Так что такое любовь?

«Ты жирный!» «Противно смотреть на твоё заплывшее ебало!» «С глаз моих долой!»

Макао пропитывался этим с самого детства. Отец настойчиво закладывал в гибкую детскую психику уверенность в том, что с таким уродом, как он даже свинья не захочет иметь дело. Он подкреплял свои слова вечным сравнением мальчика с утончённым старшим братом, чья фарфоровая красота вызывала восхищение у всего окружения. И Макао принял это за константу. Сейчас, рассматривая себя в зеркале и с трепетом оглаживая натянутую тонкую кожу на выпирающих рёбрах, плавно пересчитывая их, Макао загнанно усмехнулся, признавая: Вегасом ему не стать. Он — всего лишь его бледная тень. Макао не помнил, как докатился до такого состояния. Поначалу он просто-напросто подсел на правильное питание, тщательно соблюдая порции и полностью отказываясь от сладкого и мучного. Каждый день вставал на весы, безжалостно ругал себя, если не добивался желаемого результата. Но… как только цифры стремительно поползли вниз, парня понесло. Изматывал себя тренировками, целенаправленно уменьшал количество съеденного. И в один прекрасный день еле заставил себя съесть ложку пустого супа. — Макао! Идём обедать! — из маленькой кухни съёмной квартиры раздался крик соседа…, друга…, ради которого хотелось пожить чуточку подольше. Порчэя. Макао на ватных ногах поплёлся на голос, на ходу выдумывая отговорки, ибо не ощущал голода. Каша. Чай. И бутылочка спирта. — Я не хочу обедать, Чэй, — беззвучно промямлил юноша. Тот обречённо вздохнул, бережно поднося столовую ложку к плотно сжатым губам. — Рот открывай, — тоном, не терпящим возражений, пробубнил Порчэ. Макао поморщился, спирт обжёг и так больное горло. — А теперь ешь! Первая ложка. Еда потеряла для Макао всякий вкус, словно испаряясь в воздухе. Проглотил, почти не жуя. Вторая далась легче, даже появился интерес. И неловкость под внимательным взглядом Порчэя. Порчэ начал с мягкой, щадящей пищи. Он понимал, что ему предстояло заново научить организм принимать и усваивать нормальную еду. Это долго, это страшно, но Чэ просто обязан вытащить этого идиота из ямы, в которую тот собственноручно себя зарыл. Постепенно добавлялось твёрдое, будь то мелко-мелко нарезанное отварное мясо или вермишель. Порчэй всё чаще принуждал Макао отказываться от волшебной ложки, уча привыкать есть без подмоги, чтобы аппетит приходил во время процесса. Делать это нелегко, парень уже пристрастился перед каждым приёмом пищи выпивать ложку спирта, ведь без неё всё было не то. Потом Чэй осторожно вклинил в рацион сладкое. Оно было исключительно из натуральных продуктов и приготовлено им самим. Конфеты из фруктов, нежные кремовые пирожные, воздушные творожные лакомства. Макао не упускал возможности спросить, а не колдун ли Порчэ часом, пока неспешно отщипывал от очередного пирожка кусочки, довольно жмурясь и урча от наслаждения, на что получал лишь застенчивое мычание и светлую, полную радости и облегчения, улыбку. Так, малюсенькими шажками через боль, истерики и многочисленные отказы, Макао снова ел с удовольствием, а тело возвращалось в нормальный, здоровый вес. Пока однажды… — О нет! Я снова набираю! Нет! НЕТ! — Макао готов был разреветься, ведь на весах светилась цифра, с которой он ступил на этот страшный путь туда и обратно. Паника затуманила разум, побуждая лихорадочно вцепиться в волосы. Надо срочно урезать сладкое... Но додумать ему не дали, грубо стаскивая с весов за шкирку. Порчэ молча взял их и выбросил в мусорку, не обращая внимания на яростно жестикулирующего парня. — Ты что творишь?! — заорал Макао, но тут же умолк, будто его окатили холодной водой, настолько злым был взгляд напротив. — Не для того я маялся с тобой, чтобы всё вернулось на круги своя, — сердито выплюнул Чэ, устало опускаясь на стул. Его всё ещё потряхивало от гнева, в глазах было темно и непривычно сухо. — Послушай меня, Макао, — мягче сказал он, не выпуская из цепкого захвата взор парня. — Во всём, что с тобой произошло, виноват не ты, а твой ублюдочный отец и бестолковый старший брат… — Вегаса не приплетай, — буркнул Макао. — Я даже больше скажу, на Вегасе ответственность больше, чем на отце, — продолжал Порчэй, пропустив реплику мимо ушей. — Как старший брат и пример для подражания он должен был направить твои мысли в правильное русло, следить за тобой, помогать разобраться, что нужно принимать во внимание, а что нет. Но он лишь просиживал штаны, думая, что ты справишься сам. К чему это привело, м? Я не могу допустить повторения глупости, стоящей жизни моего друга. — Зачем тебе за меня впрягаться, Порчэй? Иди вон, прохлаждайся. Не за чем надо мной трястись, — Макао потупил взгляд, проклиная себя за дурной нрав. Он не любил, когда люди ему помогали, так как не желал быть обязанным им. Макао ужасно боялся любых привязанностей, предпочитая оставаться для людей невидимкой. Но… Порчэй… — это другое. Он буквально вздохнул в него жизнь своей верой, целеустремлённостью и широкой улыбкой. Кулинарными шедеврами и щемящей колыбельной, которую тихо напевал каждый вечер перед сном. Макао, глубоко задумавшись, не заметил, как попал в тёплый плен объятий. Невесомый поцелуй в висок. И шёпот, вызвавший рой мурашек: — Люблю я тебя, дурень. Люблю. Их борьба с последствиями безалаберного отношения к сформированию неокрепшего разума. Прощение бессмысленной жестокости родных и смирение с несправедливостью мира. Гордое стремление только выше, вперёд и дальше, никого и ничего не страшась. Всё это — начало их настоящего взросления. Начало большой, искренней любви.