Так что такое любовь?

В ночном клубе раздражающе шумно и тесно. Кучки людей тёрлись друг об друга в душном зале, залитом неоном, лениво попивая холодный коктейль и с насмешливым презрением наблюдая за танцующими на шестах красивыми парнями. Все они на одно лицо: кукольная смазливость, излишняя ухоженность, раболепные взгляды. «Силиконовые дырочки», которым можно присунуть прямо на месте, а потом забыть об их существовании. Он же был звездой бесконечных ночей, танцуя на своём месте и никогда не отвечая на предложения клиентов, что сулили баснословные деньги всего за один танец на дрожащих от нетерпения коленях. Не похожий на всех, гибкий, с перекатывающимися под блестящей кожей мускулами и кокетливо съезжающими на нос круглыми очками, парень казался райской птичкой, заточённой в клетке со стервятниками, жаждущими разорвать на части от тёмной зависти и обиды. Но ему, похоже, не было дела. Он витал где-то далеко-далеко, двигаясь в своём собственном ритме, под мелодию, льющуюся лишь в его сознании. — Привет, сладкий, — танцор распахнул глаза, возвращаясь в реальность и опуская взор вниз, чтобы встретиться с нежданным собеседником и расплыться в счастливой ухмылке. — Кхун, ты опять как павлин вырядился, — закатил глаза парень, попутно соскакивая с возвышения. Мужчина обиженно надул губы, небрежным движением поправив лохматый воротник белой шубки и пригладив и так прилизанные ярко-зелёные волосы. — Да ну тебя, Арм! Ты ни черта не смыслишь в моде! — досадливо возопил Танкхун сквозь орущую музыку, вызвав любящий смешок. — Пошли, модник хренов. Пора нагибать Бангкок! — люди с изумлением расступились, провожая накидывающего на плечи рубашку крутого парня и летящее за ним чудо из чудес в цветастых штанах, с пистолетом в кармашке и улыбочкой на накрашенных чёрной помадой устах, не предвещающей ничего хорошего. *** Арм с самого начала понимал, что, позволив Танкхуну остаться в его жизни, он ступил на скользкую дорожку в персональный ад, ибо любимый был… психопатом. Сначала он самонадеянно думал, что сможет выправить, вытащить эту несусветную дурь из головы Кхуна путём мягкого убеждения, шепотки манипуляций и частичного принятия сущности. Но, погружаясь всё глубже в последнее, парень не заметил, как в один прекрасный момент ему стало всё равно, кто такой Танкхун. Что он терроризировал город. Что убивал людей чисто ради забавы. Что ни в грош не ставил ничьи жизни. Даже жизнь Арма. Арму хватало того, что этот невероятный мужчина был рядом с ним. Брал с собой на ночные вылазки в город, после которых несколько жилых кварталов наполнялись жалким блеянием испуганных людей, проснувшихся в кромешной тьме от звуков заведённой бензопилы. Делился с ним своей философией, рассказывая, что, вгоняя людей в беспросветный кошмар, пропитавшийся не отпускающим ни на секунду ужасом, он открывал их истинное лицо и побуждал совершать свойственные душе, захваченной трусостью, поступки. Нет человека, которого трусость обошла стороной, побоявшись силы светлой храбрости, излучаемой им. Тьма во всех, и она сильнее убеждения. Нежно обхватывал тонкими пальцами мужественный подбородок, властно приподнимая голову и призывая смотреть прямо в глаза, не отрываясь. Танкхун любил считывать эмоции, проносящиеся в глазах Арма подобно тёмной реке; с трудом продираясь сквозь густую толщу в тщетной попытке поймать мерцающие отголоски чувств, с треском рассыпающиеся в ладонях. И каждый раз бесился, если не мог прочесть. А ответом ему служил мягкий смех и тихое уверение, что раз не смог, значит читать там нечего. Иногда Арм задумывался о том, что точно свернул не туда. Так как не мог полностью принять видение мира Танкхуна. Ему не доставляло удовольствие смотреть на обваливающиеся крыши горящих домов, горько плачущих молодых девушек и детей, выпрыгивающих порой из окна третьего или пятого этажа в отчаянной попытке выжить. Пускай Кхун и утверждал, что невинных людей не трогает, а лишь тех, кто заслуживает раскрытия всех карт, ведь их руки запачканы. Арм до сих пор считал, что каждый человек имеет право на ошибку. И на искупление. Но… он шёл за ним пятам, растворяясь в тени пёстрого пальто или же очередной меховой шубки. Потому что Арм не представлял жизни без Танкхуна. Слишком глубоко залез под кожу. Слишком слаженно перестроил разум. Слишком крепко привязал к себе своим бездонным одиночеством и неосознанным, но жутко маниакальным желанием быть хоть кем-то понятым. Хоть кем-то любимым. Арм всё ещё хотел подарить Кхуну всё тепло, на которое способен. К которому тот льнул, тянулся, обжигаясь об неистовость. Арм сделал свой выбор. Он не жалел. Сегодня... что-то переменилось. — Пойдём домой, лапуля, — произнёс Танкхун, навалившись всем весом на Арма. — Хочу посмотреть фильм и вкусно поужинать, — капризно протянул он, пытаясь развернуть замершего парня, чьи глаза, казалось, полезли на лоб от удивления. Он даже снял очки, чтобы нервно протереть до скрипа чистые стёкла. Это что-то новенькое. Но хозяин-барин, как говорится. Уже через час Танкхун, заботливо завёрнутый в одеяло, сидел в гнезде из подушек, на круглом столике дымилась и благоухала еда, а Арм в домашних штанах и майке вставлял кассету в антикварный видеомагнитофон, страшась повредить болтающуюся крышку. Всё-таки личная драгоценность любимого. — О! Где ты это откопал?! — с восторгом воскликнул мужчина, когда на экране телевизора поползли кадры фильма «Деревня проклятых». — Нашёл у себя в закромах, — смущённо отмахнулся Арм, располагаясь в ногах Кхуна. — Эй, эй, эй, — замахал руками Кхун. — Так не пойдёт! Иди сюда, болван! Ну же! — дико ржущего Арма силком затащили на диван, укрыв одеялом, так что парень оказался полулежащим на мужчине, а сами они будто в коконе. Арм не следил за событиями фильма, зная его наизусть, а с трепетом наблюдал за с аппетитом жующим Кхуном, комментирующим каждую сцену с воодушевлением, игнорируя ласковые напоминания об осторожности. Он особенно ценил такие моменты. Моменты, когда любимый не придумывал новый план игры для бедного Бангкока, зловеще потирая прохладные ладони, а сидел вот так, крепко обнимая его, прижимался щекой к макушке, тихо урча, оставлял поцелуи в растрёпанных прядях, забивая на слова о том, что Арм не успел сходить в душ после работы, и нашёптывал на ухо всякие милые, порой пошлые глупости, заставляя парня краснеть. Хотелось остановить время и продлить мгновение чуточку дольше. И вдруг… Танкхун бережно повернул Арма к себе лицом, смотря неожиданно серьёзно. Ни тени смешливого лукавства, лишь тусклая печаль и робкая надежда в глазах. — Арм. Я не совсем могу понять чувства, что проснулись во мне. Поэтому не берусь быть с тобой до конца откровенным. Только знаю, что хотел бы попробовать измениться, пересмотреть свои устои. Отойти от мучительного прошлого. Ты… сможешь подождать? Дашь мне шанс? Разрешишь ориентироваться на свет твоей души? — он замолчал, заглядывая в глаза, и Арм не мог подобрать слова, а потому поцеловал с заземляющей нежностью, всё же найдя в себе силы сказать: — Всегда.

Я прошу прощения за то, что огорчал тебя, С этим мне каждый день приходится жить. И я хотел бы забрать у тебя всю ту боль, Что ты перенёс по моей вине, Хотел бы утирать твои слёзы, Вот почему мне нужно, чтобы ты услышал... Я нашёл для себя причину Стать лучше, чем я был, Причину начать всё с начала, И эта причина — ты!