Мост через вечность

То, что герцог Гриморрэ тот ещё мерзавец знали многие. То, что при этом он сам себя считает скучающим эстетом — единицы. Очень давно, когда мир ещё принадлежал одной грубой силе и ум только начал отбирать крупицы власти, Гриморрэ вдруг понял, что убийство смертного не насыщает его. Да, он мог выпить кровь, до конца, до последней жалкой капельки обескровить человека, но при этом не почувствовать наслаждения. Это ему не нравилось. Он лишился удовольствия вкушать пищу, потерял вкус, его перестали манить женщины в том же виде, что и прежде, а теперь оказалось, что и убивать их — даже самых красивых, даже после того, как он полностью покорил их, неинтересно. Тоска — первый враг вампиру. Гриморрэ не мог принять в полной мере высшего благородного вампирского пути. Он не хотел всё время изучать что-то добродетельное, служить (стыдно сказать — смертным), путешествовать… всё это было ему скучно. Он готов был эту скуку преодолевать, но тогда ему требовался источник какого-то удовольствия. А удовольствия не было. Кровь не несла насыщения. Тела подёргивались в его нечеловеческих руках, тела дрожали, из них уходила жизнь, но… Ничего! Эмоциональная пустота! С тем же успехом Гриморрэ мог осушить бы и стакан. Но время шло. Гриморрэ тосковал, и однажды ему всё же пришло решение. Красавица Агнесса — вампирша, гречанка по происхождению, попавшая в плен после сдачи своего родного города, и в плену ставшая вампиром, тоже скучала. Но она, в отличие от Гриморрэ, искала способ развлечься. Они встретились случайно, почувствовали друг в друге необходимость и Гриморрэ даже забыл на время про свою тоску. Но Агнесса не умела оставаться на месте, уходя от Гриморрэ в последний раз, она посоветовала: –Убивай их долго. Долгая смерть оттеняет вкус крови. Страдание делает происходящее привлекательнее. Гриморрэ сначала не принял её слова всерьёз. В конце концов, исчезновение Агнессы было куда большей трагедией, чем собственная тоска, но прошло и это, и тогда он обртаился к её словам. У следующей своей жертвы Гриморрэ проявил себя как истинный мерзавец. Он вырвал ей глаза и оставил лежать на холоде. Вышло очень грязно и мерзко. Гриморрэ, отличавшийся прежде не только милосердием к жертве, но и любовью к чистоте, был недоволен итогом, однако, он понял как применить совет Агнессы. Теперь все его убийства несли ритуальный характер. Это было настоящее представление, которое со временем только совершенствовалось и достигало, наконец, дна ужаса. Гриморрэ экспериментировал. За эти долгие века он узнал очень много о том, как далеко может зайти извращённая безумная мысль. Он успел и поговорить со многими смертными, перенять их опыт умерщвления плоти и поделиться своим. А Совет… Совет был недоволен. И что было хуже всего — он ничего не мог сделать со своим недовольством, только если засунуть его куда подальше, ибо Гриморрэ, обретя для себя такое удовольствие, стал по-настоящему преданным слугой вампирского сообщества и почитателем, ревнивым стражником Тёмного Закона. И что было ещё хуже — Тёмный Закон не говорил о том, каким образом надлежит убивать жертв. Он только ограничивал их число строгими рамками, дополнительные решения по уменьшению или увеличению, как награду или наказание, принимал Совет. Но вот о способах молчали все. И хотя были жалкие попытки провести законопроект о недопустимости мучений для смертных, его не поддержали. –Люди поступают ещё хуже по отношению к своим собратьям. –Но люди их не выпивают. –Они поступают гораздо хуже! В итоге — сошлось всё на совести. На совести вампира. Так что герцог Гриморрэ не нарушал закона. За что было его наказывать? Сегодня, в полнолуние (никакого эффекта мимо!) у Гриморрэ была очередная жертва. Он готовился к ней уже долго, выжидал этот необходимый срок по закону, разрешающий, наконец, снова убить. И ночь пришла. И герцог Гриморрэ, облачённый по такому случаю в новую чёрную мантию, ушитую серебром и россыпью мелких рубинов (дорого, но удовольствие должно быть даже в такой, самой долгой жизни), стоял уже на специально построенном возвышении посреди идеально очерченной лесной поляны. В небе стояла беспощадная равнодушная луна, проливающая свой жестокий свет на эту полянку. И свет расходился равномерно, и возвышал того, кто уже был возвышен. Гриморрэ стоял на чёрной, подбитой бархатом трибуне. Всего три ступеньки поднимали его над поляной, и всего на три ступени возвышался он над всеми, и всё же — это был эффект господства, это было своеобразной красотой, вернее — одним из многих шипов этой самой красоты. Он стоял мрачным изваянием, возвышаясь над всеми. Луна серебрила его фигуру, отражалась от рубиновых и серебряных нитей, ярче выхватывая их на фоне чёрного одеяния… А на полянке, в самом центре уже ждал особенный стол. На резных ножках, купленный по случаю в Афинах, приписанный мастеру с таким именем, которое даже Гриморрэ без брани не мог повторить, он был накрыт сейчас дорогими тканями, тяжёлыми и недоступными простым смертным. Не стол даже, а ложе! Вокруг стола — слуги Гриморрэ, те, кто называл его Хозяином. И они стояли кругом, облачённые также, по случаю, в новые шёлковые чёрные мантии с капюшонами, только с вышивкой победнее — всё-таки главным должен быть Хозяин. В руках некоторых свечи — конечно же, слепленные из чёрного воска. Другие, кому не досталось свеч, стоят, скрестив руки на груди, в немом почтении. Правда, есть среди них ещё один — слуга с дорогим футляром. Футляр раскрыт, из него блеск — кинжал. Особенный кинжал, выкованный не для битвы, но для причинения боли. Гриморрэ поднялся на трибуну давно, но всё не мог наглядеться на полянку и на всё то, что та содержала. Ему нравилось, Хозяин был доволен. Этого он ждал. Это несло ему удовольствие. Гриморрэ поднял затянутую бархатной перчаткой ладонь вверх и сверкнуло на его пальце кольцо. Сам Гриморрэ считал, что это дурной тон — носить украшение поверх перчаток, но мода была беспощадна и сейчас он поклонялся ей также, как и всему, что было создано для его услаждения. –Мы собрались здесь, в эту ночь, при луне, что станет нам свидетелем…– слова были пустыми и не имели смысла. Это был пафос. Но это несло наслаждение герцогу Гриморрэ, поэтому он произносил их с особенным смакованием, делая театральные паузы и торжественно оглядывая всех своих прислужников. Наконец последовал и приказ: –Ведите её! И тотчас, двое слуг, ожидавшие именно этих слов, нырнули в темноту, скрылись из-под власти лунного света и вскоре появились. Они шли с особенной торжественностью и медленно, а между ними билась, дрожала нежная девушка — совсем юная, только-только вступившая в пору расцвета. Она была облачена в светлые, почти прозрачные от тонкости одежды — платье невинности! Вообще-то, когда слуги Гриморрэ её поймали, она была одета как и подобает крестьянке. Но случай требовал всеобщей подготовки, поэтому крестьянскую девчонку, готовя к ритуалу для Хозяина, не только отмыли, надушили и переодели, но ещё и порядком изменили её внешность — исчез румянец щек за пудрой, исчезла грубая коса, превратившись в рассыпавшиеся по плечам чудные локоны, убранные умелыми руками… Она была хороша и не похожа на себя прежнюю. А ещё — она была обречена. Она не видела куда её ведут — её глаза были завязаны чёрной шёлковой лентой. Гриморрэ любил этот эффект, когда жертва видит его, трибуну, приготовленный стол-ложе впервые. Это сразу же поражает их всех. Сняли повязку. Она забилась, закричала. Гриморрэ не дал знака остановить её. Он позволил ей кричать, потому что это было лучшим дополнением ко всему, что происходило и должно было ещё произойти на этой полянке. Девушка выбилась из сил. Она молила, плакала отпустить её, но Гриморрэ, и вслед за ним, конечно же, его слуги, хранили молчание. И в этом молчании она ощутила безвыходность своего положения. –То, что ты сегодня здесь, с нами — это особенная честь. Честь для тебя, смертная! Гриморрэ нравилось на слове «смертная» или «смертный» вдруг сверкнуть краснотой глаз. В полумраке, когда светом была лишь луна, да отблесками несколько свеч, это смотрелось особенно пугающе. Девушка испугалась. Она попыталась упасть, но сильные слуги вернули её. Она плакала, не смея пошевельнуться, а из темноты, медленно спускаясь по ступеням со своего возвышения, шёл герцог Гриморрэ. Шёл прямо на неё. Он не торопился, он вкушал страх, который нарастал с каждой минутой в этом хрупком теле. Но каждый путь кончается и вскоре вампир уже был лицом к лицу со своей жертвой. –Пожалуйста, не надо! — взмолилась смертная. Гриморрэ беспощадно расхохотался. Сочувствия в нём не было. вообще-то, он знал про сострадание и даже испытывал его, но сейчас, в ту минуту, когда он был в своей стихии, когда он был ужасом, сострадание оставило его. Двумя пальцами — ледяными, как и полагается голодному вампиру, он рванул её лицо за подбородок вверх, не заботясь о том, больно ей или нет. Оценивающе оглядел её, как лошадь или рабыню. Она плакала, не делая попыток вырваться. Гриморрэ отпустил её и спокойно сообщил: –Ты умрёшь этой ночью. –Почему…– попыталась она что-то добавить к своему вопросу, но слёзы снова захватили её. –Потому что ты ничтожна, — объяснил Гриморрэ. — Ценности в тебе никакой. Что ты можешь? Что ты дашь этому миру? Самое лучшее, на что ты способна — немного развлечь меня. и то, только по причине того, что я милосерден. Вариации у герцога были разные. Он иногда отвечал на подобные вопросы жертв очень просто: «я так хочу», иногда не отвечал. Иногда снисходил до какой-нибудь лживой, придуманной им же теории, которая должна была оправдать его поведение. Но всё это было лишь от тоски и лишь для удовольствия и не имело под собой никакого практического доказательства и даже смысла. Недавно ему очень понравилось заходить через ничтожность смертного. Сейчас к этому и пришёл. –Что ты можешь? Почему ты должна жить? — допытывался Гриморрэ, наслаждаясь страхом своей сегодняшней смертной. А та дрожала, и едва ли понимала полностью смысл весь его слов. Обычное, простое лицо. Какая судьба её могла ждать? Семья, дети, работа, тяжёлая работа, старость. Но вмешалась судьба в лице и воле герцога Гриморрэ и вот уже ей не выйти замуж, не станцевать свадебного танца со своими подружками и не стать матерью. –Так и я думал! — с усмешкой произнёс Гриморрэ. Он зашёл за спину своей жертвы, полюбовался просвечивающими через ткань одеяний формами. Конечно, он видал много тел, и уже не было ему интересно, ничего не могло его удивить, но в этой её позиции жертвы, которая ждала своего смертного часа, и которая была обречена на долгое умирание всё ещё был для него какой-то трепет. Гриморрэ легко провёл по её спине. Она вздрогнула и треснула ткань, вслед за её движением, подчиняясь воле вампира. Ткань скользнула на землю. Смертная дёрнулась, пытаясь прикрыться. Смотрела она в лицо смерти и чувствовала на спине своей взгляд самой смерти, а всё же стыд побеждал. Но ей не дали спасти свою честь хотя бы так. Слуги развели ей руки с силой, не давая шелохнуться, и повели её, стыдящуюся, рыдающую, несчастную к приготовленному столу-ложу. А один из верных слуг уже подавал кинжал своему Хозяину. Тот самый кинжал, который создан был не для борьбы, а для причинения боли. –Да будет на то воля тьмы! Да будет луна нам свидетелем…– провозгласил Гриморрэ, вознося руки с зажатым в них кинжалом к небу. Луна серебрила острие. –Да будет на то воля тьмы! Да будет луна нам свидетелем…– повторили послушные слуги, жадно вглядываясь в серебряное лезвие кинжала. Жестокость тоже может завораживать. Смертная пыталась биться на своём ложе. Она уже не стыдилась своей наготы. Она пыталась спастись, хотя это было, конечно, невозможно. Гриморрэ медленно приблизился к ней, не сводя с неё взгляда. Он решил убивать по-людски, чтобы помнить о своей принадлежности к высшей силе. Он провёл остриём по её животу, повёл лезвие вверх. Она замерла и часто-часто дышала, всхлипывала. Он ещё не резал. Он только очерчивал невесомый узор, который совсем скоро должен был проступить капельками невинной крови на её несчастной коже. –Тш…тише, — посоветовал Гриморрэ. В нём теперь без труда прослеживалось весёлое сочувствие. То самое, от которого нет толка, и от которого только больнее. Девушка дрожала, плакала, мычала… Гриморрэ сделал первый надрез на её коже. За эти века он прекрасно изучил людскую плоть. Он знал где резать, чтобы было больно и как это делать, чтобы смертная не умерла раньше, чем он позволит. Проступила кровь. Девушка застонала. Нет, ей ещё не было настолько больно, но это был стон отчаяния. Её держали, сильно держали, распяв по столу. И она ничего не могла изменить в надвигающейся беспощадной смерти. Гриморрэ коснулся губами открытой раны. Крови было ещё мало, но он попробовал её. Отстранился и снова занёс кинжал… Теперь ей стало по-настоящему больно. Она заорала бешено, боль хлестанула через каждую частичку её тела. –Не дёргайся, — посоветовал Гриморрэ, подставляя поднесённый одним из почтенных слуг своих витой, изукрашенный кубок под кровь. Кубок наполнялся. Девушка кричала — Гриморрэ давил лезвие на открытую рану, углублял её. Она охрипла. Кубок с кровью пошёл по рукам вампиров. Самое сложное было — не выпить больше, чем нужно. Гриморрэ не любил, когда кто-то из его прислужников оставался без угощения. Сразу же пропадала чистота ритуала и возвращалась реальность с чьей-то непомерной жадностью и глупостью, с чьим-то неумением держать себя в руках. Зная об этом некоторые из прислужников, особенно из числа старых, научившихся самоконтролю, только делали вид, что пьют. А дальше отдавали кубок. Впрочем, дело было не только в страхе того, что кто-то ошибётся и выпьет больше, чем положено. Некоторыми двигала жалость. Последней, кто должен был принять кубок, была новенькая, совсем свежая вампирша — Одетта. По меркам не только вампирским, но и людским, она была ребёнком, чуть младше даже той жертвы, что сейчас кричала перед нею. Одетта умирала от проказы, когда Гриморрэ наткнулся на неё во время одной из прогулок, которые и в людской, и в посмертной жизни считал обязательными. Гриморрэ пожалел её и спас. Но это было так недавно! И у некоторых дрогнуло — они обойдутся, а дитя? Нет, пусть пьёт. Одетта получила почти половину кубка с кровью смертной, и кровь была проглочена ею мгновенно, она и вкуса не успела ощутить. А Гриморрэ, не замечая, или делая вид, что не замечает хитростей своих прислужников, всё наклонялся над смертной, и кинжал всё также кроваво и страшно поблескивал в его руках. Девушка уже не кричала. Она только дёргалась и мычала. Гриморрэ не давал ей умереть. Гриморрэ не давал ей провалиться в беспамятство. Он заставлял её возвращаться в реальность, лучше многих целителей зная плоть. Она мучилась. Невинная крестьянская девчонка, оказавшаяся в злой час не в том месте, мучилась. Она молила о смерти, но Гриморрэ не давал ей её. Он следовал своему наслаждению, своей власти, своей тоске. Луна уже выцветала, бледнела, и давно догорели уже чёрные свечи, когда Гриморрэ подарил долгожданную смерть своей жертве. Мощным решительным ударом он резанул её по горлу и она, наконец, ушла из этого жестокого мира. Гриморрэ почувствовал усталость. Он осушил приготовленный прислужниками кубок с горячей кровью ещё подрагивающего тела, и почувствовал облегчение: –Всем спасибо. Он отдал кубок и ещё раз глянул на замершее в вечности тело. Она была красавицей ещё в начале ночи, а теперь? «Какая мерзость!» — подумал Гриморрэ, но отвращение его не было обращено к самому себе. Оно относилось к ней, к её телу. К ненужному и ничтожному. С Гриморрэ, почтительно кланяясь, сняли мантию и перчатки. Это тоже было частью его представления — уставший жрец покидает свой храм. Гриморрэ пошёл прочь, желая поскорее прилечь в гроб и уснуть — всё-таки подобные вещи требуют большой эмоциональной сосредоточенности. Он был доволен, но как же устал! А прислужники сейчас приберут. Герцог Гриморрэ даже ясно знал как это будет: полянку подожгут, перед тем собрав с неё кусочки чёрного воска; его возвышение разберут; унесут стол и ткани; а тело… Он долго думал что решить с телами. Каждый вампир поступает по-своему, здесь тоже нет Тёмного Закона. Одни отдают тела близким погибшего. Другие их прячут. Третьи оставляют на расклёв и корм лесному зверю и птицам. Четвёртые сжигают. Пятые топят. Шестые подбрасывают тела в переулок. Гриморрэ относился к седьмым — он хоронил тела. Не сам, конечно, но его слуги. Они хоронили тела в его землях и сажали маленькое деревце. Если была зима или шли сильные дожди — место запоминали, чтобы вернуться туда с саженцем деревца по весне. Бывали ли вы в массивах Хойя-Бачу? Нет? если придётся — ступайте там осторожно. Там покоятся тела. Говорят, там обитают и неупокоенные замученные души. Не один Гриморрэ облюбовал это место… Светлым планам Гриморрэ сбыться не удалось. Только он вернулся в своё убежище, только представил, как сейчас уляжется в сухой, выстланный землёй гроб, как… –Господин, к вам лорд Агарес! Гриморрэ выругался. Какая невезучая ночь! хорошего настроения и удовольствия как небывало! Принесла нелёгкая! И кого принесла? Того, чьего падения, а там и наказания за гордыню так ждал Совет. –Ну допустим, — мрачно ответствовал герцог, когда лорд Агарес предстал перед ним, — какого чёрта? Я вам не рад. Гриморрэ даже не пытался быт вежливым. Он не хотел этой вежливости, даже напускной. С самого начала лорд Агарес должен был понять, что его присутствие нежелательно и у герцога Гриморрэ, который старше рангом и опытом, и силой, и положением, вообще нет желания встречаться с Агаресом. –Герцог, я прошу прощения за то, что вторгся в эту ночь. вы не ждали меня. –И не звал. –И не звали, — согласился Агарес. Он явно волновался. — Но я попал в беду, и вы можете мне очень помочь. –Допустим, — хмыкнул герцог. Он уже понимал, куда дует ветер и ему снова становилось весело. –Я…– Агарес понял, что его слова не нашли сочувствия или любопытства, но что ему было делать? Какую причину мог он придумать, чтобы достать бумаги на Влада Цепеша для маркиза Лерайе, чтобы тот стал его защитником перед Советом? Можно было сказать только правду. –Я совершил ошибку. Я решил без воли Совета стать заступником для Романа Варгоши. Король Стефан, смертный, обещал начать расследование против него. Роман пришёл ко мне. Я обещал помочь. Затем я обещал королю Стефану, что Варгоши не совершит преступлений. –Не много ли вы даёте обещаний? — поинтересовался Гриморрэ. Он уже знал всю суть дела. Знал он и больше — Роман Варгоши всё же совершил преступление и убил дочь короля Стефана. Король Стефан в бешенстве и ярости. Герцог Гриморрэ получил письмо от Влада Цепеша. А вот лорд Агарес явно не знал всего! –Я этим обидел Совет. Влад Цепеш вызывал Крытку Малоре…– Агарес пытался отдалить саму суть своего визита, страшился реакции древнего вампира. –Крытка Малоре! — Гриморрэ закатил глаза, — боже, убери от нас таких соратников. Агарес смутился ещё больше, но всё-таки закончил: –Я не мальчик. Я понимаю что это значит и признаю свою вину. Но если мне придётся предстать перед Советом, я хочу иметь защиту и иметь шанс на исправление, на искупление своей вины. Я не хочу сгинуть. –Никто не хочет. –Прошу вас! — лорд Агарес всё-таки был ещё молод. Он слишком цеплялся за своё посмертие. — Маркиз Лерайе обещал мне поддержку, если я достану некие документы на Цепеша. А вот это было уже очень интересно. Герцог Гриморрэ даже досаду свою растерял. Он понял о каких документах говорил Агарес. Сам Агарес, скорее всего, даже не знал. Но Лерайе… Вот же — чёртов безумец! В своё время, когда было нужно, Гриморрэ с Цепеш настрого договорились о тайне этих документов. И всё же — утекло. А ведь Влад даже для большей сохранности не стал объявлять о них Совету и потребовал, чтобы документы, принадлежащие ему, у него не хранились. –Это вопрос веры, — объяснил тогда Цепеш. — Тебе невыгодно, чтобы эти документы были обнаружены. И мне тоже. Но они мои. И если будет утечка…если кто-то… –Никто не узнает, — успокоил тогда Гриморрэ и вот теперь! Явилось солнце красное. –Доставай, — герцог лениво зевнул, — я всё ещё не понимаю, что вы, мой недруг, тут делаете? –Маркиз сказал, что они у вас. И это знает тварь такая! Да-а, пожалел его однажды Гриморрэ, и очень зря пожалел! –Я не Цепеш, — герцог не отступал. — Никогда им не был. Всё-таки, очень хорошо, что маркиз Лерайе очень растерял форму за время своего отшельничества. Он так и не научился понимать людей, значит, отношения между вампирами ему тоже неподвластны. Видимо, в представлении маркиза, герцог Гриморрэ должен был аж из кожи вон лезть, чтобы подставить Цепеша. Ну уж нет, ни за что! подставить можно кого угодно, только не Цепеша и только не сейчас. –Но говорят что документы у вас, — Агарес в страхе потерял инстинкт самосохранения. В былое время Гриморрэ понасмехался бы за это вдоволь, но сейчас были не те обстоятельства, и надо было спешить. Если письма разошлись от Цепеша, то Агареса явно объявят виновником. Легко проведут ниточку от Варгоши к недавней клятве. Мало ли этого? Сейчас плевать. Гриморрэ поднялся с деланным равнодушием, его лицо всё ещё скучало, но как пульсировали мысли! Разбуженные, раздражённые, стремительные. –Вы мне поможете? Вы навек обяжете меня! Агарес не понимал, что за существование одного вампира есть цена. И та цена, которую он просил, стоила сотни таких как он! –Я? — герцог изобразил раздумье, затем вскинул правую руку, в которой уже пульсировало заклинание, — я арестовываю вас, своего гостя, лорд Агарес. Вы на моей территории и в моей власти. Агарес попытался что-то возразить, дернуться, спастись, но преуспел он в этом не больше, чем недавняя крестьянка на полянке. Агарес свалился, связанный силой Тёмного Закона. Обездвиженный, обиженный, молчащий. –Дурак ты, — мрачно сообщил ему герцог. Хорошее настроение развалилось на куски как ничтожная людская плоть.