Мост через вечность

–Эва! Ну где ты? — Регине хотелось просто сесть и зарыдать от усталости. С тех пор как скончался её муж, оставив её вдовой с двумя детьми, у неё не было ни одного светлого дня. Урожай гиб, в доме завелись крысы, потом пошли плесенью углы, весною чуть не умер Морко. Но если сына Регина выходила, влезла в долги перед половиной деревни, но выходила, то вот что делать с остальным, она не знала. Дом слабел, слабел огород, слабела сама Регина — она была ещё молода, но тяжёлый крестьянский труд пригибал её к земле раньше срока, а ещё — и это было самой страшной тайной — в последние две недели Регина тяжело ходила. Каждый шаг давался с болью, ей казалось, что в её стопе образовался какой-то противный шарик, мешающий ей двигаться как прежде. Иной раз наступить было совсем нельзя, и тогда Регина мужественно собиралась идти к целителю. Но в другой вроде бы вполне терпимо и Регина решала, что надо бы подэкономить и потерпеть, а там — быт может — оно пройдёт как-нибудь. Регина прикладывала тёртые корешки и перевязывала стопу, чтобы легче было. иной раз будто бы и становилось, но всё это могло бы вылиться в тяжёлые и мрачные последствия в недалёком будущем. Но сегодня было терпимо передвигаться. Пугало другое — старшая дочь — Эва. В отличие от своего брата, девочка была настоящим вьюном и пропадала по всей деревне. Раньше бы Регина только махнула бы рукой — пропадает, и ладно, там подкормят, тут перехватит, всё легче. Но в последнее время, с возвращением короля (да будет его правление долгим), после гибели его дочери, после приезда слуг Святого Престола отпускать девочку казалось Регине неразумно. Кругом завелась нечист. Поговаривали, что дочь короля убил вампир. Регина бы в это не верила, но король привёз Слуг Престола и те начали искать не ведьм, а вампиров. И даже кого-то сожгли недавно — Регина не пошла, и Эву не пустила, хотя та рвалась, всё ей, дурной голове, было интересно. –Опасно, опасно это! надо дома сидеть, на глаза не попадаться! — в сотый раз втолковывала мать, но Эва только хмурилась, не понимая, чего опасного вокруг? Та же речка, тот же лес, та же тётушка Нанделла, у которой всегда есть пирог с яблоком или каша с грибами, и та же бабушка Роза, которая рассказывает страшные истории, и старый рыбак Йелле, у которого собирается вся детвора — он знаток рек и озёр, и всегда интересно помогать ему чинить сети, пока он рассказывает истории. А какую он варит уху! Воды наливает Йелле мало, чтобы рыбный аромат плотнее был, рыбка в супе мелкая, поблескивает боками, играет, да пара картофелин, да лук… сочетание простое, а всё-таки есть что-то такое в этом супе, в самом запахе, что даже если не хочешь есть, даже если сыт, всё равно не отказаться от котелка. Йелле это знает, его супа всегда хватает на всех, никто не отказывается, а Эве двойную порцию. Добрый рыбак Йелле. Сейчас, правда, детвора всё по домам сидит и Эве это непонятно, для неё ничего не изменилось. Тише только разве стало? Но разве же повод это дома сидеть? Она наспех матери поможет, дом прометёт да двор, покормит кур, какие ещё не взяла хворая, пронесётся к речке, да свободна. Вьюнок! Болит сердце у Регины за дочь. Вот сын — на радость! Тихий, скромный, дома и сам сидит, не рвётся. Регина пока была в здоровье, сама его чуть не гнала из дома, сходи, мол, погуляй, а он лишь отмахивался — неинтересно ему. А вот Эва… Уж и бранилась Регина, и запрещала, и плакала, а толку? Всё этой девчонке не по делу. Всё этой девчонке не сидится. Вот и сейчас — ступать надо осторожно, пока нога не заболела сильнее, а Эвы опять нет. Морко признался мрачно: –Ты, мама, пока была у тёти Нанделлы, она и убежала. Сказала, что ей надо щенков посмотреть. Регина только вздохнула, да на двор пошла — может и докричится? Может видел кто чего? Каких щенков? И отлучилась-то на полчаса до Нанделлы, муки у неё спросить на лапшу, да пока дошла на ногах своих, пока там передохнула… –Эва?! Эва-а! Жалобно позвала Регина непутёвую дочь, да сердце сжалось как от предчувствия дурного. Жалко ей стало и себя, и детей, и жизнь саму непутёвую. Ну что ж такое7 никто из них ничего хорошего не увидел да и неизвестно — увидит ли? Этот месяц Регина ещё протянет — у неё всё подсчитано, помогают люди добрые, да только на доброте тоже далеко не уйдёшь. До зимы, быть может, лучше станет. А зимою что? Надо идти к управителю, в ноги надо пасть, а как пасть, если дом управителя на другой стороне деревни, а она на ногах едва стоит? –Что, опять умчала? — Йелле как раз вовремя мимо прошёл. Увидел её, кивнул. –Не видел её? — безнадёжно спросила Регина –Не видел, — признался рыбак, — но наверняка встречу, скажу, чтоб домой шла. Недобро сейчас шляться одной. –О том и речь, — вздохнула Регина, — учу её, учу. Всё об камень! Не слушает, не желает, всё ей не сидится дома. Ну вот что с ней делать? –В город пошли на будущий год. У ней натура подвижная, — Йелле говорил серьёзно, точно и сам уже думал, куда пристроить девчонку, — нечего ей у нас здесь делать, пусть мастерство осваивает. Швейное там или лечебное. Регина и сама думала о том. Но думала так, испуганно. Знала — не потянет она дочь снабжать даже хлебом, а куда на хлебе уйдёт молодое, едва начавшее зреть, тело? –Не тушуйся, — Йелле и здесь угадал её мысли, — поможем, что ж мы, не люди какие? Опасно, конечно, да страшно, но, думаю, сможем отправить её в город, там пристроит в мастерскую, глядишь — в рост пойдёт. Задумалась Регина. Всерьёз задумалась о том, как повезло ей жить в мире добрых людей, как несчастна и незавидна судьба вдовья, но всё же — надежда есть. Не забывают люди! Может и впрямь сложится чего? –Пойду, Регина. Твою увижу — пошлю к тебе. Так и ушёл Йелле. Регина ещё немного постояла у порога, да тоже в дом пошла. Недаром же муку брала у тётушки Нанделлы — надо похлёбку готовить. Дело это спорое — продуктов толком нет, подготавливать и нечего, ещё и Морко помогает и движения его уже аккуратны, заточены под чистку овощей. Он серьёзный и тонкий, Регина часто думает о том, что его надо бы подкормить, да только как и чем? Тут концы бы с концами свести. Его бы тоже в город, в подмастерья бы отдать, да ведь и этого не потянуть. Разрывается материнское сердце. Смотрит Регина на детей своих, на дом их шаткий, да понимает — одна она им в опору и осталась. Никому другому до них дела нет. –Мама, может лапши больше сделать? — спросил Морко. — Ну, чтобы в запасе была? Пока тётушка Нанделла муки дала… Маленький ещё, а уже наперёд думает. Довела жизнь! Но нельзя удивляться, нельзя ужасаться, нельзя волю давать отчаянию — в нём погибель. –Так и хочу. Только…давай ты мне поможешь? С сыном Регине проще. Он покладистый и мягкий, но за него страшнее — что его ждёт? Эва в обиду себя не даст людскому злу, сопротивляться станет, а Морко? –Смотри, раскатываем сначала, — деревянная скалка уже в трещинах, Регина смазывала её раньше жиром, чтобы не так заметно было, теперь лишь водой смачивает — всё одно — трещины. Но показывать надо, и она даже изображает веселье, Морко перехватывает её движение и очень вовремя — проклятый шарик в стопе ноет. Регина охнула даже от боли. –Садись, мама, — вздохнул Морко, — тебе нужно. Ей отдохнуть нужно, поспать, к целителю, в самом лучшем раскладе в постели поваляться бы, но куда там? Хозяйство, дети, дом… была бы Эва надёжнее, было бы лучше, а то она вьюнок лихой — что-то сделает, да убежит, а там уж на качество сделанного лишь рукой махнуть. –Да куда уж мне! — горько произнесла Регина и спохватилась — нельзя сына такому учить, нельзя. –Всё образуется, справимся, — возразил Морко, — я думаю летом пойти с Йелле на рыбную ловлю. Всё легче будет. Далеко лето, да и сейчас Морко слаб, и летом едва ли сильнее будет, если и переживут они зиму, конечно. Какая там ловля? Там ловкость нужна, быстрота. Эву бы туда, честное слово. а не слабого Морко! Но улыбнулась Регина. Улыбнулась надежде. Наивный мальчик её, но славный. Может бог её одну приберет, а детей пожалеет? Не виноваты дети ведь! –А Эве бы учиться чему-нибудь дельному, — продолжал Морко, раскатывая пласт получившегося теста. Пласт выходил неровный, где тоньше, где толще, но Регина не стала его исправлять, пусть будет так как будет! Пусть учится. Пусть сам понимает. –Да куда уж, сынок… –Ну не в этом году, не в следующем, но здесь ей не то, — Морко рассуждал по-взрослому, и Регине было страшно от этого. Она осознавала в который раз, что пытаясь защитить детей своих, ничего не добилась, что познали они горести, и кто знает сколько ещё их ждёт несчастий? Хотелось ей уберечь их, дать им детство, но не могла она, не в её это было власти. –Мама! — скрипнула старая, рассыхающаяся дверь (к ветрам надо забить её плотно), ворвалась Эва. В волосах солома, сама растрёпа… –Явилась! — проворчала Регина, а Морко и не взглянул на сестру, продолжил раскатывать тесто. — Говорила я тебе — не ходи из дома лишний раз, опасно это! Эва пожала плечами. Чего опасного? Ничего опасного нет. А то, что Слуги Престола прибыли — так она их видела, люди как люди, и ничего нет дурного. Они же помогать приехали, а не грабить! Впрочем, и брать-то у них нечего. –Где была-то? — проворочала Регина, уже не так сурово как прежде. Чего толку браниться с дочерью? Не переделать её. Если к десяти годам такою стала, дальше такой и останется. Не справишься, не изменишь. –У Варко щенки теперь. Такие маленькие, смешные. У одного ухо… Эва уже и забыла про тревогу матери, про всё забыла, кроме щенков. Ей хотелось, всегда хотелось, чтобы и у них был один. Но куда там? Себя бы прокормить, а тут щенка ещё. Он маленький, виться будет, а матери и без того нелегко. Вот Эва и не заикалась даже о своём желании, зато к соседке бегала каждый раз, когда могла только, лишь бы на собак посмотреть её, а теперь и щенки добавились. Варко не заговаривала с ней о них, о том, что Эва могла бы взять, Варко всё понимала… Но договорить, выплеснуть свой восторг, Эва не успела. В дверь постучали. Странно даже было, что стучат. Дверь была такой рассохшейся и слабой, что все деревенские жители лишь открывали её настежь сразу, предварительно крикнув: –Регина! Регина, это я. Значит, пришёл чужой. Регина подобралась, Эва примолкла, и Марко оторвался от своего занятия, которое уже отдавалось ему болью в пальцах, но он мужественно терпел. –Кто там? — пискнула Регина. –Хозяева дома? — из-за дверей ответили холодным незнакомым голосом. Эва оглянулась на мать с испугом, кажется, до её детского сознания стало доходить слово «опасно». –Дома, — Регина поднялась со стула и даже охнула, ноги отозвались болью. Марко, забыв о том, что руки его в муке, подхватил её. Регина зашипела от неожиданной боли, и сделала знак дочери, мол, открой дверь. Эва, бледная и непохожая на себя, приблизилась к дверям и распахнула их, стараясь, чтобы не отвалился кусочек от дверного косяка. Её взору предстал человек прежде ей незнакомый. И только по холодному его взгляду, да по форме его чёрной Эва догадалась, что это служитель Престола. –Здравствуйте, — пропищала Эва, разом утратив весь свой азарт к жизни. –Здравствуйте, — вежливо приветствовал девочку Томас — это был, конечно, он. — Могу ли я войти? –Входите, — разрешила Регина, когда Эва просто молча посторонилась, а ость остался на пороге, вежливо дожидаясь приглашения. Служитель быстро поднялся по ступеням, прикрыл за собою дверь, равнодушно скользнул взглядом по убогой обстановке, по детям, по самой Регине, кивнул каким-то своим мыслям: –Меня зовут Томас. Я служитель Святого Престола. Король Стефан не так давно обратился к нам за помощью, и мы прибыли, чтобы исполнить свой долг. Я вижу, что вам тяжело стоять, пожалуйста, сядьте. Регина послушно опустилась на стул. Покровительственный тон служителя озадачил её ещё больше, чем его визит. –Нас в чём-то подозревают? — испугалась она, понимая, что ещё одного несчастья она просто не вынесет. –Вас? — удивился Томас и демонстративно оглядел жилище, — пока не в чем. Его ответ был ясен. Он был не в словах, а во взгляде. Откровенное: это вас-то, убогих, подозревать? –Чем мы можем помочь вам? — спросила Регина, чуть успокоившись. Она слышала, что иногда служители Престола слишком рьяно исполняют свои обязанности и хватают без разбора людей. Но всё это были слухи, лишь на мгновение колыхнувшие неверную её память. — Мы всегда живём по закону креста, и мы чтим нашего короля, и если мы можем что-то сделать… Она осеклась. Она прочла в его глазах насмешку — вполне, впрочем, объяснимую. Что она и два её несчастных ребёнка могли предложить в помощь? –На самом деле, слышать это довольно отрадно, — Томас был всё ещё вежлив. — Не все принимают нас так радушно, опасаются за свои тайны. Но рядовые тайны нас не интересуют. Нас интересует нечисть и те опасности, что она в себе таит. Мы выступаем за безопасность людей. Мы ратуем за матерей, которые боятся ночи, зная, что в ночи ждёт ужас. Мы за покой и мирный сон. Но мы не можем сделать большего при сопротивлении. –Сопротивлении? — Регина перестала понимать что-либо. — Мы вам не сопротивляемся. –Вы? Нет. Но ваша дочь…– Томас перевёл взгляд на Эву. Эва юркнула к матери, прижалась к ней. Регина оцепенела, Морко приблизился к матери и сестре, показывая, что они едины, и что он готов защитить их как сможет, но Томас поспешил разъяснить: –В этих лесах водятся твари, само существование которых противно для воли небес. Мы начали свою борьбу, но местные жители должны её поддержать, иначе все наши усилия уйдут в ничто. Мы требуем, чтобы родители сами пока следили за безопасностью своих детей, чтобы дети не появлялись поодиночке на улицах, чтобы без нужды не выходили из дома. Это, конечно, касается всех, но вы, кажется, и без того из дома не сильно-то и выходите. Так что я больше по поводу вашей дочери. Никто не может гарантировать её безопасности. Опасная, злая сила висит над этими краями, и мы готовы рисковать собой, чтобы эту силу изгнать обратно в породивший её мрак, но помогите нам, хотя бы немного образумьте своих детей! Его речь была пылкой, но глаза оставались холодными и равнодушными. Это было очень странное сочетание горячей добродетели и ледяного спокойствия. –Я говорила тебе! Говорила! — Регина отвесила лёгкий подзатыльник Эве, на которую в кои-то веки чужие слова произвели должное впечатление. Девочка ткнулась в колени матери и зарыдала. Регина положила ей руку на голову, утешая, жалость наполнила её сердце. Виновата ли Эва в том, что у неё просто подвижная натура? Не всем же быть такими как Морко. –Я вас предупредил, — холодно подвёл итог Томас. — Ваш сын, кажется, более домашний… решать вам, но я рекомендую всё-таки соблюдать меры безопасности и не плодить нам новых трагедий. –А кого сожгли Слуги Престола? — Морко, на которого Томас едва ли обратил внимание, вдруг подал голос. Он не трепетал перед слугой Престола, а был серьёзен, как взрослый и обращался к Томасу как к равному. –Не Слуги Престола, а я лично, — уточнил Томас и едва заметно улыбнулся. — Мы сожгли вампиршу. Эта тварь пила кровь людей и скота, летала в облике летучей мыши и очень не хотела умирать. Но крест сильнее тьмы, а вера сильнее злобной силы. Морко был потрясён и молчал. Эва всё рпижималась к матери. Томас направился к дверям и уже у них остановился и сказал: –Ваши условия паршивы, это даже без сомнений. Я полагаю, вы нуждаетесь в помощи? Регина только судорожно вздохнула. –Как я уже сказал, мы защищаем людей, — объяснил Томас, — мы приходим на помощь тогда, когда можем. Я поставлю вопрос о вашем бедственном положении. До скорой встречи. И он ушёл, оставив после себя тёплое предупреждение, произнесённое холодным тоном и слова поддержки и надежды, брошенные с равнодушием. У Регины даже помутилось ненадолго. Слишком большой контраст был между словами и тоном, взглядом и предупреждением. –Мамочка, я больше не буду! Не буду убегать. Буду сидеть дома! — обещала Эва, лишь сейчас успокаиваясь. –Мы можем сходить к щенкам вместе, — вздохнула Регина, — только по пути мне надо будет отдохнуть. Ты не против? Эва не была против. Она была счастлива. Будущее счастье вытесняло из её памяти страшный образ и страшные слова Томаса. Понемногу она оживилась и даже помогла Морко оттереть стол от муки. А потом была похлёбка. Пресноватая (соль стремительно заканчивалась), но зато горячая, и с лапшой, и репой, и луком. И сухари к ней. И было тепло и уютно. И был рассказ о щенках у соседки… *** –Как это произошло? — голос Томаса оставался прежним, но тот, кто знал бы его достаточно давно, сказал бы, что в тоне была досада. Такая досада, которая граничит с жалостью, но не переходит за эту границу. Жалость — это слишком глубокое чувство, досада — чувство более примитивное и тот, кто удерживает себя от проявлений чувств, остаётся на стороне примитивной досады. –Ну как… — служитель Престола — Гвиди, знакомый уже Томасу по множеству дел, был смущён и даже подавлен увиденным. Но слезливости не допускал, и за это Томас его ценил, — похоже, что работали вампиры. Видите? Крови совсем нет. Томас видел. Он вообще видел это лучше других. Растерзанное тело Регины, которая ещё днём имела надежду в сердце, лежала на полу. Уродливая рана на шее бросалась в глаза. Уже иссохшая рана, нанесённая голодным вампиром. Неумелым вампиром, который не умеет ещё кусать аккуратно. Или умелым, который не желает делать это аккуратно. В том и другом случае — у Томаса было только отвращение к подходу. В лачугу набилось слишком много народу. Тут был и Гвиди, дававший Томасу вводную, и сам Томас, и ещё пара молчаливых слуг Святого Престола, и писарь, старавшийся смотреть в сторону, и управитель… Под окнами стояли местные из числа смелых. Отвлекали. –Погань, — мрачно отозвался Томас, оглядев тело Регины. –Она всё равно мало бы прожила, — сказал Гвиди, — у неё на ноге скапливался гной. Наверное, ей было больно ходить, а к целителю не шла. Экономила, похоже. –Ну и? –Ноги бы лишилась вскоре, — объяснил Гвиди. — Это как заражение. Сначала больно, потом чернота по пальцам и выше, выше… Томас поморщился — подробности людского его не интересовали. –В доме бедно, не думаю, что что-то могло пропасть. Скорее всего, тварь залезла подкрепиться, — продолжал выводы Гвиди. Это видел и сам Томас. Что тут брать-то? –Ещё тело, как сообщили нам — это её сын, — голос Гвиди был металлическим, он кивнул в сторону управителя. Гвиди тоже пришлось измениться, стать более бесчувственным к людскому горю, чтобы от этого горя людей и защищать. –Да, это он, — Томас кивнул. Он узнал это маленькое тело — сейчас опустошенное и ставшее ещё более мелким. –Боже…– простонал управитель и лишился чувств. видеть мёртвую Регину одно, а видеть мёртвое дитя — что ж, это куда страшнее. –Вытащите этого идиота! — ответствовал Томас, не оборачиваясь. Он привык к людским слабостям. Привык к ним со стороны, а для себя старался их отвергать. –Чудовище, скот, не иначе, — сказал Гвиди, — ну вот крови-то в ребенке! –А девочка? — вдруг спросил Томас. — У неё ведь была ещё дочь. Гвиди оглядел два тела, словно проверяя нет ли среди них тела девочки, затем мрачно кивнул и вышел на двор, чтобы отдать приказ. Томас задумался — девочка! Куда она делась? Убежала? Хорошо, если так. а если её забрали как подкормку? Нелогично. Сколько крови в ребенке, который недоедает? Лучше бы управителя забрали тогда, что ль! Вон он, какой плотный и грузный. И всё же… –Ищут, — отчитался Гвиди, появляясь в дверях. –Окна чистые, не битые. Как вампир попал сюда? –Двери открыты, — объяснил Гвиди с тихой ненавистью. — Оказывается, здесь так почти что принято. Видать, у этих так и было! –Сколько же раз было сказано о том, что двери надо на ночь запирать! — Томас вздохнул, — а толку в словах? Хоть палкой бей, хоть штрафуй, всё одно — не думают эти… Он осёкся. Хватит откровенности. –Нашли! — на его спасение послышались голоса. И действительно, очень скоро, в лачужку внесли Эву. За ней ворвался старик с воплем: –Пощадите ребёнка! Не дам, не пущу! Это был старый рыбак Йелле, который изо всех сил пытался уберечь девочку от страшного зрелища. –Выбросьте его! — тотчас последовал приказ Гвиди и старика спустили с лестницы. Милосердие — это не для борьбы со злом. — Она? –Она, — Томас легко её узнал. Зато было неясно — узнала ли его Эва. Она не дёргалась в руках принесшего её служителя. Она висела тряпочкой в могучих руках его и только моргала. Она видела маму, видела брата, а может и не узнавала их. –Тронулась? — с тревогой спросил Гвиди. Это было бы совсем некстати, но с детьми оно так, не угадаешь. Странно было то, что она уцелела. –Не похоже, — Томас жестом велел поставить девочку на пол, и служитель покорился, лишь придержал её за плечи. — Эй, ты меня помнишь? Эва не посмотрела на него. Вообще не отреагировала. Так и продолжала смотреть вперёд и моргать. Томас выругался. Будучи и сам вампиром, он мог бы залезть в её голову, но это был бы совсем радикальный метод, применять который при лишних взглядах было бы совсем некстати. И потом — всегда есть риск, что от шока после такого вмешательства, да от шока после увиденного сознание человека помутится окончательно. Это бы Томаса не остановило, конечно, но это было бы нежелательно. –Эва, ты меня помнишь? — поэтому Томас продолжил попытки достучаться до девочки. Он уже успел оценить — на её шее не было ран, значит, либо её отпустили, что интересно, либо она просто успела сама скрыться, что было бы понятнее. — Я приходил к вам вчера. К тебе и к твоей маме. –Мама-а…– пискнула девочка совсем чужим голосом. Но хотя бы слово. Хотя бы не совсем её вынесло от ужаса. –Эва, — Томас очень старался быть терпеливым, — ты помнишь что произошло ночью? Ты что-нибудь видела? Слышала? Молчание. Мрачный, невидящий ничего взгляд вперёд. Моргание. –Отпустите ребенка! — громыхнул Йелле со двора, но, судя по смешкам и грохоту — безуспешно. Видимо, старика отправили пересчитывать ступеньки повторно. –нашёл время! — проворчал Гвиди. — Если это был вампир, он был вхож в дом. Вампиры не могут войти без приглашения. Это было понятно и ослу! Томас едва удержался, чтобы этого не заметить. Именно по этой причине он и ждал, когда ему скажут «входите», и дело тут не в вежливости, а в Тёмном Законе, который запретил появляться вампирам нежелательными гостями за пределами своих владений. Оттого вампиры и нападают на улицах чаще, чем в домах. Чтобы войти в дом, надо проявить выдержку и хитрость, надо втереться в доверие жертве, а это не каждому кровососу дано! Томас сдержался. Не надо злиться, не ровен час ещё глаза красноватым полыхнут, а Гвиди не идиот, сообразит ещё, объясняй ему потом, что он против вампиров, а не за них, и принадлежность тут не виновата. –Эва…– начал Томас очередную попытку, но тут Эва тихо и разборчиво произнесла сама: –Мама не закрыла на ночь двери…