообще, перед ним вдвойне страшно, потому что оплошать с первым разом омеги нельзя. Они же всё так романтизируют, узнают мельчайшие подробности у других омег, завышают ожидания, поэтому и разочаровываются просто. Так что Шуре предстоит фактически балансировать на тонкой грани между званием «астронома в постели» и «главным лоховитым лохом во всём Санкт-Петербурге». Если Шура сделает что-то не так, разочарует и не приблизиться к выполнению чужих ожиданий — об этом узнают чуть ли не все омеги и гаммы в городе. А ещё Саша бросит, потому что ему будет стыдно водиться с таким слабым альфой. Какой ужасный и реалистичный сценарий! Он не должен воплотиться!       — Молодой человек, вы чего застыли? — Протягивая гласные, спрашивает аптекарша. — Я до вас докричаться не могу!       Хлоп-хлоп глазами. А непонятно ничего! Куда успела деться бабушка-омега? Неужели, Шура завис в болоте переживаний, что не заметил ничего? Тогда перед аптекаршей стоит не просто не крутой альфа с членом среднего размера, а идиот. Вот позорище… Нужно поскорее уходить отсюда и больше никогда не возвращаться.       — Да-да… Простите, — стыдливо бормочет Шура, ногой по полу водит и краснеет, от чего лицо приобретает оттенок рака, сваренного к пиву. Как же повезло, нет, просто невероятно повезло, что Саши и его друзей нет рядом. — Мо.можно, пожалуйста мне презервативы… Ну… маленькие. Нет! Не самые маленькие… ну обычные? Просто средние? Да! Именно средние… Без клубники и прочего. Обычные средние презервативы, пожалуйста, если можно… но только не надо мне слишком маленькие…       — Молодой человек, какие именно презервативы вам нужны? Маленькие? Вы там себе бубните что-то под нос, а я разобрать ничего не могу! — Отчеканивает аптекарша. Её голос звучит, как гром, оглушающий всех в радиусе пяти метров. Как назло, «жертвой» становится не только Шура, но и человек, внезапно зашедший в аптеку.       Лишь бы посетителем не оказался один из друзей Саши! Нет, не так. Все близкие друзья Саши: Миша Горшенёв, Паша Сажинов и Маша Нефёдова — не те люди, что станут расспрашивать про размеры чужого члены. Вот Миша точно промолчит, Паша забудет, а Маша запомнит чисто для себя. Но всё же есть один омега, которого стоит опасаться. И имя ему — Дима Ришко, человек похотливый. Бессовестный и наглый. Он в жизни любит лишь несколько вещей: музыку, деньги и слухи. Частью последних Шура боится стать. Тогда его точно бросят, а его репутация будет разрушена.       Он быстро оборачивается и видит перед собой взрослого альфу, а не бесстыдного Диму. Повезло, ой, как повезло!       — Мне обычные презервативы среднего размера! — Громче произносит Шура, а голос его дрожит, как осиновый лист. Чувствуется пристальный взгляд зашедшего покупателя, слышится неоднозначное хмыканье аптекарши. Это перемешивается и превращается в мощнейший удар по самооценке, от чего та рассыпается.       Аптекарша достаёт нужные презервативы, Шура быстро-быстро с ней расплачивается и вылетает из аптеки, бежит от неё прочь, а потом, схватившись за бок, отчаянно пытается отдышаться. Сердце грозится выпрыгнуть из груди, уши и щёки, кажется, готовы расплавиться от жара, а лёгкие — скукожиться до размеров изюма. Как же сейчас плохо! Как же неловко! Хочется забиться в угол и расплакаться.       Нет, в одном всё-таки повезло — в отсутствии Димы Ришко. Он имеет пристрастие совать нос в чужую постель, узнавать о происходящем там всё-всё, а потом обсуждать со всеми. И никто же слова против не мог сказать, потому что у Димы в запасе всегда есть миллион и один аргумент. И самое паршивое то, что Саша дружит с таким человеком, и тот сильно-сильно завышает ожидания от первого секса. Вот бы Дима не говорил об этом, а рассуждал только о музыке… Тогда бы это был не Дима. Он состоял из разговоров о «звёздах в постели», музыке и чужих отношениях. Последним он всегда даёт оценку. Шура знает — его союз с Сашей удостоился отметки в «шесть из десяти». Вроде не так плохо, но и далеко от идеала. В принципе так оно и есть в реальной жизни, без постороннего взгляда.       Находятся силы, чтобы идти вперёд. В голову подкрадываются мысли об отношениях с Тёзкой. Он хороший, но союз с ним странный и жутко неловкий. Ведь постоянно приходится держать образ «крутого альфы», не расслабляться и ограничивать себя. Из-за подобного счастливыми отношения конкретно для Шуры быть не могут. Он и бросать тёзку не хочет, но и с ним тяжело даже говорит. Как же сложны первые отношения!       Они даже завязались достаточно странно и случайно. В тот день Андрей притащил Мишу — своего парня — погулять вместе со своей компанией. А Миша взял с собой своих друзей. Среди которых был и Саша. Увидев того, Шура голову потерял и сделал всё, чтобы впечатлить и покорить. И получилось же! А вот быть собой — нет. Так что Шура искренне завидует Андрею, впадающего в «режим клоуна». В подобные моменты он творит самые постыдные вещи и не боится, что его бросят. А с ним и не расстанутся, ведь Миша его по-настоящему любит. А вот испытывает ли похожие чувства Саша, Шура может только гадать да гадать… Не спросишь же прямо! Крутые альфы так не поступают.       Порой накатывает искреннее сожаление из-за постоянного вранья своему парню. Вот если бы изначально произносилась правда, всё было бы иначе… Возможно, тогда бы презервативы покупались не в униженном одиночестве, а в любящем дуэте. Так, вроде как, у Миши с Андреем происходит. Только вот последний не краснеет, а первый постоянно просит быть тише. Хотел бы Шура себе подобное…       Щиголев ощущает жгучую и неприятную тягу покурить прямо сейчас. На самом деле он совсем не любит это делать: курение портит здоровье, а Шуре на свои лёгкие совсем не плевать. Но пришлось однажды начать и продолжать только для того, чтобы выглядеть максимально крутым и пафосным в глазах своих сверстников. Другие альфы смотрят с долей уважения, а омеги так вообще восхищаются. «Курение украшает и придаёт больше маскулинности!» — подобные слова Шура слышал даже от взрослых. Именно поэтому и переступает через себя каждый раз, плюёт на свои страхи по поводу портящегося здоровья и продолжает дымить, как паровоз.       У Шуры уже выработалась никотиновая зависимость, потому тяга к сигаретам растёт с каждым разом. Любой стресс он привык сбавлять именно так. Других способов просто-напросто нет, не плакать же ему, не истерику закатывать и не рассказывать друзьям в подробностях, какие эмоции довелось пережить, чтобы отпустить от себя переживания. Так крутые альфы не поступают. Потому Щиголев молча тихонечко курит каждый раз, когда переживает эмоциональные встряски и удары по нервной системе.       Именно поэтому и сейчас, позорно упираясь потерянным взглядом в землю, Шура шагает куда-то во дворы, туда, где нет лишних глаз. Они с Сашей часто гуляют в подобных местах. В этом есть какая-то своя романтика, особенно по вечерам. В подобные моменты можно было хоть немного расслабиться и успокоиться. Атмосфера прогулок поглощала в себя и Шуре казалось, что, может быть, постепенно они всё-таки друг другу откроются и станут настоящими. Но нет, ничего подобного не произошло, они с тёзкой так толком и не сблизились. Ложь так и не успела развеяться, кажется, что с каждым днём её становится всё больше и больше. И так будет продолжаться, пока обман не станет слишком очевидным. Тогда Саша уйдёт, да, точно уйдёт. Который раз за день Шура уже думает об этом? В сотый? В тысячный? В любом случае, как-то многовато. И как же безнадёжно звучит эта страшная мысль.       Шура несмело присаживается на корточки возле какой-то обшарпанной стены, оглядывается несколько раз вокруг себя и, не увидев ни одной человеческой фигуры, способной помешать, достаёт из заднего кармана джинсов помятую пачку дешёвых сигарет. Закуривает парень не сразу: долго крутит сигарету в пальцах, пытаясь чуть оттянуть этот момент, разглядывает её и раздумывает при этом о чём-то. Мысли в голове роятся, как пчёлы вокруг своего улья.       Видел бы Шуру сейчас отец… кажется, что тот в одно мгновение разочаровался бы полностью в своём сыне, как только узнал о причине его подавленности. Шура чувствует, что опозорился так, что хуже некуда просто. Да, конечно же, ничего критичного в общем не случилось, это не конец света, однако в моменте ощущается именно так. Щиголев хочет провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться, стереть из своей памяти и памяти мира этот день, этот случай. Одно только радует: теперь у него всё-таки есть презервативы. Аж три штуки. И в следующий раз ходить за ними придётся не скоро.       Шура около нервозно хмыкает. Конечно, не скоро! Ему и остальные два не пригодятся, скорее всего. Потому что после этого дня, когда Шура неизбежно опозорится, Саша к нему и на пушечный выстрел не подойдёт.       Щиголев ведь так и не придумал в своей голове чёткого плана действий, он всё ещё не знает, что будет делать, когда Саша полностью доверит ему своё тело. Это же огромнейшая ответственность! Шура понятия не имеет, как на самом деле сделать хорошо и приятно. Потому и трясётся, поджигая сигарету, надеется, что вместе с дымом к нему каким-то чудом из воздуха придут хотя бы базовые реалистичные познания. Шура ведь знает, что происходит всё на самом деле далеко не так, как в порно! Но ему больше не на что опираться, вот вообще. Никто ведь не даст ему подробную инструкцию по обращению с телом омеги. Придётся самому набивать шишки на практике. Только вот он жутко боится допустить хоть одну ошибку. И не столько переживает даже о разрушение своего образа крутого альфы, как о том, что просто Сашу разочарует и испортит своим неумением его первый раз. И чем больше Шура об этом думает, тем сильнее содрогаются все его внутренние органы. Слишком страшно даже представить эту ситуацию: Саша хмурит брови, жмурит глаза, говорит о том, что ему неприятно, и громко озвучивает желание прекратить всё и уйти. У Щиголева холодный пот на лбу проступает от этой сцены, рисующееся в воображении.       А ведь день сегодня такой хороший на самом деле. В коем то веке в Санкт-Петербурге светит солнце. Чудо ведь, не иначе. Только вот Шуре оно совсем не светит. Над ним будто бы висит махонькая грозовая тучка, которая всё портит. А люди вокруг продолжают купаться в лучах света в то время, как на Щиголева давит эта туча, из которой вот-вот польётся холодный дождь.       Шура затягивается очень сильно и начинает кашлять. У него всегда появляются эти позывы к кашлю, когда он курит, но он изо всех сил их сдерживает в компании кого-либо. Особенно при Саше, которого нужно постоянно впечатлять, делая глубокие затяжки, такие глубокие, что глаза начинают слезиться от першения в горле и лёгких. А сейчас рядом никого нет, потому можно спокойно кашлять и плеваться себе под ноги желтоватой от табака слюной.       Щиголев смотрит на свои наручные часы. Кто в наше время носит наручные часы? Те, кому их дарят родители. Они механические, достаточно старые, совсем не похожи на стильный аксессуар. Изначально они принадлежали отцу, но в какой-то момент он подарил их Шуре. Анатолию показалось, что подобная вещь может прибавить подростку уверенности в себе.       Это не особо помогло, однако вещь всё-таки оказалась полезной. По крайней мере Шура не опоздает на встречу с Сашей. У него есть ещё немного времени, чтобы докурить сигарету и спокойным шагом отправиться в нужном направлении.       Окурок вскоре летит куда-то в сторону, а Щиголев глубоко вздыхает, но с земли подниматься не спешит. Он вытаскивает обе упаковки с контрацептивами из кармана и смотрит на них ещё раз.       В левой руке у него лежат презервативы, подходящие действительно крутым альфам, способным удивить партнёра в постели. Но ему они не пригодятся совсем. То, что подойдёт ему, лежит в правой руке. Обычный среднестатистический размер и ничего примечательного. Ощущается это как-то унизительно, будто Шура недостаточно хорош.       Как же не хочется, чтобы Саша потом говорил своим друзьям, что у его парня достоинство крошечное. Как не хочется, чтобы Дима снова в своей привычной манере оценивал Шуру на средний балл.       И как же сильно хочется увидеть на Сашином лице удивление, когда Шура достанет презерватив из упаковки с пометкой «XXL». Как хочется, чтобы он тихонько шептал об этом на ухо Диме, а у того отвисла в этот момент челюсть.       В голову сама собой закрадывается просто гениальная идея: поменять содержимое упаковок местами. Шура так и поступает, раскрывает обе и кладёт обычные презервативы внутрь большой пачки. На душе становится чуть спокойнее по непонятным причинам. А до встречи с Сашей остаётся ровно пол часа.

***

      Первое впечатление, наверное, одно из самых важных явлений в обществе. Всегда необходимо преподнести себя с правильной стороны, сразу продемонстрировать все свои плюсы, скрыть недостатки, сделав их достоинствами, и просто показаться максимально хорошим. Оплошать нельзя, иначе же всё пойдёт по наклонной, а репутацию придётся восстанавливать не один день, а может и оставшейся жизни не хватит. И знание этого вводит в ужас, принуждая нервничать и готовиться, готовиться, готовиться…       Вот и Саша сейчас готовиться к тому, чтобы произвести первое впечатление. Он и волосы дорогим шампунем со сладким запахом моет, и ногти на ногах и руках идеально стрижёт, и очки по сто раз протирает, и красивые трусы тщательно выбирает, и моется по три часа. Сегодня необходимо выглядеть не просто хорошо, а идеально, чтобы у Шуры челюсть упала, а член, наоборот, поднялся.       Сегодня важное событие, по сравнению с ним любая олимпиада, любой концерт, любой экзамен меркнет, делаясь совсем-совсем невзрачным. Конечно! Всё вышеперечисленное рано или поздно повториться, а вот первый секс — никогда. Не, «смотреть звёзды в постели» можно и не один раз, но прочувствовать — как в первый раз — удастся лишь единожды. Недопустимо упускать возможность.       О первом сексе говорят много, его романтизируют, предоставляют высшим удовольствием, какое только доступно человечеству. В частности, о сексе так глаголет Дима Ришко. Он всё-всё знал о процессе, мог рассказать, какой размер хорош, а какой плох; давал советы для «постельной жизни» и, кажется, существовал исключительно ради секса. Странная страсть, по мнению Саши. Он далеко не ханжа, порно смотрел, дрочил стабильно пару раз в день, да и вообще сам предложил Шуре переспать. Но, несмотря на всё это, восторга Димы не удаётся разделить хотя бы частично.       В руках сейчас бутылочка с духами, чей аромат, если верить словам рекламы, должен: а) свести альфу с ума; б) вызвать у альфы каменный стояк; в) обеспечить самый страстный секс; г) сделать из самого страшного омеги «конфетку». По правде говоря, духи были куплены исключительно из-за последнего пункта. Пусть и Сашу язык не поворачивался назвать «страшным», но и «омегой мечты» — тоже.       Широкие бёдра у Саши есть, но с талией они «сливаются», из-за чего плавный переход отсутствует. Руки не нежные и тонкие, а грубые, во многом благодаря любви к спорту. Да и рост слишком большой, и на фоне многих альф Саша выглядит каким-то гигантом. А запах… Что можно о нём говорить? Он вовсе не сладкий, а кислый, от чего многие в окружении жалуются на сводящие скулы. Вроде мелочи, но они складываются в картинку «омеги, с которым приятно говорить, но с которым не хочется встречаться». Удивительно, как Шура предложил отношения и не побоялся разницы в росте и телосложении, а ещё от запаха тащился, как кот — от кошачьей мяты.       Саша пшикает на себя хвалённые духи, морщится от едкого запаха, но продолжает обливаться жидкостью. Кажется, что огромное её количество сможет перекрыть недостатки, а заодно и убрать неловкость. Она уже сейчас сидит на шее, сжимает её и весело болтает ножками. И плевать ей, что Саша ещё даже к квартире своего парня не подошёл. По правде говоря, находиться там совершенно не хочется. Дело не в отвращении к Шуре, а в страхе раздеться до гола перед кем-то.       «Нужно использовать ещё один флакончик» — думает Саша, искренне веря, что запах способен замаскировать все яркие минусы и поможет победить страх перед обнажением. Нет, многие бояться раздеться в присутствии другого человека, но Сашу трясёт и от необходимости сделать это даже в моменты одиночества. Смотреть на себя без одежды неприятно и мерзко, потому что сразу вспоминаются идеальные тела моделей и того же Димы. Он представляет собой эдакий образец того, как выглядит омега с прекрасной фигурой. Вот смотрит иногда Саша на фотографии Димы, потом на себя и завидует, по-чёрному и до немых истерик. У Димы есть всё то, чего нет у Саши. Последний преуспел лишь в отношениях, которых у Димы не водится в силу любви к «одноразовой любви». Правда, даже союз Саши не мог похвастаться безграничным счастьем и спокойствием.       Из горла вырывается громкий кашель, вызванный духами. Саша прикрывает нос ладонью и садится на кровать. Плохо от запаха не из-за того, что он едкий, а потому что Саша-омега, а аромат возбуждает только альф. Бред? Вполне возможно, но о нём приятно думать, а вот признавать правду — горько. Она же говорит, что Сашу ничего не спасёт. Он как был «перекаченным омегой», так и остался.       Возможно, в ситуации Саши поможет лёгкий макияж, которым можно будет подчеркнуть определённые черты лица, спрятать черты и показаться игривым, как пантера, а не трусливым, как домашний кролик. Последнее животное идеально характеризует мягкий нрав Саши, мечтающего о тихом будущем рядом с любимым человеком. Только с Шурой подобная перспектива не видится: слишком он уж грозный и властный. Браки с подобными альфами редко, когда хорошо завершаются. Вот, вроде тот самый звоночек, намекающий на завершение отношений. Но разрывать их не хочется: что-то чарующее в Шуре всё-таки есть, и оно не отпускает, пусть и не называется любовью.       Личной косметики не так много: есть только тональный крем для замазывания прыщей и бледно-зелёные тени. А всё из-за уверенности Саши, что ему никакой макияж не может идти, ведь лицо тоже далеко от идеального образа омеги-парня. Парни-омеги, в целом, красились редко, потому что в обществе присутствуют отголоски древнейших стереотипов насчёт мужчин. И плевать всем, что первичный пол уже давно толком ничего и не значит. Всё равно находятся личности, отталкивающиеся исключительно о понятие мужчин и женщин, а не альф, омег, гамм и бет. К счастью, Шура приверженцем подобного не является, а от макияжа тащится, если верить его словам.       Принимается решение нагло и бессовестно одолжить помаду у мамы. Она против не будет, да и вряд ли узнает. А Саше, между прочим, чуть ли не жизненно необходимо подчеркнуть пухлые губы. На них бы идеально лёг ярко-красный цвет, но он, вроде как, Шуре не нравится. Значит, придётся выбирать из других оттенков. На глаза попадаются три самых красивых: розовый, чёрный и фиолетовый. Выбрать что-то одно не получается: глаза разбегаются, а сердце требует всего и сразу. Молчало бы лучше глупое! Тогда бы и переживаний меньше было бы, да и жить было бы проще.       Руки берут нежно-розовую помаду, осторожно красят ей губы. А после бережно укладывают обратно так, чтобы мама ничего не заметила. Она ругаться не будет, но и по голове точно не погладит. Так что лучше лишний раз перестраховаться и «поиграть» в агента ноль-ноль-семь или Индиана Джонса.       Перед зеркалом Саша долго крутится, рассматривает себя и думает, что выглядит на шесть из десяти, примерно так же оценил его отношения Дима. «У вас всё неплохо, но и нехорошо, вы где-то посередине и никак не сдвинетесь с места. Вам бы поговорить хорошо по душам и решить всё или мирно разойтись. А то комфортно вам не будет» — рассуждал с важным видом Дима, облизывая Чупа-чупс. Хочется сказать, что слова — неправда, но львиная доля истины в них присутствует: некомфортно рядом с Шурой, но и уходить от него не хочется, как и открывать ему душу.       Конечно, какие могут быть откровенные разговоры с типичным представителем крутых альф?       Леонтьеву не описать словами, как же сильно ему надоело притворяться рядом со своим партнёром хрупким цветочком. Но он продолжает это делать зачем-то, никак не желая признаваться в том, что на самом деле он совсем другой по своей натуре, не такой, какой нужен Щиголеву. Именно поэтому откровенный разговор и откладывается в долгий ящик, причём в самую его глубь и на дно.       Когда Саша смотрит на своё отражение в зеркале, чуть кривясь от неприятного ему самому зрелища, в голове проскальзывает одна смиренная мысль. Саша давно понял, что у них с Шурой толком ничего и не выйдет: их отношения обречены на провал при любом исходе событий. Потому что рядом с этим альфой должен быть кто-то мягкий, покладистый, феминный, контрастирующий со Щиголевым во всём. Но уж точно не Саша. Он слишком плохо справляется с этой ролью, потому ему рядом с Шурой не место.       Но, несмотря на это, Саша не собирается уходить, пока его не оттолкнут. Ему слишком сильно понравилось любить именно этого человека. Любить — это в целом чувство прекрасное, им хочется наслаждаться как можно дольше. Это первые серьёзные отношения у Леонтьева, и, понимая и принимая тот факт, что они могут закончиться в любую минуту, ему даже как-то проще наслаждаться всеми теми минутами, когда этого не происходит.       Саше кажется, что его сегодня уж точно бросят, за то, что недостаточно красив, у него нет обворожительных и упругих форм тела, он совсем не умеет доставлять удовольствие, не умеет быть страстным, даже стонать красиво не умеет. И ему кажется, что все вокруг всегда умели это делать, у всех получалось с первого раза и очень легко, потому что они просто правильные омеги. А Саша ни капельки не правильный! Он точно станет в глазах Шуры «бревном».       За такими мыслями любое желание выходить сегодня из дома начало медленно, но верно испаряться по мере испарения свободного времени. Тревожных мыслей в голове всё больше, а времени всё меньше. Время не хочет остановиться и дать Саше передышку, стрелки настенных часов продолжают предательски тикать. Омегам опоздания частенько прощаются и легко сходят с рук, однако Саше совсем не хочется заставлять Шуру ждать. Альфа ведь наверняка подумает, что Леонтьев в нём слабо заинтересован, раз пришёл не вовремя! Это может и жестоко обидеть. Щиголев, конечно, очень уверенный в себе человек, но задевать его эго лишний раз, наверное, не стоит.       Саша шумно выдыхает и таки отлипает от зеркала чтобы окончательно собраться, всё проверить и идти. Юноша несколько раз обходит всю свою комнату размеренными шагами и, лишь твёрдо убедившись в том, что он готов, выходит из дома. Сердце продолжает бешено стучать, успокоиться не выходит, однако Саша успокаивает себя одним: «Может быть, всё будет не так уж и плохо. У Шуры, наверное, был опыт с такими девственниками, как я. Он, верно, должен знать, что делать.»       Это действительно заставляет немного выдохнуть и расслабиться, не полностью, конечно, но чуть лучше определённо становится. Появляется какая-то мимолётная смелость. И Саша ловит момент, использует эту возможность для того, чтобы ускорить свой шаг. Чем быстрее он будет идти, тем меньше ему останется времени, чтобы бояться.       Леонтьев старается поменьше кусать свои губы: яркая помада останется на зубах, а это будет выглядеть уже совсем не привлекательно. А вот мысль о том, что Шура сегодня будет жадно целовать его губы и размазывать тем самым по лицу эту чёртову помаду, кажется, даже заводит. Звучит это странно даже в мыслях, да выглядит странно. Но Саше гораздо приятнее думать об этом, чем снова начинать тревожиться. Он должен успеть по дороге морально настроиться на нужную волну! Выкинуть страх подальше, успокоить бешенный ритм сердца и расслабиться! Иначе точно ничего не получится.

***